Love who loves you back

      Пока Ванцзи целовал его связанные ладони, он пытался понять, как до этого дошло, с чего его любовник вообще приревновал, так ещё и к кому! К собственному брату, который просто попросил об услуге главу ордена Цзян. За Ванцзи не наблюдалось раньше подобного. И что-то ему подсказывало, что раз уж Ванцзи узнал то, о чём ему не следовало, то не обошлось тут без языкатого Усяня, который наверняка распиздел все секреты Ланю, который приезжал навестить любовника с дружеским визитом. Так с чего всё началось?

***

      Это собрание было ещё хуже предыдущих, и вовсе не потому, что Павлин раздражал своей слишком довольной рожей, и даже не из-за удушающей жары. Ванцзи. О, Цзян Чэн кожей этот недовольный взгляд чувствовал. Ему и смотреть не нужно было, чтобы понять, что тот чем-то недоволен. Прожигает, сверлит, не отводит голодного и жадного взгляда, но он чувствует грёбанное недовольство, и Цзян Чэн знает почему — он ещё ни разу не обратил внимание на Второго Нефрита. Люди стали слишком подозрительны, частые визиты Ванцзи настораживали, да и после того, как Хуайсан едва не довёл до искажения ци своего брата новостью о трёх поклонах с Цзинь Гуанъяо, помощником главы ордена Цзинь, обрезанными рукавами стали называть всех. Цзян Чэн не хотел терять репутацию, хватило того, что Усянь всем норовит рассказать о трёх поклонах с «малышом А-Нином». Жизнь превратилась в нечто непонятное. Рисковать так сильно он не мог, наблюдательные глаза смотрели на всех с подозрением. По окончании собрания он довольно выдохнул, едва выбравшись на воздух.       — Ты даже не посмотрел на меня.       Этот шёпот возле уха обжёг его кожу. Почему недовольный тон кажется таким угрожающим? И почему его это заводит? Ванцзи всегда умел подкрадываться тихо.       — Мне никогда не научиться ходить так же бесшумно, как это делаешь ты.       Ванцзи не отводил взгляда от уставшего и покрасневшего из-за жары Ваньиня.       — А мне никогда не научиться заглатывать так же глубоко, как это делаешь ты.       Вот оно, святое благородство и благочестие. Цзян Чэн усмехнулся, рассматривая своего возлюбленного, которого все считают образцом благодетели и примером для подражания. Они даже не знают, каким податливым бывает Ванцзи во время хорошего отсоса, из него тогда можно верёвки вить. А ещё никто даже не догадываются, как хорошо он трахает, и как хорошо трахать его. Высокий и статный, он так податлив под ним, покрасневший и готовый принять всё, что даст ему его А-Чэн. Но такое бывает редко, Ванцзи предпочитает брать, властно и глубоко, обматывая запястья и шею Чэна лобной лентой. Лань Ванцзи — такой весь идеальный мальчик, никак не может научиться хорошо отсасывать — зубы царапают кожу, глубоко не берёт, не может нормально расслабить горло, вечно кашляет, стоит головке толкнуться глубже. Но как он старается… Так расстраивается, когда не получается, но это не проблема, он может доставить удовольствие иначе. Кто бы подумал, что Лань Ванцзи может быть милым с покрасневшими слезящимися глазами, расстроенный из-за неудачного минета. И каким властным он бывает, когда трахает его. Цзян Чэн слова сказать не может, да что там, он еле дышит, когда Второй Нефрит из него весь дух выёбывает. Он задыхается, и порой Чэну кажется, что он в нём настолько глубоко, что член чувствуется в горле. Он проморгался, чтобы отбросить эти мысли. Ванцзи мимолётным движением приподнял его подбородок длинными пальцами, дабы он посмотрел тому в глаза.       — О чём думал?       — О том, как хорошо ты меня трахаешь, — оскалился Цзян Чэн. — И как плохо отсасываешь.       Ванцзи нахмурился. Не любит, когда упоминают о его промахах, но Цзян Чэн откровенно кайфует от того, как злится Ванцзи. Не такой уж он идеальный, и знает об этом только Цзян Чэн.       — Вот и проверим, насколько я улучшил навык.       Чэн вопросительно приподнимает бровь. Ванцзи становится чуть ближе, что опасно в такой ситуации, когда они у всех на виду.       — Я практиковался.       — И на чём же? — подозрительно скалится Ваньинь и краснеет, когда слышит насмешливое хмыканье из уст Ванцзи.       — Бичэнь.       У Ванцзи на лице едва заметная ухмылка, а в глазах искры. Цзян Чэн смотрит на него то ли с восхищением, то ли с шоком, а может и всё вместе.       — Сегодня проверим результат.       — Вряд ли. Мы не можем попасться, сейчас и так много внимания после этих, — Цзян Чэн кивнул в сторону Хуайсана, который вешался на Гуанъяо ни капли не стесняясь, а тот лишь неловко улыбался и скалился на по-доброму насмехающегося Цзысюаня. Если верить Яньли, то у них всё хорошо, и Хуайсану нравится в Ланьлине с мужем.       — Не понимаю. Я могу прийти ночью и…       — Я же сказал: нет.       Цзян Чэн не хотел быть таким резким, получилось случайно, само собой. Просто он слышал всё, о чём говорят за спиной Гуанъяо и А-Сана, и не хотел, чтобы те же слухи коснулись их с Ванцзи отношений. Да, пусть Ванцзи не такой чистый и непорочный, всё же, вся его жизнь была образцовой, он был примером, и если Цзян Чэна уже прозвали бешеным псом, то Ванцзи ещё не коснулись грязные слухи, лишь тихое восхищение и уважение, и Цзян Чэн хочет, чтобы так было и дальше.       — В чём проблема? — теперь голос Ванцзи потерял лукавость, тон ровный и холодный. Недоволен. Ваньинь может его понять, сам бы он тоже злился.       — Я сегодня слишком устал.       Цзян Чэн не нашёл ответа лучше, не говорить же, что он боится, что эти старые козлы всё узнают и опорочат те сокровенные чувства, что есть у них.       — Слишком устал, даже для меня?       Цзян Чэн ненавидит сложные разговоры, он пытается не задеть, но задевает, говорит не то, и вообще ненавидит говорить о важном, потому с Ванцзи ему легко, тот всегда понимает без слов, но сейчас всё осложнилось, потому что Ваньинь хочет сохранить честное имя Ванцзи, а тот не понимает опасности их положения.       — Господин Цзян, не найдется ли у вас время для беседы, о том, что я упоминал в последнем письме?       Лань Сичэнь бы не перебил их своим вмешательством, но сейчас Цзян был за это благодарен, потому что Ванцзи стоял слишком близко, и смотрел на него слишком палевно. И на них смотрели. Слишком долго смотрели.       — Конечно.       И он просто ушёл с первым нефритом в сторону беседки. Он даже не представлял, с какими чувствами он оставляет Ванцзи наедине. Он ушёл в Ханьши, распугав своим взглядом половину адептов. Ваньинь проебался, заставив Ванцзи думать, что он пренебрёг им. У него не найдется времени на возлюбленного из-за страха слухов, но он без проблем ушёл в уединённую беседку с Сичэнем, забыв о возможных слухах. Где логика? Что он творит? Ванцзи не мог понять Цзян Чэна.       Сам Цзян Чэн помнил о важности беседы. Лань Сичэня всё же доебали старейшины с вопросом о наследниках, и тот решил жениться, и почему-то выбор его пал на деву из клана Мэйшань Юй. Цзян Чэн пообещал посоветоваться с матушкой о девах из главной семьи. Слово он сдержал, Сичэню отдал письмо от матушки, всё было в строгой секретности, ибо прознай кто о намереньях Первого Нефрита, как тут же сбежалось бы стадо невест. Затем они засиделись допоздна, Цзян Чэн поделился страхами о слухах и даже выпил вина с Сичэнем, который всячески поддерживал их отношения и отправлял Ванцзи с якобы важными делами.       — Так, если ты боишься слухов, что коснутся Ванцзи, может, стоит сделать всё так, чтобы его честь не пострадала?       — Как? Сделать из него женщину?       — Нет. Конечно, вас будут называть… Обрезанными рукавами, но никто не посмеет назвать вас любовниками и говорить о порочной связи, если эта связь станет официальной.       — Вы предлагаете мне… — Цзян Чэн даже до конца не верил.       Взгляд Сичэня стал стальным, и мягкая улыбка не помогала.       — Вы так самозабвенно делите ложе на протяжении четырёх лет. Почему бы вам не совершить три поклона? Или вы рассматриваете моего брата лишь как нечто временное, а когда придёт время жениться, он останется в роли блудника?       — Вовсе нет! Я бы не оставил А-Чжаню такую участь!       Цзян Чэн хлопнул по столу и покраснел. Он и не заметил, что назвал его «А-Чжань». Сичэню это понравилось, он даже посмеялся со смущения главы Цзян.       — Я с радостью давно совершил бы с ним три поклона!       — Так что вас останавливает?       Теперь очередь Цзян Чэна смотреть в глаза серьёзно.       — Если он станет моим мужем, я заберу его из Гусу. Пристань Лотоса станет его новым домом. И тогда мне придётся воевать со всем Гусу и вашими старейшинами, чтобы забрать его к себе.       — А с чего вы взяли, что вам придется воевать?       Цзян Чэн усмехнулся, глядя на мягкую улыбку Сичэня.       — А разве вы мне его так просто отдадите? Это же драгоценный нефрит, да ваш дядя у меня под вратами будет с мечом днями и ночами стоять.       Сичэнь попытался спрятать смешок в рукаве, но он был слишком громким — не особо ци подавляла алкоголь.       — Думаю, я смогу успокоить дядю и старейшин. Они отдают вам брата, а Мэйшань отдаёт мне старшую деву. Они же давно хотели наследников, думаю, успокоятся.       — Вы же знаете, что я не стану затягивать? — Цзян Чэн довольно приподнялся, готовый хоть сейчас нестись к Ванцзи. Сичэнь кивнул так, словно уже дал им благословение.       — Но это всё равно его коснётся. Его будут называть… Вы знаете.       — Он тоже это знает, и тем не менее, он не боится. Ванцзи стремился к вам постоянно несмотря на молву.       — Но его коснется эта грязь, — Ваньинь неприятно поморщился, представляя, что будут говорит о Ванцзи.       — Тогда вы его отмоете. «Надеюсь, это и правда так… легко»       В душе Ванцзи такая буря бушевала, что ни сяо брата, ни игра на гуцине не смогла бы остановить это. Ревность поселилась в его сердце с того самого приезда в Ляньхуа, когда Усянь рассказал о прошлом, о том, что А-Чэн не рассказал.       — Вот уж удивлен, что А-Чэн выбрал тебя, он всё время меня пинал, что я тебя достаю, а оказывается ревновал… Я и не думал, что он тебя ревнует, ведь ему вроде Сичэнь-гэ нравился.       — Что? — Ванцзи едва чаем не подавился. Вэнь Нин пытался закрыть тому рот будто это возможно.       — Ну, мы как-то выпивали, и он говорил, что Сичэнь-гэ почти подходит под его список, и так его нахваливал, да и краснел всё, правда ведь, А-Нин?       — Я-я думаю, что м-молодой господин Цзян просто восхищался…       — Да где там?       У Ванцзи руки дрожали, но Усянь будто не замечал этого.       — Он так краснел перед твоим братцем, видимо тот всё-таки ему и правда нравился, о тебе он вообще думал лишь как об образцовом ученике и не рассматривал твои таланты под свой список требований к жене, и с чего он выбрал именно тебя, не знаю.       Чашка в руках Ванцзи раскололась, Усянь остался довольным реакцией того. Видимо, этого и добивался.       — С какой целью ты рассказал это?       — Чтобы ты ценил и держал крепко А-Чэна. Потеряешь — назад не вернешь.»       С того дня в сердце Ванцзи поселились сомнения, которые он отталкивал, и всё же, внутри что-то червячком кололо сердце, ворочалось и шевелилось. А что если А-Чэн выбрал его лишь из-за схожести с братом, что если он всегда думал о нём, даже во время секса?       — Что ты здесь делаешь? — Ванцзи обернулся на голос А-Чэна, который вошёл в предоставленные ему покои и посмотрел на него… Со странным блеском в глазах. Цзян Чэн выглядел взъерошенным, взвинченным и… довольным. А ещё уставшим.       — Разговор с братом прошёл хорошо? — он больше утверждал, чем спрашивал.       — Более чем, — ухмыльнулся Цзян, на ходу скидывая сапоги и тяжелый пояс.       Саньду оказался на подставке, верхняя мантия — на ширме. У Ванцзи опасно горели глаза от вида и слов А-Чэна. После жарких поцелуев он выглядит точно так же: с блестящими глазами, взбудораженный, расслабленный и в то же время дёрганый, с поволокой и… Красными щеками. Ванцзи сжимает в руках полы своих нижних одежд (разделся сразу как пришел) и пытается успокоиться. Не получается. Челюсти стискиваются, и Цзян Чэн точно заворожённый этим подходит к нему, ведёт пальцами по скулам, оглаживает подбородок, млеет, когда желваки дёргаются… Его А-Чжань такой напряжённый. Он хватает запястье Чэна и отстраняется. Сдают нервы от того, что Ваньинь возможно думает не о нём, и он знает, что это не точно, но если… Если Ваньинь…       — Мне нужно тебе кое-что сказать, — начинает Чэн напряженным тоном. — Не думал, что это окажется настолько трудно. «Нет, блять, нет. Не говори, только не признавайся в том, чего я так боюсь!»       Ванцзи не даёт ему договорить, пугается того, что тот сейчас отвергнет его, подтвердит слова Усяня и худшие догадки Ванцзи. Он стискивает запястье сильнее, громко выдыхает, а затем грубо бросает Цзян Чэна на кровать. Лента мелькает перед глазами Цзян Чэна, он в таком шоке и не понимании, что даже не осознаёт, когда Ванцзи успел перевязать его запястья и разорвать плотные шёлковые одежды. Нижние штаны летят на пол, на бедрах — сильная хватка, Ванцзи словно обезумел. Точно таким же он был в их первую ночь, когда признался и побоялся, что его пошлют куда подальше. Дурак, поспешно делающий выводы. Цзян Чэн смотрит на него, такого взбудораженного и чем-то обеспокоенного, и не понимает, с чего такая реакция.       — Я лучше него, вот увидишь, я докажу, — Ванцзи шепчет ему в губы точно безумец, руки его проходятся по изгибу талии, по рёбрам, задевают вмиг затвердевшие соски, оглаживают ключицы, торс, и возвращаются к бёдрам. Цзян Чэн хочет спросить: «лучше кого?», хочет сказать, что его А-Чжань и так самый лучший, не нужно ничего доказывать, но как только Ваньинь открывает рот, ему его тут же затыкают.       — Молчи, прошу… — и в голосе правда мольба, хоть тон и кажется ровным.       Он так остервенело впивается в шею, точно хочет выгрызть его сонную артерию, и сплюнуть… или проглотить. Кусает, лижет, повторяет. Плечи, яремная впадина, соски. Щемящая нежность, которая сменяется с грубостью, которую Ванцзи проявлял крайне редко, лишь когда злился во время ссор, как способ заткнуть. Цзян Чэна вело от сомкнутых зубов на соске, от языка, очерчивающего ореол, от пальцев у колечка его заднего входа… Ванцзи ждал его, потому и был в нижних одеждах, потому на пальцах и было масло. Ждал, не смотря на то, что ему грубо сказали «нет». Такой непокорный… И как кто-то может считать его лучшим послушником Гусу? Его губы на торсе — приятно, его укусы на изгибах талии — приятно, его язык, ведущий влажную дорожку вдоль тазобедренной косточки — тоже приятно. Закидывать ноги на плечи — приятно! Ванцзи облизывает головку члена, но Цзян Чэн хочет другого, он хочет, чтобы Ванцзи его наконец-то трахнул. Облизывает от основания, затем тычется во внутреннюю сторону щеки и берёт так глубоко, что член упирается прямо в расслабленное горло. Ваньинь дёргается, и Ванцзи снова кашляет. Он слишком торопится, нужно медленнее и спокойнее. Чего обычно спокойный Ванцзи такой взвинченный, а хватка его стальная?        — Х-хватит, — он проводит пальцами по скулам Ванцзи, — не заставляй себя, если…        — У него лучше выходит?       Опять хочется спросить, у кого, но Ванцзи опять не даёт раскрыть рот: он загоняет пальцы глубже, сгибает их, заставляя Цзян Чэна прогнуться в спине, задрать голову и задохнуться в немом крике. Ванцзи ведёт языком до яремной впадины вдоль горла и прикусывает подборок. Он смотрит на прикрывшего в наслаждении глаза А-Чэна, на приоткрытый рот, и шепчет ему на ухо:       — Я выебу из тебя все мысли о нём.       Цзян Чэн не успевает ни спорить, ни думать. Ванцзи не церемонится с растяжкой, слегка задевает простату, шепчет что-то точно безумец, а затем расставляет длинные ноги Чэна. Смотрит в глаза, целует ступню, подъём, корточки и загоняет сразу по самые яйца, чего обычно не делал. Обычно он входил постепенно, пытаясь не причинить боль своим размером, но сегодня Ванцзи сам не свой. Он двигается почти сразу, склоняясь над Цзян Чэном, и млеет от ласки его рук, довольно рычит, когда Цзыдянь проходится по спине искорками, и фиолетовые блики освещают лицо Цзян Чэна. Прекрасный, дикий, грозовой… Не отдаст никому, даже брату!       — Я не дам тебе думать о нём, — Ванцзи сжимает чужие скулы, дабы Цзян Чэн открыл глаза и посмотрел на него. — Хочу, чтобы ты думал обо мне, видел лишь меня. «Не представляй его, не тащи в нашу постель даже его тень… Я же здесь, А-Чэн»       Цзян Ваньинь не может стонать его имя, он даже дышать не может, Ванцзи из него весь дух вытрахивает, но ему это нравится, он балдеет от того, как много Лань Чжаня внутри него, от его жестких толчков и ударов по простате, от ощущения огромного члена, ему кажется, что он чувствует этот член даже в желудке, в горле, во рту. Тот немного сменяет угол и меняет ритм, теперь толчки глубже и резче, но медленнее, так А-Чэну больше нравится, и так он может скулить:       — А-Чжань.       Как же Ванцзи от этого пробивает! Он загоняет глубокого, в одном ритме, бешено ебашит по простате, сжимает рукой член А-Чэна, надрачивая и пережимая — не даст кончить, не позволит. Цзыдянь бьёт разрядами тока, ногти Цзян Чэна впиваются в спину Ванцзи, сам он прогибается в спине и соприкасается с Ванцзи торсом, сосками, кожей — едва не душой сплетается. Головка бьёт по простате, Цзян Чэн содрогнулся, прогнулся, прикрыл глаза, губы его приоткрыты, голова запрокинута, шея так и манит… Ванцзи не может устоять от вида, снова вылизывает горло, кусает кадык, а затем шепчет в приоткрытые губы:       — Мой.       Цзян Чэн может лишь материться и стонать. У него низкий мужской голос, и стоны будоражат, заводят, манят, сводят Ванцзи с ума. Входит в него — как домой — возвращается. Потому что А-Чэн только его, и видеть таким, и чувствовать всё это — может только Ванцзи. Он держит Цзян Чэна за подбородок, дабы тот смотрел в глаза, и засаживает глубоко, меняя ритм — с быстрых толчков на резкие, прерывистые, чтобы Чэн мог говорить. Но тот воздухом задыхался и матерился сквозь зубы.       — Повтори, — прямо в губы шепчет Ванцзи. — Повтори.       — Т-твой.       — Думай обо мне, А-Чэн, — резкость сменяется нежностью и отчаяньем. — Прошу тебя.       — Как будто… я могу думать о ком-то ещё… — Цзян Чэн еле выдавливает слова.       Внутри него огромный член, на собственном — рука нефрита, которая то дрочит, то сжимает, на подбородке — длинные пальцы. Ванцзи так хорошо чувствуется внутри Ваньиня. Он застывает, перехватывает пульсирующий член и замирает.       — Пекло, А-Чжань! — рычит Ваньинь сквозь зубы.       — Попроси.       — Дай мне кончить, А-Чжань.       Тот лишь хмыкает. Так трудно переступить через гордость? Губы Ванцзи смыкаются на сосках А-Чэна, он дрочит ему, ударяет по простате и снова замирает, пережимая член. Ваньинь рычит, матерится, раздирает спину до крови, сковывает рёбра молниями Цзыдяня, тянет за волосы и кусает плечо, даже насадиться сам пробует. Наивный А-Чэн.       — Хорошо, дай мне кончить, прошу… — о, хнычет он так же сладко. Ванцзи усмехается и шепчет ему в губы:       — Нет.       И Ваньинь бы удивился, если бы Ванцзи не выбивал из него громкие стоны, потому что этот мудак снова сменил ритм. Он слизал каплю пота текущую по виску Цзян Чэна, сжал его шею и ревностно прорычал:       — Я буду трахать тебя и не дам кончить до тех пор, пока ты не скажешь, что я лучше моего брата, и ты больше никогда не подумаешь о нём, только обо мне.       Ваньинь ахуел даже. С чего ему думать о его брате? Ванцзи заметил его взгляд, и усмехнулся, не прекращая толчков. Он сжимал бедра одной рукой, другой же водил по скулам А-Чэна, большим пальцем собирая его слезы и слюну.       — Мне Усянь всё рассказал.       Ну конечно, Усянь, куда же без него!       — Тебе нравился мой брат… — Ванцзи не заметил, как страсть и грубость начали граничить с тем, чего он опасался, удовольствие и наслаждение всегда были награни с болью, но Ванцзи словно не замечал. — Ты всё это время думал о нём? Когда я тебя брал, когда я тебя целовал, когда вручал ленту, когда говорил что… «Что люблю тебя» растворяется в общем стоне, потому что Ваньинь ногами прижимает его ближе, задерживая в одной позиции, затем движения продолжаются. С каждым словом толчки всё грубее, Ванцзи самому трудно сдерживаться, у Цзян Чэна уже всё горит и болит — ему нужно кончить, он не контролирует ни слёз, ни эмоций, ни себя.       — Пожалуйста, А-Чжань… Пожалуйста.       Скулит не бешенный пес — сука течная.       — Скажи, почему он?       Ванцзи склонился над ним и слизал его слёзы языком. Ваньинь едва приоткрыл глаза, силясь хоть что-то сказать, но когда тебя долбят — это весьма трудно, потому Ванцзи замедляется. Он возбужден, он желает, но в то же время, но ему больно, в глазах вопрос, желание, страх…       — Почему он? — хрипло повторяет Ванцзи. Цзян Чэн опускает ладонь на его лицо, и Цзыдянь мягко освещает точенные скулы.       — Потому что он похож на тебя. И это всё меняет.       Ванцзи достаточно провести вверх и вниз, затем убрать руку, и А-Чэн застонал в поцелуй, сладко кончая. Сам Ванцзи тоже не стал сдерживаться, излился в горячее нутро и едва не помутился разумом, когда узкие горячие стенки сжали его пульсирующий член. Лучше, чем в первый раз, лучше, чем обычно. Ленивый долгий поцелуй, и минута на воздух.       — Я всегда смотрел только на тебя, но ты казался недостижим. Это всегда был лишь ты.       — Усянь сказал…       — Усянь получит Цзыдянем по ебалу, он всегда много лишнего пиздит. Когда я говорил им о Сичэне, я думал…       — Обо мне.       — Да, но ты был так холоден, и… Я не хотел, чтобы то дерьмо, что настигло Гуанъяо и А-Сана коснулось тебя, но похоже, тебе это до гуя?       Ванцзи кивнул и поцеловал ладонь Цзян Чэна, так и не развязывая запястья.       — А о чём ты говорил с Сичэнем?       — О предстоящей свадьбе.       — Чьей?       Цзян Чэн усмехнулся и лукаво посмотрел на ревнивца.       — Сначала о его, затем о нашей с тобой.       — Ч-что?       Цзян Чэн поцеловал покрасневшую щеку Ванцзи и легонько прикусил её.       — Чего смутился? Только что воздух из меня вытрахивал, а тут покраснел?       — Цзян Ваньинь, не шути так. Если это правда, то…       — Хватит пустословить, ложись раньше. Завтра отправляемся в Ляньхуа. Думаю, тебе пойдут фиолетовые одежды, — он оставил смачный поцелуй на шее Ванцзи. — Не дождусь, когда надену их на тебя. А после всех этих вычурных церемоний — сниму…