***
— Вот подмигивать обязательно было? — А-Лин сложил руки на груди и недовольно нахмурился. — В чём дело, малыш, ревнуешь? — Я не малыш, — фыркает Цзинь Лин, надув пухлые губы, Цзян Чэн на эти губы смотрит и не знает, чего хочет больше, поцеловать их или увидеть, как они сомкнуться на его члене. Сосёт мальчишка умело, впрочем, под дядиной ласковой рукой и научился. — То есть, ты не отрицаешь, что ревнуешь? — А тебе и лестно, да? В штаны не нассы от радости, старикан, — Цзян Чэн лишь усмехается. Ему двадцать пять, А-Лину недавно исполнилось восемнадцать, никто не «старик» и не «малыш», но куда же они без подъебов. — Там было много красивых девчонок, да и мальчишка тот хорош, может, он будет покладистее тебя? Цзинь Лин резко поворачивается в его сторону, и Цзян Чэну почти лестна его ревность. А-Лин такой жадный к вниманию и любви, особенно, он жаден к дяде. — Вообще-то он запал на меня, — колко отвечает. — Он просто не пробовал меня, — подмигивает Чэн, заставляя племянника покраснеть. Злость или смущение? — Нахуй покладистых, мы оба знаем, что тебя прёт от таких плохих мальчиков, как я, нас приятнее наказывать. И ведь улыбается, сучонок мелкий, точно лисица. Знает, как Чэна кроет от него и пользуется этим. Хитрая мелкая дрянь. Чэн его обожает. — Тут ты ошибаешься, А-Лин, — дядя резко сворачивает на обочину и тормозит, да так, что Жулань врезается носом в его шею. Он приподнимает юношу за подбородок, сжимает скулы, от чего рот приоткрывается, и виднеется розовый язычок. — Меня прет только от тебя, и наказывать тебя куда приятнее. Цзян Чэн целует его глубоко, Цзиня никто не целовал до дяди, и кроме него в общем-то, но он уверен, что в поцелуях никто с ним не сравнится. Взрослый, умелый, знает, как хорошо и приятно. Он вылизывает рот А-Лина, посасывает язык, прикусывает губы, целует жестко, властно и напористо, так же, как и трахает его, и эта власть оправдана, ведь А-Лин — его мальчик, и от этого понимания у А-Лина всё скручивает внутри. Он цепляется за футболку дяди, млеет от запаха сигарет и крепкого одеколона, хочет слизать его с чужой сильной шеи, стонет, скулит в поцелуй, накрывает дрожащими руками пах дяди, но тот сжимает запястье, и А-Лин покорно слушает дядю — не здесь. — А-Лин, ты мой мальчик, запомни это хорошенько. — Мгм… — всё, на что хватает дрожащего парня. Он так отчаянно цепляется за рубашку властного дяди, так хочет подрочить — в штанах болезненно ноет член, яйца кажутся тяжёлыми. Спустить хочется. Чэн приподнимает А-Лина за подбородок, тот смотрит блестящими от возбуждения глазами в глаза дяди. Смотрит с преданностью, почти щемящей и отчаянной. Чэн сжимает его подбородок так, что виднеется розовой язык, о, Чэн знает, на что способен этот язычок. Его ахуенный мальчик, он так хорош, так заводит, такой жадный до Цзян Чэна, до его ласки и его внимания. — Ты мой, и другим дай это понять. Если кто-то протянет к тебе свои грязные руки, реши это до того, как я приеду, ведь если я это увижу — сломаю ноги. А-Лин вспоминает цепкий взгляд дяди на руке Сычжуя, что покоилась на спине А-Лина. Он знает, что дядя не шутит, он может, он опасный, но… А-Лину плевать, он влюблён, он любит, он желает, он счастлив и млеет от каждого касания, взгляда, даже от запаха. — Не смей подпускать к себе никого. — Никогда, папочка, — обещает он и зарывается носом в шею мужчины. Цепляется так жалко и отчаянно, млеет в его руках. Цзян Чэн притягивает его за талию к себе, запускает руку в его штаны, обхватывает мозолистой ладонью низкий член, вытаскивает наружу и всего за пару движений заставляет А-Лина кончить. Он дрожит в умелых руках дяди, млеет, скулит, хнычет и плачет. Юношеские гормоны, возбудиться легко, кончает быстро, А-Лин может за ночь часто спускать, а Цзян Чэн оттягивает удовольствие и мучает своего мальчика сладкой пыткой. Сейчас он просто пожалел своего А-Лина, дав ему быстренько спустить. Тот вцепился в его плечи и хныкал в шею, закусив кожу дяди крепкими зубами. — Метишь, собственник? — хмыкнул Чэн. А-Лин что-то прохрипел в ответ. Отошёл он быстро, а когда открыл глаза, увидел как дядя недовольно оттирает сперму А-Лина с собственных штанов. — Сначала переоденемся и забросим вещи, А-Ли я сказал, что ты у меня. Знала бы Яньли, почему сынишка так часто остается ночевать у Чэна. Впрочем, хватало того, что знал Усянь, а значит, и ещё дохуя людей. Чэн посмотрел на уставшего племянника и подумал, что хочет спустить на каждый участок его тела, а затем вылизать. Его ахуенный мальчик, сладкий-сладкий, с перчинкой. Своевольный, импульсивный, но такой покорный для своего папочки. — О, а куда поедем вечером? — приободрился уставший юноша. Чэн посмотрел на него, покрасневшего, с припухшими алыми губами, затраханного и невозможно прекрасного, провёл большим пальцем по нижней губе и подумал о том, что мог бы избить восемнадцатилетнего пацана, если бы тот посмел увидеть его мальчика таким. — Куда хочешь, малыш? — В клуб хочу, — улыбнулся А-Лин, — хочу с тобой потанцевать, и чтобы ты потом трахнул меня в машине. — Как пожелает мой мальчик.Sugar дядя. Цзинь Лин\Цзян Чэн
11 декабря 2021 г. в 17:55
Цзинь Лин недовольно фыркает и отворачивается в сторону, но Вэнь Сычжуй воспринимает это недовольство как смущение. Позади собралась половина класса, дабы поддержать старосту, всеобщего любимчика, да и просто хорошего парня Сычжуя, который (снова) решил пригласить Цзинь Лина на свидание. Раз десятый за этот семестр, а сейчас только начало ноября! До чего же упорный и настырный, и не то, чтобы Цзинь Лину это не нравилось… Конечно, ему это нравилось и льстило, только вот, ему было с кем ходить на свидания. Вместо кафе Цзинь Лина водили в дорогие заведения, вместо милой ромашки, дерзко сорванной со школьной клумбы — огромные букеты пионов, вместо прогулки по парку — ночные клубы, вместо шоколадки — браслет Картье, вместо нежных поцелуев — ахуенный секс, а вместо семнадцатилетнего хорошего парня-одноклассника — двадцатипятилетний дядя, которого в постели (и не только) А-Лин зовёт «папочка». Особенно ему нравится произносить это за семейным ужином, когда говоря «папочка», он с ухмылкой наблюдает за удивлённым лицом отца, к которому А-Лин редко так обращается, и за ухмыляющимся лицом дяди, взгляд которого предвещает порку за наглость маленького чертёнка. У него есть ахуенный папочка, которого он… Любит. Первой, искренней любовью. Хотя и не говорит вслух, потому что Цзян Чэн этого не любит.
— Да ладно тебе, Цзинь Лин, — Сычжуй опускает ладонь на спину, чуть выше талии — предельно галантен, и не распускает руки, какой «славный парень».
Только вот А-Лину нравится, когда дядя грубо хватает его за волосы и нагибает на любой поверхности, чтобы после секса лично осмотреть, не доставил ли он дискомфорт племяннику, зацеловать каждый засос, помазать мазью отёки и даже помазать чем-то дурно пахнущим, но действенным дырку, в которую он с яростью вбивался до этого. Потому что дядя всегда бережно относится к тому, что принадлежит ему. У Цзинь Лина от чужой властности ноги подгибаются, чтобы быть с таким мужчиной, нужно соответствовать, поэтому в своё время ему пришлось знатно постараться, и дядя, в итоге, смотрел только на него.
— Я же сказал, отвали.
Цзинь Лин грубо отшатнулся от Сычжуя, продолжая смотреть на дорогу, потому что дядя обещал быть у ворот школы через пять минут, это значит, что ему нужно прийти вовремя — дядя не любит опозданий, а Цзинь Лин ещё от прошлых наказаний не отошёл.
— Что тебе не нравится? Я ведь, вроде, не урод и знаю, как можно хорошо провести время, — Цзинь злобно стрельнул глазами. — Не в том смысле! Я имел ввиду погулять, повеселиться. Для того, о чём ты подумал, ты ещё маленький.
Смеяться или плакать? Он-то маленький? Он с дядей такие вещи вытворяет, что Сычжуй даже во влажных снах не представлял, дурачок наивный. Он приближается к Цзинь Лину непозволительно близко, и А-Лин бы отодвинулся, но позади — кованные ворота, а ещё толпа одноклассников, которые дружно улюлюкают и ахают. Жулань ухмыляется, выпрямляет плечи и поддаётся на встречу Сычжую, тот не ожидает такого и отходит немного назад, на светлых щеках виднеется румянец, и это заставляет Жуланя смотреть на Вэня снисходительно. Вот и вся смелость.
— Что такое? Куда убегаешь? — хмыкнул Жулань. Сычжуй силится что-то сказать, но вот знакомый рёв мотора, и машина с приятным гулом резко тормозит около них.
Дядя открывает затонированное окно и высовывает голову. Эта реакция школоты ему нравится, и А-Лину одновременно приятно и ревностно, когда одноклассники (не только девушки) шепчутся, замирают и ахают. И так каждый раз, когда дядя за ним приезжает, что случается в основном не при свидетелях.
Его дядя так красив, у него такие острые скулы, мужественное лицо, не такое нежное, как у Сычжуя или других одноклассников, оно острое и резкое, лицо взрослого мужчины, и крепкие руки, сжимающие руль — тоже мужские, с ссадинами на костяшках, закалённые драками и взрослой жизнью. Вот, кого А-Лин по-настоящему желает. Он смотрит на Сычжуя таким взглядом, что Жулань чувствует, как у него начинает медленно вставать, гормоны, мать вашу. Держится руками за ограду, смотрит на дядю, на злобный и властный взгляд и едва не падает, когда тот переводит взгляд на него. Он кивает головой в сторону салона.
— В машину.
Ох, этот приказной тон отшибает у А-Лина способность думать, разом вышибает все мысли из головы и всё, на что он способен — лишь подчиняться. Цзинь Лин садится внутрь, Цзян Чэн не отводит взгляд от Вэня.
— Господин Цзян, но… Я хотел бы погулять с…
— Ну так гуляй, — басом отвечает Чэн, смотря на юношу тем самым взглядом, который заставляет осознавать собственную ничтожность и превосходство говорящего. — Съеби с дороги.
Сычжуй отступает в сторону. Цзинь Лин с пафосной рожей надевает чёрные очки, даже не смотря на толпу подростков, пыжится, павлинится, Цзян Чэн смотрит на показушника и ухмыляется — пусть распускает хвост, раз так нравится, он даже подыграет. Тот хмыкает смотря в глаза Вэню и поворачивает голову в сторону дороги.
— Поехали, — самодовольно хмыкает А-Лин. Цзян Чэн усмехается, но всё же подмигивает скулящим у ворот школьницам, вызывая ещё больший визг и с шумом срывается с места, уезжая подальше от школы. Толпа вслед улюлюкает.