Love who loves you back

      У Сичэня светлый образ, светлая улыбка, светлый облик.       У Сичэня тёмное нутро и чернильная душа.       В лесу, где адепты ищут умиротворения, у Сичэня — кладбище. Там зарыты те, кто осмелился посягнуть на Ванцзи. На его А-Чжаня. Ванцзи — само совершенство. Ещё с первого дня, когда ему только дали в руки крохотный свёрток с ребёнком, в голове чётко отпечаталось «мой». Тот, кого он должен защищать, оберегать, кто будет под его крылом, кто будет его.       И так было всегда. С самого детства Ванцзи нежно, но крепко сжимал край рукавов Сичэня, с возрастом всё ниже опуская голову в смущении и не глядя в глаза. Ванцзи всегда был с Сичэнем, всегда доверял ему больше всех, рассказывал всё, безмолвно. Сичэнь знал и знает о Ванцзи всё, знает его лучше других, читает эмоции на холодном для всех лице. Когда-то он расчесывал шёлковую длину волос, мазал маслами нежные руки, с мозолями от гуциня на длинных пальцах, касался его больше. Сейчас нельзя. Сейчас Ванцзи отстраняется, стал взрослеть, позволяя всё меньше прикосновений. Сичэнь вздыхает, но всё понимает — малыш взрослеет, ему нужна свобода. Но когда он касается его плеча или между лопатками, тот расслабляется. Под касаниями Сичэня да и только. Льстит, будоражит кровь, сводит с ума. Но больше всего его сводит с ума то, что не только он замечает, какой Ванцзи замечательный, есть и много других, кого интересует его А-Чжань.       Сичэнь знал их всех. И убил их всех. У некоторых даже нет могилы. А от некоторых не осталось даже тела. Он стал одержим своим А-Чжанем, и сама мысль о том, что кто-то может осквернить его недостойными мыслями, или что… Ванцзи может кем-то заинтересоваться… Невозможно! Недопустимо! Предотвратить, убить, уничтожить. Ученица соседнего ордена, их адепт, дочь продавца сувенирной лавки… И другие. Их было много, но чего удивляться, его брат же само совершенство! Сичэнь ворчит точно большой дракон — доволен сложившимся, брат не видит никого, кроме него, никаких опасностей. До появления Вэй Усяня.       Самая трудная жертва Сичэня, потому что под бдительным присмотром, потому что Цзян Фэнмянь разнесёт глубины за неродного сына. Сичэню поначалу даже жаль наследника Цзян. А потом он находит в нём своё отражение. Он сам думал, что Усянь активный и общительный, а ещё упрямый, и если кто-то не хочет с ним общаться, он, как упрямый человек, любящий внимание, должен заставить дружить с собой. И всё бы ничего, если бы он не начал замечать интерес Ванцзи к Усяню. Тогда начались сложные дни для Сичэня. Он наблюдал и каждый раз мысленно убивал Усяня, а затем начал продумывать план. Сам был максимально доброжелательный, даже предлагал Ванцзи подружиться, взял на то озеро Билин, где обставил всё удачно, но Ванцзи помешал. То спасение стало каким-то триггером, он наплевал на последствия, пробрался к окну покоев Усяня и Ваньиня, но вдруг застыл. Ваньинь склонился над кроватью Усяня и невесомо гладил его лицо, и блеск в глазах был таким же, как у самого Сичэня: лихорадочный и безумный.       — Не отдам, — шепчет он. — Никому не отдам тебя. Убью любого… — сжимает нижнюю мантию спящего, зарывается в волосы и шепчет, точно безумный. — Давай вернёмся домой, я устал убивать. Мои руки по локоть в крови, — Сичэнь смотрит, видит, и понимает: Ваньинь может так же решительно пробраться в покои Ванцзи, дабы убить его, только Сичэнь одержим безопасностью брата, потому те барьеры никому не пройти. Но суть одна — Цзян Чэн так же одержим, как и он. Потому он отступает.       С того дня он наблюдает за Чэном и видит отражение собственного безумия, мальчишка тоже умело притворяется. Впору восхититься. А затем, в день, когда Ванцзи и Усянь проводят слишком много времени в библиотеке, Сичэнь находит непристойные картинки и рисунок Ванцзи с цветком на голове. Это конец. Он срывается, решает: сегодня придёт конец Вэй Усяню. Он осведомлён, что Цзян Ваньинь уже знает о его чувствах, знает о его безумии, ведь когда их взгляды встречались, Сичэнь видел довольное понимание. Он даже готов к тому, что наследник Цзян однажды придёт и за ним. Но это потом, а пока он шагает вдоль тропы и замирает на полпути, спрятавшись за домом. Цзян Чэн хватает Усяня за ворот мантии и целует, красный от споров, жадный от чувств, тот ошеломлённо смотрит, а затем опускает ладонь на поясницу, другую — на побагровевшее от злости лицо, и вжимает в дверь их домика. Чэн кусается, но уступает инициативу, Усянь ухмыляется в поцелуй, сгребает Чэна в охапку и кивает ему.       — Хорошо, А-Чэн, если ты так хочешь, то мы поедем домой. Но сначала я украду ещё один поцелуй.       — Хоть всю жизнь воруй, — шепчет Цзян Чэн, и сжимает волосы старшего. — Только других, блять, не трогай.       — Как ты мог подумать, А-Чэн? Я бы никогда…       — Заткнись, дома расскажешь.       — Сбежим посреди ночи? Но как?       — Цзэу-Цзюнь нам поможет, — Цзян Чэн посмотрел в сторону укрытия Сичэня. — Как только мы выйдем, барьер будет снят.       Возразить Усянь не успел, Чэн поцелуем выбил из его головы все вопросы. Сичэнь думает: «наглый мальчишка пользуешься ситуацией. Но это правильно, уводи своего драгоценного отсюда, пока он жив, и пока я ещё благосклонен»..       А затем Сичэнь входит в домик Ванцзи, и он жалеет о своей благосклонности, потому что на столике Ванцзи — сборник вульгарных рисунков. Он сжимает меч до дрожи в руках, челюсти сжаты до боли, он достает меч из ножен и уничтожает не только альбом, но и столик, шкаф со свитками, портит пол и всё, что попадается под руку, приходя в бешенство.       — Убью, всех их убью, как тех собак закопаю… — Сичэнь чувствует, как к нему резко прижимается сзади знакомое тело. Холодная рука накрывает его ладонь, сжимающую меч, другая — дёргает за рукав, как в детстве. Ванцзи дышит ему в шею, прижимается сзади и просит:       — Не надо, сюнчжань. Хватит убивать.       Сичэнь робеет. Ванцзи знает. Всё знает. Он в страхе поворачивает голову к Ванцзи, стыдясь смотреть младшему в глаза. Оттолкнёт? Никогда больше не посмотрит в его сторону? И тех крох касаний и внимания он лишится? Почему же молчал, раз знал? Он видит кровь на лице Ванцзи, ведь щепки ранили нежную нефритовую кожу. Сичэнь трепетно стирает кровь с его скул, задыхаясь, когда тот ластится под этим касанием, прикрывает глаза и трётся о руку. Осознание накрывает блаженной негой:       — А-Чжань… Ты тоже… Безумен?