Love who loves you back

      Усянь сжимает Цзян Чэна поперек груди, вырывается вперёд и хватает в объятия, шепча на ухо:       — Подожди, А-Чэн, давай выслушаем его.       — Выслушаем?! Что ты хочешь послушать? Как он трахал А-Лина?! Как Второй Нефрит вскружил голову ребёнку?! — Чэн дёргается в сторону Лань Ванцзи, но Усянь держит крепко. Чэн только после ночной охоты, уставший и потрёпанный, ему явно не до драки с Ханьгуан-цзюнем. Усянь бы посмотрел, более того, он и сам набил бы ему рожу, и он еле сдерживает себя. Если он полезет — Цзян Чэн вскочит уже не только на защиту чести племянника, но и на его защиту. Хуйня дело. Он бы разбил эту каменную рожу, излучающую равнодушие даже в такой ситуации. Будто не он пришёл просить руки Цзинь Лина. Будто не он признался в том, что у них длительные отношения. Будто не он совратил племянника. Усянь чувствует пепел во рту, ведь не присмотрел за ребенком шицзе. Как они проебались так знатно?       — Он не ребёнок, — подаёт вдруг голос Ванцзи.       — Конечно, не ребёнок, — шипит Усянь. — После всего, что ты с ним…       — Сколько ему лет, Цзян Ваньинь?       Цзян Чэн хочет фыркнуть, нахамить, сказать что-то резкое, но замирает. Его взгляд опускается в твёрдую грудь Усяня.       — Девятнадцать.       — Двадцать через пару месяцев.       Всё меняется в одно мгновение. В двадцать они с Усянем поднимали пристань из пепла, выстраивали свое право на существование перед другими кланами, поженились и получили титул двух героев Юньмэн Цзян. А-Лин — уже не ребёнок, в двадцать он официально станет главой Ланьлин Цзинь. Но даже это не отменяет того факта, что Лань Ванцзи гораздо старше, А-Лин был ещё юнцом, на нём — ноша главы ордена, ему нужен наследник, и где доказательства, что Ханьгуан-цзюнь серьёзен?       — Ты любишь зариться на дорогих мне людей. Сначала Усяня хотел у меня отобрать, теперь А-Лина?       — Эй, А-Чэн, мы просто были приятелями, нашёл что вспомнить! — возмутился Усянь.       — Мне не нужно ваше благословение. Но оно нужно Жуланю, поэтому… — Ванцзи делает над собой усилие и склоняется в поклоне, касаясь белоснежной лентой пола. — Прошу.       Ваньинь с Усянем сначала шокировано смотрят, замерев в ступоре и шоке, но их отвлекает слуга.       — Господин Цзян, ваш племянник грозится переломать нам ноги, если мы не пустим его к вам.       Цзян Чэн хмыкает. Слишком похож на него, а значит, и правда переломает.       — Я разберусь, — говорит Усянь, и его улыбка заставляет верить.       Чэн направляется в комнату племянника, угрозы и крики слышны ещё вдали. Он резко распахивает дверь двумя руками, створки ломаются, но двери держатся.       — Чего орёшь?!       — А чего не пускаешь меня?! Я должен присутствовать, когда обсуждается моя…       — Твой «женишок» так официален, — ядовито фыркает Чэн.       — Жен… Кто?       — Ханьгуан-цзюнь. Или у тебя ещё кто-то есть? Пришёл просить благословить ваш брак.       — Но он сказал, что мы просто расскажем о себе, и…       — Ты что, идиот? Он почти сказал, что твою честь осквернил, за этим свадьба — само собой разумеется. Если он честный человек, но как по мне, так он кусок…       — Дядя!       Какое-то время они молчат и смотрят по сторонам. Чэн нервно стучит пальцами, А-Лин — костяшками. Друг на друга стараются не смотреть. Один — злой, второй — взволнованный.       — Чего не рассказал?       — Именно поэтому! — фыркнул Цзинь Лин, намекая на реакцию Чэна.       — Так чего Усяню не сказал? Он же твой любимый дядя, всё поймёт и простит, — ядовито усмехнулся Чэн, скрывая горечь.       — Сянь-Сянь не лучше, он же сказал, что если меня кто-то обидит — Чэньцин в задницу засунет. А я мелким был, никто бы не поверил, мои чувства не восприняли, и обвинили бы Ванцзи в дурных намерениях относительно меня и Ланьлина.       — А сейчас ты значит большой, — хмыкнул Чэн. — Они и обвинят. Он старше, обрезанных рукавов не жалуют, люди будут судачить и благородного Ванцзи обвинят в корысти и дурных намереньях, а над твоими чувствами посмеются, назвав наивным ребёнком. Будь готов.       Цзинь Лин вздохнул и покраснел, сжимая руки от желания обнять Цзян Чэна. Поклонился.       — Спасибо за наставления, дядя.       — Будто они тебе нужны, ты меня как дядю не воспринимаешь, словно я…       — Отец. Для меня ты словно отец, — прошептал он, стыдливо смотря в сторону. Оба замерли на мгновение.       Цзинь Лин знал, о чём говорит. И правда, Усянь давал больше свободы, больше позволял, пусть учил и наставлял, но он был тем дядей, с которым можно подурачиться, искупаться в озере, поймать фазана. Чэн был строже: учил, наставлял, воспитывал в нём главу ордена и панически переживал, смотрел с гордостью, хвалил редко, но по справедливости, так, что на всю жизнь запоминалось, брал на собрания, твёрдую ладонь на плече всегда держал и говорил: «Я всегда буду за твоей спиной». Защита, забота, уверенность. Гордый, прямой и справедливый, он всегда был ему примером. Да, Усяню он мог рассказать больше, но это не значит, что доверия к Чэну меньше, просто его мнение особо важное, а потому — переживает больше. А-Лин всегда хотел назвать его отцом.       — Откуда тебе знать, каким должен быть отец? — фыркает он демонстративно, чтобы не показать смущения.       — А откуда тебе знать? — возвращает А-Лин. Наверняка Усянь о прошлом рассказал — язык без костей.       — Ванцзи тоже сказал, что ты мне как отец, потому и реагируешь так остро.       — Ванцзи тоже неоткуда знать.       Никто из них не знал, у них не было отцов, а если и были…       — Уверен? — спустя долгое молчание спрашивает. Объяснять не нужно, А-Лин кивает.       — И в его чувствах тоже?       — Да. Хоть сначала я не понял, как он мог обратить на меня внимание, ведь я…       — Совершенство, — перебивает Чэн. — У тебя совершенная внешность родителей, хоть и мой дурной характер, но у тебя доброе и чистое сердце, конечно, он обратил внимание, — снова фыркает. — Пусть радуется, что ты вообще посмотрел в его сторону.       Цзинь Лин улыбается довольно.       — Доброе сердце не только от матери могло достаться, ты знаешь? — ухмыляется мальчишка.       — Замолчи, Я Саньду Шэншоу, какое ещё доброе сердце? — ухмыляется в ответ.       Когда они стоят перед дверью, где Ванцзи с Усянем наедине, то видят сгустки тьмы и грохот. Усянь несёт бред и уводит А-Лина отчитаться за сюрприз в виде женишка, и, войдя в кабинет, Чэн застаёт потрёпанного Ванцзи, вытирающего кровь из носа платочком.       — Угрожал?       — Чэньцин в задницу и Цзыдянем по каменному еблету, — пересказывает Ванцзи. Чэн довольно кивает.       — У меня есть несколько условий. А-Лину нужны наследники, я лично выберу наложницу, которая родит ему сына.       Лань сжал меч и челюсти. О, как же Ваньинь наслаждался этим разъярённым выражением лица Лань Ванцзи.       — Исключено.       — Либо так, либо никакой свадьбы. Это ты свободен от бремени главы ордена, но на А-Лине лежит эта ответственность, наследие его отца, и ты не посмеешь отобрать то, что принадлежит ему по праву.       — Сделать, как вы с Усянем?       О, Чэн помнит, как тот ревновал к наложнице, родившей Чэну сына. Они долго искали сильную заклинательницу, не рассчитывающую ни на что. Та была одарена золотом, запросила какой-то редкий артефакт у Усяня и ушла в вольное странствие. Помимо А-Лина и А-Юаня они воспитывали сына.       — Именно, — кивнул Чэн. — И вот ещё что. Он станет главой ордена в двадцать лет, как вы планируете видеться? Будешь отвлекать от дел и тащить в Гусу? Ты же понимаешь, что беречь его нужно не только за пределами Ланьлина?       — Я буду стоять за его плечом, — твёрдо ответил Ванцзи.       — Но если я увижу хоть намёк на то, что он не счастлив с тобой…       — Чэньцин в задницу, Цзыдянем по ебалу.       — Верно. Раз так, то…       — Я могу звать тебя «отец»? — усмехнулся Ванцзи.       Цзыдянь затрещал в руках, прежде чем разрушить комнату.