Love who loves you back

      Усянь смотрит на брата молча, он ошарашен и даже не верит в его слова, а затем заливается смехом. Ваньинь ожидаемо хмурится, бросает в него апельсином, но что, удивительно, не ссорится и не спорит, Усянь стирает слёзы с уголков своих глаз и, вдоволь насмеявшись, отвечает:       — Ой, ну и насмешил же ты меня, братец… Тебя, и позвали на свидание, а-ха-ха, ой… А-хах… Ах… Что? — он встречает на удивление спокойный и пронзительный взгляд многозначительно молчащего Чэна и замирает. Выражение его лица становится не читаемым, шок, недоверие, эмоции создают смесь, непонятную для него, он не знает, что это, но это однозначно не приятно.       — Так… Тебя действительно позвали на свидание? — шокировано спрашивает. Он запинается, и почему-то ему кажется жалким то, как отчаянно это звучало. Что это ещё за хуйня?       — А что тебя удивляет? — неожиданно спокойно отвечает Чэн. Почему не злится, почему не кричит и не фыркает как обычно? Что это ещё за взгляд, и почему Усяня пробирает до костей от него? — Считаешь, что меня не могут приглашать на свидание? Или, что я не могу нравиться кому-то? Или… — Чэн слегка наклоняется ниже, опираясь о стол, смотрит Усяня томным взглядом, которого никто и никогда не видел ранее, понижает голос и низко выдыхает. — Или считаешь, что меня не могут желать?       Усянь тяжело глотает слюну, вдруг застоявшуюся в горле. Он бы хотел возразить своему А-Чэну, сказать «можно», ведь его сводный брат такой прекрасный, конечно, его можно приглашать на свидания, он может нравиться кому-то и его можно… Желать. Можно ведь? Бля… Усянь даже не думал о таком, он и не думал, что А-Чэна можно желать, это ведь А-Чэн! Он ведь… Ну, это он. Но он и правда красив, и… Горяч? Бля, он правда об этом подумал? Правда. Он смотрит на А-Чэна, который всё ещё близко к нему, смотрит на это лицо и словно видит его иначе. Точнее, словно замечает всё то, что раньше было данностью. Красивые, чувственные губы, острая линия скул, мужественная челюсть, тонкий аристократичный нос, изящные черты лица. Красивая тонкая шея, крепкие плечи и руки, острые ключицы… Он не знает, что дальше, хотя и видел Чэна почти голым, он лишь смотрел, но не видел. Как и узкие бёдра, такие красивые, что на них идеально поместятся руки, чтобы вжать тонкого Чэна в стол. Он и правда очень красив, и конечно же, наверняка желанный…       — Да, — хрипит Усянь. — Можно.       Бля, он действительно думал всё это о Чэне? О человеке, который ему почти как брат? Он же его лучший друг, мать вашу, они выросли вместе! Но Чэн и правда привлекательный, и их дружба не отменяет этого факта, просто Усянь не замечал. Почему он не замечал? Может, принимал как данность, потому и странно понимать, присматриваться и видеть. Усянь пытался смириться с тем, что думал о бёдрах Чэна, как ему пришло другое осознание. А-Чэна рядом он тоже принимал как данность. То, что они двое вместе и неразлучны, у них даже друзья одни на двоих, он и не думал, что у Цзян Чэна появится кто-то, кто будет ему ближе Усяня, кто увидит в А-Чэне то, чего не увидел он, кто будет знать о Чэне то, что самому Усяню неведомо. Да и разве есть такое, чего не знает о нём Усянь? Есть, как оказалось. Мысль о том, что думать о Цзян Чэне так отошла на второй план, теперь появилось странное волнение. «Я просто переживаю за него…» — думает Усянь. Убеждает себя в этом. Ваньинь выходит из кухни, Усянь подрывается следом и через огромную гостиную и залу шагает вдоль длинного коридора к комнате Чэна.       — И кто он? — нервно и требовательно спрашивает Усянь, словно не замечая волнения в голосе.       — Не важно.       — Как это не важно? Очень даже важно, скажи мне, кто он!       — Чтобы ты его потом достал? Ну уж нет.       — Это Лань Ванцзи?       — Что? Боже, из всех вариантов, ты выбрал именно его? Нет.       — Лань Сичэнь?       — Ты ебанулся? У него жена вот-вот родит, он приличный семьянин.       — Хуайсан?       — Нет. И это моё личное дело!       — Нихуя не личное, я хочу знать, с кем ты идёшь, потому что я…       — Потому что ты?       Усянь запнулся, не зная, что сказать, Чэн же смотрел на него так, будто ожидает чего-то конкретного.       — Потому что я волнуюсь о тебе.       И по лицу Чэна стало понятно: это не то, что он хотел услышать. Ваньинь открыл дверь в комнату, но не пропустил Усяня.       — Не мешай мне собираться, я…       — Пионы? — Усянь увидел за спиной Чэна огромный букет пионов на письменном столе. Такой броский, дерзкий, в стиле одного павлина. Только Цзини дарили пионы, для Цзысюаня это была визитная карточка.       — Да он же шлюхотрах всего универа, ты гонишь? Ему же только секс и нужен, он же тебя…       — А с чего ты взял, что мне он не нужен? — резко спросил Чэн. Усянь снова запнулся, снова это непонятное чувство. Что это такое?!       — Может, я хочу, чтобы он меня трахнул, в чём проблема? Сам же подтвердил: меня можно желать, да и Цзысюань горячий, почему нет?       — Да потому что!       — Почему? Может, сам хочешь быть на его месте? — Чэн выдохнул эти слова жестоко, и безжалостно. Шокированный Усянь отшатнулся, сделал два шага назад, бормоча:       — Ты что, А-Чэн, ты… Я…       — Судя по твоей реакции — нет? Ну, тогда нехуй мешать желающим получить желаемое.       И закрыл дверь. Это павлин — «желающий»? И А-Чэн — желаемое? Дохуя желает! Да никто вообще не может крутиться рядом с А-Чэном. Он же представить его не мог с кем-то, кроме себя, они ведь всегда вместе. Усянь — наоборот, должен отгонять от него всяких мужиков и чужие вонючие члены, ведь его А-Чэн вовсе не такой, он ранимый и чувственный, не смотря на смелость и стержень.       Его А-Чэн такой… Его. Именно, блять, его! В голове застряло «хочешь сам быть на его месте», Усянь закрывает пылающее лицо руками, понимая, что в голове один ответ.       — Да, — шепчет он, сидя на диване. — Хочу.       Вот зачем он это сказал, зачем нарушил привычные устои и вывернул всё из полочек в голове Усяня?!       Усянь до вечера метался по своей комнате, словно зверь в клетке. Мысли так же металлические в его голове. Там Чэн собирается на свидание, его А-Чэн. И ведь если бы он не подтолкнул Усяня на мысли о том, что завидует Цзысюаню, он ведь даже не понял бы. Было бы проще. Смириться с теми выводами, которые сделал — сложнее. Цзян Чэн одной грёбаной фразой разрушил всё в нём. Усянь бьёт кулаком в соседнюю стену и орёт:       — Сволочь ты, Цзян Чэн!       Он завидует Цзысюаню. Цзысюань может отобрать у него А-Чэна. А-Чэна, для которого Усянь всегда был самым близким! А-Чэна, который всегда был с А-Сянем, да они грёбаные синонимы! Усянь не хочет мириться, не может, не собирается.       Он не собирается отдавать своего А-Чэна никому. Потому что, да, он признает, что желает Чэна, и не только в сексуальном плане. Желает, чтобы он был с ним, его, как раньше и больше, целиком и полностью, так правильно, так должно быть. Он чувствует себя собственником, но это же так правильно!       Он ещё до конца не понял, чего хочет, и что сделать с тем выводом, что он не хочет отдавать Ваньиня, но уже летит в его комнату. Он врывается, распахивая дверь, и застывает на месте. Его А-Чэн стоит спиной к нему, смотрит на отражение в большом зеркале, на нём — обтягивающие боксеры и больше ничего. Он обнажённый, с распущенным каскадом волос до лопаток, рваная чёлка обрамляет острые скулы. Его изящная бровь приподнимается в недоумении.       — Стучать так и не научился.       Усянь не отвечает. Его А-Чэн влажный после душа, у него широкие плечи и узкие бёдра, крепкие руки и узенькая талия, Усянь хочет опустить на неё свои ладони и властно сжимать, желательно, перед всеми, чтобы знали и не смели даже мечтать о Чэне. Ямочки у поясницы притягивают, Усянь облизывает губы от желания поцеловать их.       У А-Чэна ахуенные ноги и крепкие бёдра, и его ведёт. Конкретно так ведёт. Он подходит к Чэну, обнимает его со спины, прижимая одной за грудную клетку, другой ниже живота. Он выше А-Чэна на пол головы и с лёгкостью утыкается носом в его влажные волосы, затем в шею и ведёт кончиком носа от мочки уха до плеча, вдыхает запах своего А-Чэна, голова кружится.       — Что ты делаешь?       — Не иди к нему, — шепчет в шею и замирает, прикрывая глаза. — Не иди к нему, А-Чэн. Твоё место — со мной.       Он вжимает его в себя так крепко, чувствует жар его тела и рычит, когда Цзян Чэн вырывается.       — И что это знач… — Усянь хватает его за скулы, поворачивает к себе и, ударяясь зубами, целует-целует-целует. Глубоко, жарко, жадно, властно. Это сводит с ума, еще утром он бы и не думал об этом… Почему он не думал об этом?! Почему, бля? Как только А-Чэн отвечает на поцелуй, Усянь чувствует, что ему сейчас сорвёт крышу, и он просто сделает А-Чэну больно, возьмёт его так, как желает его потемневшая от ревности душа. Точно, ревность. Он отстраняется и прислоняется к нему лбом, всё ещё боясь открыть глаза.       — Блять, что же я творю? Прости, А-Чэн, прости.       И вопреки своим словам, сжимает его сильно в своих руках.       — Так значит, ты хочешь быть на его месте? — Шепчет Цзян Чэн.       — Нет. Я не хочу отдавать ему своё. Это моё место, А-Чэн. Рядом с тобой, я… Это я хочу быть с тобой, я…ты…       — Нравлюсь тебе?       Усянь что-то мычит, неопределенно качает головой. Странно, быстро, сумбурно, он не ожидал и не был готов.       — Это слишком сложно, я, блять, ничего не понимаю… — он вдыхает запах шеи Цзян Чэна и сжимает его талию до боли. — Думаю, да.       — Так думаешь, или да? — Усянь рычит, ему сложно, в чувствах он ноль.       — Я хочу быть с тобой, понятно? Но больше не так, как раньше, мне этого мало, но и… Бля-я-я, — он сжимает волосы Цзян Чэна, его задницу, его руки везде.       — Ты хочешь быть рядом как друг, как мужчина, любовник? Или ты просто хочешь быть на первом месте, и в тебе говорит собственник?       — Всё, я хочу всё… Я хочу быть всем и ближе всех, потому что такую позицию занимаешь в моей жизни ты. Я хочу быть всем, понимаешь?! Бля, никакого Цзысюаня, я здесь, и я так хочу.       — Ты мне тоже нравишься, дубина, — усмехается Цзян Чэн, сердце которого смягчается от такого отчаявшегося Усяня. Тот замирает.       — Хочешь, чтобы я был твоим — так сделай меня своим. Смотри, я уже в твоих руках. Ну же, — он тянется к уху Усяня. — Трахни меня, трахни так, чтобы я и думать забыл о Цзысюане, трахни так, как желаешь. Потому что я тоже хочу тебя.       Повторять дважды не нужно.       Усяня крыло лишь от запаха А-Чэна, от вседозволенности ему совсем сорвало крышу. Кровать широкая, А-Чэн на ней тонкий. Руки Усяня — на его талии, теле, губы исследуют каждый сантиметр тела, на которое раньше не смотрел так, как должен был. Какого хрена он не видел? А-Чэн так дышит, он такой томный и алый в постели, никогда и никто не должен видеть его таким. И только «мой, не отдам, ахуенный, влюблен в тебя» между поцелуями, и всё из уст Усяня. Его А-Чэн сладкий весь, и тело, и его сперма, и губы и член, и даже послеоргазменные слёзы. Он обнимает Чэна, отказываясь уходить из комнаты и из его жизни. Сжимает его, целует в плечо и засыпает, обещая себе отпиздить Цзысюаня. Чэн не спит. Звук вибрации телефона заставляет его поморщиться, он сонно смотрит на экран. «Не пришёл. Всё же, твой слепой Усянь осознал, какой алмаз рядом с ним?» «Мы вместе»— только и отвечает Чэн. «Совсем не аргумент для меня. Не буду лукавить, если он допустит ошибку, я не останусь в стороне и тут же заберу тебя».       Чэн усмехается на это и нежно смотрит на довольного Усяня.       «Он меня не отдаст…»       И пишет: «Доброй ночи, Гуанъяо».       Усянь сжимает его крепче, и Чэн наслаждается этим. Да, он его не отдаст.