Love who loves you back

      Мадам Юй хлыстала его Цзыдянем по спине, и Вэй Усянь не понимал, за что. Он просто защищает своего драгоценного шиди, просто смотрит на него и общается, в чём проблема? Со стороны проблема была видна слишком хорошо.       Вэй Усянь молодой альфа, и его сущность давала о себе знать раньше, чем он осознавал свои действия и их причину. Он ещё не пробудился как альфа, но его внутренняя сущность уже выбрала себе омегу, потому Усяня так тянуло к Цзян Чэну, потому он был так близок, словно хотел стать ближе всех, ближе остальных, не подпускать тех, кто кажется подозрительным, отгонять тех, кто пускал на Чэна слюни или смотрел тем плотоядным взглядом, который Усянь не понимал, но который уже настораживал и вызывал злость. Он даже не замечал, что его взгляды были точно такими же, как у тех, от кого он Цзян Чэна неосознанно оберегал. У него взгляд плотоядный, жадный, но с примесью такой безумной нежности, что даже мадам Юй поджимает губы не в силах хлыстать дальше. Не когда он скулит, смотря на проходящего Цзян Чэна, не когда молодой альфа смотрит на него с любовью, с румянцем на щеках, блеском в глазах и приоткрытым ртом, не когда лицо его лицо выражает восхищение, нежность и ту первую и настоящую любовь. Он выбрал его ещё до пробуждения, не альфа выбрал — сам Вэй Усянь. Потому что он пока ещё в своём сознании, и выбор его так твёрд, что даже внутренний альфа подчиняется и выбирает Чэна, по желанию хозяина. Усянь не осознает даже, как сила притяжения велика!       «Что будет, когда он пробудится»? — настораживается Цзиюань.       И не зря.       Когда у Усяня началась колея, и он свалился в лихорадке, творилось нечто невообразимое. Тот скулил, рвался, выбил дверь в спальне и едва не разрушил мостик, пытаясь добраться до спальни Цзян Чэна. Мадам Юй фыркнула Фэнмяню в лицо: «я знала, что это дерьмо случится», скрутила рвущегося идиота Цзыдянем и заперла в подвале, дабы ничего больше не сломал и не разрушил. Сначала сердечная Яньли с Фэнмянем возмущались, Ваньинь едва не на коленях просил, но видя, что происходит с Усянем, и в каком состоянии его покои… Они смирились, что так будет лучше.       Ваньинь тоже не пробудился как омега и даже не знал, что его сущность тянется к Усяню в ответ, но он точно знал, что хотел бы быть его омегой, хотел бы звать Усяня своим и уж точно не хотел испытывать ту ревность, что испытывал в Облачных Глубинах, когда вокруг было столько красивых омег, на которых Усянь мог обратить внимание. И он был уверен в своих робких чувствах, но не произносил этого даже мысленно. Он просто решил, что смирится с любым выбором Усяня, кого бы тот не предпочёл, он даже не думал, что Усянь… Захочет именно его. Не только, что их сущности будут хотеть друг друга, но и что сам Усянь ответит ему взаимностью на его робкие чувства. Так что он просто молчал и не смел мечтать.       Пробуждение Усяня длилось три дня, и успокоился он лишь тогда, когда мадам Юй принесла ему одежды Цзян Чэна. Не то чтобы она хотела помочь ему, просто вся Пристань устала слушать его вой, который слышно даже из подвалов Юньмэна. Подводных, мать вашу, подвалов, где ничего не должно быть слышно. Усянь задыхался, хватал мантии и скулил, зарываясь носом в фиолетовую ткань, пахнущую Цзян Чэном. Мадам Юй брезгливо морщилась — какие непотребства этот мальчишка желает сделать с её сыном! И всё же, когда Усянь скулил у её ног, тычась носом в бедро женщины, чувствуя в ней родителя — что весьма неожиданно для неё — она снисходительно вздыхала и трепала его по макушке. Тот, словно и не альфа вовсе, ластился, грыз её дорогие мантии и скулил от жара, боли и ломки. Но бушевать при ней не смел, так как чувствовал более сильную альфу, перед которой склонял голову и скулил, не смея на неё рычать. И чувствовал в ней частичку Цзян Чэна. Он успокаивался и засыпал у её ног, сжимая мантию Ваньиня. А затем просыпался спустя час-два и снова начинал завывать. На четвёртую ночь всё закончилось, но его всё ещё держали в подвале, чтобы он принял свою сущность и научился её сдерживать. Мадам Юй, как альфе, пришлось учить и объяснять всё. Она хотела и могла свалить это на наставников, но речь шла о безопасности А-Чэна, ведь Усянь выбрал его, и её непутёвый сын выбрал этого идиота в ответ, так что пришлось решать проблемы самой, обучая Усяня сдержанности. Идиот не отпирался, не возмущался, лишь удивился, когда осознал свои чувства к Цзян Чэну, словно чувствовал, но не понимал, что именно чувствует. А затем радостно улыбнулся и, казалось, был доволен тем, что наконец дошло, почему он чувствует нечто такое к Чэну, а то, что его альфа выбрал своим омегой Чэна объяснимо, ведь…       — Я правда люблю Цзян Чэна. Может, раньше я не понимал, как назвать то, что я чувствую, но теперь понимаю. И дело не в том, что я выбрал его омегой, я выбрал его до пробуждения, альфа лишь последовал моим чувствам. Его потянуло на того, кого я желал, — мадам Юй в ответ кивнула — мальчишка понял, что не альфа управляет его чувствами, а он управляет альфой.       Научиться сдерживать феромоны, научиться прятать клычки и не менять цвет глаз на красный, ощущая гнев, злость или освобождая внутреннюю сущность. Но главное, с чем будет трудно совладать Усяню — это сдержанность. Молодому альфе всегда трудно сдерживаться, когда рядом находится его омега. Цзыюань знает как никто, она по юности много начудила, будучи молодой, дикой, едва пробудившейся альфой. А этот идиот куда хуже, за ним смотреть надо.       После этого Усянь понял, за что его хлыстали. Он бы и сам с удовольствием под хлыст подставился, стараясь выбросить из головы мысли, которые появляются при виде Цзян Чэна. Мадам Юй говорила, что будет трудно, но чтобы так… Он смотрел на отражение в воде и видел тот безумный взгляд бешеной псины. Неужели он всегда так плотоядно смотрел на А-Чэна? Усянь клянётся, что будь А-Чэн бетой или альфой, он всё равно выбрал бы его, потому что это он руководит альфой. Тогда почему так сложно сдерживаться при желании коснуться, обнять, поцеловать? Святая нежность, никакой похоти. Хотя, и без неё не обошлось, потому что иногда она застилала рассудок. Он не мог спокойно ходить на реку с А-Чэном, не теперь, когда на А-Чэна невозможно смотреть. Теперь он понимает свою реакцию, раньше он думал, что это вполне нормально — чувствовать волнение, жар в груди, желание, возбуждение при виде гибкого и крепкого тела А-Чэна, они юнцы, и такое в порядке вещей. Сейчас он понимает, что его реакция на А-Чэна никогда не была нормальной. А теперь, когда он пробудился, всё и вовсе пошло по пизде. Усянь дрожал, рычал и не мог это контролировать. Хуже всего было при совместных походах на реку или озеро, где куча молодых альф смотрели на юного наследника Юньмэна и видели в нём лакомый кусочек. Словно на мясо смотрят, а не на человека. Но ведь его шиди любого альфу заткнёт, он на эти взгляды брезгливо фыркал и подавлял тяжёлой энергетикой, а взять ещё фирменный взгляд мадам Юй… За Цзян Чэна можно не волноваться, по сути, ему никто не посмел бы навредить, но Усянь не мог не переживать, ведь это же его Цзян Чэн, его возлюбленный, его омега, его будущий муж…       Он корит себя за то, что смеет вообще об этом думать, но… Смеет. У него есть все права, ведь если даже Пурпурная Паучиха смирилась, то, значит, так оно и будет. Почему-то сам Усянь не сомневался в том, что Цзян Чэн этого возжелает, он словно чувствовал это. Может ли его альфа чувствовать омегу А-Чэна?

***

      Однажды, когда на тренировке к вспотевшему телу Чэна прилипла рубашка, и все смотрели на крепкое тело Чэна, он чувствовал такую бушующую злость, такое собственничество, что в голове мелькнула мысль, о которой он в дальнейшем обещал не думать.       «Этого не было бы, поставь я на А-Чэна метку, тогда никто бы не посмел».       В голове всплыл разговор с мадам Юй, и данное ей слово:       «Ты не пометишь А-Чэна без его согласия и просьбы. Не когда у него жар — омега во время течки что угодно скажет. И не по твоей просьбе — он тебе не откажет. Это должна быть его инициатива. И ты должен понимать, что если между вами что-то будет, и ты пометишь его — ты обязан будешь нести за это ответственность до конца. Только А-Чэн, никаких других омег. После этого ты посвятишь жизнь моему сыну. Понял?»       Усянь этого и хотел — провести всю жизнь с Чэном. Какие ещё другие омеги? Кто может быть краше А-Чэна?       Он дал слово, что не пометит А-Чэна, если тот сам твёрдо не захочет этого. Но было то, что беспокоило Усяня. Он не знал, чувствует ли к нему Цзян Чэн то же самое. Да, мадам Юй была уверена, что омега её сына выберет Усяня, и он это чувствовал, хоть и не верил до конца, и всё же… И всё же, было странно. Что, если это окажутся лишь инстинкты, их сущности выберут друг друга, но это будет не выбор Чэна? Он хотел его любви. Именно его любви. Не притяжения омеги к ближайшему альфе, он хотел именно его.

***

      Усянь решил поговорить с Цзян Чэном тем же утром, когда впервые подумал о метке. Он хотел рассказать о своих чувствах, уверить, что это не физиология, а его выбор. И, конечно же, он хотел спросить у А-Чэна о его чувствах до того, как он переродится, и всё станет слишком сложно и запутанно. Но не успел. Той же ночью, перед рассветом у А-Чэна началась первая течка.       Все словно с ума посходили. Глаза Усяня засверкали красным, он чувствовал что его омеге больно, он слышал, что А-Чэн зовёт его, и он не мог сопротивляться. Стражники не смогли его остановить, как бы не пытались. Он не мог понять, с кем дерётся, кого вырубает, но чувствовал, что может убить любого, кто встанет у него на пути и не даст добраться до Чэна.       Мадам Юй разрывалась. С одной стороны этот идиот, которого утихомирить может лишь она, с другой стороны, там, в коридорах Пристани, в одной из комнат плачет её сын, скулит и задыхается, и её нутро скулит в ответ, она должна быть с сыном, помочь пережить ему это. На Фэнмяня, предложившего помощь, она рычит, Яньли отбыла к бабушке в Мэйшань. Она скручивает непутёвого Усяня Цзыдянем, забрасывает в тот же подвал и идёт к сыну. Там она нужнее.       Как и ожидалось, А-Чэн зовёт этого идиота, хватает её за мантию, прячет лицо в коленях, пачкая потом и слезами.       — Мне… Ах… Мне нужен он… — тот задыхается, говорит тяжело, мадам Юй даёт ему плащ Усяня, и он успокаивается.       Он как кошка трётся о ткань, вдыхает запах, точно безумный, а затем со слезами просит её уйти — ему стыдно за то, что он собирается сделать, он не может себя контролировать. Едва Ваньинь приспускает штаны, как дверь за ней закрывается. Она накладывает столько защитных талисманов, сколько может, и не зря. Спустя минут десять Усянь пытается прорвать эту защиту и добраться до спальни Чэна. Она недоуменно смотрит на Фэнмяня, протягивающего ей Цзыдянь, который безоговорочно принимает его.       — Какого гуля?       — Я его освободил. Он А-Чэну нужнее сейчас.       — Я много видела идиотов, но ты — самый тупой среди них, — рассерженно шипит Цзыюань. — Они не контролируют сейчас себя, хочешь, чтобы натворили глупостей?! Поддавшись похоти пометили друг друга? Или ещё хуже… Чтобы А-Чэн понес щенков от этого прохвоста?       — Это всё равно случится…       — Не сейчас, не пока они юнцы! Да они даже трёх поклонов не совершили, ты понимаешь, какой позор это навлечёт на А-Чэна?! Или тебе плевать, лишь бы Усяню было хорошо?       — Я просто подумал… Хотел помочь.       Тот виновато заскулил, и Цзыюань закатила глаза. Её муж настолько ебанутый, что на него даже злиться нельзя. И доверять в важных вопросах тоже.       — Брось, Усянь прекрасно себя контролирует, всё будет хорошо.       Цзыюань скептически выгнула бровь и посмотрела в сторону Усяня. Идиот разделся до нижних штанов, и пытался пробить защиту. Истощился, исчерпал запасы энергии, руки в кровь разбил о защитный купол, вцепился в руку Иньчжу зубами. Цзыюань вернула взгляд на Фэнмяня.       — Хорошо, я ошибся.       — Это я ошиблась, когда выбрала тебя, надо было выйти замуж за Лань Цижэня, — фыркает она, скручивает идиота Цзыдянем снова и уходит. Фэнмянь ползёт за ней и скулит вслед:       — Моя госпожа разбивает мне сердце…       — Жалкое зрелище, — фыркает Иньчжу и бьёт Усяня по лбу, дабы тот перестал кусать.

***

      Когда рассвело, Усянь таки дополз до двери, но зайти не смог. Купол всё-таки сильный. Он тянет нос к щели и втягивает запах А-Чэна. Тот валяется под дверью с его мантией.       — А-Чэн… — шепчет он. Ваньинь отзывается и скулит в ответ.       — А-Сянь… Ах, А-Сянь… Ты мне нужен, А-Сянь, пожалуйста, — шепчет Ваньинь и толкается членом в мантии Усяня. — Ты мне нужен, хочу… Хочу тебя, Усянь. Пожалуйста, открой дверь, пожалуйста…       — Я… Ох, А-Чэн, я тоже хочу, но я не могу.       Усяню тяжело, его омега зовёт, его Цзян Чэн нуждается в нём. Окровавленные кулаки бьют в дверь, но все бессмысленно. Все что они могут — через дверь сердцами перестукиваться. Усянь пытается, как учила мадам Юй, ради Цзян Чэна, осторожно выпускает лёгкий феромон. Цзян Чэн успокаивается, сжимает мантию Усяня и засыпает, закутанный в этот запах, под милые глупости, которые шепчет Усянь. Он несколько раз просыпался, шептал в бреду постыдные вещи, и засыпал под голос своего альфы, вдыхая его феромоны, сжимая его мантию и слушая его голос.       Утром он просыпается, и приходит осознание того, что случилось. Чэну лучше, его течка прошла быстро и легко, потому что альфа был рядом… Ну, почти. Хоть и через дверь, но он чувствовал запах, голос, Усянь успокаивал его. Он говорил ему… Боже, неужели Усянь звал его своим омегой? Он говорил, какой у Цзян Чэна прекрасный запах, и… " — А-Сянь, я хочу твою метку, А-Сянь… — в безумии жара шептал Чэн. — Обязательно, как только ты захочешь этого по-настоящему, я поставлю тебе метку, А-Чэн…»       Небеса, как же ему стыдно! Он правда просил метку Усяня. Омежья сущность с потрохами выдала Цзян Чэна, выдала его желания и чувства. Усянь теперь знает. Придурок наверняка говорил несерьёзно, ведь он просто волнуется за Цзян Чэна, да? Или просто хотел успокоить его течку. Или же альфа Усяня просто тянется к омеге, которой нужно помочь, которая желает его. Просто нечто животное, плотское, это чисто желание. Не чувства, не настоящие… Он не этого от него хотел! Конечно, Усянь ему не откажет, но он не хочет искусственного притяжения, не хочет жалости А-Сяня, который узнал о его чувствах, он хочет его. Хочет его любви.       — Ты слишком много думаешь, — раздаётся из-за двери сонный голос, — я чувствую, что тебе паршиво. Что не так?       — Почему ты читаешь мои чувства? То, что я тебя хотел, не значит, что мы связаны, — смущённо шепчет Чэн.       Усянь усмехается.       — Я вчера всё услышал и всё почувствовал, А-Чэн.       — Это всего лишь желание, ты ничего не почувствовал, — фыркнул Чэн, краснея щеками, — и закрой свой бесстыдный рот.       — Думаешь, что я тебя желаю лишь потому, что ты ближайшая ко мне омега, и потому что вчера ты тянулся ко мне? Думаешь, что всё, что я к тебе чувствую, это лишь инстинкты? — Усянев голос стал тихим, но каким-то… Не опасным, но холодным, предупреждающим. Что-то внутри Чэна затрепетало. Усянь цокнул языком в ответ на молчаливое согласие и закатил глаза, прямо как Чэн.       — Открой дверь, — решительно произносит, поднимаясь на ноги. Он хочет признаться в чувствах глядя ему в глаза.       — Нет.       — Заклинание спало, так что либо ты откроешь эту чертову дверь, либо я её выбью, и нам перепадёт от Госпожи Юй.       — Почему это дверь выбьешь ты, а перепадёт нам двоим? — Чэн фыркает и поднимается на ноги.       — Потому что мы всё делим на двоих, даже наказания.       Рука вздрогнула от этих слов. Закусив губу, он держит руку на ручке, а затем решительно открывает.       В груди всё замирает, едва они встречаются глазами. Им тяжело дышать, они смотрят друг на друга. Альфа и омега, выбранные друг другом, влюблённые, контролирующие свою сущность, сделавшие выбор сами. Желающие друг друга, но полны сомнений и страхов, но так же решимости и нежности. Цзян Чэн мокрый от пота, одежды испачканы семенем, лицо липкое от пота, волосы сальные, ногти в кровь, как и у Усяня — оба царапали эту чёртову дверь, под глазами — круги, губы покусаны до крови. Ваньинь смотрит на Усяня таким же мечтательным взглядом, полным любви.       Вэй Ин смотрит вниз, на свою мантию, перепачканную семенем Цзян Чэна. Тот моментально вспыхивает, краснеет от макушки до пяточек, Усянь клянется, что никого красивее в жизни не видел, самодовольно улыбается, ведь А-Чэн спускал на него, возился с этой тряпкой. Усянь делает шаг в сторону Цзян Чэна, как дверь перед его носом закрывается.       — Пошёл ты к Гулям, Вэй Усянь! — раздается смущённый и злой вопль.       Злые Цзиньчжу и Иньчжу хватают Усяня и оттаскивают от комнаты наследника, но это не важно. Он все видел и чувствовал, а то, что А-Чэн ему не верит… В этом есть часть его вины, но он объяснится.       Они об этом ещё поговорят.