Вместе мы родим только любовь

Четыре месяца назад.

Крики, стоны, непонятные стуки и шорохи, рисующийся в голове «Крик» Эдварда Мунка полностью описывает и моральное, и физическое состояние. Где-то на периферии сознания голосом, кажущимся чужим, слышится уже вполне себе реальный крик – безликие тени, кружащие по маленькой спальне из угла в угол, пугают, в то время как их визжащие голоса, вперемешку с человеческими словами, заставляют жаться спиной к дереву и испытывать только больший испуг. Чимин сидит на полу, в углу между стеной и тумбой, вжимаясь спиной в темное дерево и зажимая уши ладонями. Чтобы не слышать, чтобы еще больше не бояться… Не помогает. Штора из-за порывов ветра парусом развивается, заставляя темные тени еще быстрее кружить по комнате. Слезы заливают сильно похудевшее за последнее время лицо, пока омега трет и трет уши ладонями в надежде потерять слух. Все бесполезно. Даже несмотря на закрытые и наверняка покрасневшие от трения уши, он все равно продолжает слышать эти голоса. Поздно понимает, что они вовсе не снаружи – они в его голове. Высокие, звонкие, порой даже низкие, отдающие хрипотцой, но все они едины в одном – ломаются на выдохе единственным именем. «Чонгук», «быстрее, Чонгук», «жестче, Чонгук» и дальше до бесконечности огромное количество вариаций этого, такого теперь ненавистного, имени. Дурацкое слово из шести букв, произносящееся разными, но такими похожими голосами прочно оккупирует голову. Кружит и кружит водоворотом где-то внутри, заставляя Чимина на полу низко склонять голову и в голос выть, прося о том чтобы это все уже прекратилось. Он устал. Как же он устал каждую ночь просыпаться в слезах из-за дурацкого ощущения какой-то нескрытной слежки и исправно натыкаться на, уже так привычно, но все еще так страшно гуляющие по стенам тени и гул голосов в голове, что словно какой-то рождественский хор по команде дирижера начинает петь свои песни. Чимин устал это слышать. Чимин устал так здесь жить. Короткие пальцы больно дергают волосы у корней, пытаясь себя самого отрезвить, но завывания в голове так и не прекращаются – это никогда не срабатывало. Слезы продолжают рекой течь из раскрасневшихся глаз, пока лицо прячется где-то между расписанных синяками коленей, притянутых к груди. Эти тени все воют и воют, не реагируя на его крики и слезы. Летают вокруг как дементоры, только поглотить хотят не душу, а, скорее, остатки разума. «Чонгук-Чонгук-Чонгук» – срывающимися омежьими голосами продолжает снова и снова повторяться в его голове. Чимин бьет пол сжатыми кулаками, моля названных дементоров наконец-то заткнуться. Они его не слушают. Только все разом замирают на секунду чтобы посмотреть на сжавшееся тело в углу и, нацепив на лица ужасающие улыбки, словно какие-то маски, пуще прежнего воют. Правда, к чужому имени теперь, для полного набора, добавляются и любимые слова любимого папы, а после уже и самого мужа. – Чонгук-ах, Ч-Чонгук, – высоким стоном незнакомого омеги для разогрева. – Бездарный, бесполезный, кому ты такой нужен? – насмехающимся тоном человека, который должен был быть самым близким. Ключевые слова: должен был быть. «Был», потому что папа таким человеком так и не стал. – Всего лишь красивый. Нет никакой изюминки. С тобой стыдно выходить в свет. Какой из тебя муж? Помни свое место и научись смотреть в зеркало прежде чем мне что-то сказать. Ничтожество, доступная дырка, – голосом когда-то любимого альфы. Чимин громко кричит, когда все слова заезженной пластинкой снова и снова повторяются. Снова и снова. Эти слова родных людей всегда были его триггером – механизмом, запускающим очередную истерику. Которую уже ночь это продолжается? Он сорвал голос, раз за разом прося эти тени наконец замолчать. Они никогда его не слушают, только продолжают бегать по стенам и двигаться, собираясь в большой круг, который потом резко сжимается, заставляя беззащитного омегу просто-напросто задыхаться. – Хватит… – хрипит Чимин, испуганными глазами обводя занятое этими тенями пространство. Голоса в голове становятся только громче. – Пожалуйста, хватит! Пожалуйста… – сорвавшись на громкие всхлипы. Тени все кучкуются и кучкуются, медленно надвигаясь на него. Топот босых ног во всей этой какофонии звуков вовсе не слышится, ровно, как и тихий скрип открывшейся двери. Чимин дрожит словно осиновый лист и все продолжает больно дергать себя за волосы, пытаясь этой, такой незначительной болью себя отрезвить. Слезы из глаз водопадами льются, а испуганные выкрики продолжаются даже когда кто-то медленно подходит, останавливаясь прямо возле босых ступней. – Пожалуйста! Отстаньте… – кричит он, срываясь на еще более громкий плач. Чимин дергает ногами и руками, стоит только почувствовать чьи-то руки. Кто это? Его личный палач? – Хватит… Где-то за пределами сознания удается услышать такой знакомый, но такой сейчас испуганный голос. Сладкий детский запах забивается в нос, заставляя на секунду замереть, но потом снова начать отбиваться от теплых маленьких рук. А голос все зовет… Чимин хватается за него как за спасительную соломинку, стараясь усерднее отталкивать безликих теней. Крики чонгуковых шлюх резко вдруг затихают. – Папа… Папочка, посмотри на меня, – слышит Чимин успокаивающий голос. Омега чувствует как малыш присаживается рядом с ним на пол, удерживая тонкие запястья в маленьких теплых руках. Кулаки, в которых мгновение назад были сжаты выкрашенные в черный пряди, медленно расслабляются. Тяжело дыша он поднимает голову, красными от слез глазами смотря на сына. – Все хорошо, это я, – тихо говорит Джину, сдерживая так и просящиеся выйти наружу слезы. Ему было достаточно проснуться от крика, чтобы все понять. Маленькому омеге было достаточно лишь увидеть дрожащее из-за истерики тело на полу, чтобы тут же броситься на помощь. – Смотри на меня, да. Джину нежно поглаживает пальцами папины руки, сжимая сухие ладони в своих. Омега осторожно, боясь сделать резкое движение и напугать, отводит его руки от волос и укладывает на так и прижатые к груди колени. Чимин смотрит на него так, будто не видел несколько месяцев, но маленький омега не обращает внимания на этот взгляд, из-за которого хочется разреветься. За последние месяцы, как бы ужасно это ни звучало, он к нему привык. Джину пытается улыбнуться родителю, несмотря на то, что улыбка эта так и хочет сползти вниз из-за красных папиных глаз. Они заставляют его хотеть немного другого – например, тоже расплакаться. Он не может оставаться спокойным, когда его папе так плохо. – Ты сегодня пил таблетки? – беспокойно спрашивает, бегло оглядывая открытые участки его кожи на предмет каких-либо повреждений. Как-то раз Джину нашел папу в противоположном углу комнаты с исцарапанными в истерике руками – повторения этой истории не хочется, так что теперь все всегда проверяет. В этот раз он вроде бы цел, но таблетки не выпил, что и подтверждает отрицательным мотанием головы, боясь отвести взгляд от сына. – Почему? Мы же договаривались, что ты будешь пить их вовремя? Я несколько раз тебе сегодня напомнил. – З-занят, – сухими губами шепчет омега, продолжая трястись. – Я был занят. – Подождешь пару минут? Я принесу тебе воды, – быстро находится Джину, поднимаясь на ноги. Чимин, ожидаемо, не отпускает его руки и тянет на себя, из-за чего ребенок снова валится на пол. – Н-не нужно, – заикнувшись, машет головой омега, сжимая его маленькие детские ладошки. – Джину… – Я включу свет, – поглаживает его сбитые о пол костяшки Джину. Чимин по-прежнему не хочет никуда его отпускать. – Не бойся. Всего пару минут. За водой он так и не выходит. За ней идет няня Хисына, так удачно проснувшаяся и заметившая что старшего ребенка нет в постели. Она, недолго думая, отправилась на его поиски, прекрасно зная, что с ней может сделать господин Чон, если с его сыном что-то случится. Увидев Чимина, этого нежного, робкого, никогда не повышающего голос и дарящего всем легкие улыбки омегу в таком состоянии, женщина не на шутку испугалась, но Джину не дал ей долго рассматривать своего уязвимого сейчас папу и задавать ему глупые вопросы, попросив включить свет, а после отправил на кухню за водой. Если бы Чимин сейчас был в состоянии, он бы определенно удивился поступку своего ребенка и тому с какой твердостью он отдал приказ. Джину всего девять, но уже сейчас в нем можно заметить зачатки чонгукова характера. На самом деле, для Пака это можно считать поводом начать беспокоиться – Чонгук запросто сможет переделать его сына под себя, если даже сейчас в таких, вроде бы наипростейших вещах, в маленьком омеге заметны черты его отца. Когда женщина ушла, Джину сменил свое суровое детское лицо на другое, такое теперь привычное, взволнованное папиным состоянием. Омега помог ему встать на трясущиеся ноги и усадил на кровать. Она теперь вполовину меньше той, что они делили с отцом, из-за того, что Чимин переехал в отдельную комнату. Пока няня ходила, ребенок без труда нашел в комоде нужную баночку и достал две белые капсулы. Передал препарат родителю только когда получил воду и отослал няню в ее комнату. У Чимина жутко тряслись руки пока он запивал горький, скрытый желатиновой оболочкой порошок обычной прохладной водой. После первого глотка мысли начинают понемногу проясняться, а боль в голове отступать. Омега, теперь уже осознанным и одновременно взволнованным взглядом скользит по стоящему напротив сыну. Теперь очередь Чимина проверять его на наличие повреждений. Мало ли что он мог сделать в бреду. Если бы не Джину, как долго бы он просидел в этом злосчастном углу? Обычно у него такие приступы длятся не очень долго – пока не отключится от переизбытка эмоций. Грань тонкая, а благодаря событиям последних лет ему больше не нужно много времени чтобы ее пересечь. Час-два вот таких вот американских горок в сознании и все, хоть бомбежка снаружи – он не встанет. Держа стакан в мелко трясущейся руке и изучая всплески воды в нем, омега резко отвлекается, стоит только услышать вздох где-то справа. Джину ходит по комнате, медленно собирая разбросанные папой в бреду вещи. Чимин отмечает в своей голове, что в этот раз все не так плохо: всего лишь одеяло и подушки на полу. Неделю назад, точно так же забыв принять таблетки, он, помнится, перевернул все, что стояло на ближайшей прикроватной тумбе. Это и светильник, и рамки с фотографиями, и цветы. О битое стекло в тот раз было грех не порезаться. Медленно заживающие ступни все еще помнят каково это, ходить по нему. – Все в порядке? – обеспокоенно интересуется Джину, присаживаясь рядом. Малыш не на шутку перепугался, увидев его в таком состоянии. Но что это такое, по сравнению с видами трехлетней давности? Что такое расшатанная папина психика, по сравнению с лужей крови? Самый страшный факт: Джину, совсем еще ребенок, все видел своими глазами. И если Хисын в силу своей несознательности мог все забыть, то старший ребенок нет. В шесть лет яркие события очень хорошо запоминаются. Это не было ярким, но запоминающимся точно. Вообще, самым бесценным и тем что навсегда остается с человеком, независимо от обстоятельств, являются воспоминания. Они с нами от рождения, они вместе с нами продолжают путь, и они же нас провожают*. Чимин почти не помнит своего детства. В голове отложились только два ярких воспоминания: провал на спектакле и неудача на подиуме. Самое яркое. Самое запоминающееся. Он помнит эти два дня вплоть до мельчайших деталей. Помнит какая была за окном погода, помнит лица своих одноклассников, помнит папу, его разочарованное лицо и слова, особо ярко выжегшиеся в памяти. Эти воспоминания давно не делают больно – он теперь к боли привыкший – они просто оставляют неприятный осадок внутри. За всю жизнь Чимин столько раз падал, столько раз слышал все те же слова человека, когда-то породившего его на свет, так что можно было уже привыкнуть. Когда-то, когда они, эти слова, эти фразы атаковали его мозг сутками, Чимин хотел умереть. Он хотел сделать все, только бы не слышать, только бы не видеть те дни, кинолентой прокручивающиеся перед глазами его собственным мозгом. И сейчас омега боится, что Джину пойдет по его стопам, но окажется смелее и что-то с собой сделает. Тогда Чимин это себе никогда не простит. Пак помнит, как плакал тогда ночами, уткнувшись лицом в подушку только чтобы никто не услышал. Он не может плакать. Он не может быть слабым. Если бы это кто-то увидел, появилось бы еще одно неприятное воспоминание в копилке – папа терпеть не мог чьи-либо слезы. Ошибочно было бы предполагать, что сам он никогда не плакал, потому что, скорее всего, старший омега делал это за закрытыми дверями и никому не показывал. Для него это низко. Папа считал, что плакать омега может только лишь от оргазма, и то, всегда держа при этом лицо. Он всеми силами пытался привить Чимину свою идеологию, но так и не вышло. Омега всегда считал сына неправильным, часто называл позором семьи и в тот вечер, когда понял, что из него не получится вырастить свое подобие, лишний раз в этом убедился. Как омега Пак может плакать из-за обидного слова? Обычно он вихрем врывался в его комнату, стоило услышать хотя бы один всхлип, и громко говорил о том, что реветь в доме полном прислуги Чимин не имеет права. Говорил, что он не имеет права еще больше его позорить. Иногда Чимин думал, что в этом доме не имеет права даже дышать. Отец не принимал участия в его воспитании – он вечно работал. Папа всегда ходил нервный, стоило кому-нибудь хоть слово сказать про него, и не упускал шанса напомнить о том какой альфа плохой. Мол, из-за того, что ему приспичило сделать себе наследника, такого бесполезного и до невозможного глупого и бездарного, его собственная карьера покатилась под хвост. Балет был его жизнью, которую отец Чимина безжалостно у него отобрал. Папа никогда не упускал шанса обвинить сына во всех своих бедах – только при отце он становился шелковым и разыгрывал перед ним сценку счастливой семьи. Чимин молчал, не смел и слова против омеги сказать, но отец, казалось, и так все видел насквозь. Именно он после провала на подиуме вызвал его к себе в кабинет и предложил альтернативный вариант. Чимину было шестнадцать, когда он впервые улыбнулся в стенах этого дома и принял его предложение. Отец перевел его в другую школу, с упором не на искусство, а на математику и прочие науки. Возможность на четыре года улететь в Америку стала глотком свежего воздуха. Пак Усон, ставший его спасителем тогда, теперь отказывался даже слушать. – Все хорошо, зря ты поднялся, – улыбнувшись стянутыми сухой пленочкой губами, отвечает Чимин. У Джину сильно растрепанные темные волосы и заспанные глаза, он поднялся из-за его криков в два часа ночи. Стыд потихоньку начинает заполнять чиминово тело. С одной стороны, ребенку не стоило подрываться посреди ночи с постели, а с другой, если бы не он, то Чимин бы сидел в этом углу до утра. Так что стыд напополам с благодарностью. – Почему ты опять не пьешь таблетки? – недовольно задает новый вопрос Джину, натягивая длинные рукава пижамной рубашки на свои ладони. Чимин позволяет себе улыбнуться на это его действие – эту привычку сын взял у него. – Понимаю, дела и все такое… но это же твое здоровье! А если бы в таком состоянии тебя увидел Хисын? – Просто забыл, – отвечает Чимин, поднимая ладонь и ероша и так растрепанные волосы сына. Джину не должен о нем волноваться. Он не должен нести на своих детских плечах этот груз какой-никакой ответственности за родителя. Пак должен был не позволить ему увидеть себя таким, но прокололся почти сразу же, позабыв о том, что в Джину течет кровь не только Чонгука, но и его самого – он его отражение. Наверное, поэтому он так беспокоится и недовольно хмурится, вытягивая губы трубочкой, что тоже привычка Чимина. – Ну не ругайся на меня. Пока ты рядом, я точно буду в безопасности. – Да ты без меня пропадешь! – вскрикивает возбужденно Джину и совсем не догадывается о том, что говорит чистейшую правду. Чимин без него и Хисына не сможет. Пак нежно обнимает его, позволяя себе посмеяться. Джину крепко сжимает пальчиками хлопок его пижамной рубашки на плечах, утыкаясь лбом в его грудь. Чимин тихо вздыхает, пытаясь остановить слезы, которые вот-вот собираются потечь. Тепло сына и детский, все еще не до конца сформировавшийся запах его успокаивают. Что будет если им придется расстаться? Чимин сойдет с ума если Чонгук отберет у него сыновей. Пак, в таком случае, его за это буквально уничтожит. Когда маленький омега зевает, слушая тихое биение папиного сердца, он предлагает ему лечь спать. Чимин и сам не против провалиться в царство снов – таблетки вызывают сонливость, плюс сегодня был достаточно насыщенный день, а этот ночной аттракцион только излишне его вымотал, так что лечь спать сейчас самое лучшее решение. Они оба устали, а уже через четыре часа прозвонит будильник – Джину завтра в школу. Чимин отказывается отпускать сына в его комнату. Куда он пойдет один в темноте? Спать ложатся на одну кровать. Джину выключает свет и, ориентируясь в темноте благодаря огням ночного города, на ощупь направляется на правую сторону папиной кровати. Сам омега, после принятия таблеток спокойно реагирующий на темноту спальни, укладывается на левую сторону и тут же поворачивается к сыну, прижимая его маленькое тело к груди – ему просто необходимо чувствовать кого-то рядом с собой для спокойного сна. Это все началось не так давно – всего каких-то два с лишним года назад. В тот день ничего не предвещало беды: Чимин, как обычно, весь день просидел над черновиками к своей новой книге, чередуя это дело с походами на кухню к духовке. Он уже два года как сам не готовит. После того случая в кабинете Чонгука и его очередной претензии на тему того что он плохой муж, Чимин и правда постепенно начал превращаться в него. Омега стал ему плохим мужем, но не стал плохим папой для своих детей. Как можно? Это только их с Чонгуком проблемы и втягивать в них детей не просто глупо – низко. Они ни в чем не виноваты, да и Чимин все равно никогда бы не позволил себе от них отвернуться. Именно поэтому он полностью ушел в их воспитание и свои книги, отодвинув Чонгука даже не на второй план, а, скорее, на сотый. Альфа его больше не волновал. После того что он сделал, светлых чувств к нему в омеге больше не осталось, так что о Чонгуке в его отсутствие никто даже ни разу не вспоминал и домой больше не ждал – видеть это довольное собственной победой лицо ни Чимину, ни кому-либо еще не хотелось. Только, разве что, детям. Но тут все понятно – он их отец и это Чимин, даже если бы захотел, все равно не смог бы никак изменить. Если раньше Чонгук лил ему на голову помои незаслуженно, при любом удобном случае напоминая о том, что Чимин в его доме всего лишь бесполезный расточитель, то сейчас это все будет хотя бы заслуженно и не так обидно. Жаль, что вариант под названием «измениться», Чимин не будет даже рассматривать. Как там говорил Чон? Омега ничего не делает и только ноги перед ним раздвигает? Ну, теперь с первым можно не спорить, потому что для него Чимин и правда больше ничего не делает: больше ему не готовит, не убирает и не стирает его вещи, не звонит, не пишет и совсем ни о чем не волнуется. Самостоятельно убирается теперь омега только в своей комнате и в детской. Готовит тоже только для детей, когда они просят, и только им отдает все свое внимание и заботу. Чонгук идет к черту, так он решил после выписки из больницы, пока шел с ним под руку через главный вход и всем улыбался, строя из себя счастливого и всем довольного омегу. Никто так и не узнал, что за той улыбкой скрывались выплаканные ночью слезы, а пальцы крепко сжимали альфий пиджак только потому что омега боялся сделать что-то не так и тем самым его разозлить. Теперь Чимин тратил его деньги направо-налево, что, кстати, неудивительно – губы когда-то любимого альфы уже давно зовут его транжирой. Собственной картой омега теперь не пользовался, предпочитая деньги человека, которого мужем называть больше не поворачивался язык. Чонгуку и по сей день ежедневно приходят сообщения о том какую сумму его супруг оставил в том или ином магазине. Бюджет он, кстати, как и обещал, все же урезал. Но это все равно не помешало Чимину раскидываться деньгами. Все то, что он покупал, омеге вовсе никогда не было нужно. Он не нуждался ни в брендовых вещах из последних коллекций, ни в дорогих часах и украшениях, которых и так уже полные шкафы. Исходя из этого, можно подумать о том, что он хочет его разорить. Чимин, безусловно, был бы счастлив, если бы Чонгук из-за него вдруг остался без воны в кармане, но таким способом, увы, долларового миллиардера не разоришь. Стремительно развивающаяся компания, несколько лет как вышедшая на мировой рынок, и его огромные суммы на счетах – это не шутки. Разорить Чонгука почти еженедельно улетающими шестнадцатью миллионами вон** просто невозможно. Вообще, Чимин не задумывался об этом так глобально, но все равно больше всех бы радовался, если бы, имеющий буквально все Чон, в один день за раз всего этого и лишился. А если бы еще и из-за него, то омега прыгал бы выше потолка. Несмотря ни на что, Чимин все равно верит, что этот день обязательно когда-нибудь настанет, возможно даже он сам приложит к этому руку, и тогда омега посмотрит на некогда супруга свысока, а после пафосно бросит перед ним на пол пару крупных купюр и своей модельной подходкой просто уйдет с поднятой головой. Мечты-мечты… Но когда-то они обязательно станут реальностью. Возможно, когда Чимин освободится и устроится на новом месте, это станет его следующей целью. В тот день Чимин пек вишневый пирог – дети его очень любили и целую неделю выпрашивали, а ему было все некогда и некогда… Удачно вовремя в нем взыграла совесть и выбрала самое лучшее время! Отправив Джину в школу утром, а через пару часов отправив Хисына на его творческие занятия в кругу сверстников, принялся за недописанную главу своего нового фэнтези. Периодически бегал на кухню, проверяя то тесто, то коржи, то не остыла ли уже в холодильнике начинка. Повара весь день тогда на работе не было – из-за того, что дети сегодня на занятиях, Чимин попросил его прийти только в три часа дня. Сам омега к еде не привередлив и ему вообще без разницы что есть днем, так что он всегда отпускал повара, когда оставался один. Три часа дня – идеальное время чтобы мужчина успел приготовить для ужина на троих что-нибудь легкое. Чонгука здесь больше никто не ждал. Прислуга за последние месяцы уже перестала удивляться, когда Чимин просил накрывать стол именно на троих и перестал выполнять свои привычные дела. Раньше им приходилось часто напоминать ему о том, что негоже омеге Чонгука заниматься домашними делами, за выполнение которых им и платят, а теперь все прибывали в состоянии относительного спокойствия. Раз Чимин больше в их работу не лез, то и всю сумму их заработной платы они получали заслуженно. Прислуга была в курсе того что между ними произошло, да и их теперешних взаимоотношений в принципе. Они его поддерживали, считали, что Чимин поступает правильно и, конечно же, открыто жалели. Еще бы! Его же здесь всегда сравнивали с нежным цветком, помещенным в темное закрытое пространство без воды и земли. Любой цветок завянет в таких условиях, вот и Чимин медленно вял в стенах просторного пентхауса, пока вся прислуга из своих углов за ним наблюдала и лишь качала головами. Чимин никогда ни с кем из них плохо не обращался, не возвышал себя своим, так называемым, титулом, не надевал на голову корону, просто, из каких-то своих личных побуждений, помогал и брал часть их работы на себя. Его никто никогда не просил о помощи, но ему это словно и не нужно было. Омега, всю жизнь живя в точно таких же условиях, воспитал себя сам и воспитал так, что не мог спокойно сидеть на месте, постоянно всем вокруг предлагая свою помощь. Прислуге просто не за что было его ненавидеть. Все прекрасно видели, как он ведет себя с детьми и как сильно он любил мужа. Витающая в воздухе любовь ощутима, когда она сильная, тут не в чем было сомневаться. Если бы Чимин не любил Чонгука, то улыбался бы ему так же нежно? Ждал бы без сна сутками, чтобы просто поговорить? Конечно же нет. Но Чон, видя все это, но словно не замечая, только раз за разом лишь втаптывал его светлые чувства в грязь, совсем никого не стесняясь. Сколько раз Чимин плакал в их спальне, думая, что этого никто не видит? Сколько раз он скрывал боль под масками радости и счастья? Любовь – самое худшее, что может случиться с человеком. Да, любовь, это радость, улыбки и смех. Любовь, это бабочки в животе, глубокая привязанность, защищенность и уважение. Но также любовь, это не только хорошее чувство – это риск пострадать. Любовь, это болезнь, это обладание, это преследование, это одержимость. Одним словом – зло. Это то чувство, которое одновременно и стоит всем испытать, и то, от которого стоит бежать. Бежать как можно дальше. Бежать не оглядываясь, потому что любовь, это, помимо всего прочего, еще и чувство вседозволенности. Потому что, когда человек, даривший до недавнего времени только свет, вдруг начинает выходить за рамки, он становится твоим палачом. Говорят, степень любви можно измерить тем, насколько сильную боль тебе может причинить тот, кого ты любишь. Раньше Чимин всегда считал это бредом. Бредом тех, у кого не срослось и тех, кого предали. Считал это глупостью, пока сам не влюбился. Пока сам не пострадал от рук того, кому подарил свое сердце. Прислуга видела если не всю их жизнь, то большую ее часть точно. Они были рядом постоянно, так что, когда все резко исчезло, а свет, которым освещался находящийся под самым небом пентхаус, вдруг погас, одновременно со светлым мальчиком, не был удивительным тот факт, что первыми, кто заметил эти перемены, стали именно они. Все резко изменилось после конфликта в кабинете. Они знали все, потому что Чонгук даже не пытался скрыть от них правду. Как ее скроешь, когда лужу крови у двери его кабинета нужно кому-то отмывать? Не сам же он возьмет в руки швабру. Когда Чимин вернулся домой с лицом, на котором еще не полностью сошли все синяки, они не могли поднять на него глаз. Не хотелось заставлять омегу чувствовать себя здесь еще более некомфортно и не хотелось расплакаться прямо у него на глазах. Нежный цветок безжалостно лишили его лепестков, так что тот факт, что всем хотелось лишь плакать не был удивительным. Каждый в штате прислуги его жалел, каждый сочувствовал, но только ему самому это все было ни к чему. Чимину хотелось внимания другого человека и этот человек совсем не Чонгук. Этот человек тот, кого альфа больше всех ненавидел в далекие студенческие годы и тот, кому Чимин, если бы не был так слеп, мог бы доверить свое сердце. Вот только имел ли омега право ему писать? Вряд ли теперь Тэхен захотел бы что-то там слушать про его жизнь. Чимин сам нарвался на неприятности, о которых альфа не раз его предупреждал. И что в итоге? Искалеченное тело и втоптанные в землю чувства. Он сам заварил эту кашу, значит сам и будет ее расхлебывать. Обещанная шлюпка… еще пригодится. Как только пирог был готов и выставлен на стойку чтобы остыть, Чимин начал собираться. Для начала ему предстояло забрать младшего сына с занятий, чтобы потом выполнить свой привычный план по трате бюджета на детей, а после встретить Джину после школы и всем вместе сходить в то кафе, о котором старший сын говорит уже месяц. Правда, планы пришлось чуть-чуть изменить и уже один этот факт мог сойти за первый звоночек. Изначально кафе было конечным на сегодня пунктом, после выполнения которого им нужно было вернуться домой, но потом Хисын вдруг вспомнил об уточках в парке Ханган – они были там на прошлых выходных, но у них не было хлеба чтобы покормить уток, так что Чимину пришлось пообещать вернуться туда в другой раз. Это не стало проблемой и, учитывая то, что они никуда не спешат, пришлось сначала зайти в ближайшую булочную, а после сразу отправиться в парк. Пока дети кормили уток, Чимин стоял с ними рядом, положив замерзшие руки в карманы своего классического серого пальто, и просто наблюдал. В голове, как это часто бывает, почему-то сама собой нарисовалась картинка, где они точно так же стоят на берегу реки Хан. Из отличий от реальности только количество людей: рядом с его детьми точно так же кормит уточек еще один мальчик, года на три младше Хисына, а его самого в этот момент обнимают теплые руки одного всем известного альфы. Ладони Тэхена сцеплены на чиминовой талии, подбородок упирается в плечо, а на губах его застыла счастливая улыбка. На душе омеги почему-то стало в разы спокойнее. Этот маленький мальчик, что часто рисуется в его голове вместе с истинным, больше не удивляет. Он будто бы стал маленькой частью Тэхена, постоянно находящейся с ним рядом. Мысли об этой случайно нарисовавшейся в голове сцене преследовали Чимина до самого дома. Даже в лифте, крепко держа Хисына за руку, он не переставал об этом думать. Почему в груди резко стало так тепло? Почему все проблемы внешнего мира отошли на второй план, стоило Тэхену лишь появиться в сознании? Джину внимательно смотрел на его задумчивое лицо те пять минут что лифт поднимал их в пентхаус, и все не переставал поправлять постоянно спадающую с плеча лямку школьного рюкзака. Старшего сына что-то в этот момент беспокоило и, если бы Чимин не был погружен в свои мысли, он бы это заметил. Два телохранителя за их спинами настойчиво напомнили о своем присутствии, когда лифт остановился на нужном этаже, но никто не поспешил выйти. Только пока он разувался в прихожей, эти мысли решили его покинуть и замениться другими. В пентхаусе сегодня как-то подозрительно тихо. Не слышно тихих переговоров прислуги, стука ножа на кухне и даже такого привычного шороха их одежды. Ни-че-го. Совсем. Чимин хмурится, снимая ботинки. Что-то не так, это он понимает сразу – не может такая тишина быть просто так. Омега открывает шкаф для уличной обуви, по заученной за столько лет схеме ставит свою, а потом вдруг опускает взгляд на пол. Грязные следы мужских туфель дорожкой тянутся к лестнице. Чимин глубоко вдыхает воздух, чувствуя в нем нотки природного запаха Чонгука. Необычно то, что он дома в такой час, но еще необычнее то, что он ходит в грязной обуви. Чонгук терпеть не может грязь и, если вдруг замечает, что прислуга плохо убралась, начинает их громко отчитывать. Сам он никогда бардак не разводит, но почему вдруг сегодня позволил себе испортить чужую работу? Чимин не сомневается в том, что это Чон приготовил для него – очередное показательное выступление. Иначе бы, во-первых, альфа не пришел сюда днем, во-вторых, не нарушил бы чистоту пола, а в-третьих, не было бы этой мертвой тишины. Складывалось ощущение что в пентхаусе сейчас от силы человек десять, будто бы Чонгук специально всех остальных отослал. – Дети, – настороженным голосом зовет Чимин, заставляя уже снявших с себя одежду и не знающих куда ее деть сыновей поднять на себя глаза. Обычно, когда хозяева приходят, их сразу у порога встречает одна или две горничные, что забирают верхнюю одежду и потом раскладывают все по местам. Сегодня, на удивление всех троих, их встретила тишина и пустота, только перекати-поле не хватает для антуража. – Подождите немножко. Никуда не ходите. Так и не сняв пальто и проигнорировав тапочки, он переступает порог и направляется по следам, скорее всего, мужа. Чимин уже ступает на лестницу, как вдруг начинает слышать странные звуки. Складка меж бровей с каждым шагом становится все глубже и глубже. Как же ему не нравится вся эта ситуация… Где-то на середине лестницы омега наконец понимает, что это за звук – не трудно догадаться, когда фамилия твоего мужа звучит именно в такой тональности, да еще и с этим дурацким «господин». Скрытая часами брачная метка на левой руке начинает гореть и Чимину кажется, что кожа его руки сейчас просто расплавится. Когда остается примерно пять ступеней до второго этажа, омега слышит сначала недовольный голос мужа: «Имя. Зови меня по имени!» – а после громкий шлепок. Глаза, против его воли, сами собой начинают мокнуть. Омега опасно пошатывается, прижимая ладонь ко рту чтобы не завыть в голос, но все равно идет дальше. «Не реви. Не смей даже думать! Не позорься, он не достоин твоих слез» – твердит Чимин сам себе, продолжая перебирать ногами в сторону их общей спальни. Мазохист? Нравится делать себе же больнее? Вовсе нет. Просто он не может поверить, неужели Чонгук… может стать в его глазах еще ниже? Ему еще есть куда падать? – Господин Пак, – уже перед самой дверью в спальню вырастает горничная, перекрывая проход. Она видит, как у Чимина трясутся губы, а его глаза, те самые, что всегда только лишь улыбались, больше не сдерживают горячие слезы. Женщине больно на него такого смотреть, но что она сейчас может сделать? У нее, черт побери, приказ, невыполнение которого принесет ей потерю работы. – У господина Чона гости. Он просил не мешать. – Что у него там за гости такие, которых он принимает в нашей спальне? – гордо держа спину прямо, а себя в своих руках, отвечает Чимин, проглатывая слезы. – Отойдите. Горничная лишь опускает голову и, кусая губы, отходит – больше ей ничего не остается, противиться господину она не имеет никакого права. Чимин тем временем собирается с силами, поднимая голову к потолку и тихо вздыхая. Только бы слезы не текли. Он не должен показывать свою слабость. Ему достаточно будет лишь одной маленькой щелочки, чтобы во всем убедиться – определенные выводы он уже сделал. Все имеет конец. Даже те, пока еще оставшиеся в его сердце светлые чувства, что вили и вили в нем свои осиные гнезда вплоть до этого момента. Когда он увидит все своими глазами, осы, поселившиеся в этих гнездах из чувств, вырвутся наружу и разорвут его сердце на куски. Чимин к этому не готов. Его бы воля, он бы и не поднялся сюда никогда, но если это то испытание, которое ему нужно пройти для того чтобы наконец перейти на другой уровень этой сложной игры, что затеяла для него сама судьба, он готов это сделать. Готов пожертвовать своим и так давно уже поломанным сердцем и остатками чувств. Даже если это звучит глупо – последний год Чимин все еще надеялся на его благосклонность. До сегодняшнего дня он все еще, как дурак, продолжал чего-то там ждать и на что-то надеяться. Вот только еще с первым документом о разводе понятно было что надеяться больше не на что. Только если на очередную порцию грязи. В какой-то степени, все то, что омега делал все это время, было направлено на привлечение чужого внимания. Теперь именно чужого и больше… совсем нежеланного. Какой-то частью своего втоптанного в грязь сердца он не просто понимал факт того, что хочет, чтобы Чон обратил на него свое внимание, а с горечью это признавал. Это была уже не любовь – это была простая необходимость, привычка, как вам будет удобно… Чувства и эмоции людей меняются каждый день, так что неудивительно, что и эти прошли. Говорят, забыть проще, когда не видишь человека рядом с собой – последний год Чимин мог не видеть его месяцами, но ничего почему-то не забывалось. Он все еще надеялся, что Чонгук вспомнит о той большой светлой любви, из-за которой они оба буквально светились первые годы своих отношений. Сидя дома наедине со своими мыслями, Чимин чаще всего задавался вопросом о том, была ли она, эта любовь, настоящей. Может быть, альфа ему врал с самого начала, Чон же у нас актер без Оскара. Можно ли ему доверять? Как писала Рупи Каур: «Ты ждешь кого-то, кто не вернется, а значит, живешь надеждой, что кто-то наконец поймет, что не может жить без тебя». А зачем ты его ждешь, Чимин? Зачем ты тратишь свое собственное время? Зачем унижаешься? Зачем ждать того, кто ведет себя с тобой как с какой-то игрушкой и жить без тебя очень даже может? Зачем ты живешь этой глупой надеждой? Что она тебе даст? Чонгуку плевать, омега прекрасно видит это и все осознает, но никак не может смириться. Чонгук вполне себе может жить без него – для него Чимин не центр Вселенной. Чтобы в этом убедиться достаточно будет лишь посмотреть, как он наслаждается жизнью и живет себе спокойно, забавляясь с кем-то во все еще супружеской постели. Подумаешь, всего-то испортил жизнь папе своего ребенка. Это так, пустяки, за которые его даже не мучает совесть. Чимин в его глазах всего лишь фарфоровая кукла, случайно упавшая с комода. Его можно склеить заново и вернуть назад, только в этот раз уже за стекло и отодвинув подальше, чтобы не привлекал внимания своими трещинами. И пусть он там покрывается пылью, всеми забытый… Вот только где гарантии что клей выдержит битый фарфор? Увиденное ничуть не удивляет – он все знал изначально, но все равно медленно опускается на пол, все также хватаясь пальцами за резную ручку, как за спасительную соломинку. Ноги сами собой подогнулись, не выдержав резко упавшей на плечи тяжести угасающих чувств. «В последний день любви сердце мое разбилось» – все та же Рупи и ее строчки. Чимин тихо всхлипывает, дергая выкрашенные в черный пряди, таким образом пытаясь привести себя в чувства чтобы не позориться еще больше. От этого становится только хуже. Стоящая рядом горничная приходит на помощь, протягивая свои теплые женские руки и помогая подняться. Мягкая софа, так удачно всегда стоящая в коридоре, не помогает – от перемены мест слагаемых, сумма не поменяется, вроде такое правило. Так какая ему разница где именно его дурацкий орган внутри будет разрывать от боли: на мраморном полу под дверью или на коже дивана? Стакан воды в себя прийти тоже не помогает – он по-прежнему задыхается, дергая себя за волосы и тихо воя в ладонь. Почему потолок не может обрушиться и погрести под собой? Почему ему одному приходится переживать это все? Чимин даже не вспоминает о оставшихся в прихожей детях – сейчас более весомой кажется собственная боль – и раз он сам сейчас не в состоянии, остается только надеяться, что ими уже занялась их няня. Стакан трясется в его ладони, разбрызгивая воду на руки и пол – холодные капли не чувствуются. Не чувствуется больше совсем ничего. Внутри, помимо осколков, одна пустота. Спасительный звонок был бы сейчас очень кстати. Как он там планировал? Сохранить возможность спасения до лучших времен? Похоже, они уже наступили. Чимин делает первый шаг, доставая телефон из кармана. Среди чужих номеров быстро находится нужный, единственный среди всех выделяющийся милым корейским обращением и маленьким итальянским флажком. На контакте Тэхена стоит их общая фотография, сейчас, именно в этот момент, добавляющая к общей сумме еще одну крупицу лишней боли – они сделали ее в аэропорту в день отлета альфы домой. Чимин хорошо помнит как по пути в свою американскую квартиру плакал тогда в машине. При Тэхене в тот день он не позволил себе проронить ни слезинки, только целый день ему улыбался и уверял что все будет хорошо. Телефон вдребезги разбивается о стену на первой же миллисекунде начатого вызова. Чимин, больше не сдерживая себя, кричит, сползая с софы на пол. «Я не могу. Не могу. Не могу, – вертится в голове. – Я не могу с ним так поступить. Я не могу заставить его на себе испытать гнев этого монстра». Лицо падает в подставленные ладони, резкими движениями размазывающие текущие слезы. Чимин пытается часто-часто дышать, прижимаясь спиной к софе и колотя себя в грудь, где давно уже больно теперь еще и физически. «Лучше бы я задохнулся» – думает он. И правда, лучше бы воздух совсем перестал поступать, а дурацкий орган биться – тогда бы он наконец-то был бы спокоен. Чонгук выходит из спальни только через пару минут, кажущихся Чимину вечностью. На нем ничего нет, его сильные руки сложены на груди, на ней же выделяется россыпь чужих засосов и следов от ногтей. Его волосы спутаны, а дышит альфа так тяжело, будто бы пробежал марафон. Омега знает, что он не бежал, своими глазами видел, что у него физические нагрузки куда интереснее. Чимин переводит на него незаинтересованный пустой взгляд потухших глаз, совсем не скрывая свое красное и опухшее от слез лицо. Пальто валяется где-то в углу, пока он крепко прижимает к груди колени, с трудом контролируя дрожь собственного тела. – За что, Чонгук? – сломанным голосом. Альфа переводит на него свой привычный оценочный взгляд темных глаз и растягивает губы в ухмылке. Слезы его никогда не трогали. – За что ты меня так ненавидишь? За что мстишь? Что я тебе сделал?! – криком сломленного внутри человека. Чонгук в ответ хрустит шейными позвонками, делая первый шаг вперед. С недавнего времени Чимин боится оставаться с ним ближе чем на расстоянии нескольких метров и сейчас, не изменяя своей привычке, ставшей неким защитным рефлексом, он, отпустив колени, отползает назад. Альфа позволяет себе посмеяться и в два коротких шага настигает его, тут же зарываясь пальцами в отросшие волосы. На испуганный крик Чон не реагирует, только сжимает в кулаке омежьи волосы и с силой тянет наверх, заставляя супруга подняться на слабые ноги. – Неприятно? Чувствуешь себя униженным? – с маниакальной улыбкой проговаривает он в трясущиеся пухлые губы, имея в виду увиденное омегой зрелище. Чимин снова перед ним плачет, хотя сам себе клялся, что Чонгук больше никогда не увидит его слез, больше никогда не застанет его уязвимым. – Это чтобы ты не забывал свое место, – дергает его за волосы Чонгук, желая услышать мольбы о пощаде. – Думаешь, я не знаю, что ты снова нашел юриста, который готовит тебе документы на развод? – альфа тянет его голову вниз, открывая себе тонкую шею. Чимин вцепляется в держащую его за волосы ладонь, пытаясь высвободиться. – Ты его не получишь, – с паузами после каждого слова и по слогам говорит Чон. – А сейчас я покажу тебе что бывает, когда непослушные омеги идут против моего слова, – завершает он свою речь и больно вгрызается в открытую шею. Не метит, всего лишь пытается сделать как можно больнее. Хотя куда больше? Дверь в спальню за Чимином захлопнулась подобно дверце в птичьей клетке, куда завели только пойманного на свободе птенца. Он на всю жизнь запомнил тот звук, после которого счет до его погружения в свой личный Ад пошел на секунды. Омега помнит разбросанную по полу форму, что выдают всей прислуге, работающей в их пентхаусе, помнит длинные волосы не так давно устроившейся сюда на работу молоденькой девушки, ее ухоженные руки, которыми она касалась его тела, и залитую спермой простынь. Так же Чимин в красках помнит каким взглядом Чонгук наблюдал за тем как девчонка ласкает его, а потом брал их обоих на той же самой грязной постели. Помнит свои привязанные лоскутом ткани к изголовью руки, разорванный той ночью проход и свои крики, из-за которых тогда сорвал голос. Он не может и никогда больше не сможет это забыть. Та ночь снится ему ночами в разных своих вариациях, будто по личному заказу Чонгука пытаясь свести с ума. Чимин тогда месяц не мог смотреть детям в глаза и почти три засыпал по ночам на два часа максимум. Кошмары мучали его не переставая, он закрывался в себе и своей боли, не желая и вовсе отказываясь хоть как-то контактировать с внешним миром. За те три месяца он сильно похудел не только из-за своего психического состояния, но и из-за того, что практически перестал принимать пищу. Прислуга не скрывала своего волнения по этому поводу и пыталась хоть как-то помочь, но Чимин не мог на них не то что смотреть – даже слушать. Та горничная была уволена следующим же днем, как только омега более-менее пришел в себя. Кровать в спальне приказал разобрать и избавиться от всего того, что хоть как-то могло бы напомнить ему тот вечер. Жаль, что воспоминания из головы так просто не сотрешь. Переезд в гостевую спальню мало чем помог – Чимин все равно продолжал вскакивать ночами из-за кошмаров и громко кричать. Темнота и ходящие в ней тени пугали, так что он не мог долго оставаться один. Из близких, то, что с ним что-то не так, первым заметил Джину. Он и пришел потом к родителю с вопросом о том не болен ли тот. Омега тогда только погладил сына по голове трясущимися руками и улыбнулся. Его улыбка больше не была такой же нежной и светлой как раньше. Теперь она напоминала осколки – такая же пугающая и поломанная. К психологу записался сам после того самого, первого разговора со старшим ребенком. Врач ему мало чем помог за семь сеансов и посоветовал отправиться выше. Психотерапевт только назначил сильные успокоительные, а после пропитого курса и исчезнувшего тремора рук, но так и не пропавших кошмаров, посоветовал такое же сильнодействующее снотворное, после заменив его на то, что чуть слабее. Чимин на нем живет уже второй год. Он давно пришел в себя, набрал вес и теперь снова дарит детям только нежные и, насколько получается, счастливые улыбки. Боль давно отступила. Ее место заняла необъятная злость. На себя, на Чонгука и на судьбу. За что ему все эти мучения? Жизнь вернулась в свою привычную колею. Из изменений в ней только Чонгук, теперь старающийся появляться дома не раз в месяц, как раньше, а раз в две недели. И если бы старый Чимин, тот, который еще питал к нему что-то, этому радовался и свято верил в то, что альфа возвращается к нему из-за того, что опомнился, то новый Чимин, потерявший свои розовые очки и наконец-то открывший глаза, знает всю правду. Чон приезжает домой только чтобы вылить на его голову очередное дерьмо и проверить не сдох ли он тут еще наедине со своими демонами. Находясь дома, Чонгук требует его беспрекословного подчинения и каждую ночь, не обращая внимания на жалкое сопротивление, кладет с собой в одну постель. Точнее, не кладет, а с силой швыряет. Душевной боли, что он уже успел причинить, ему мало и поэтому альфа решил стабильно причинять еще и физическую. Например, затыкать омеге чем-нибудь рот и трахать его на новой кровати. Чимин в такие дни чувствует себя шлюхой. Использованной, грязной, мерзкой шлюхой. Чонгук не упускает шанса разными способами показывать ему это – показывать, что он просто доступная дырка и все. Сначала омегу такое отношение задевало, но потом он сам смеялся над собой. Сколько всего Чонгук уже сделал, как только его не унизил, как только не назвал, а его задевало лишь отношение некогда мужа к нему как к какой-то портовой шлюхе. Но о своем новом положении думалось не так долго – были проблемы и посерьезнее. Например, моральное состояние, так и не покидающие кошмары, и поиски очередного юриста. Кошмары со временем изменились. Теперь вот уже полгода как ему снятся другие ужастики: тени, перемешивающиеся голоса близких людей, говорящие наиотвратительнейшие вещи – это все преследовало его каждую ночь, если он не принимал прописанные психотерапевтом таблетки. Спасителем стал Джину. Иногда Чимин задумывался о том, что его сын намного старше, чем есть на самом деле. Иначе как объяснить то, что он видит вокруг куда больше других и заботится о нем в свои девять? Именно Джину отправил его к врачу два года назад, а сейчас именно он следит за тем чтобы Чимин вовремя принимал таблетки. По мере возможности контролирует, конечно, но это сути дела не меняет. Что бы Чимин без него делал? Точно пропал бы. Его маленький спаситель лежит сейчас рядом и морщит во сне свой маленький носик, совсем не зная, о чем папа думает, наблюдая за его спокойным сном и перебирая его темные волосы. Чимин, на самом деле, много о чем думает последнее время, но больше всего задумывается именно о том, что не знает, что их всех ждет дальше. Номер Тэхена утерян – спасительная шлюпка не приплывет, когда все начнет рушиться. Оно уже начало, но совсем скоро будет еще интенсивнее. Чимин так долго разрабатывал план, так что он просто не может не сработать. Если все пойдет так, как надо, то уже через пару месяцев они втроем сбегут из этого Ада и начнут новую жизнь в какой-нибудь Америке. Он все распланировал, даже жилье уже подготовил. Осталось только начать воплощать свой план в жизнь и наконец-то сбежать. Это будет сложно, но не невозможно, особенно, если учесть его подготовку. «Все будет хорошо» – волшебная фраза, которую так сейчас хочется услышать от одного очень важного человека. Жаль, что его номер утерян, а лайнер под названием «Жизнь» уже стремительно несется на айсберг.

***

Придумать план было не так уж и сложно – куда сложнее все организовать. Учитывая постоянное наблюдение и тотальный контроль, самостоятельно Чимин с организацией ни за что бы не справился, так что ему пришлось обратиться к посторонним и тоже подставить их под удар. Этого омега совсем не хотел, но разве у него есть выбор? Пришлось закрыть глаза на моральные принципы чтобы выбраться из этой тюрьмы. Насчет прислуги, все вокруг замечающей, Чимин не волновался – они все, уже пару лет как, активно намекают на то, что ему пора бежать отсюда. Одна из горничных даже как-то случайно обмолвилась, что весь штат прислуги боится того, что в скором времени им придется убирать его труп. После этой случайно брошенной фразы у Чимина насчет собственного решения больше не осталось сомнений в том, что бежать отсюда нужно и желательно как можно скорее. Он не дурак, о том на что способен Чонгук и сам знает, но то, что даже посторонние люди это его к нему отношение заметили, не могло не стать неким призывом к действию, а в свете последних событий тем более. Жаль, что у всего есть свои сложности, в его случае – нежелание альфы куда-то его отпускать. Причины вполне ясны: контракт с Пак Усоном и потери, что Чонгук понесет в случае развода. Но если тут все вполне понятно, то каковы тогда причины его такого к нему отношения? Что Чимин лично Чонгуку сделал, если ему от него нужна только поддержка Усона и деньги? Приятное дополнение? Ощущение собственной власти? Ну, так Чонгук мог все это ощутить с любым удобным омегой, зачем было отыгрываться именно на нем? Или это такая месть за условия поддержки председателя «Park Investments»? Но в чем тогда Чимин именно перед ним виноват? В своем, таком обычном для каждого омеги, желании просто быть счастливым? Его жизнь с Чонгуком первые годы была похожа на сказку… Сказку с не самым лучшим концом. Трудно было держать в неведении дальше? Трудно было продолжать строить из себя довольного жизнью альфу? Трудно было просто обо всем рассказать? Чимин был в него влюблен, но не лишен мозга. Он бы все понял если бы они хотя бы раз просто сели и спокойно поговорили. Он бы отстал и ничего происходящего сейчас бы не было, но Чонгук решил пойти другим путем. Зачем говорить и что-то там обсуждать, если можно просто посильнее ударить? В их случае – и в прямом, и в переносном смысле. Отправной точкой для разработки плана стал тот злосчастный вечер в чонгуковом кабинете. Еще это стало доказательством того, что Чонгук, если понадобится, не побоится его и убить. Возможно, именно это альфа и хотел тогда показать – жизнь Чимина в его руках, и он решает будет омега жить или нет. Чон хотел показать свое превосходство, пусть это и было спонтанно, а Чимин не на шутку перепугался тогда, потому что, если бы Чонгук приложил чуть больше усилий, его бы уже просто не было на этом свете. Ему стоило лишь чуть сильнее ударить его головой об косяк и все, la fine (Итал. Конец). Последние годы Чонгук не скрывает своего к Чимину пренебрежения. Он не стесняется хватать его за волосы или ударить при ком-то, не боится говорить в лицо что-то отвратительное из своего, больше уже особо не задевающего, репертуара. Чон, стоило ему только появиться дома, силой тащил омегу в их, уже почти два года как не общую спальню и силой раскладывал его на некогда супружеской постели, заставляя кричать вовсе не от оргазма. У Чимина на сегодняшний день полный пентхаус свидетелей и пойди он с ними в суд – Чонгук тут же сядет. Но он не пойдет и это не из-за каких-то там моральных принципов или чего-то еще. Можно ли вообще задумываться о морали и понимании, когда тебя три года насилуют, избивают и унижают? Чимин не пойдет в суд, потому что ничего все равно не изменится. Пока на стороне Чонгука деньги и уважение в определенных кругах – справедливости в его деле не будет. Только при детях Чон ведет себя адекватно – не кричит, не поднимает ни на кого руку, не оскорбляет. Видимо, в нем все же есть какие-то крупицы стыда и пусть появляются они только в присутствии детей – за закрытыми дверями все равно все совсем по-другому. Никто из домашних уже давно не ведется на его спектакли – всем давно известна печальная правда. Даже дети и те от него начали отдаляться. Они не знают, но все равно чувствуют, что между родителями какой-то разлад. Джину, несмотря на его теплые речи, теперь предпочитает не оставаться с отцом в одной комнате и больше не улыбается в его присутствии, а Хисын… А Хисын по отношению к нему никогда не был особо теплым. Сейчас же он и вовсе не дается в руки и постоянно прячется за папой, зная, что тот его защитит. Чимин, после его приходов, прежде чем выйти из своей комнаты, каждое утро усиленно замазывает очередные синяки на лице – пугать кого-то не хочется. Так и живут теперь, как кошка с собакой. Прислуга, как только прознали про его готовящийся побег – Чимин понятия не имел как им это удалось – сразу сказали, что готовы помочь всем, чем только смогут. Омега в тот день стоял перед ними с горящим лицом и благодарил за пока еще не оказанную помощь. Чуть позже повар отвел его в сторону и на ухо шепнул о том, что случайно подслушал разговор с одним из телохранителей, а после пересказал остальным. Чимин его не ругал и только поблагодарил за то, что бета нарушил устав и не рассказал ничего Чонгуку. Это очень ценный поступок. Телохранителем, согласившимся помогать, стал сорокапятилетний альфа, сопровождающий омегу еще со времен его учебы в Америке и, кстати, тем телохранителем, разговор с которым подслушал повар, тоже был именно он. Чимин слишком хорошо знает этого мужчину, что никогда не желал ему зла и был особенно близок с Донхи, шофером семьи Пак, так что он мог ему доверять. Санхо, так зовут альфу, работал на родителей омеги уже около двадцати лет и все это время был рядом с ним, так что договориться было проще простого. Во-первых, альфа всегда был на его стороне – знаком преданности послужило сокрытие произошедшего в Милане казуса шесть лет назад. А во-вторых, заработная плата в тройном размере тоже повлияла на его решение. На подготовку плана Чимин потратил больше двух лет и только последние полгода как начал потихоньку его реализовывать. Первым пунктом стали деньги на первое время. У омеги несколько счетов в разных банках, один из которых был открыт им самим – на нем содержатся очень крупные суммы: часть завещанных и не отданных Чонгуку денег бабули, а также прибыль от принадлежащих ему пакетов акций двух компаний. Сейчас снять деньги с любого счета, кроме чонгукова, будет достаточно проблематично, так что он решил, что оставит на них деньги до лучших времен. А пока, когда появлялся шанс, он тихонько снимал с чонгуковой карты небольшие суммы наличными, складывая деньги в небольшую шкатулку, подаренную когда-то Тэхеном. Так выше была вероятность того что Чонгук не заинтересуется переводами. Если бы Чимин сразу перекидывал деньги со счета на счет, альфа бы что-то заподозрил, а так, снимая небольшие суммы, он был, можно сказать, в безопасности. Омега и раньше снимал наличку и Чон никогда не интересовался зачем, сейчас Чимин надеялся, что не заинтересуется и теперь. Плюс, он начал воплощать свой план в жизнь в очень удачное время – у супруга сейчас много работы и разных поездок, так что ему точно не до него и его трат. Пусанская квартира для сотрудников «Park Investments» вспомнилась неожиданно вовремя, как раз в тот момент, когда Чимин раздумывал куда им с детьми можно будет деться на время. В маленький город поехать они не могут, там их будет проще найти, а вот какой-то большой идеально бы подошел чтобы они смогли в нем затеряться. И раз вылететь из страны они не могут, то покинуть ее можно только морем, тут проще договориться, а между Пусаном и Сеулом как раз триста двадцать семь километров по прямой и без пробок, плюс – это портовый город и у них уже есть временное жилье, если там никто не живет. Единственный минус – четыре часа езды из Сеула. Но выбирать не из чего. Порт «Пусан» их единственный выход. Снова собрать документы на развод – в пятый раз за последние три года – не составило труда. Чонгук будто бы забавлялся, заставляя его раз за разом бегать к юристам, а после разрывая бумаги в мелкие клочья. Значительно усложняло задачу то, что большинство юристов, к которым Чимин обращался, сразу отказывали, стоило им только узнать кто его муж. Благо нашелся один, что по старой дружбе согласился помочь. К назначенному дню все было готово. Даже расписание Чонгука удалось согласовать с его секретарем, также испытывающим к Чимину жалость, из-за того, что он сам омега, которому когда-то изменял муж. Удалось создать новые документы с чужими именами. Это было не сложно – достаточно лишь заплатить нужным людям. В Пусане уже ждала своих временных жильцов подготовленная квартира, а в порту три забронированные места на паром до Японии. Когда до отлета Чонгука в Китай на неделю оставалось всего пару дней, Чимин медленно начал собирать вещи. Брать с собой много было нельзя, это он понимал прекрасно и, наверное, именно поэтому плакал над каждой вещью, что не должна была занимать место в сумке. Пришлось оставить на полках подаренные Тэхеном дорогие сердцу вещи – без потерь бы не обошлось. Вещами детей старался заниматься, когда рядом не было прислуги, а сами дети находились на занятиях. Джину и Хисын ничего про папины планы не знали – Чимин планировал держать их в неведении как можно дольше и пока что только собирал только все самое необходимое и максимально неприметное, что помогло бы им слиться с толпой. Санхо был согласен помогать только до посадки на паром, а дальше омега должен был справляться со всеми своими проблемами сам. Чимин не спорил – тот факт, что ему вообще согласились помочь, уже большое достижение. Перед отъездом в Китай Чонгук домой не пришел. Видимо, решил не портить установившееся за последние недели в Чимине душевное равновесие. Тем не менее, о том, что самолет Чона взлетел, омега узнал буквально через десять минут после того как альфа поднялся в небо. Звонок его секретаря означал что день «икс» наконец-то настал, оставалось лишь дождаться ночи. Легкий мандраж не мог не присутствовать. Все же, то что он собирался провернуть было небезопасно ни для него самого, ни для детей, ни для всех тех, кто им помогает. Сейчас только от него зависит пострадает кто-то из них или нет. И если не получится – всех ждут большие неприятности. Всех, кроме, разве что, детей. Но и их только пока альфе не ударит в голову проверить их с ним родство. Ну, или пока Хисын не подрастет достаточно, чтобы даже слепой без науки и медицины все понял. Так что Чимин просто не может допустить провал. На кону не только его свобода – на кону, буквально, все. Ночь именно сегодня слишком долго вступала в свои права. Чимин пил кофе, наблюдая за медленно погружающимся в темноту городом из панорамного окна гостиной. В отражении стекла за спиной ходили горничные, что-то убирая и переставляя с места на место. Все в пентхаусе сейчас волнуются, пытаясь скрыть свою осведомленность о важности этой ночи за привычной рутиной. Где-то на кухне гремит посудой повар, готовя на утро завтрак, который никто не попробует. Но его это не волнует – главное, что господин Пак скоро освободится. Это для всех сейчас наиболее важно. На Чимине сегодня широкие к низу бежевые брюки и белая плотная блуза с красивой оборкой на вороте. На губах расслабленная улыбка, только в глазах сияет предвкушение, перемешанное с неким страхом. Что если не получится? Он об этом старается не думать. Все должно получиться. Иначе его жизнь превратится в еще больший Ад и из него он уже точно не выберется живым. – Господин Пак, – раздается из динамика, когда Чимин принимает входящий вызов, медленно отправляясь в сторону своей спальни. – Все готово. Отключение электричества ровно в двенадцать, – медленно проговаривает телохранитель, видимо, находясь в пробке. Звуковые сигналы и шум проезжающих мимо машин говорят сами за себя. – У Вас будет только десять минут чтобы собрать детей и добраться до запасного выхода. Мои люди постараются задержать охранника у генератора, но больше пяти минут дополнительного времени мы Вам выбить точно не сможем, – вздыхает он. Чимин опускается на мягкую кровать и, сам не зная зачем, поднимет глаза на стоящую в рамке на трюмо фотографию его и Тэхена. – На тридцатом этаже вас встретят и заберут сумки, так будет легче спускаться на парковку, а там будет ждать машина – черный Эскалейд. Я вывезу вас за пределы Сеула, а после за руль пересядете Вы. Дальше я не поеду, буду помогать на расстоянии. Вы же сможете повести? – Да, Санхо-ши, – кивает самому себе Чимин. Изначально этого не планировалось. Изначально он вообще не думал о том, как собирается добираться до Пусана и телохранитель, заметив пробел в его плане, сам предложил с этим помочь. – Спасибо за помощь. – Еще рано благодарить. У Вас есть три часа чтобы поспать, используйте их с пользой. Чимин выдыхает, когда Санхо отключается. Три часа чтобы поспать. Нет, три часа чтобы в последний момент насладиться той жизнью, от которой он собирается отказаться. Три часа чтобы все отпустить. Глубоко вздохнув, омега поднимается с мягкой постели, направившись к трюмо. В фоторамку, что привлекла внимание во время разговора, вставлена их с Тэхеном фотография, сделанная еще на первом курсе. На ней они улыбаются, лежа в одной кровати в квартире альфы. В тот день много чего хорошего произошло, как минимум потому что они были у кого-то дома вдвоем – такие дни было принято считать за праздник. Чимин любит вспоминать то практически беззаботное время, а точнее тот день. Это был февраль и Тэхен тогда только узнал о том, что его решили взять в университетскую команду по баскетболу и уже на следующий день назначили первую тренировку. У альфы тогда так светились глаза… Он был таким счастливым, когда неожиданно позвонил лучшему другу, собиравшемуся провести свой вечер в одиночестве, и предложил прийти к себе чтобы отметить. Весь вечер Ким чуть ли не прыгал от радости из-за того, что его маленькая мечта наконец-то начала сбываться. Быть может, если бы он знал, что она как неожиданно начала, так и закончит, он бы так сильно не радовался. Но Чимин тоже не знал, а поэтому был рядом и так же радовался за друга. После просмотра двух фильмов и опустошения бутылки вина они лежали в кровати, держась за руки, и долго разговаривали. Тогда они оба не думали о том, что буквально на следующий день, за два часа до назначенной тренировки, Тэхен и Чонгук в очередной раз подерутся за зданием университета, в результате чего Чон и сломает его руку, лишив возможности занять чуть ли не зубами выгрызенное место в команде. Тогда они даже не догадывались о том, что маленькая мечта вдребезги разобьется, а ненависть в кимовой крови в очередной раз забурлит. Тогда они просто лежали в кровати и наслаждались запахами друг друга, еще не зная, что когда-нибудь будут в них так сильно нуждаться. Чимин бережно гладит его такое одновременно знакомое и незнакомое лицо, игнорируя крупные капли слез, разбивающиеся о холодное стекло рамки. Он громко шмыгает носом, рассматривая напечатанную когда-то давно фотографию и вспоминая то время, когда он был счастлив. Время, когда не было всех этих проблем. Время, когда он чувствовал себя дома. – Ты всегда говорил, что желаешь мне счастья, – шепчет омега, проводя пальцами по контуру его улыбающихся на фотографии губ. – Ты говорил, что хочешь, чтобы я был счастлив, потому что я этого заслуживаю. Но и ты тоже. Счастья заслуживает каждый, но, к сожалению, не каждый его получает. Я свое упустил и понял это так поздно… Надеюсь, тебе повезло больше. Ты не заслужил той боли, что тебе принесло мое безразличие. То, что я ничего не знал, меня не оправдывает – я слеп, и в этом моя вина, – продолжает Чимин, прикрыв веки и позволив слезам мокрыми дорожками катиться по щекам. – Не могу судить о том насколько у тебя все хорошо или же плохо, я просто надеюсь, что у тебя есть хоть что-то, что, хотя бы на минуту позволяет почувствовать себя счастливым. Он хочет сказать еще что-то, но мысли в голове почему-то больше не складываются. Это его еженедельный ритуал. Раз они не имеют возможности поговорить в реальном времени, смотря друг другу в глаза – омега делает так. С фотографией, оказывается, разговоры вести куда проще, даже несмотря на то, что любой этот разговор может стать для него последним. Да, это глупо. Да, это по-детски. Они уже давно могли бы сделать первый шаг к примирению, просто написав в любой соцсети. Но они не ругались чтобы мириться – это было решение Тэхена и Чимин не в праве на него влиять. Слишком гордый чтобы первым склониться и слишком виноватый чтобы пытаться вернуть все назад. Недостойный, незаслуживающий. Рамка с тихим стуком отставляется на свое место. Чимин спешно утирает рукавом блузы слезы, размазывая вместе с ними и весь сегодняшний макияж. Взгляд поднимается на зеркало. Он мог бы ужаснуться и поклясться больше не смотреть в зеркала, если бы эта картина не была бы настолько знакомой и такой привычной. Синяки под его глазами выглядят просто отвратительно, особенно, с размазанными тенями, впавшие щеки, если стереть всю косметику, еще хоть как-то спасающую, скоро начнут отпугивать людей, только потерявшие свой здоровый цвет пухлые губы смотрятся более-менее и это, кажется, единственное, что от него осталось. Чимин только вздыхает – с этим он ничего не сможет сделать, но и покинуть пентхаус, когда-то названный домом, в таком виде тоже. Единственная причина, по которой он смывает косметику и делает свежий макияж – дети, которых он здесь не оставит. Все украшения медленно снимаются, сверкая в свете ламп золотом с драгоценными камнями, и осторожно укладываются в шкатулки. Обручальное кольцо, так сильно жгущее кожу последние часы, недолго думая, Чимин тоже снимает, укладывая по середине столешницы трюмо. Оно ему больше ни к чему, да и в принципе, никогда не было нужно. В какой-то момент голову посещает заманчивая мысль: мозг предлагает избавиться от кольца каким-нибудь необычным способом. Мало просто оставить его здесь или выбросить в мусор, в конце концов эта вещь много лет служила для него своеобразным наручником, приковывающим к ужасному человеку. За время брака Чимин снял кольцо лишь единожды и то руками Тэхена каких-то шесть лет назад. Это просто кольцо. Это просто красивый кусок серебра с бриллиантами. Какой-то частью своего мозга Чимин понимает, что это простое украшение и уничтожать его, по сути, нет смысла – ничего не изменится. Кроме, разве что, наступления какого-то внутреннего удовлетворения. Но все равно, это просто кольцо. Всего лишь некое доказательство старых чувств, часть его прошлого. От того что Чимин каким-нибудь изощренным способом его уничтожит планеты не взорвутся и память не исчезнет. Он все равно будет помнить о прошлом. Он все равно будет помнить о счастливых, проведенных в браке, годах. Он все равно будет помнить Чонгука и все что он сделал после того как подарил это кольцо. С одной стороны, это разумно, но с другой… С другой Чимин уже давно решил попрощаться со своей прошлой жизнью и это тоже причина, по которой он ничего с собой не берет. Только дети и отсутствие штампа о расторжении брака в паспорте какое-то время должны будут о ней напоминать. Чимин колеблется, с болью смотря на этот кусок серебра. Обручальное кольцо, десять лет назад надетое на его палец, и правда стало его кандалами. Омега кусает губы, рассматривая блестящие на свету бриллианты. «К черту» – думает он и берет кольцо в руки. Изначально, оставив на видном месте, Чимин хотел сделать его для Чонгука неким показателем серьезности всей сложившейся ситуации, сейчас же он просто хочет его уничтожить и только поэтому небрежно бросает в задний карман черного кожаного саквояжа. Под покровом ночи, примерно через час после того как большая часть прислуги разъехалась по домам, а другая часть уже легла спать в своих комнатах, Чимин выбирается из кровати и осторожно, стараясь не шуметь, выходит из своей спальни. Нельзя не брать во внимание каждую ночь включающиеся в коридорах пентхауса камеры, реагирующие на движение, так что, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, омеге пришлось надеть свою привычную шелковую пижаму. Черная папка под пижамной рубашкой особо не выделялась, но в любой момент могла выпасть, так что ему пришлось очень осторожно медленными шагами пробираться в сторону чонгукова кабинета. Изначально планировалось находиться только в слепых зонах, но потом, просмотрев записи в комнате охраны, Санхо спустил его с небес на землю, сказав, что их не так много и из гостевой спальни в кабинет таким образом просто не реально попасть, только если совсем отключить, но это было рискованно. Так что Чимину оставалось только глупо подставляться и надеяться, что ночью никто не будет следить за камерами. Вообще, он мог пройти в кабинет днем, но не сделал из-за находящихся в пентхаусе телохранителей, что покидали свои посты только по ночам. Чимин решил, что лучше будет попасть на камеры, которые посмотрят, скорее всего, только когда обнаружат пропажу, чем самому прыгнуть в их руки – в кабинет в отсутствие Чонгука по-прежнему нельзя было заходить. Одно в этой ситуации радовало – в кабинете не было ни камер, ни сигнализации, ни даже замка. Ну, точнее, замок был, но альфа никогда его не запирал. Камеры он не ставил из-за того, что не любит ощущение постоянной слежки за собой во время рабочего процесса, а не запирал дверь и не ставил сигнализацию, потому что ничего особо важного в домашнем кабинете не было. В пентхаусе помимо каких-то его книг и незначительных бумажек вообще ничего, связанного с работой, не было. А если и было что-то действительно важное – оно хранилось в сейфе под тремя замками. Так что даже при желании никто бы не посмел что-то здесь взять, поэтому и камеры были бессмысленны. Первые годы он еще работал в домашнем кабинете иногда, а сейчас, появляясь один-два раза в месяц, не видел в этом никакого смысла, но несмотря на это все равно запрещал заходить. Когда они только начали жить вместе, альфа объяснил это свое требование так: «У тебя целая квартира и каждую комнату ты можешь считать своей. Мне тоже хочется иметь личное пространство, где я смогу и комфортно поработать, и отдохнуть». Чимин никогда не видел в этом смысла, но не спорил. Он тогда уступил, потому что понимал, что каждому человеку нужно это личное пространство, в которое никто не будет врываться. Чимин выдохнул, закрыв за собой дверь. Папка из-под пижамной рубашки выпадает на пол, стоит только ему прислониться спиной к ближайшей стене. Добираться сюда в полной темноте было не столько тяжело, сколько волнительно и страшно. Омегу весь этот короткий путь преследовало липкое ощущение чужой слежки, он все время оглядывался по сторонам, ожидая, когда же кто-то выпрыгнет из темноты, скрутит, а потом доставит к Чонгуку. Но никто не выпрыгнул, а камеры в коридорах, практически бесполезные в полнейшей темноте, почти не реагировали на него. Стоя возле стола почти что бывшего мужа и в очередной раз укладывая на нем папку, Чимин не мог перестать смотреть на злополучный косяк, о который ему когда-то рассекли затылок. Он почти физически ощущает на себе эту боль, стоит только представить, как это было, поэтому, чтобы перестать это чувствовать, он разворачивается к окну. Из кабинета открывается потрясающий вид на ночной Сеул. Чимин смотрит, больше не испытывая того восторга, что был в первый раз. Сейчас он смотрит на город в последний раз и признается себе, что отдал бы все, что у него есть, только бы никогда не смотреть в эти окна. Красивый вид не помогает излечить душевные раны. Красивый вид – ничто для человека, испытавшего в этом месте ужаснейшую боль. Здесь все пахнет Чонгуком, не смотря на то что альфа не появлялся в пентхаусе уже почти что месяц. Кажется, даже воздух пропитан его запахом и омега свято верит в то, что дышит им в последний раз. Сейчас, рассматривая город за окном, он обещает себе, что когда-нибудь, здесь же, заставит его испытать на себе ту же самую боль, что он причинил ему самому. Когда-нибудь, когда все его мечты станут явью, Чонгук будет ползать в его ногах и жалеть. Он покается. Чимин станет его Богом. До самого важного за последние три года момента оставалось всего полчаса, когда Чимин продолжил собираться дальше. Несмотря на то, что ему придется самому сесть за руль посреди ночи и к утру доставить себя вместе с детьми в Пусан, он все равно не смог сомкнуть глаз, хотя прекрасно понимал, что нужно. Не спалось, видимо, из-за волнения, так что он просто смотрел в потолок, прокручивая в голове все малейшие детали своего идеального плана. Первые два жирных пункта уже сделаны: вещи разложены по сумкам, а папка с документами на развод уже лежит в кабинете – пока что все идет гладко. Омега не может быть уверен в том что все и дальше будет так легко, скорее сложнее, но он будет надеяться на лучшее. Как всегда, надежда – все, что ему остается. Чимин надевает на себя самые простые и не привлекающие внимания вещи из своего гардероба: простые черные брюки и такого же цвета толстовку. Для детей он уже подготовил такие же темные неприметные вещи. Из-за того, что им придется покидать дом в темноте, в черной одежде шанс выйти из здания незамеченными будет выше. Санхо звонит ему за пять минут до назначенного до отключения света времени. Чимин не на шутку пугается внезапной вибрации телефона на тумбе и в какой-то момент даже думает о том, что альфа звонит чтобы сказать, что все отменяется и их план провалился. Иначе почему он делает это так рано? Чимин паникер и как всегда ошибается с выводами – телохранитель лишь напоминает ему о том, что у них есть не больше десяти минут чтобы покинуть пентхаус и попасть на площадку запасного выхода. Когда светильник на прикроватной тумбе сам собой выключается, а все звуки тихо гудящей техники стихают, Чимин выдыхает, понимая, что пора. Вот этот момент и настал. Он долго к этому готовился и сейчас оставалось лишь все не испортить. Уже совсем скоро он наконец сможет вдохнуть запах свободы. Омега кладет телефон в карман брюк и, взяв в руки два небольших, но достаточно тяжелых саквояжа с вещами, быстрыми шагами направляется на выход из комнаты. От наполнившей пентхаус тишины становится неуютно. Тут никогда не было настолько тихо и темно, благо, свет из окон помогает ему не наткнуться на что-нибудь по пути и не привлечь внимание лишним шумом. Дети, расталкиваемые им посреди ночи, неохотно просыпаются, потирая заспанные глаза руками. Они мало что понимают спросонья, но вопрос о том куда папа так спешит и почему заставляет их надевать именно эту, такую странную и простую одежду все равно задают. Чимин, посматривая на время, чуть ли не на коленях умоляет их поторопиться и обещает ответить на все вопросы позже. Джину одевается сам, проснувшись куда быстрее младшего брата, а Хисына почти полностью одевает омега. Из-за этой необычной, пугающей тишины Чимину почему-то снова начинает казаться что за тем как они втроем спускаются по лестнице наблюдают десятки глаз, готовых в любой момент сообщить Чонгуку о побеге. Хорошо, если ему это только кажется. Но что если нет? Что если после отключения электричества сюда направили охрану? Как поступит Чонгук? Что он с ним сделает если найдет? Чимин выбрасывает эти, ненужные сейчас, мысли из головы, шепотом подгоняя детей – у них осталось всего три минуты. Если Санхо все же удастся задержать охранника внизу, то восемь, а может и меньше. Но в любом случае им нужно поспешить. Входную дверь удается открыть без проблем, потому что, как оказалось, она не зависит от наличия электричества. На самом деле Чимин уже успел испугаться что они сейчас застрянут здесь в ловушке, а всему виной будет то, что он не подумал про дверь. По крайней мере, сейчас он признает, что его план не такой уж и идеальный, но это все равно лучше, чем совсем ничего. За дверью никого не оказывается – у Чимина нет времени думать над тем куда делись все телохранители, поэтому он решает даже не пытаться об этом задуматься. Свет на этаже загорается ровно в тот момент, когда Чимин захлопывает за детьми дверь, ведущую на лестничную клетку запасного выхода. Ему приходится спускаться вниз первым на случай если кто-то появится по пути и просить сыновей идти быстрее, находясь к ним спиной. Из-за тяжелых сумок болят руки, но он не жалуется – им нужно отсюда выбраться как можно быстрее и это сейчас первостепенная задача. Черный Эскалейд встречает их прямо возле выхода. Санхо, рискуя собой, выходит из машины и отбирает у него саквояжи, извиняясь за то, что не смог выставить обещанного человека на тридцатом этаже. Чимин его не слушает. Он только оглядывается по сторонам и спешит скорее усадить детей в машину, а затем сам садится на переднее пассажирское. – В бардачке лежит кепка и маска, наденьте их и постарайтесь максимально скрыть лицо, – говорит Санхо, отъезжая с парковочного места. – Сейчас проедем пропускной пункт, ночью обычно никто даже не пытается посмотреть кто сидит в автомобиле помимо водителя, но я не знаю, как отреагируют после внезапного отключения электричества. Вас никто не должен узнать, так что советую перестраховаться. Пока будем ехать по городу и когда Вы пересядете за руль, советую так же оставаться в маске. На дорогах множество камер, так что у вас будут крупные неприятности если эти камеры смогут запечатлеть лицо, – дает наставления телохранитель, пока омега роется в его бардачке. – Через несколько часов обнаружат что в пентхаусе никого нет и тут же доложат господину Чону, а он прикажет смотреть по камерам. Так что, если вас засекут где-нибудь на подъезде в Пусан, все будет кончено. Чонгук-ши знает где можно будет Вас найти. Чимин не задает ему лишних вопросов и просто делает то, что просят. Отдышавшись после бега по лестницам, он натягивает на лицо маску и, заметив, что они почти подъехали к пропускному пункту на выезде со стоянки, надевает на голову кепку, стараясь максимально низко натянуть ее козырек. В боковом зеркале, насколько позволяет освещение, омега наскоро оценивает свой внешний вид. Дети сзади сидят тихо и ни о чем больше не спрашивают, видимо, потому что их смущает телохранитель за рулем. Чимин не может не признать, что это очень хорошо, потому что в их ситуации вопросы будут лишними. Пропускной пункт проезжают без проблем. Машина Санхо хорошо знакома всем охранникам, так что никто, как он и говорил, на пассажиров не смотрит. Путь продолжают все в таком же молчании. Дети сзади, видимо, засыпают – Чимин понимает это когда Хисын, иногда говорящий во сне, что-то бормочет, путая буквы и звуки. Сам омега сидит беспокойно, постоянно посматривая то на детей, то в боковое зеркало, в попытках увидеть есть за ними хвост или нет. В крови кипит адреналин, руки мелко трясутся. Опасное дело они провернули! Очень опасное, если учесть кто его муж и какие у него возможности. Чимин никогда прежде ничего настолько серьезного и опасного не делал. Побег с пары на втором курсе вместе с Тэхеном не считается. Да и ощущения слегка разнятся. Наверное, из-за последствий. В университете им грозило максимум мытье спортзала, а здесь, если Чонгук подаст в суд – тюрьма. Чимин уверен, что альфа для именно этой меры наказания приложит все возможные усилия. Хотя, что наиболее вероятно, он не сделает ровным счетом ничего и будет пытаться разобраться с ним самостоятельно. На кону все-таки стоит его репутация и стоимость акций – скандал сейчас ни к чему. – Езжайте аккуратно и старайтесь не превышать, – советует Санхо, когда омега пересаживается за руль через пять километров от Сеула. – Но при этом постарайтесь добраться до утра. Вот телефон с новой сим-картой, мой номер внесен в список контактов. Напишите, когда появитесь в черте города, я скину адрес, куда нужно будет отогнать машину, – Чимин принимает из рук альфы новый серебристый телефон, сразу же отключая свой старый и небрежно бросая его на соседнее сидение. – Следите за своим состоянием, если устанете, остановитесь. Помните, что в машине дети. Я посмотрел по карте подходящие заправки и отметил их в навигаторе как места остановок. Главное, не сильно спешите, хвоста вроде бы нет, да и до утра охрана точно будет в неведении. Днем старайтесь не покидать квартиру, в Пусане тоже есть люди Вашего мужа, так что они будут прочесывать город. Мой брат поможет с продуктами первые дни, а дальше уже сами будите справляться. – Спасибо Вам за все, Санхо-ши, – склоняет голову Чимин, сжимая в руке телефон. – Я не забуду Вашу доброту. – Езжайте, – улыбается альфа. – Если заметите подозрительные машины позади – ускорьтесь и скройтесь в лесу или каком-нибудь населенном пункте. И обязательно мне позвоните. Чимин не сидел за рулем уже около года, но как же все-таки хорошо, что тело все еще помнит куда нужно нажимать и как это делается. Санхо остается позади, пока Чимин стремительно начинает набирать скорость. Пора убираться из душного Сеула навстречу морскому воздуху. Пусан уже ждет.

***

Капли дождя со стуком бьются о зонт, пакет в руке, качаясь туда-сюда, громко шуршит в тихом переулке. Редкие машины пугают, заставляя ниже натягивать кепку на глаза. Льющий с самого утра дождь все не хочет прекращаться, ухудшая и так плохую видимость. Чимин перепрыгивает встречающиеся на пути лужи, стараясь никого случайно не задеть и как можно скорее добраться до дома, желательно без приключений. Они уже неделю живут в маленькой пусанской квартирке. По сути, жизнь особо не изменилась, разве что стала значительно скромнее. Они не могут позволить себе больше на данный момент, потому что все еще в бегах, а у Чимина на руках только чуть больше девяти миллионов вон***. Эта сумма, которую раньше он мог израсходовать за один поход по дорогим бутикам, такая ничтожно маленькая, но, в противовес, такая большая, если учитывать то, что у них вообще ничего могло бы с собой не быть. Люди на эти деньги могут жить год – им же должно хватить хотя бы на две недели. Чимину не принципиально, он может прожить и без богатств, его волнуют только дети, буквально вырванные им самим из их привычной среды. Вообще, у него в планах было прожить на эти деньги месяц, но, увы, выйдет это только если они будут на всем экономить. Сейчас омега во многом себе отказывает, пытаясь сохранить как можно больше налички на случай если что-то пойдет не так. Вообще, он планировал за полчаса до посадки на паром снять со своих счетов еще немного денег, чтобы хватило на оплату услуг человека, согласившегося помочь им попасть в Японию без проверки документов и всего остального. В Пусане же им предстоит прожить еще пару дней, а после их уже ждет Китакюсю – японский мегаполис, располагающийся на севере острова Кюсю. Чимин уже успел позаботиться о временном жилье, за которое по прибытии нужно будет заплатить, так что оставалось только добраться. Ну, или хотя бы дожить. Находясь на другом конце страны, он продолжает чувствовать себя неуютно. И вроде бы квартира приличная, есть средства для выживания и дети рядом, но Чимина все равно преследует дурацкое чувство, будто все идет не так. Каждую ночь он просыпается от любого шороха и, дрожа всем телом, подходит к окнам, пытаясь высмотреть там подозрительные машины или людей. Чимина не покидает ощущение слежки с того самого момента, как они покинули Сеул. Он вздрагивает от каждой вибрации телефона и стука в дверь и долго колеблется перед тем как ответить на звонок или хотя бы посмотреть кто стучит. Каждый раз ему кажется, что Чонгук их нашел и пришел по его душу. Чимину страшно и из-за этого страха он постепенно перестает контролировать себя и свое состояние. Даже дети уже на третий день их пребывания здесь начали замечать то, что он чаще обычного стал пропадать в своих мыслях и уже не раз указывали ему на его трясущиеся руки, когда он идет открывать дверь курьеру. Чимин искусал себе уже все губы, просто боясь даже вздохнуть лишний раз, будто его могут найти по этому обычному вздоху. Ощущение того, что люди Чонгука буквально везде и постоянно следят не хочет покидать его даже во сне. Омега теперь боится спать. Вдруг они придут пока он спит и отберут детей, а его самого, сонного и несопротивляющегося, бросят под ноги Чонгука? Те кошмары, подавляемые таблетками, ничто по сравнению с тем, что его сейчас мучает. Это будет преследовать его всегда? Он всю жизнь будет трястись от страха? Иногда Чимин думает, что это станет его платой за побег, за свободную жизнь, от которой его отделяют два дня, море и одна подпись в документе. Брачная метка на запястье каждый день все сильнее и сильнее горит, доставляя сильную боль – это Чонгук так пытается его почувствовать, чтобы понять где они находятся. Альфе будет достаточно лишь на секунду услышать звуки города и людей, чтобы догадаться. Чимин, прекрасно это зная, уже подумывал собственноручно вырезать эту метку – терпеть боль было невозможно, а не давать возможность Чонгуку его почувствовать – еще тяжелее. Жаль, что избавиться от метки можно только после развода и только в специальной клинике. Омега толком не ест и не спит. Жизнь понемногу начинает походить на какой-то нескончаемый кошмар. Мог он, когда в детстве мечтал найти того самого и выйти за него, представить, что принц окажется монстром и от него придется бежать? Чимин хочет чтобы все произошедшее оказалось лишь сном. Всего лишь ужасным кошмаром, из-за которого он просто закричит во сне, а потом его разбудят теплые руки и запах амириса. Низкий голос, патокой растекающийся в сознании, шептал бы ему на ухо слова утешения, а темные вьющиеся волосы щекотали бы открытую шею. Можно, пожалуйста, это станет реальностью? Можно Тэхен его просто разбудит, прижмет к себе и скажет о том, что эти десять лет были всего лишь ужаснейшим сном? Можно? Пожалуйста? Скажите кому нужно молиться. Тэхен – единственное, из-за чего он все еще держится. Каждый раз, думая сдаться и броситься под поезд, Чимин вспоминает только о двух вещах: Тэхен и дети. Только они для него важны. Омега не взял с собой ни одной фотографии или подаренной им вещи – у него больше нет ничего, что бы их связывало, кроме истинности. Ночами, когда дети уже спят в другой комнате, он изучает белый потолок, позволяя слезам стекать на подушку и шепчет в темноту: «Ради тебя. Я делаю это только ради тебя и детей. Я обещал тебе что стану счастливым, и я стану, можешь не сомневаться». Сегодня вечером, после очередной бессонной ночи и проведенного в четырех стенах дня, он решил наконец выйти в магазин. Заказная еда детям надоела и Чимин, заметив их подавленное из-за него же состояние, решил приготовить сыновьям что-нибудь вкусное. Синяки под глазами, ярко выделяющиеся на исхудавшем лице, пришлось замазывать толстым слоем тонального крема чтобы не пугать детей и прохожих. Обычная, темная и непривлекательная одежда уже так привычно скрыла изуродованное почти полностью сошедшими синяками тело, лицо спрятала кепка, сильно натянутая козырьком вниз. Маску здесь Чимин не носил – трудно дышать, да и кто будет проверять камеры магазинов? Джину остался в квартире за старшего, выслушав его долгую лекцию о том, что дверь никому, даже отцу, открывать нельзя. Маленький омега, конечно же, удивился, но все понял. Чимин надеялся что он поступит правильно и не пойдет наперекор его словам. Жаль, что никакой уверенности, как и запасного плана, не было. Наверное, именно поэтому он сейчас буквально бежит, перепрыгивая лужи и уже не беспокоясь о прохожих. Сердце больно кольнуло, когда половина неосвещенного переулка была уже пройдена. Настолько больно, что он даже пропустил вдох и склонился к самой земле. Долго думать над причиной не пришлось – его сердце неразрывно связано только с тремя людьми: с Тэхеном, Джину и Хисыном. Вероятность того, что с альфой все хорошо составляет около семидесяти процентов – с ним покалывания немного другие. А вот на счет детей вопрос открытый. Если честно, как бы ужасно это ни звучало, Чимин был бы рад если бы что-то случилось именно с Тэхеном, а не с его детьми. Ким взрослый человек и он сможет сам себе помочь, когда как Джину и Хисын – нет. Единственная мысль, посетившая голову после такого простого умозаключения: «Беги. Беги так, будто за тобой гонятся. Беги, пока не сотрешь ноги в кровь. Ты должен успеть». Чимин сам себя не простит если с детьми что-то случится, все-таки они самое дорогое, что у него есть. Чувства к Тэхену, это всего лишь чувства, и он ни в коем случае их не обесценивает, но, объективно, Джину и Хисын дороже. Они его продолжение, его маленькие частички, в которые он вложил всю свою нерастраченную любовь. Так что дети и их безопасность на первом месте – это не стоит даже обсуждать. Зонт вместе с пакетом остается на асфальте, пока он бежит вперед ни на что не обращая внимания – до нужного дома уже не далеко. Его одежда и обувь насквозь мокрые, кепка слетела где-то у того же места, где остался зонт, а с волос уже крупными каплями капает вода. Дождь продолжает идти, смывая с лица косметику и перемешиваясь со слезами. Внешний вид не важен. Важно успеть. Когда омега подбегает к нужному подъезду, он уже почти не может дышать. Требуется минута для восстановления дыхания. Погода сегодня с самого утра ему намекала о том, что ничего хорошего за день не случится. Как он мог не распознать и проигнорировать ее знаки? Еще ведь думал над таким вариантом развития событий перед самым выходом, даже рассматривал возможность оставить детей у брата Санхо, любезно предложившего свою помощь. Почему не оставил? Понадеялся на благосклонность судьбы. Вот только забыл, что она с рождения к нему неблагосклонна, а надежда никогда не помогала выжить в этом жестоком мире. Чимин выпрямляется, наконец отдышавшись, и только открыв подъездную дверь, так вовремя слышит за спиной звук проезжающего мимо автомобиля. Омега хмурится, складывая в голове дважды два, и резко разворачивается, успевая заметить мелькнувшее в заднем стекле родное лицо. Весь выстроенный за неделю спокойствия мир за одну секунду разрушается будто карточный домик от дуновения ветра. Чимин теряется, не зная что делать. Рвануть за машиной, прекрасно понимая, что все равно не догонит, или пойти в квартиру чтобы лицом к лицу встретиться со своим личным Дьяволом? Он просто открывает и закрывает, как выброшенная на берег рыба, рот, слепо протягивая руку и действительно не зная, куда дальше двинуться. Дождь продолжает лить, смешиваясь с дорожками крупных слез на его лице, пока омега делает несмелые шаги вслед за уезжающим автомобилем. Неправильный выбор. Об этом ему говорит сильный удар в спину, заставивший сильно похудевшего слабого омегу, мешком свалиться на землю. Весь воздух из легких вышибло одним точным ударом – теперь он пытается губами схватить хотя бы его крупицу. Стоит машине скрыться за поворотом и Чимин больше не сдерживается, отпуская себя. Не так страшна боль физическая, по сравнению с душевной. Какую боль испытывает родитель, которого разлучают с его детьми? И физическую, и душевную вперемешку. Как это? Это когда тебе больно и внутри, и снаружи. Это когда ты ловишь воздух искусанными губами, пытаясь почувствовать хотя бы частичку детского запаха. Когда ты физически ощущаешь навалившиеся на тебя бетонные плиты, которых и близко нет рядом. Когда чувствуешь, как твое сердце кто-то или что-то сжимает в сильном кулаке и дергает, пытаясь с корнем вырвать из ослабшего тела. Это когда внутри тебя остается лишь выжженная пустошь и ты не слышишь больше ничего, кроме слабого биения качающего кровь органа, который сам своими руками в этот момент хочешь остановить. Когда в голове не остается больше никаких мыслей, а картинка уезжающего автомобиля и последний взгляд старшего сына в окно остановившимся кадром раз за разом вырисовывается в сознании. Это когда ты понимаешь, что не уберег. Не смог защитить от монстра и своими руками вернул в его обитель. Вот что всего за несколько секунд происходит внутри, пока он сидит на коленях на мокром асфальте и смотрит на уже пустую дорогу. – Нет… – шепчет в неверии сухими губами. – Нет-нет-нет, – ломающимся из-за слез и подступающей истерики голосом. Сжатые кулаки все сильнее и сильнее бьют ни в чем неповинный асфальт, разбиваясь в кровь. – Так не должно быть… Нет… Чимин громко взвывает, стоит догадаться кто их забрал. Никому его дети не нужны, более того, их никто в мире больших денег даже не знает – Джину и Хисын нужны только Чонгуку чтобы лишний раз напомнить о собственном всемогуществе и потешить свое самолюбие. Мол, вот он какой, отобрал у омеги самое дорогое. Кем теперь будет Пак Чимин? Что будет делать? Как жить? Чонгука это все не волнует. Для него самое главное: сделать как можно больнее. Омеге не дают закончить свои мысли, грубо дергая за руки вверх. Пальцы телохранителей больно впиваются в его предплечья, таща лишенное чувств тело в сторону подъезда. Чимин начинает самостоятельно перебирать ногами только на подходе к лифту. Он знает, что его ждет впереди. И он точно знает, что в этот раз сможет добиться того, чего хочет. Малой кровью это все ему не обойдется, но он готов рискнуть и ударить Чонгука в ответ. Альфа может делать с ним все, что угодно, но он не в праве трогать его детей. Если с Джину и Хисыном что-то случится – омега из-под земли его достанет и заставит обо всем пожалеть. Когда-нибудь Чонгук обязательно окажется на его месте и тогда справедливость восторжествует. Сейчас же Чимину остается только подчиниться двум громилам, волокущим его несопротивляющееся тело под руки в лифт. Расплывшаяся на лице предвкушающая нескорую победу улыбка так и остается никем незамеченной.

***

Его тащат будто тряпичную куклу, не заботясь о состоянии и сохранности. Чимин молчит всю дорогу и даже не дергается – нет смысла. Он смирился со своей судьбой. Будь что будет, этого все равно не избежать. Бейся, не бейся – ты все равно окажешься рядом с Чонгуком и единственной разницей между таким и добровольным подчинением будет лишь наличие лишних синяков. Зачем пытаться убежать, если тебя все равно поймают и сделают только больнее? Зачем бежать, если ты все равно не знаешь куда повезли дорогих твоему сердцу людей? Куда бежать, если в единственном месте, где ты мог переждать бурю, уже метет снег? Чимин не поднимает головы, пока его ведут по темному коридору. Он не позволяет себе даже болезненно застонать, когда чонгуковы шавки грубо толкают его слабое тело в спину, заставляя его с грохотом свалиться на жесткий ворс недешевого ковра. Омега молчит и только сжимает губы в тонкую линию, упираясь стесанными о землю ладонями об пол в попытках не дать своему телу завалиться вперед. Где-то за пределами сознания слышится стук каблуков телохранителей, отошедших от него на пару метров назад и вставших где-то у выхода из гостиной. Чимин знает зачем его сюда привели. Он прекрасно знает кто сейчас находится от него буквально в метре и полосует его тело своим бритвенным взглядом. Когда-то он сам себе пообещал больше не унижаться. Когда-то он сам себе сказал, что больше никогда не склонит перед ним голову. Когда-то он поклялся, что Чонгук больше никогда не увидит его уязвимым. И что в итоге? Чимин сидит перед ним на коленях, боясь поднять взгляд, и испуганным щенком озирается по сторонам. Страшно. Какой бы смелостью он ни обладал и с какой бы решимостью сюда ни шел, сейчас ему страшно. Чимин буквально чувствует это витающее в воздухе не просто раздражение, а самую настоящую лютую злость. Маленький омега внутри него уже забился в угол и машет в неверии головой – он знает, что целым отсюда точно не выйдет. – Хорошо здесь устроился. Нравится? – говорит Чонгук спустя пару минут тяжелого молчания. В этой мертвой тишине Чимин может услышать, как лед в его стакане тихо бьется о стенку. Альфа не ждет ответ на вопрос – он просто смотрит, выжигая в собственной памяти образ совершенно разбитого супруга. Самым страшным во всей этой ситуации является именно чонгуково бездействие, звонкое цоканье и физически ощущаемый на теле злой взгляд. – Такой план хороший придумал, даже смог воплотить в жизнь. Признаюсь, я тебя недооценил. Кто помог? Если сдашь своего союзника, обещаю, сможешь отправиться в свободное плаванье даже без травм. Его слова – пустой звук. Чимин позволяет себе пропустить смешок и улыбнуться уголком губ. За годы жизни с ним, он прекрасно уяснил одну вещь: ублюдкам вроде Чонгука верить нельзя, так что он смело вскидывает на него взгляд покрасневших и опухших из-за слез глаз. У альфы вместо них темнота, поэтому Чимин старается не смотреть. Чонгук, он как медуза Горгона – только посмотри в глаза, тут же станешь камнем. – Я сам все сделал, – отвечает охрипшим из-за пробежки под дождем голосом. – Это только наши проблемы, не нужно пытаться искать предателей на стороне. – Мило. За столько лет жизнь тебя еще не научила не доверять людям? – усмехается Чон, впиваясь взглядом в его лицо. Огромные синяки под глазами, впавшие щеки – никакой былой красоты. Даже этого Чимин поддержать не смог. – Входи, – говорит кому-то, кто находится прямо за омежьей спиной. Чимин прикрывает на мгновение глаза. Он не глупый – догадывается кто Чонгуку помог, но верить в это не хочется. Предателем не может быть человек, так сильно помогший ему. Не может, но почему-то именно он опускается рядом с ним на колени. Плечом к плечу. Чимин чувствует его запах морозной мяты и переводит затравленный взгляд на своего когда-то спасителя, ставшего теперь палачом. – Какая прекрасная пара! – притворно мило улыбается Чонгук, хлопая в ладоши, и меняет выражение своего лица буквально в следующую же секунду. – Последние слова? – Господин Пак, – голосом мертвеца произносит Санхо, не поднимая на него головы. Чимин замечает, что по испещренной царапинами щеке альфы скатывается слеза и сразу догадывается в чем дело. – Я не хотел… Господин Чон угрожал на моих глазах убить всю мою семью, а после обеспечить долгую жизнь без возможности избавиться от мук совести. Для меня нет ничего важнее их безопасности, понимаете… Я решил, что сам лучше умру, чем позволю своей семье гнить в земле. У меня жена и маленький сын. Господин Пак… Его речь неожиданно прерывается брызнувшей на омежье лицо кровью. Чимин закрывает слезящиеся глаза и низко склоняет голову. Он боится смотреть, но все равно смотрит на упавшее на пол мертвое тело с дырой от пули во лбу. Омега не может сдержать визг, закрывая ладонями рот и быстро отползая назад, не реагируя на больно впившийся в спину угол кофейного столика. – Слишком много слов, – будто отвлекшись, говорит Чонгук, рассматривая накрученный на дуло пистолета глушитель. Чимин переводит на него испуганный взгляд. Смерть не так страшна, когда она не дышит в затылок. – Я устал слушать. Вы спали? Иначе я не понимаю подобного героизма. Ценой собственной жизни защищать доступную дырку с ее детьми… И от кого? – громко смеется Чонгук, будто бы не сделал чего-то столь ужасного… Будто в метре от него вовсе не лежит остывающий труп. – Он был хорошим работником, но за все нужно платить. – З-зачем ты это сделал? – заплетающимся языком говорит Чимин, переводя испуганный взгляд на двинувшихся в его сторону телохранителей. – Зачем ты сделал это при мне?! – кричит, пытаясь отбиться от тянущихся к нему рук. – Тебе мало?! Я уже схожу с ума, чего ты еще хочешь?! – Я говорил не играть со мной, – отвечает альфа, с грохотом отбросив на стол пистолет и делая глоток виски. Телохранителям все же удается поймать омежьи руки и подтащить на прежнее место – рядом с трупом Санхо. В этот раз от него отходит только один, в то время как второй с силой нажимает на хрупкие плечи чтобы не дергался. – Ты никогда не слушаешь, когда тебе говорят дельные вещи, теперь пожинай плоды. Мне надоело терпеть тебя и твои выходки, так что я подписал документы, – покручивая в руке стакан, продолжает Чон. Та самая, оставленная Чимином в его кабинете папка, сейчас лежит на столике перед ним. Чонгук медленно ее открывает и достает несколько листков, кидая их в так и стоящего на коленях омегу. Чимин закрывает глаза – в этот раз бумага летит прямо в лицо. – Официально мы уже разведены. Так что, прелесть моя, меня больше не волнует ни твое состояние, ни твое благополучие, ни твоя жизнь, – улыбается Чонгук пока Чимин пытается поверить своим ушам. Все не может быть так просто, в чем-то все равно есть подвох. – Находясь со мной в браке ты был хоть кем-то, почти десять лет гордо носил звание мужа Чон Чонгука, а сейчас ты никто. Всего лишь разведенный и никому не нужный жалкий омега, оставшийся без гроша в кармане, – вот он, подвох. Документ о разделе имущества альфа не подписал. – Я ничего тебе не отдам. Ты не получишь ни деньги, ни акции, ни жилье, ни машины. Ни-че-го. Даже детей ты больше не увидишь. Но я сделаю тебе прощальный подарок, – альфа неожиданно поднимается на ноги и подходит почти вплотную. Чимин, все так же сидящий на коленях и все еще удерживаемый телохранителем, поднимает голову. На губах Чонгука играет победная ухмылка. – Я сохраню тебе жизнь. Ты продолжишь свое жалкое существование лишь с тем, с чем пришел ко мне – я забираю только то, что сам дал и твоего в этих вещах ничего нет. Альфа в последний раз похлопывает его по впавшей щеке, игнорируя злые карамельные глаза, и обходит, собираясь уйти. Чимин сжимает лежащие на коленях ладони до впившихся в кожу ногтей. Злые слезы не хотят останавливаться, пока сжатые зубы собираются скоро стереться в порошок. Вздохнув и придав голосу относительного спокойствия, он выпрямляется. – Ублюдок, – специально громко говорит омега. Чонгук в дверях останавливается, медленно повернувшись и переспросив дурацкое: «Что?». – Я сказал, что ты жалкий, высокомерный и жадный до денег ублюдок. Ты превратил мою жизнь в Ад и говоришь о том, что я должен быть благодарен за то, что у меня было имя? Хах… Да лучше бы у меня ничего не было, чем этот позорный титул, – улыбается Чимин, хорошо чувствуя, как закипает альфа за спиной. – Супруг Чон Чонгука… Даже звучит смешно и это вовсе не то, чем можно гордиться. Считаешь, что ты самый лучший, самый известный и единственный альфа на планете? Поумерь свое чувство собственной важности – ты всего лишь униженный судьбой слабак, посмевший поднять на омегу руку и вымещающий на ней свою злость. Ты не достоин называться альфой… Чимин не успевает договорить как альфа появляется перед ним и наотмашь ударяет его по щеке. В ушах тут же слышится такой знакомый звон, во рту чувствуется такой привычный металлический привкус из-за прокушенной зубами щеки, а из разбитой одним точным ударом губы на пол тихо капает кровь. Омега усмехается, поднимая наклонившуюся в бок голову и смотря на него бесстрашными глазами. Он знал, что так будет. Это не было неожиданностью. – Давай! Ударь еще раз, ты же так любишь применять силу, – громким голосом продолжает Чимин, видимо, растеряв весь свой страх. Чонгук перед ним словно огнедышащий дракон – точно так же зло раздувает ноздри. – Покажи насколько ты идеальный! Покажи, как тебя раздражают мои слова! – получив еще одну хлесткую пощечину по той же щеке, омега ненадолго затихает, пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд и сплевывая на пол кровь. – Кем бы ты сейчас был если бы мы не поженились? Твоя компания бы давно обанкротилась, если бы я не вложил в нее все деньги, что у меня были! Разве не справедливо то, что я требую часть акций? Ты лишаешь меня всего, когда как я когда-то отдал тебе все! Все свои чувства, свое тело, всего себя и свои деньги. У меня не осталось ничего, – Чимин больше не может сдерживать слезы, громко выкрикивая слова. – Я даже истинного отверг ради тебя. Я столько лет терпел, столько сил положил, чтобы сейчас все было вот так? Я все делал ради тебя! Жил, дышал, хранил в сердце угасающие чувства! Я единственный поддерживал тебя, когда ты только начинал! Когда даже семья от тебя отвернулась, я всегда был рядом. Я жил тобой и хотел, чтобы ты просто был счастлив… Так за что мне сейчас это все? За то, что я просто любил? В чем я виноват?! – Заткнись, – голосом, подобным грому, гремит Чонгук. – Противно смотреть. Почему ты все никак не поймешь? Это жизнь и здесь каждый выживает как может. Наш брак – не более чем возможность взлететь, – признается альфа, предпочитая не замечать ярко выраженную тень боли на чужом лице. – Я не верю в любовь и тебя никогда не любил. Есть дружба, есть чувства, есть желания, есть истинность, но не любовь. Ее не существует. Как можно быть настолько глупым чтобы верить в эти сказки? – Я ненавижу тебя, – змеей шипит Чимин, дергаясь в руках телохранителя. – Ненавижу! Ты показал мне Ад на земле, и я ненавижу тебя за это! Ты заставил меня страдать! Ты заставил меня с корнем выдрать из себя все положительные к тебе чувства! Ты испортил мне жизнь! Ненавижу тебя… – Что ж, – игнорируя чужие слезы, Чонгук с все тем же непроницаемым лицом наклоняется ниже, поднимая его голову за подбородок. – Придется тебе жить с этой ненавистью дальше. Если ты думал, что я растрогаюсь из-за твоей этой речи, то ты ошибся. Мне плевать на твои чувства и жажду справедливости. Мое решение из-за твоих слез не поменяется, – проговаривает Чонгук в сантиметрах от разбитых его рукой губ, крепко держа подбородок и не позволяя отстраниться. – Удачи в новой жизни, – говорит он, отпустив его и выпрямившись. Из кармана пиджака альфа демонстративно достает белый платок и обтирает им руки от чиминовой крови, после просто бросая на пол испорченную ткань. Чимин, которого все еще крепко держат, с трудом удерживается от желания задушить его собственными руками. – Надеюсь, найдешь себе в ней нового ебаря, что будет терпеть все твои истерики, – Чонгук разворачивается на каблуках, обходя так и сидящего на коленях омегу, у самого выхода оборачиваясь чтобы сказать последние на сегодня слова. – И да, детей ты не получишь. Объективно, тебе нечего им дать, так что они будут со мной. А тебе советую не подходить к ним даже на километр. – И их хочешь отобрать? – пораженно отвечает Чимин. – Тебе мало? Ты и так уже все отнял! На крики не следует ответ. Чимин машет в неверии головой. Этого не может быть. Чонгук ведь не настолько отвратителен! Он не может! Его сказанное телохранителям: «закончите с ним» – говорит об обратном. Входная дверь за Чонгуком слишком громко хлопает в тишине. Омега тут же дергается, пытаясь выбраться из железной хватки, но его только сильнее перехватывают. Чимин дрожащим голосом просит его отпустить. Чего они ждут? Чонгук ведь уже ушел… Но в ответ слышит лишь мерзкий смех, а перед собой видит телохранителя, ранее стоявшего у дверного проема. Его сухие жилистые пальцы путаются в мягких волосах, сжимая в кулаке приличное их количество. Альфа резко тянет его за волосы вниз, заставляя задрать голову и посмотреть на лицо своего… палача? На лице телохранителя выражается смешанное с восхищением чувство вины. Чимин успевает прочитать в его глазах простое «простите», прежде чем лоб встречается с острым альфьим коленом. Последняя мысль, посетившая голову: «Это все? Если мне суждено сегодня умереть так и не увидев, как растут мои дети, то пусть они хотя бы будут счастливы. Пусть они не познают той боли, что приносит любовь». Последнее, что Чимин видит перед тем как закрыть глаза: дубовый паркет, две пары ног в кожаных мужских туфлях и тело Санхо с дырой во лбу, смотрящее, кажется, в самую душу.