Вместе мы родим только любовь

– Папа! Достаточно громкий зов заставляет омегу резко замереть посреди лестницы. Чимин на мгновение прикрывает глаза, как если бы его кто-то неожиданно сильно ударил, и, прежде чем развернуться в сторону позвавшего его ребенка, больно прикусив нижнюю губу, бросает быстрый испуганный взгляд на Сокджина. На лице замершего рядом с ним дворецкого, пару минут назад поднявшегося наверх для того, чтобы забрать его с собой на кухню, а после отправить нагруженным в кабинет, так же, как у него, застыло выражение некоего испуга. Они переглядываются между собой и синхронно бросают взгляд на закрытую дверь кабинета, у которого столпилась куча охраны. На вилле, до того, как Амато выбежал из своей комнаты и громко заговорил, стояла совсем непривычная и в этом несколько угнетающая тишина. Витающее в воздухе напряжение тяжестью оседало на коже и оно, наверное, из-за вот этого действия маленького ребенка должно было хотя бы чуточку спасть, но, к сожалению, не прошло. К нему добавился страх. Чимин кожей ощутил все резко направившиеся на них троих взгляды своей и чужой охраны, и даже несколько сжался под ними, хотя вовсе не эти взгляды должны его волновать. Они и не волнуют – что ему может сделать чужая охрана? – его больше волнует то, как на это отреагирует после встречи Тэхен. Когда к альфе домой кто-то приезжает – не важно по какому вопросу и с какой именно работы, – как уже успел однажды рассказать Чимину Сокджин, вся прислуга покидает дом, независимо от того живет сотрудник во флигеле*, или же каждый вечер после работы ездит домой. Вместе с Кимом дома в такие дни остается только дворецкий и весь штат охраны в полном составе. Такие меры предосторожности. Да, это не удобно, причем не только проживающим во флигеле сотрудникам, которым приходится куда-то уезжать всего на день, но и самому Тэхену. Это лишняя трата для всех денег и времени, но это необходимая мера безопасности не только для альфы и его гостей, но также и для штата прислуги, не имеющего совершенно никакого отношения к жизни за чертой закона. Тут простое объяснение: меньше знаешь, крепче спишь, – видимо, этой пословицей Ким руководствовался, когда вводил это правило. А если серьезно, то он просто несет ответственность за каждого своего сотрудника, поэтому и оберегает, ведь излишнее любопытство, коим обладает чуть ли не каждый представитель штата прислуги, может стоить им жизни, а самому Тэхену огромного количества денег, которое, конечно, никак не навредит его кошельку, но неприятный осадок от сокрытия смерти очередного невиновного человека, наступившей по его собственной вине, все равно останется на душе. На его счету и так уже сотни жизней, так зачем пополнять этот список людьми, не заслужившими смерти? Тэхен редко работает дома, еще реже к нему кто-то приезжает – при Чимине еще не приезжали ни разу, – но в такие моменты он всегда требует тишины. Это не значит, что все здесь должны сидеть совсем тихо, словно мыши, и ходить на цыпочках, вовсе нет. Просто не должно быть лишнего шума, только относительная тишина и покой, которые, хотя бы в эти редкие дни, точно никому не составит труда для него обеспечить. Вообще, здесь обычно никто и не шумит. Тэхен купил землю на самом удаленном от всех остальных вилл и коттеджей участке, в самом уединенном местечке. Здесь тихо. И внутри дома, и на территории. Единственный источник шума – Амато, но он ребенок и это смягчающее его участь обстоятельство, да и к тому же, шумит он достаточно редко, так что проблем особо не возникает. Альфа старается дома не работать, предпочитая не позволять своей работе перемешиваться с личной жизнью. Здесь, с семьей, он другой. Приезжая домой, Тэхен первым делом ищет Чимина с Амато и, стоит ему их найти, вдохнуть их, им такие любимые, запахи, как строгий руководитель юридической фирмы, серьезный в судах адвокат, с которым никто со стороны обвинения не хочет вести никаких дел, и консильери итальянской мафии тут же исчезают. Рядом с любимыми омегами он за мгновение преображается в романтичного любящего мужа и самого лучшего отца на Земле. Только здесь он позволяет себе быть собой и снимать свои маски. Дом – его маленький островок спокойствия и уюта, это место, где царит любовь, понимание и забота. Понятно почему старается сделать так, чтобы две составляющие его жизни не перекликались, но иногда, все же, у него это не совсем получается. Когда не получается – он требует тишины, чтобы домашняя обстановка никак не повлияла на качество работы. У него всего одно требование, и оно максимально простое, поэтому, казалось бы, почему бы его просто не выполнить? Почему бы не сделать так, как просят и не нарываться на неприятности? Тут уже человеческий фактор влияет. Как у Тэхена иногда не получается не смешивать две свои жизни, так и у находящихся в доме людей не всегда получается соблюдать тишину. Ким человек понимающий, терпеливый, но не тогда, когда дело касается его работы. Если кто-то осмеливается ему мешать – он не стесняется выходить из своего домашнего кабинета и делать соответствующие замечания помешавшим, вне зависимости от того, кто именно проигнорировал его требование. Это может быть и Сокджин, слишком громко отчитывающий какую-нибудь провинившуюся горничную, и даже слишком сильно шумящий с Амуром в саду Амато – под горячую руку попасть может кто угодно. Хотя, можно ли его замечания назвать «попасть под горячую руку»? Вряд ли. Здесь, скорее, подойдет другое сравнение, ведь Тэхен, как бы не был зол или же раздражен сложившейся ситуацией, никогда и ни на кого не вымещает свой гнев и максимум что делает, так это спокойным, но в то же время строгим голосом в очередной раз просит тишины. Замечания он, за все два года, ни разу не делал только Чимину и это не из-за того, что у него какие-то особые привилегии, вовсе нет. Просто омега никогда ему не мешал и старался вести себя настолько тихо, чтобы не то что Тэхен – даже прислуга не замечала его присутствия. Для него это никогда не было какой-то проблемой. Пусть альфа никогда не ругается и не повышает голос, он все равно стоит здесь выше всех в иерархии, так что его боятся и, между прочим, правильно делают. Он внушает страх одними своими чересчур спокойными замечаниями и тем, что ему достаточно сказать всего одно слово и человек, без разницы виновен или же нет, потеряет работу. Конечно из-за таких мелочей Тэхен не увольнял никого, но, для профилактики, все равно мог припугнуть. Поэтому сейчас все и замерли в страхе, ведь нарушить тишину в доме пока альфа просто работает один в своем кабинете, это одно, а сделать это тогда, когда у него мега важные гости – совсем другое и куда более серьезное. Здесь одними угрозами может и не обойтись. Понятно, что в отношении сына Тэхен ничего не сделает, но, учитывая кто сейчас помимо него в кабинете, этот поступок Амато может дорого стоить тем, кому поручено было за ним следить. – Что такое, малыш? – полушепотом спрашивает омега, развернувшись и снова поднявшись наверх под испуганно-строгими взглядами охраны и Ким Сокджина. Амато еще не принимал ванну – на нем по-прежнему его детская цветная футболка и темные шорты – однако он, вероятно, уже почистил зубы, поскольку в уголке его пухлых губ Чимин замечает следы зубной пасты. Клубничной, если его не обманывает его чувствительный вечером нос. – Что-то случилось? Где Марко? – Он уехал, – вздыхает Амато. Тряхнув головой, чтобы упавшая на глаза челка покинула лоб, он вскидывает голову, смотря на Чимина широко распахнутыми глазами, и берет его ладони в свои маленькие детские ручки. – Когда вы с отцом придете укладывать меня спать? – мило надув губки, спрашивает он на итальянском. Чимин и Тэхен с ребенком общаются только на нем, потому что Амато пока не знает корейский язык. Недавно он начал заниматься со специально нанятым Тэхеном учителем, но до уровня носителя ему пока что еще далеко – они только начали учить хангыль. Вообще, альфа рассказал по секрету, что никогда не планировал обучать сына корейскому, но планы пришлось изменить из-за возможного переезда сюда Джину и Хисына, а также из-за давления со стороны его собственного отца. – Вы обещали рассказать мне ту сказку, про истинных. Чимин поджимает губы. Он не хочет отказывать, тем более, они и правда ему обещали, но сегодняшний вечер пошел не по плану. Сказка про истинных… Длинная старая сказка о великой любви. Сказка, которую знает если не каждый, то точно каждый второй человек на Земле. Амато очень давно просил их ее прочитать, около полугода, если точнее, а они так долго тянули. Вот, пообещали, но теперь не могут сдержать обещание. – Боюсь, отец сегодня не сможет тебе ее рассказать, – замешкавшись на секунду, отвечает Чимин, чуть качнув сжатыми в маленьких ладошках руками. – Но если хочешь, я могу прочитать тебе что-то другое сегодня, а про истинных мы потом расскажем тебе вместе. – А какую книжку ты мне прочитаешь? – кажется, даже ничуть не расстроившись тому, что Тэхен не сможет сегодня привычно прийти и пожелать ему спокойной ночи, бодрым голосом спрашивает Амато. – Любую, какую ты сам выберешь, – улыбается Чимин. Амато смотрит на него так радостно, его глазки буквально горят, пока он выдерживает с ним зрительный контакт. Джину и Хисын когда-то смотрели на него точно так же – такими же глазами – и омега ощущал те же чувства. Амато смотрит на него так, как дети смотрят на своего родителя, так, как они смотрят на своих пап. Значит ли это, что Амато действительно принимает его как своего родителя? Определенно. Не просто считает, а принимает – это намного больше и, осознавая этот момент, Чимин не может не улыбаться, пусть в его груди и царит невыносимая тяжесть. – Я схожу вниз и сделаю кое-какие дела, а потом вернусь к тебе и почитаю, хорошо? Подожди меня в комнате, только не выходи из нее, ладно? Амато кивает ему, растянув губы в улыбке, и, отпустив украшенные кольцами пухлые пальцы омеги, которого он не просто зовет, а считает папой, спешно разворачивается и убегает в детскую для выбора книжки. Охранник, которому поручено было жизнью за него сегодня отвечать, быстрыми шагами возвращается на свой пост – у закрытой двери. Чимин выдыхает, опустив голову после хлопка двери детской, но улыбка все равно не сползает. Как можно не улыбаться, когда его папой зовет такой, действительно очаровательный, если узнать его ближе, мальчик? Он разворачивается назад, к лестнице, и тут же натыкается на пытающегося скрыть ладонью улыбку дворецкого. Сокджин улыбается ему так, как улыбается ребенку родитель, гордый его успехами. – Что? – глупо похлопав глазами, спрашивает он, когда Сокджин, решив показать все свое театральное мастерство, делает вид что стирает пальцами покатившуюся по щеке слезу. – Вы такие милые, я не могу, – почти пищит дворецкий. В этот самый момент Чимин думает, что, если бы не знал сколько этому человеку лет, то, просто посмотрев на него, точно бы не сказал, что уже за сорок. Дал бы ему максимум лет двадцать пять или тридцать. Вообще, Сокджин и в обычном своем состоянии – когда полностью себя контролирует, – на сорок не выглядит, а сейчас, вот так реагируя на простые взаимоотношения родителя и ребенка, он… Стоп. Родителя? Чимин никогда не считал и не называл себя вторым родителем Амато… Эта мысль только что впервые пронеслась в его голове. Неужели он таким образом наконец переступил еще один высокий порог? – Вы так сильно с ним сблизились, еще и за такой короткий срок, – резко придя в себя и снова нацепив на лицо свое любимое невозмутимое серьезное выражение, продолжил Сокджин. – Признаться, когда он безжалостно отвергал все твои попытки, я на какое-то время уже даже успел подумать о том, что ничего путного из всей этой идеи со сближением не выйдет. Просто… некоторым не дано, понимаешь? Но именно тебя сложно было назвать таким человеком. Ты же как солнышко, – снова надев на себя маску ребенка, по-доброму улыбнулся дворецкий. – К тебе все тянутся, поэтому мне сложно было делать какие-то выводы. Я до последнего сомневался в том, что у тебя не получится его очаровать и только когда уже мысленно поставил на ваших отношениях крест, все поменялось в лучшую сторону. – Проблема решалась предельно просто, – кивает Чимин и, одернув съехавший ворот блузы, медленно спускается вниз рядом с Сокджином. – Первые шаги нужно было пытаться делать не мне, а ему. Мы должны были дать ему возможность самому решить хочет он со мной сближаться или же нет. И если бы мы поняли это раньше, то все было бы значительно проще, а еще мы бы не испытывали понапрасну мою нервную систему. Насчет нервной системы, кстати, омега не шутит. Сколько же ему пришлось пережить… Сначала до встречи с Амато, а потом уже после. Сколько нападок ребенка, он перенес? Сколько раз больно кололся словами? Но он не злится, не обижается и ни в чем его не винит. Дети часто жестоки и чаще всего именно их слова бьют больнее других. Чимин на речи прислуги, на высказывания незнакомцев, да даже на тыкающих пальцем в общественных местах людей так не реагировал, как на обидные слова Амато, сына его любимого человека. Должно быть, это потому что он ему важен? Может, потому что именно этот ребенок занимает особое место в его все еще бьющемся сердце, его слова особо сильно тогда задевали? Да, скорее всего, это так. А как еще объяснить? В любом случае, это уже не имеет значения. Сейчас у них все хорошо, отношения на уровне «родитель-ребенок», Амато даже зовет его «папа», а это… Это прошлое, а прошлое нужно уметь отпускать. Как бы смешно это не звучало в его конкретном случае. Спустившись вниз, Чимин осторожно отпускает перила и своим излюбленным элегантным шагом движется за Сокджином на кухню. Его глаза почти сразу же цепляются за незнакомых альф в черных костюмах, рассредоточившихся по всей площади этажа. У омеги создается впечатление, будто он попал на какую-то особо охраняемую военную базу, а не просто спустился на первый этаж своего дома – пара десятков альф в костюмах стоят у входов и выходов, а некоторые даже осмелились пройти в комнаты. Они стоят в проемах по двое: один телохранитель капо и один телохранитель Тэхена. Только у лестницы столпилось больше людей – пятеро альф из подчиненного Джеймсу штата охраны, сам же Джеймс и еще столько же хорошо знакомых Чимину альф итальянской наружности, поднялись наверх. Только на втором этаже сейчас нет людей капо и лишь этот маленький факт успокаивает омегу: Амато ничего не угрожает, ведь люди Тэхена точно смогут его защитить. Смогут, потому что, если ребенку навредят – телохранители отвечать за это будут собственными головами. Чимин лично поможет супругу вершить правосудие. Вообще, он впервые находится в окружении такого огромного количества охраны и среди такого большого числа максимально серьезных альф, готовых рискнуть жизнью ради защиты других людей. И все равно на то, что не все они будут защищать именно его и Амато с Тэхеном. Людей капо на территории виллы значительно меньше, чем всех вместе взятых телохранителей его мужа, которые собраны сейчас здесь все вместе. Тэхен очень хорошо позаботился о безопасности своей семьи – для него это первоочередная задача. Если бы альфа не предупредил Чимина о приезде на свою территорию чужаков, то, с вероятностью девяносто девять и девять десятых процентов, омега точно бы испугался, наткнувшись на эти незнакомые лица. Но, благо, он был предупрежден заранее, так что поэтому только тихо вздохнул и, приподняв подбородок, как полагает хозяину этого дома, продолжил идти за Сокджином под их внимательными неприятными взглядами. Прямо за спиной чувствовался идущий по пятам Бернардо и его тяжелый запах, заставляющий пусть и не чувствовать себя на сто процентов в безопасности – для этого все-таки нужен амирис, – но сколько-то защищенным точно. Этот альфа обязан обеспечивать его безопасность и за два года он ни разу эту свою обязанность не нарушил, пусть какое-то время и в открытую показывал свою неприязнь. Бернардо отвечает за него головой, так что Чимин может быть спокоен. Не на сто процентов, но на сколько-то точно. – Синьор Ким рассказал, как вести себя при капо? – поинтересовался дворецкий, достав из навесного шкафчика серебряный круглый поднос, а после, дожидаясь ответа, полез в холодильник за оставленной там пару часов назад бутылкой не самого любимого Тэхеном виски. Витающее сейчас в воздухе напряжение чувствуется кожей – настолько оно тяжело, – плюс к нему еще смешавшиеся в неприятную какофонию запахов, ароматы множества альф, достаточно сильно ударяющие омегам по головам. Пусть они оба меченые, пусть давно не различают чужие запахи так же ярко, как до появления истинных, какие-то отголоски резких ароматов все равно хорошо чувствуют. Сейчас в этом доме Сокджин, Чимин и Амато, пока еще не достигший восемнадцати лет, – единственные омеги и единственные люди, не являющиеся частью семьи Барбаро, а значит, формально, самые незащищенные. – Сказал следить за своими действиями и молчать, – кивает омега и вскидывает на дворецкого голову, когда замечает, что на подносе не четыре тумблера со льдом, а целых пять. – Но Тэхен говорил, что будут только три человека, зачем пятый стакан? – Мы не в сказке, – зачем-то произносит Сокджин, поджимая пухлые губы. – Здесь все очень и очень серьезно, поэтому, прежде чем впустить тебя в кабинет, один из этих громил, – кивает омега ему за спину, туда, где в проеме стоит человек из штата чужой охраны. – Вполне вероятно, попросит тебя выпить это, – продолжает дворецкий и приподнимает бутылку, чуть покачивая ее в руках. – И ты должен будешь выполнить его просьбу. Кто знает, может ты хочешь кого-нибудь отравить. – В семье Барбаро у всех паранойя? – хмурит брови Чимин и мысленно благодарит всех известных богов за то, что с Сокджином они говорят на корейском и их речь тут никто не поймет. – Я не пью крепкий алкоголь, – подняв глаза, специально чуть громче и уже на итальянском произносит омега только чтобы Бернардо за спиной услышал и понял, что от него требуется. – Мне от него становится очень плохо. – Думаю, твой бодигард будет не против помочь, – приподнимает уголок губ Сокджин, так же ответив на итальянском. Ему очень нравится, что Чимин больше не боится здесь кого-то просить или кому-то приказывать, пусть и не всегда делает это напрямую. Ему нравится, что омега больше не забывает о своем статусе и пользуется всеми правами тэхенова супруга. Он столько усилий для этого приложил и, к счастью, все эти усилия оправдались. Чимин – способный ученик, так что они не могли не. – Пора идти, – вздыхает он, смотря на часы. – Мы и так припозднились. Чимин прикрывает глаза и медленно выдыхает. Ему требуется всего полминуты чтобы настроиться. Омега разминает затекшую шею и расправляет плечи прежде чем взять из рук Сокджина поднос даже не дрожащими ладонями. Выпрямив спину и, быстрым движением головы смахнув выпавшую из челки на глаза прядь светлых волос, он осторожно разворачивается на каблуке своих лоферов и медленным, но достаточно уверенным шагом движется к двери в кабинет. Сокджин, сложив на груди руки, смотрит ему в спину и не может им не гордиться. Этот омега, пусть и не полностью, но все равно стал более уверен в себе и сейчас эта уверенность хорошо видна в его действиях. Чимин стал сильнее и это не может не радовать. Как дворецкий и говорил, уже перед самой дверью один из незнакомых альф из штата чужой охраны перегораживает рукой ему путь. Он не смеет касаться – Бернардо, да и вся остальная охрана Тэхена, собравшаяся здесь, внимательно следят за каждым действием чужаков и при любом неверном движении готовы броситься в бой. Сегодня их главной задачей является обеспечение безопасности не только Тэхена, но и его омег. Неприязни, все еще чувствующейся в отношении к омеге телохранителей, здесь сегодня нет места. Чужой бодигард достаточно настойчиво на итальянском требует омегу продегустировать виски. Требует и медленно начинает выходить из себя, когда Чимин смотрит на него взглядом человека, стоящего выше по статусу, не выполняет требование и просто молчит. Это молчание красноречивее слов, омега взглядом говорит ему: «Ты не тот, кто может от меня что-то требовать». По этому альфе видно, что он не привык видеть отказ в глазах омег. Видно, что он приверженец старых взглядов, когда омеги еще были собачками на побегушках и не смели альфам в чем-то перечить. В его глазах Чимин замечает на секунду промелькнувшее желание ударить, тут же подавленное простой мыслью о том, чем эта самодеятельность может ему обернуться. В итоге лишний тумблер виски выпивает Бернардо, когда замечает, что чужой бодигард находится чересчур близко к своей грани терпения, и, отдав ненужный стакан ему же, открывает своему синьору тяжелую дверь, которую никто больше не смеет преграждать. Когда Чимин входит в кабинет, он тут же опускает взгляд, но это не мешает ему почувствовать три пары глаз, резко впившихся в тело. Разговор с его появлением резко прекратился. Это не удивительно – вряд ли темы, которые обсуждают мафиози, предназначены для чужих ушей. Хотя омега уверен, что они наверняка обсуждали что-то неважное, потому что, как Тэхен подтвердил несколько десятков минут назад, причина приезда капо совсем не дела, а Чимин. Его Ким Чимин. Они хотели на него посмотреть, вот и смотрят сейчас, скользя глазами по открытым участкам обласканной итальянским солнцем кожи и разглядывая изгибы его, пусть уже не такого молодого, но все еще довольно привлекательного тела. Омега чувствует тяжелый шлейф тэхенового напряжения и прекрасно понимает, что именно является причиной его появления – недовольство тем, что какие-то чужие альфы, совсем его не стесняясь, похабно облизывают губы, уже наверняка представляя в своей голове то, как его муж стонет на чужой постели под чужим человеком. Чимин не дурак – тоже знает и понимает, о чем они думают, просто рассматривая его, и это знание ему не нравится. Он не боится их, сейчас больше похожих на голодных собак в вольере, увидевших свежее мясо – он знает, что Тэхен его в обиду не даст и всегда защитит. Пока его муж рядом Чимин всегда в безопасности. Но почему тогда знание это не нравится, раз бояться здесь нечего? Потому что оно, это знание, заставляет их липкие взгляды еще сильнее липнуть к его телу и несколько ежиться. Чимин старается их игнорировать. Он тихо выдыхает и, любимой Тэхеном модельной походкой, приподняв подбородок, спокойно движется по достаточно просторному кабинету. Омега был здесь всего несколько раз за два года, но он все еще удивляется тому насколько рабочее пространство отражает хозяина. У Тэхена домашний кабинет небольшой, вполовину меньше кабинета Чонгука в пентхаусе, и здесь, как и на всей вилле, нет никакой вычурности и дороговизны. Альфа никогда не акцентирует внимание на своем достатке – вещи и мебель здесь, безусловно, очень дорогие, но они не кричат о своей цене. Здесь все подобрано со вкусом и так, чтобы не выбивалось из общего интерьера всей виллы. Как раз из-за того, что кабинет небольшой, Чимин здесь не теряется и благодаря минимальному количеству мебели, даже ни обо что не запинается, пока подходит к альфам, рассевшимся на креслах и диване перед кофейным столиком. Ему почти сорок, но даже этот маленький факт не мешает легкому румянцу тронуть окончательно вернувшиеся на место любимые мужем щечки. Пару недель назад, в преддверии чиминовой течки, они на этом диване шумно предавались пороку. К слову, то была инициатива Тэхена, не любящего заниматься сексом где-либо помимо спальни. Но это не важно. Важно то, что омега отметает все сами собой всплывшие в голове воспоминания того вечера, иначе, если он позволит им прогрессировать, всем в этом помещении будет понятно, о чем он сейчас думает, и это вряд ли будет уместно в сложившейся ситуации. Чимин подходит к столику, обойдя сзади кресло Тэхена так, чтобы встать как можно ближе к нему. Четыре тумблера с тихим стуком опускаются на поверхность кофейного столика. Расставляя бокалы и, то и дело наклоняясь чуть ближе к альфам, омега раз за разом замечает, как глубоко они втягивают носами воздух в попытках почувствовать его индивидуальный природный запах, но каждый раз терпят крах из-за того, что их с Тэхеном ароматы давным-давно переплелись в один уникальный – только они вдвоем и их дети могут слышать природные запахи по отдельности. Он улыбается уголком губ, зная, что этим альфам никогда не удовлетворить свое любопытство, вот только невозможность сделать это капо, видимо, совсем не расстраивает – они все еще могут рассматривать его скрытое одеждой тело и их будто бы совсем не волнует хозяин виллы, сидящий в центральном кресле и смотрящий на эту сцену со своим любимым невозмутимым лицом. Тэхен часто твердит о том, что глаза человека могут сказать многое, в частности то, о чем он умалчивает. В этот момент он пусть и молчит, но одновременно глазами говорит, что размажет этих альф по стене одним своим действием, если они позволят себе хотя бы помыслить сделать его омеге что-то плохое. И Чимину это нравится. Нравится, что ради него его альфа готов пойти на столь крайние меры. И пусть омега не приемлет насилие, жизнь бок о бок с итальянским консильери все равно дает свои плоды. Теперь он не смеет отказываться от своих планов и не скрывает тот факт, что очень сильно хочет, чтобы все обидчики поплатились за ту боль, что ему причинили, или только причинят в будущем. Да, возможно его желания чересчур велики, но разве не это залог успеха, начинать хотеть больше? Он собирался уже уходить, выполнив свою невероятно важную миссию. Бутылка виски заняла свое место на столике рядом с Тэхеном, Чимин выпрямился, прислонив поднос к своему животу и в знак уважения чуть склонил вниз голову, за что получил полный благодарности и молчаливой поддержки взгляд от супруга. Он развернулся, успел сделать даже несколько шагов за креслом своего альфы, но услышал итальянскую речь, произнесенную прокуренным голосом мужчины за пятьдесят, и мгновенно остановился: – Алдо, что за омега? – Чимин не смог заставить себя пойти дальше. Ноги не слушались, будто вросли в пол в этот самый момент. Тэхен, по правую руку которого он остановился, поднял на него голову и чуть нахмурил брови, взглядом говоря: «уходи». – Слишком красивый, да и формы очень даже ничего. На какой он должности здесь? Чимин, почему-то застывший в пространстве, не сразу заметил, как его альфа поднялся на ноги. Он смотрел в пол, все еще помня слова Сокджина о том, что не стоит смотреть им в глаза, поэтому и вздрогнул, когда знакомые ладони сначала коснулись его скрытой шелком руки, а после притянули к теплому боку. – Мой супруг, – отвечает Тэхен после длительной паузы и в успокаивающем жесте медленно поглаживает чиминову талию, а после чуть наклоняет голову чтобы собрать носом его природный запах с волос и, как бы то ни было, заставить капо чуть позлиться. – Поэтому советую следить за словами. Все-таки, все мы хотим выйти из этой комнаты целыми и остаться на своей должности, правда же? – Это угроза? – спрашивает молчавший до этой секунды мужчина, скользя по Чимину незаинтересованным взглядом. – Это предупреждение, – говорит Тэхен таким холодным тоном, на который только способен, заставляя холодок пробежать по коже каждого присутствующего сейчас в кабинете. Даже Чимин на мгновение ежится и невольно вздрагивает, когда альфа шепчет ему на ухо тихое: «иди наверх». – Вы знаете наши законы, синьоры. Так почему я вижу предпосылки к их нарушению в ваших глазах? Чимин судорожно выдыхает сквозь сжатые зубы. Вся воцарившаяся здесь атмосфера и повисшее над альфами напряжение неимоверно напрягают и заставляют еще больше хотеть покинуть комнату – находиться здесь и сейчас физически тяжело. На голову медленно начинает давить тяжесть чужих запахов, говорящих о том насколько альфы раздражены. Это не удивительно – им не нравится, что Тэхен буквально пользуется своим положением, в открытую показывая то, что он выше. Но, вероятно, капо злят не столько тэхеновы действия, сколько тот факт, что он от них отличается. Их злит что Тэхен – наполовину кореец, – занимает высокое положение, находится у дона на хорошем счету, командует ими и вообще живет припеваючи, с красивым омегой под боком. Их злит, что у Тэхена, которого в принципе в рядах ндрины никогда не должно было быть, все получилось. Злит, что его жизнь сложилась лучше, чем у них самих. Злит, что он забрался выше и сейчас пытается их приструнить. Эта злость тяжелым грозовым облаком повисает над всеми присутствующими. Она буквально сочится из их пор вместе с природными запахами и давит на чувствительного к этим запахам омегу, который тут вообще ни при чем. Поэтому Тэхен и сказал ему уходить – чтобы не было плохо. Альфа всегда знает, что делает и уж точно знает, как лучше. И почему Чимин, прекрасно понимая этот маленький факт, все равно к нему не прислушивается? Почему он всегда медлит и не делает так, как просят? Все просто. В нем верх берет не самая лучшая человеческая черта – банальное любопытство, а оно, как всем известно, до добра не доводит. – Прекращай бросаться пустыми угрозами, Алдо, – вновь громко прерывает тишину кабинета все тот же мужчина. Чимин скользит по нему несколько заинтересованным взглядом – этот мужчина единственный из присутствующих, кроме Тэхена, кто привлекает внимание. Омега не может назвать его необычным: коренной итальянец возрастом где-то под пятьдесят, загорелая под сицилийским солнцем кожа, почти полностью забитые татуировками кисти и шея, на лице борода эспаньолка, уже чуть тронутая сединой, достаточно большие, хорошо выделяющиеся глаза с заметными глубокими морщинами вокруг и густые широкие брови – самый обычный итальянский мужчина, не красавец, но и не урод. Тогда чем привлек? Вероятно, своим поведением. За все время, что омега находится здесь, он вел себя достаточно сдержано: не бросал неприятные липкие взгляды, не пытался заглянуть в глаза, не выпускал феромоны и явно не представлял его в своей голове без одежды. – Мы уважаем наши законы и, поверь, никто здесь не претендует на твоего омегу. Не нужно так яро оберегать его, – продолжает он. – Если бы я не оберегал его, – хмыкает Тэхен, покачав головой и чуть сжав пальцы на чиминовой талии, как бы напоминая ему о том, что пора уходить. – Он сейчас бы здесь не стоял. Толпа в своем бунтарстве бездумно следует чьему-то примеру – вы бы растерзали его, если бы я хоть на секунду оставил его без присмотра. – Брось, кому нужен твой омега, – бросает смешок сидящий на диване перекаченный альфа. Чимин изо всех сил старается не скривить лицо в отвращении от того, с какой интонацией это сказано. – Он знает итальянский? Как тебя зовут, прелесть? – Каллисто, – вмиг пересохшим языком произносит омега, не дождавшись от Тэхена побуждения к действиям. Остается только гадать чем эта самодеятельность потом ему обернется. – Меня зовут Каллисто Гвидиче, и я в своем доме осмелюсь требовать уважение не только к себе, но и к моему мужу. На данный момент вы своими действиями и словами не выказываете нам от него даже маленькой капли. – С характером, – усмехается мужчина под пятьдесят. – Подходит тебе, Алдо, отличный выбор. – Самый лучший, – себе под нос шепчет Тэхен, приподняв голову и отогнав прочь свой образ серьезного консильери только чтобы смотреть сейчас на Чимина тем самым влюбленным взглядом, что заставляет все внутри трепетать и, кажется, еще больше влюбляться. А как тут не влюбиться, когда твой омега с каждым днем открывается все с новой и новой стороны, постепенно становится чуть смелее и начинает нормально пользоваться своим положением? Правильно: не влюбиться в сотый раз в него невозможно. Покинув-таки кабинет на негнущихся ногах, Чимин, стоит только двери закрыться, тут же приваливается к ней спиной и тяжело выдыхает. Сложно. Сложно, страшно, тяжело, но при этом необычно и интересно. Он не узнал ничего, что может хоть как-то касаться Барбаро или чего-то еще очень важного, но он впервые оказался в такой напряженной обстановке. Впервые оказался в окружении четырех альф, испытывающих к нему самые разные чувства, среди которых только один был готов защищать. Находясь рядом с Тэхеном, он чувствует себя в безопасности, потому что это действительно так. Его альфа не конфликтный человек, всегда до последнего отказывающийся использовать физическую силу и предпочитающий решать все вопросы словами, но ради него, Чимин знает, он может перегрызть глотку. Тэхен может казаться кому-то слабым добряком, подкаблучником, потакающим своему омеге во всем, но никто не знает о том, что, если его омеге будет грозить реальная опасность – он превратится в настоящего зверя и от того добренького альфы не останется и следа. – Вы в порядке? – из ниоткуда появляется рядом Бернардо и осторожно берет пальцами под локоть. Взгляды чужой охраны продолжают жечь на них двоих огромные дыры. – Да, все хорошо, – улыбается ему уголком губ Чимин – он впервые чувствует от своего бодигарда искреннее волнение. Повод для улыбки. – Тогда не стоит здесь стоять и напрягать их, – кивает на чужих телохранителей альфа. Чимин машет головой и, оттолкнувшись от двери, делает небольшой шаг вперед, но чуть не валится на пол, и то, «чуть», лишь только благодаря крепкой хватке Бернардо. Ноги, из-за резко прекратившегося давления чужих феромонов, отказываются слушаться, и голова только больше начинает кружиться – это нормально, но с Чимином происходит впервые, так что неудивительно, что он пугается. – Осторожнее, без резких движений. Осторожнее не получается. Как тут обойтись без резких движений и спокойно пройти, когда ты буквально находишься под прицелами чужих глаз, не только следящих за каждым твоим движением, но заинтересованно разглядывающих? Это не удивительно, такой повышенный интерес к его персоне в его, на секундочку, собственном доме. Чимин – омега-азиат, в свои тридцать семь выглядящий лет на десять моложе реального возраста. Он красивый. Не только лицом, но и остальным телом – это видно даже под одеждой, скрывающей все то, на что смотреть позволено только одному человеку. Даже здесь, в своем собственном доме, он выделяется. Не своим внутренним миром, не некогда уверенной походкой с высоко поднятой головой. Прямо сейчас он здесь выделяется только своей несколько необычной для итальянского общества внешностью. У него идеальное тело омеги, соответствующего всем стандартам красоты, у него красивое, даже несколько детское лицо, у него достаточно привлекательный запах и… Да и он сам здесь одно большое яркое пятно среди суровых накачанных итальянцев. Белая ворона, как назвал себя когда-то Тэхен, рассказывая о семье Барбаро. Они с ним две белых вороны, всегда получающих больше ненужного внимания из-за своей расовой принадлежности. Чимин помнит, как неуютно чувствовал себя в Бруччинаско, на их с Тэхеном перовом совместном приеме. Альфа тогда отошел решить какие-то вопросы с доном в закрытом помещении и оставил его одного бродить по саду среди гостей. Они думали, что за полчаса-час, что альфа будет занят, ничего не случится. Думали, что время быстро пройдет и они даже не успеют заметить, что были не рядом, но, как по закону жанра, когда думаешь, что ничего не случится, обязательно что-то случается. То, что произошло, не было чем-то страшным или серьезным, но оно произошло и это нельзя отрицать. Когда Тэхен отошел, отпустив его руку, Чимин остался один среди гостей. По саду, ровно держа спину, неспешно ходили официанты в белых рубашках, предлагая напитки. Омега, несмотря на то, что по праву является хозяином вечера, не был в центре внимания, но ему это и не было нужно – легче дышалось. Он, взяв предложенный официантом бокал любимого игристого, медленным шагом прогуливался по территории, периодически останавливаясь возле обращавшихся к нему гостей и поддерживая разговор. Его хорошо поставленный итальянский вызывал восхищение у всех присутствующих и многие, как бы странно то ни было, желали лично убедиться в том, действительно ли супруг их многоуважаемого консильери настолько хорош. Чимин понимал, они оценивали не столько его владение языком, сколько осведомленность о мире, находящемся за гранью закона, и внешность. Для них огромное значение имела внешность, но омега не понимал почему. Неужели от того, как он выглядит, что-то зависит? Неужели это хоть сколько-то важно? На что это влияет? Какой смысл? Он не знал, да и знать, если честно, не имелось желания. Что от этого поменяется? Правильно: ничего. Так, а что произошло на том приеме? Что его задело и заставило почувствовать себя неуютно? Вообще, когда Тэхена нет рядом, он всегда чувствует себя неуютно, но тогда ему стало неуютнее раз в сто больше, чем бывает обычно. В чем причина? О, тут все просто: он подошел к компании из омег трех сотто-капо, занимающих одни из самых высоких постов. Им было под сорок, Чимин должен был хорошо вписаться в эту компанию, но не вышло – эти омеги почти сразу же отвернули его от себя. Он чувствовал на себе их оценивающе-презрительные взгляды весь вечер, видел, как они шептались между собой, проходя мимо вместе с супругом, краем уха слышал, как они обсуждают его внешний вид. Не в приятном ключе обсуждают. Это не должно было его задевать – он всю жизнь кем-то обсуждается и осуждается, – оно и не задевало, но оставляло на душе неприятный осадок. Чимин бы, может и пропустил все это мимо ушей и тогда, когда подошел со спины к ним один. Он бы, может, вероятнее всего, просто бы развернулся и ушел в другую часть сада, подальше от обсуждения, если бы не услышал знакомые имена. – …Считаю, Дарио подходил ему больше, – накачанными губами проговорил вовсе непривлекательный омега лет сорока. – Он был моделью, а этот… кто он? Разведенка с балластом в виде детей и штампом в паспорте. Чимин тогда еще подумал откуда они знают о том, что брак с Тэхеном его второй, но потом вовремя вспомнил что все еще является публичной личностью и его лицо, соответственно, многим знакомо. – Так у него бывший муж детей отобрал, – посмеялся рядом стоящий блондин и отпил из бокала вино. – Чон Чонгук его звали, по-моему, долларовый миллиардер, один из самых богатых в мире азиатов. – Алдо тоже не бедствует, – кивнул сорокалетний, еще и причмокнул своими неаккуратно сделанными губами. – А Каллисто, видно, тянет на богатеньких. Говорят, они с этим Чоном развелись из-за измен. Нравится ему, наверное, подставлять задницу всем подряд, небось и Алдо уже больше не удовлетворяет. – Слышал, они учились все вместе, – поддержал беседу до этого молчавший, видимо, самый молодой омега в этой компании. – Алдо, Каллисто и Чон. Видел недавно новое интервью, Чон собирается лишить его родительских прав. Они ведь не просто так тихо-мирно взяли и разошлись. – Произошло что-то серьезное? – усмехнулся блондин. – Неужели грандиозный скандал, который как-то прошел мимо меня? – Скандала не было. Просто Чон Чонгук не хотел давать ему развод, потому что был влюблен до беспамятства, а этот Каллисто, – выделив голосом итальянское имя, продолжил, видимо, самый осведомленный о жизни Чимина омега в этой компании. – Выкрал у него вместе с важными документами крупную сумму денег, бросил детей в какой-то неподходящей для жизни квартирке в маленьком городке и сбежал, потребовав за возврат бумаг с ним развестись. Говорят, он постоянно и в открытую изменял бывшему мужу, не ночевал дома и детьми не занимался, свесив их на нянек. – Какой ужас! И как только Алдо мог взять его замуж? Мне жалко его сына, Амато, кажется? Бедный ребенок… Не познал любви папы, а от этого даже вздоха в свою сторону не добьется. – Это еще что, говорят, он сейчас строит из себя невесть кого, кичится заработанным статусом, ничего не делает, а пока муж занят, в открытую катается по отелям. Как можно было столько лет игнорировать Дарио и в итоге взять в мужья проститута? У Алдо точно все хорошо с головой? Еще и в свет его выводит как какое-то божество. – Да он Дьявол в обличие ангелочка… Вот только красивые тряпки и милое личико не скроют гнилую душу. – А злые языки, видимо, перестанут говорить только в могиле, – оглушил их своим появлением из-за спины Чимин. Омеги, замерев на секунду, тут же повернулись к нему лицом. Выражения удивления не было – создалось ощущение, что все это время они знали о том, что он стоит позади. – Надо же, оказывается у меня такая интересная жизнь. Смотрю, вы всю мою биографию изучили, может еще что-то расскажите? – Где Ваши манеры, Каллисто? – усмехнулся тот, что с накачанными губами. – Разве в таком тоне начинают знакомство? – Разве, находясь в гостях, обсуждают хозяев? – в том же тоне поинтересовался Чимин, краем глаза заметив, что Бернардо, стоящий метрах в десяти от него, двинулся в их сторону. – И это Вы мне будете говорить что-либо о манерах? Я вырос в консервативной семье, с папой, в прошлом артистом балета, помешанным на общественном мнении, мои манеры на высшем уровне, чего я не сказал бы про ваши. – Какие-то проблемы, синьор? – поинтересовался бодигард, остановившись рядом. Резко возникшее напряжение отчетливо ощутили кожей все пятеро. – Небольшое недоразумение, но оно уже улажено, верно? – мило улыбнувшись ответил Чимин. Омеги напротив него кипели от злости. Уголок губ Бернардо, он точно видел, дернулся в некой усмешке. – Приятного вечера. Он поклонился им по корейскому этикету и медленным шагом ушел. Бернардо шел рядом, тихо посмеиваясь, не совсем профессионально для личного бодигарда. Когда Чимин поинтересовался у него о причинах веселья, альфа, даже не раздраженно, как это бывает обычно, ответил, что вот эта компания омег – главные сплетники ндрины и они обсуждают каждого нового члена семьи Барбаро, находя причины для осуждения даже самого безобидного человека, хотя при этом сами мало чего из себя представляют. Тот, что с накачанными губами, супруг главного сотто-капо, в прошлом дешевый проститут, вовремя успевший запрыгнуть в нужную постель к нужному человеку. Второй, который блондин, работал на винограднике своего мужа, трижды разведен, имеет двоих детей от прошлых мужей и троих от нынешнего. Третий, знающий больше всех, раньше занимался продажей краденых у Барбаро наркотиков, пока не был за руку пойман капо, который в качестве наказания женился на нем и сейчас пытается воспитать под себя. Трое несчастных, нашедших успокоение в обсуждении других… Чимин не может их осуждать. Каждый живет так, как он хочет. О непосредственно самой причине смешков Бернардо говорил с некоей гордостью – до Чимина никто не вступал с ними в диалог и не пытался дать какой-то отпор. Он гордился им… Бодигард, некогда смотрящий с презрением, тот, кто никогда особо не воспринимал его всерьез и считал временным увлечением своего босса, теперь не только его уважал, но и гордился. Бернардо, как и все сотрудники виллы, наблюдал за его ростом, но он, так как находился всегда ближе всех, видел куда больше и, соответственно, гораздо раньше остальных признал его супругом Тэхена и своим полноправным начальником. Вот только это Чимина не тронуло – уважение и признание, как казалось ему, должно было быть с самого начала, поэтому он и не обращал внимания на изменившееся отношение, но зато обратил на сквозящую в голосе гордость. Это было приятно. Приятно осознавать, что человек, когда-то считавший тебя пустым местом, теперь гордится тобой, причем заслуженно. Чимин старался не думать о прозвучавших словах о себе, но и так не самый лучший в его жизни вечер, после случившегося, был еще более безнадежно испорчен. Все события годовалой давности вновь всплыли в голове и прояснились. Все то, что он так упорно пытался забыть, игнорировать и на что старался не обращать внимания, снова взяло над ним верх. Бернардо отошел от него в другую часть сада чтобы контролировать безопасность, а омега, прекрасно чувствующий подкатывающую тревогу, даже не успел схватить его за руку и попросить не оставлять одного. Ему показалось, будто в одно мгновенье он уменьшился в размерах и превратился в какую-то букашку на каменной кладке. Ему снова начали слышаться те самые голоса, только на этот раз не стонущие имя бывшего мужа и не говорящие фразами папы. В этот раз голоса хором твердили о его никчемности, недостойности, грязи и отвратительности. Люди вокруг будто бы все резко перевели на него свое внимание и начали засыпать вопросами, как папарацци после какого-то мероприятия, но на деле всем было все равно. Никто не обращал внимания на вдруг тяжело задышавшего хозяина вечера, резко начавшего смотреть на все с необъяснимым страхом в глазах. Руки почти сразу начали сильно трястись, глаза забегали по саду в поисках безопасного места, в горле пересохло. Чимин на трясущихся ногах направился в дом, смотря перед собой мутным взглядом и все еще зачем-то пытаясь держать лицо, хотя все равно уже опозорился, когда столкнулся с официантом на входе и с грохотом разлил на обоих вино. Он не показывал бурлящий в крови сейчас страх, не закрывал руками уши в приступе паники, когда как очень хотелось. Он слушал кричащие в голове голоса и быстрым шагом шел в их с Тэхеном роскошную спальню, думая лишь о том, чтобы ничего больше не натворить. Тишина и зашторенные окна не помогли успокоиться. Бокал недопитого с утра вина и впервые за полгода взятая в рот сигарета тоже. Чимин сидел на краю кровати и трясся, закрывая уши руками и тряся головой в попытках заткнуть голоса. Он знал, что это все ему кажется. Он знал, что это все только в его голове и на самом деле никаких голосов нет и никто их не слышит. Он знал, что это всего лишь не до конца проработанная с психологом проблема дала о себе знать. Знал, что ему нужно всего лишь ровно дышать и успокоиться, но он не мог. Тишина спальни и стены давили на мозг, заставляя его тихо плакать, чувствуя болезненную пульсацию в голове, в той ее части, где располагается скрытый в волосах старый шрам. С приходом Тэхена, с его сильным запахом голоса начали по чуть-чуть затихать. Он не сказал ни слова, просто снял пиджак, тихо вздохнул, заметив в пепельнице две скуренные сигареты и лежащую на полу бутылку, вино из которой вылилось прямо на белый ковер, и сел рядом, сразу же перетянув омегу себе на колени. Чимин утыкался лбом в его плечо пока альфа медленно покачивал его из стороны в сторону, как маленького ребенка, гладил большой ладонью по взмокшей горячей спине и выпускал феромоны просто в колоссальном количестве. Тэхен знал, как его успокоить и знал, что для этого наиболее эффективно. Он знал о нем все и это всегда было им на руку. Чимин не помнит, что было потом, но очень хорошо помнит, как позже они вместе снова вышли к гостям для того чтобы попрощаться. Тогда на него снова смотрели все, но, по сравнению с официальным представлением его супругом Тэхена за четыре часа до чуть было не случившегося конфликта, в этот раз ему было тревожно. Тогда все прошло гладко, но во второй раз он был уже выведен из колеи и не в самом своем лучшем состоянии, плюс, все наверняка помнили то столкновение с официантом. Чимину было бы стыдно, если бы ему тогда было до стыда какое-то дело, но его он не волновал. Ему просто хотелось сбежать, потому что в тот момент он чувствовал себя до жути некомфортно, ровно, как и сейчас. Только сейчас ему стыдиться нечего, пусть и ощущения одинаковые. Это давит. Это напрягает и не дает спокойно дышать. Он справился со своей ролью сегодня, но не уверен, что справится с ней в следующий раз, который обязательно будет, потому что иначе нельзя. Его муж – консильери, это его работа и с этим ничего не поделаешь. – Почему так долго? – сразу в лоб спрашивает нервно расхаживающий по кухне Сокджин, стоит только Бернардо завести туда омегу, осторожно поддерживая его под локоть. Дворецкий хмурится, смотря на то как бодигард выдвигает стул из-за стола и, все также максимально осторожно – он уверен, – почти невесомо прикасаясь, усаживает Чимина за стол. Что это за аукцион невиданной ранее щедрости? Не он ли еще недавно не признавал омегу своим начальником? Ну да ладно… это не его дело. Потом как-нибудь разберутся, сейчас намного важнее Чимин, почему-то все еще находящийся в какой-то прострации. – Что там произошло? – спрашивает Бернардо Сокджин. Альфа смотрит на него как на какого-то идиота, взглядом говоря: «а то ты не понимаешь». – Чимин? – зовет он омегу, закатив глаза на действия бодигарда. – Все в порядке? – Более чем, – вздыхает омега и, поставив один локоть на стол, тут же роняет в ладонь голову. Он хмурит брови так, будто у него сильно болит голова, и уже по этому действию Сокджин понимает, что все не в порядке. – Только их запахи… – мученически стонет Чимин. – Они специально выпустили феромоны чтобы я понял, что заинтересовал их. Но для чего? – Многие альфы так делают, – отвечает дворецкий и, резко выдернув из-за стола стул, садится напротив. – Но не всегда ясно с какой именно целью. – Тем более, когда дело касается замужнего омеги, муж которого находится от них в жалком метре. О чем они думали? – продолжает Чимин, подняв на друга глаза. – Может, им хотелось его разозлить? Посмотреть на реакцию? – Все может быть, – задумчиво кивает головой дворецкий, бросая многозначительный взгляд на стоящего в проеме Бернардо. Альфа закатывает глаза, но, правильно растолковав что именно от него хотят, разворачивается и выходит из кухни в гостиную. – По сути, ты же его слабое место, значит им важно знать какие между вами царят отношения. – Это глупо, – пропускает смешок Чимин, улыбнувшись. – Какие отношения могут быть между супругами? – Не все вступают в брак по любви, особенно в ндрине, – отвечает Сокджин. – Да и отношения во всех семьях строятся по-разному. Далеко ходить не нужно, вспомни свой прошлый брак. Чимину будто весь воздух разом выбивает из легких. Его предыдущий брак – табу. О нем было решено не вспоминать, не говорить и по возможности даже не думать. Зачем же Сокджин вдруг снова упоминает его? Будто Чимин мог забыть этот свой неудачный опыт… Будто он не думает о нем почти все свое свободное время! – Я помню, – вдруг похолодевшим буквально на секунду голосом, говорит он. – Внешне красивая картинка, а внутри… – Прости, что задел эту тему, – сразу же осознав свою ошибку, тихо проговаривает дворецкий. – Знаешь, раньше, когда я подавал напитки гостям синьора, они тоже оказывали мне подобные знаки внимания, – рассказывает он, крепко сжимая пальцы своих сложенных на столе рук. Заинтересованно слушающий его Чимин не может не заметить с какой силой омега делает это и как кусает губы. Должно быть, то, что он собирается рассказать, очень волнительно и, как и история с прошлым браком Чимина, вовсе не то, о чем хочется говорить. Особенно, когда в доме, помимо привычного набора лишних ушей, в два раза больше вообще посторонних. – Только со мной они были смелее. Возможно, это потому что я всего лишь дворецкий и именно это дало им возможность подумать о том, что им все дозволено… – К чему ты клонишь? – теряет терпение Чимин. – На меня не просто смотрели и выпускали феромоны дабы показать то, что понравился, – продолжает Сокджин и, перекрутив пальцы, поднимает взгляд, в котором Чимин впервые за все проведенное вместе время видит что-то не похожее на привычные эмоции Ким Сокджина. В его глазах он видит то, чего, думал, никогда именно в этих глазах не увидит. На дне карих омутов, грозящихся вот-вот заполниться влагой, отчетливо виден страх. Омега больше не ждет продолжения – он уже сам обо всем догадался. – До тебя домогались, – шепчет Чимин, прикрыв миниатюрной ладошкой губы. – Все начиналось с безобидных пошлых шуток в кабинете, – повесив голову, кивнул дворецкий. – Потом они стали распускать руки, что синьор Ким сразу пресек, несколько раз повторив о том, что я замужем и что омеги его дома находятся под особой защитой. Видимо, его слова мало что значили, потому что даже когда я ушел на кухню, ненужное внимание продолжилось со стороны чужой охраны, – Чимин видит, как омега ломает пальцы, рассказывая. Он бы остановил его, попросил не рассказывать, если больно вспоминать тот день, но он знает, что дворецкий не остановится. Сокджин бы не заговорил об этом, если бы не хотел поделиться, если бы ему это не было нужно. – То произошло в Бруччинаско, когда ни Амато, ни даже его папы здесь еще не было. Как ты уже понял, на той вилле из прислуги я был один и был единственным омегой среди толпы альф из чужой охраны. Они почему-то решили, что развлечься со мной будет прекрасной идеей, – пропускает дворецкий смешок. В этом смешке Чимин слышит скребущую Сокджина изнутри боль, много лет причиняющую ему дискомфорт. Вряд ли он кому-то, кроме своего мужа, об этом рассказывал. – Их не смутил ни тот факт, что я один из максимально приближенных к консильери людей, пусть и из штата прислуги, ни кольцо на пальце, ни даже две метки. Красной тряпкой стала моя приближающаяся течка и отсутствие запаха мужа на коже, он тогда был в месячной командировке, – омега замолкает ненадолго, сильно прикусывая губы перед самой важной частью своего небольшого рассказа. – Их было трое, они давно мертвы, но я все еще помню их лица. Они не думали тогда о последствиях и решили, что далеко ходить нет никакого смысла, поэтому заняли дальнюю гостиную на первом этаже. Я благодарен им за их беспечность, потому что, если бы они вывели меня за приделы виллы, синьор Ким ничего бы не смог сделать, а так он без последствий для самого себя спас меня. – Тэхен спас тебя? – шокировано переспрашивает Чимин. Не то чтобы это новость, то, что Тэхен чувствует огромную ответственность за всех своих сотрудников и всегда их защищает, просто это удивительно, то, что когда-то ему пришлось сделать нечто подобное. Чимин знал, что Сокджина и Тэхена что-то связывает и из-за этого «чего-то» они близки, но он даже представить не мог что «чем-то» окажется нечто такое ужасное. – Он пришел то ли на крик, то ли на запах, я не помню уже, но пришел очень вовремя, – кивает омега и наконец поднимает на Чимина глаза. Глаза, в которых стоят слезы. Омега никогда даже подумать не мог, что увидит Сокджина в таком состоянии. Подобные мысли даже не закрадывались в голову… Ведь как это так? Сокджин – этот невероятно сильный, жизнерадостный, добрый омега, – вдруг покажет свою уязвимую сторону? Чимину это казалось какой-то фантастикой. Нет, он понимал, что дворецкий тоже человек, ему тоже бывает больно и он тоже плачет, но это казалось ему чем-то далеким, чем-то, чего Сокджин никогда никому не покажет, как бы плохо ему не было… А сейчас он сидит перед ним и подернутыми пеленой слез глазами смотрит куда-то на стеллаж за спиной. Сейчас перед ним не тот Ким Сокджин, которым омега восхищается и ставит себе в пример, не тот омега, который научил его многому, помог раскрыться, вырасти и уж точно не тот, кого Чимин зовет своим другом. Сейчас перед ним обычный человек, без ярлыков, масок и осевших на коже чужих ожиданий. Сейчас он перед ним – обычный омега, как и многие, тоже пострадавший от рук не альф – животных, ошибочно думающих, что омеги должны ползать у них в ногах и целовать их грязные, пропахшие кровью таких же невинных омег руки, благодаря «Их Величества» просто за то, что все еще не до конца перекрыли весь кислород и все еще не наступили на горло, великодушно позволив до сих пор жить. Практически все омеги этого мира хотя бы раз в жизни подвергались домогательствам или насилию со стороны таких альф, которых на планете целые тысячи. Некоторым повезло избежать ужасных последствий чужой безнаказанности, некоторым же – не особо. Те омеги, которым не повезло, делятся на две группы: тех, кто смог справиться и пережить травмирующее событие, и на тех, кто не смог. Они с Сокджином отнеслись к первой группе, но какой ценой далось им спасение… от самих себя, прежде всего. Немыслимые суммы, потраченные на врачей, терапии, лекарства, огромное количество времени на налаживание контакта с собственным «я» и, конечно же, самое бесценное – силы и нервы родных людей. Чимин снова бросает на него быстрый взгляд: любимая Сокджином блуза с жабо совсем не измялась за день, будто он и не надевал ее вовсе, идеально уложенные волосы естественного цвета привычно открывают лоб, макияж не испортился и даже не потек со слезами… Этот человек всегда был таким – Тэхен рассказывал. Всегда одет с иголочки, спину держит ровно даже в конце самого тяжелого дня, безупречно владеет манерами, которые можно по праву назвать королевскими. Чимин не был знаком с дворецким тогда, когда это произошло, но он уверен, что ничего не изменилось. Сокджин пришел в себя, вернулся на работу и остался таким же, каким был и всегда… Но внутри у него явно что-то изменилось. Он не может сказать что и даже не будет пытаться. Чужая душа – темный лес, и лезть в нее никому не позволено. – Они не успели ничего сделать, только сняли одежду, но это тоже достаточно много. Синьор Ким ворвался в комнату вместе с теми капо, что приехали на переговоры, и при них убил одного из моих несостоявшихся насильников, – дергает уголком губ омега. Не улыбается – усмехается. – Двум другим он рассказал о том, кто мой муж и посоветовал проверять точно ли заперты на ночь двери. – А кто твой муж? – хмурится Чимин, вспоминая, что Сокджин ему об этом никогда не рассказывал – просто не заходило речи, да и его муж омеги никак не касается. – Прости за бестактность. – Агент «AISE», это итальянская спецслужба, специализируются на разведке за пределами страны, – снова приподнимает уголок губ дворецкий. Чимин замирает. Спецслужба? А ничего что это дом… ну, консильери итальянской мафии? Разве может супруг агента работать здесь? А Тэхен в курсе? Сокджин спешит успокоить: – Но ты не пугайся, Намджун работает не только на правительство, иначе меня бы здесь не было. – Двойной агент? – хмурится омега. Ему все равно не понятно… Почему этот Намджун пустил мужа работать в подобное место, туда, где его на каждом углу поджидает опасность? – Работает и на правительство, и на Барбаро? – Верно. Его имя здесь на слуху, многие наслышаны о его методах решения проблем и избавления от неугодных, так что это была самая лучшая угроза, – позволяет губам изогнуться в несколько гордой улыбке Сокджин. Как будто его совсем не волнует тот факт, что его муж… убивает. Чимин не знает точно как именно этот агент решает проблемы, но в контексте сказанных другом слов, делает соответствующий вывод. – Я даже заметил, как в тот момент встрепенулись капо за спиной у синьора, думаю, они тоже не знали обо мне ничего. Говоря это, омега подложил сжатый кулак под щеку, а руку поставил локтем на стол, сделав задумчивый вид – снова показывает свои навыки театрального мастерства. На самом деле, Чимину тоже уже начинает казаться что о Сокджине он совсем ничего не знает, хотя они уже чуть ли не лучшие друзья. Ему всегда казалось что дворецкий делится с ним всем, чем может и чем ему хочется с ним делиться, но, видимо, это только казалось. Омега не может его в чем-то винить – у каждого человека есть свои тайны, – да и деятельность его мужа… ну, она его никак не касается, а значит не может и волновать. Но это только его. А Сокджина? Неужели его и правда не волнует тот факт, что его супруг, по сути, убийца? – Как ты это пережил? – решает начать немного с других вопросов Чимин. Но они и правда его волнуют. Волнуют даже чуточку больше, чем мысли об этом жестоком агенте. – Как справляешься каждый раз, когда кто-то сюда приезжает? Как можешь спокойно находиться в Бруччинаско, все еще помня этот момент? – Ну… меня же не изнасиловали, – пропускает смешок Сокджин, опуская глаза на керамическую столешницу. Будто и не было никогда этих слезящихся глаз… Будто это не он минуту назад выглядел таким слабым. – Это была всего лишь попытка. – Но все равно травмирующее событие. – Соглашусь, – вскидывает он голову. – Я после этого месяца три не мог выйти на работу – меня просто трясло. Это произошло в те годы, когда синьор Ким какое-то время жил в Бруччинаско. Мне по регламенту нужно находиться там, где он на тот или иной момент времени проживает, и следить за порядком, поэтому, соответственно, я тоже был именно там, – вздыхает омега. Ему сложно говорить об этом – Чимин видит это по выражению его лица. – Было тяжело, но потом он покинул виллу, вернулся в Милан и мне стало значительно легче, видимо, смена обстановки помогла. Но несмотря на это, даже сейчас, когда кто-то приезжает, а мне приходится выходить с напитками, меня до сих пор потряхивает. Но после того случая меня хотя бы больше не трогают. Спасибо Намджуну. – А что случилось с остальными двумя? – вдруг вспомнив о том, что потенциальных насильников было трое, спрашивает Чимин. – Они мертвы, это я точно знаю, – спокойно отвечает дворецкий. – Синьор Ким специально их напугал и не тронул, чтобы с ними мог разобраться мой муж. – А как ты… живешь, зная, что он убивает? – наконец-то задает волнующий сердце вопрос. – Тот же вопрос могу задать и тебе, – складывает ладони в замок Сокджин и щурит глаза. Чимину начинает казаться, что он находится на сеансе психолога – те психологи, с которыми ему удалось поработать, вели себя точно так же. Ким точно учился именно на дизайнера? Да? Тогда как у него получается так мастерски открывать глаза и ставить чужой мозг на место? – Как ты живешь, зная чем занимается твой супруг? Лично мне все равно на его деятельность, пока он любит меня, а я его. Его работа никак не влияет на наши отношения, так что я спокоен, да и к тому же, на самом деле, меня мало волнуют люди, умершие от его рук. Ни я, ни он – не судьи чтобы выносить приговор, но все эти люди заслуживали только лишь смерти. Невиновного Намджун бы никогда не убил. – Это тяжело, – вздыхает Чимин, вспомнив как несколько дней назад об этом задумывался. Поджав губы, он опускает глаза на кольцо, блеснувшее бриллиантом в свете дорогой люстры. Тяжело, но не смертельно, да и не повод отказываться от собственных чувств и недавно обретенного счастья. – Жить, зная, что теми руками, которыми он нежно обнимает меня, какое-то время назад он, вполне вероятно, держал оружие и кого-то убил. – Но в этом то и прелесть, согласись, – заметив грустный взгляд на кольцо, улыбается Сокджин. Его собственное кольцо, конечно, не сверкает алмазами на свету, но тоже достаточно дорогое и невероятно красивое – в него тоже вложены сильные чувства. – Он меняется рядом с тобой, только с тобой он так нежен, только тебе показывает ту свою сторону, которую больше никому в этом мире не дано будет увидеть, – с улыбкой на лице рассказывает про себя, про свои отношения, но в то же время понимает, что их с Чимином ситуации, опять же, почти идентичны, а значит, это касается и его. – Только перед тобой он настолько открыт и только тебе доверяет. Не сочти за грубость, но он как преданный пес: сначала одаривает лаской хозяина, а потом, за мгновение изменив все эмоции, рвется за него в драку. Ты имеешь над ним власть, а это многого стоит. И, как ни крути, этой властью приятно обладать. – Наши ситуации во многом похожи… – тоже прослеживает эту нить Чимин. – Мы как братья по несчастью? – пропускает грустный смешок дворецкий. Грустный не потому что именно с Чимином их жизни похожи, а потому что им в принципе много чего похожего пришлось пережить. И это еще ладно Сокджин – ему чаще всего нет до себя какого-то дела, – но Чимин? Это ангельское создание? Этот, совсем еще наивный ребенок в теле тридцатисемилетнего омеги? Как Чон Чонгук вообще посмел коснуться своими грязными руками его тела, а потом залезть в сердце? Как посмел он причинить ему столько боли? Чимин этого всего не заслуживает. Лучше бы он был таким, каким предстает миру по рассказам Чонгука. Лучше бы он был тем несуществующим бездушным омегой, никого и ничего не ценящим в этом мире, чем настолько добрым и мягким человеком, которым и остался до сих пор, несмотря на то, что произошло с ним несколькими годами ранее. Лучше бы он был как Дарио… тогда бы он не испытал все круги Ада на собственной шкуре. – Но да, мы многое пережили чтобы сидеть сейчас здесь и вот так говорить. – Да, это… Чимин изо всех сил пытался выдавить улыбку, но, как бы не старался, она все равно выходит какой-то поломанной, неживой, искусственной. Но это нормально, насколько нормальным считается попытка сделать вид что все хорошо, когда внутри бушует ураган противоречивых чувств и эмоций. Улыбаться тут нечему и не к чему. Здесь впору бы плакать… Но ему даже это не удается – Сокджин, заметивший, как нервно он теребит пальцы, накрывает его ладони своими и не сильно сжимает, пытаясь таким образом поддержать. Он знает, о чем Чимин думает прямо сейчас – несколько лет назад тоже задавался такими вопросами. Наверное, это самая распространенная проблема для многих пар, в которых альфа – «гроза преступного мира», а омега далек от всего этого и прочего, тому подобного. Сокджин не может его не понять – ему все это слишком сильно знакомо. Когда, чуть больше десяти лет назад, они с Намджуном поженились и альфа рассказал ему свой секрет, омега отнесся к нему с пониманием, ведь, как он уже говорил: «Пока его работа не влияет на наши отношения, я спокоен». Она никак его не касалась, ровно, как и пострадавшие от рук его мужа незнакомые люди. Это все не имело к нему никакого отношения и омега спокойно говорил об этом супругу, успокаивал его, уверяя что все в порядке, хотя это было не так. Пусть Сокджин и твердил о том, что все хорошо и работа Намджуна ни на что не влияет – хорошо не было и она, как ни крути, все равно имела влияние. Омега не должен был, но он часто думал. Думал о том где его супруг, что делает и скольких убил. Думал о том, как долго он работает на Ндрангету и о том сколько уже крови невинных высохло на его руках. Но не это самое страшное. Самой страшной мыслью, периодически посещавшей его голову, была эта: «А вдруг когда-то с его ладоней стечет и моя, еще теплая, кровь? Вдруг я буду следующим?». Он пытался отметать эти мысли, но они, словно пчелы, только роились и расширяли свой улей. И ладно бы он думал об этом только в отсутствие мужа, но он часто думал об этом и тогда, когда был рядом с ним и даже под ним. Намджун замечал изменения, но ничего не говорил, а Сокджин упрямо молчал, давая пчелам добро на строительство. С каждым днем насекомых в голове становилось все больше, а улей рос уже не по дням – теперь по часам. Намджун пропадал в командировках от AISE, стал реже звонить, чаще появляться дома не в духе – так на него влияла сокджинова отстраненность. Их близость начинала сходить на нет, а альфа, даже в свои выходные, часто пропадать на работе или с друзьями, оставляя мужа дома вместе с его сыном от первого брака, и все это спустя лишь пять месяцев после свадьбы. Омега, еще недавно светившийся счастьем на собственном торжестве, начинал медленно угасать. Внимания супруга становилось все меньше, а их на тот момент небольшая квартирка больше не была насквозь пропитана его природным запахом – альфы здесь будто бы вовсе никогда не было. О его существовании и о месте в сокджиновом сердце говорил только штамп в паспорте, колечко на пальце, две метки на теле и вещи в шкафу, а все остальное омега считал не больше чем просто иллюзией. А где же истинность? Где чувства? Где та хваленая привязанность друг к другу? Они были на своем месте, и они делали больно, хотя, по идее, никогда не должны были. Спустя два месяца таких отношений, после проведенной вместе течки Сокджин забеременел. Ребенок стал их мостиком к нормальной жизни и примирению, но этому мостику мало было просто быть – его нужно было еще перейти, то есть, хотя бы поговорить. Омега не боялся своего младшего, еще не родившегося сына – он боялся, что из него может вырасти подобный его мужу убийца. Разросшийся до неимоверных размеров улей перешел на новый уровень и даровал Ким Намджуну новое звание. Сокджину было физически больно так его называть, но еще больнее было осознавать, что человек, которому он в вечное пользование вручил свое сердце, действительно кого-то лишает самого ценного – жизни. Омега не понимал, как этот мужчина, умело ласкающий его тело редкими ночами, нашептывающий на ухо разные влюбленные глупости и безумно сильно когда-то поддерживающий, может иметь и вторую свою сторону, настолько жестокую. Не понимал и надумывал, пытаясь что-то там самому себе объяснить. «Не понимаешь – спроси» – говорили всем еще в школе. Действительно, что в этом сложного, просто спросить? Ничего… но все равно это сложно. Сокджин не мог просто прийти к мужу в штаб-квартиру AISE – больше он нигде не смог бы его застать, ведь дома Ким появлялся либо когда омега уже спит, либо не появлялся вообще, – и сказать: «пошли поболтаем, обсудим развод». В шутку, конечно. Пусть он и думал об аморальности поступков своего мужа, но мысли о разводе ни разу не пробегали в его голове. Он не хотел с ним разводиться и терять его тоже не хотел, но уже на скорости летел именно в это ущелье. Намджун пришел к нему сам. Видимо, почувствовал что творится что-то неладное и предчувствие его не обманывало. В тот день Сокджин впервые задумался об аборте. Альфа еще не знал, что скоро станет отцом, а омега хранил эту тайну вторую неделю, не имея возможности ему рассказать. Мысли об аборте настигли внезапно, стоило дворецкому в очередной раз проснуться в постели одному. Он подумал: «А зачем это все?». Зачем себя мучить? Зачем мучить Намджуна? Может ему вовсе не нужен этот ребенок… Мысль дальше развиваться не стала – ей помешали. Альфа пришел домой за чемоданом для командировок и, не сказав ни слова, просто посмотрев на помятого супруга на их постели, прошел в гардероб. Сокджин потер руками лицо, громко вздохнул, пытаясь остановить слезы – это он во всем виноват. Сам надумал, сам повесил ярлык… Сам все испортил. Это он понимал. – Ты меня больше не любишь? – задал в спину вопрос, когда альфа, даже не посмотрев на него, направился к выходу. – А ты? – спросил Намджун. Он сказал это спокойно, посмотрев Сокджину в глаза. Спокойствия в его взгляде не было ни грамма. – Ты меня любишь? – чуть громче, полностью развернувшись и с грохотом поставив на пол чемодан. Омега опустил на постель заполнившиеся влагой глаза. Любит… Он все еще так же сильно его любит, пусть эта любовь последнее время не доставляет ему удовольствия. – Не хочу обвинять, но это не я даже во время секса думаю обо всем, но не о том, о чем нужно, – сделав шаг вперед и приподняв уголок губ в грустной улыбке, продолжил он. – Не я первый перестал тебя замечать, не я перестал разговаривать, – что за глупая детская игра «это ты первый начал», Ким Намджун? Не хочет обвинять… а по факту только это и делает. – Не у меня здесь угасли чувства… – договорил, присев на корточки перед так и сидящим в постели супругом, глотающим горькие слезы. Он видел, как больно Сокджин кусал губы, давя в себе всхлипы, видел, как дергались его плечи, и он, безусловно, чувствовал, как сильно он пах, причем не только своим индивидуальным природным запахом. – Расскажи мне, что тебя гложет все эти месяцы, – продолжил альфа уже своим тем самым, успокаивающим голосом. Он пересел на кровать и, потянув мужа ближе за плечи, прижал к своему плечу его голову. Ближе к шее, ближе к запаху истинного… Сокджин обхватил его обеими руками и зарыдал пуще прежнего, отпуская себя и снимая все выстроенные барьеры. Эмоции взяли верх, чувства снова накрыли, а этот запах, он вновь даровал ощущение защищенности, снова дал почувствовать любовь и заботу, снова напомнил о том, кто они есть. – Расскажи, что ты чувствуешь. Не ко мне, просто в целом. – Ничего, – в ответ взвыл Сокджин. «Я ничего внутри больше не чувствую» – хотел сказать он. «Я чувствую слишком много и не могу с этим справиться» – услышал Намджун. Альфа гладил его по подрагивающей спине, позволял мочить слезами футболку, сжимать руками куртку своей агентской формы и дышать своим запахом, ведь он прекрасно знал одну истину: если человек говорит, что он ничего не чувствует, это значит, что он чувствует гораздо больше, чем можно себе представить**. После достаточно продолжительной истерики, из-за которой, кстати, альфа опоздал на инструктаж перед миссией, он отвел омегу в ванную, сам умыл его холодной водой, уложил обратно в кровать и принес успокаивающий чай, подав его прямо в постель вместе с плиткой любимого шоколада. Сокджин сжимал в кулаках край одеяла, наблюдая за мужем и млея от его, теперь уже такой непривычной заботы. Чай помог прийти в себя, а Намджун, в одежде улегшийся на кровать рядом, заставил почувствовать себя на своем месте. На мгновение омеге показалось что все стало как раньше… Но мысль о том, что все скоро закончится не дала долго наслаждаться покоем. Вдруг муж сейчас скажет что принял решение развестись? Вдруг признается, что все-таки разлюбил? Но к чему тогда эта забота? Прощальный подарок? – Я не вижу глаз, но даже по твоей сгорбленной спине понял, что ты снова загнался, – пробасил где-то над ухом мужской голос. Сокджин покрылся мурашками. И когда только Ким успел за спиной оказаться? – Рассказывай. – Ничего особенного, – заикнувшись проблеял омега и еще ниже склонил голову, смотря в свою чашку с чаем. В отражении он видел свои заплаканные глаза и суровый взгляд любимого мужа, выглядывающего из-за спины. – Ким Сокджин, – угрожающе зарычал альфа, сжав в руках его плечи. Не больно, но ощутимо. – Не расходуй мое терпение. Если бы это было что-то не особенное, мы бы не оказались в такой ситуации, но что мы имеем сейчас? Наши отношения рушатся как карточный домик, на который мы оба дуем изо всех сил. Плотину прорвало… И Сокджин рассказал. Он не мог больше молчать, да и не особо хотелось. Их отношения катились в пропасть и омега, только в тот момент осознав, что дальше их ждет только развод, решил выложить все так, как есть. И свои сомнения, и страхи, и чувства, и даже, черт возьми, то дурацкое звание, которым Намджуна наградил его мозг – он выложил все. Про ребенка молчал, пока было не время. В конце его монолога нагруженный альфа вздохнул, сжал пальцами свою переносицу и вышел на балкон покурить, успокоить мысли. Сокджин остался ждать его в спальне, кусая губы и останавливая тянущиеся к сигаретам в тумбочке руки. Ему хотелось выпить вина, покурить и посидеть в тишине, смотря на Милан из большого окна их гостиной. Хотелось дать себе расслабиться и, хотя бы на несколько часов забыть о проблемах, о муже… Ребенок в животе останавливал, да и этот самый муж, вернувшийся в спальню. Альфа не лег к нему на свою часть постели – он обошел половину комнаты и сел перед ним на колени, взяв в свои руки нежную ладонь, на пальце которой все еще сверкало золотое колечко. Он коснулся его губами, носом провел по запястью, вобрав странно изменившийся запах, но, либо поняв, что случилось, либо просто решив пока не начинать скандал из-за мнимой измены, ничего не сказал. Сокджин изо всех сил старался контролировать свои эмоции – этот жест напомнил ему намджуново предложение руки и сердца, та же поза и те же действия. Намджун выдохнул. И произнес: – Прости меня за этот детский сад, я действительно повел себя как ребенок, решив отвечать той же монетой, а не просто взять тебя за руку, отвести в комнату и поговорить. Это моя ошибка, – смотря в глаза и пытаясь не плакать. Он, Ким Намджун, готов был перед ним зареветь… Вот до чего Сокджин довел его своими действиями. – И прости за то, что тебе пришлось пережить… И за мою деятельность. Наверное, став семейным человеком, мне стоило это бросить, но оно приносит нам стабильный доход, и я… – Не смей извиняться, – утирая свободной рукой слезы, ответил Сокджин. Стыд… ему было стыдно за то, что Намджуну пришлось извиняться. Из-за него, из-за его глупых умозаключений, из-за его ошибки. – Не смей, слышишь? – вырвав руку из его хватки и сползя на пол с постели, продолжил он, обхватив ладонями чужое лицо. – Не ты должен сейчас себя винить. Это я… это моя ошибка, – заломив брови, омега потер большими пальцами его колючие щеки. Не брился… уже дня три как. Раньше, помнится, лицо альфы всегда было гладким чтобы без лишнего дискомфорта его целовать. – И ты уж точно не должен извиняться за свою работу… Она ведь никак на наши отношения не влияет, – только сейчас понимает он. Такая простая истина… Почему она не пришла в его голову раньше? – Да и люди эти… я их не знаю, и они не имеют ко мне отношения. Каждый день тысячи умирают, какая разница от чьей руки… – Сокджин, – спешил его успокоить Намджун. Он подался вперед и, всего на мгновение, накрыл его пухлые губы своими. Это произошло быстро, незаметно и неожиданно, но омега успел ощутить давно забытый вкус. Успел почувствовать это мгновение и захотеть поцеловать его снова. – От моих рук не страдают невинные. Да, я не Бог и не судья чтобы решать кто виновен, а кто нет, но, поверь, я никогда не сделаю больно человеку, не заслужившему эту боль, – рука альфы неожиданно легла на бедро, осторожно огладив. Он приподнял уголки губ, смотря в заплаканные глаза, в которых, даже сквозь пелену слез видел не только свое отражение, но полыхающие внутри Сокджина к нему чувства, ничуть не изменившиеся за этот долгий и сложный период. – И я никогда тебя не трону, ты не будешь страдать. Даже если мне дон прикажет, да даже сам Президент – я тебя не трону. Лучше сам себя убью, принесу любую жертву, но ты будешь цел. – Я знаю, что ты нас не тронешь, – посмеявшись, улыбнулся Сокджин. Он не верил в это все эти месяцы, но в глубине души всегда точно знал правду. – Нас? – переспросил альфа, глупо похлопав глазами. Омега в ответ застенчиво закусил губу и, опустив взгляд вниз, положил руку на свой еще плоский живот. – Нас, – подтвердил, тем самым дав разрешение Намджуну заплакать. Сокджин ни с кем не любил делиться подробностями своей личной жизни, но именно Чимину и именно в этот самый момент ему захотелось рассказать эту историю. Он же ему как младший брат… Которому нужно помочь, пусть он и не просит о помощи. Их с консильери отношения не должны превратиться в то, во что когда-то превратили свои они с Намджуном. Чимин не должен ощутить те же чувства… Он не должен плакать и закрываться в себе. Эти мысли не должны превратить его в того, в кого когда-то превратили Сокджина. Омега уже было открывает рот чтобы начать свой рассказ, как их неожиданно прерывают: – Синьор Ким, – басит подошедший Джеймс, зачем-то спустившийся со второго этажа, на который его поставили охранять семью консильери. Чимин поворачивает к нему голову, тоже удивившись неожиданному появлению, и кивает, давая знак продолжать свою речь. – Амато отказывается ложиться в постель, – тихо говорит альфа, склонившись ближе к омеге. Он не знает корейский, поэтому пытается говорить как можно тише, чтобы посторонние уши не услышали их разговор. – Капризничает и требует Вашего обязательно присутствия. Чимин заламывает брови и хлопает себя по лбу: – Боже… Я совсем забыл о том, что обещал почитать ему сказку. – Это я тебя задержал, – улыбаясь, берет на себя вину Сокджин. Но ведь это правда – из-за него Амато, этот прелестный ребенок, чуть не остался без внимания папы… Благо, синьор Ким воспитал умного мальчика, а значит он не сильно расстроился чиминовой задержке. Тем более, сам Джеймс Смит изъявил желание доставить Чимину ценное сообщение, а значит их с ребенком вечер пока еще не испорчен. – Иди, не думаю, что Амато будет зол на тебя. – Не забудь взять охрану, когда поедешь домой, – поднявшись с места, строго начал Чимин. Джеймс, как полагает джентльмену и, наверное, бодигарду по регламенту, подал ему руку. – После твоей истории мне теперь страшно тебя одного куда-то пускать. – Не нужно беспокоиться, – улыбается в ответ дворецкий. – Я сегодня останусь ночевать здесь, во флигеле. Намджун на задании в Латвии, три дня не выходит на связь, а мои дети уже достаточно взрослые чтобы оставаться на ночь одни. – Джеймс, – нахмурившись на этот монолог, явно прозвучавший неубедительно, обратился к начальнику службы безопасности Ким Чимин. «Ким» – говорит о многом. Например, о его статусе в этом доме. – Выстави у комнаты Сокджина охрану. Только подбери людей, которым действительно можно доверять, я не хочу, чтобы он пострадал. – Это лишнее, – удивившись такому порыву попытался отказаться от щедрого «предложения» омега. Он удивился, да, но внутри гордо выпятил вперед грудь, ведь это – то, как Чимин себя сейчас ведет со своими подчиненными, – результат его труда. Он рад. Просто искренне рад. – Без проблем, – проигнорировав дворецкого, с которым, между прочим, они вместе уже лет десять работают, ответил Джеймс. Ему тоже нравилось то, с какой смелостью и уверенностью Чимин теперь разговаривает и раздает приказы. Больше не просит – он здесь хозяин, а значит, должен приказывать. – Все равно этой ночью никто домой не поедет, так что мне есть из кого выбирать. – Вот и решили, – радостно хлопнув в ладоши, как маленький ребенок, продолжил омега. Пропала куда-то былая серьезность… Где она? Как же быстро Ким Чимин меняет фильтры. – Спасибо всем за работу, – кланяется им двоим он, в типичной корейской манере. Два года жизни в Италии корейца в нем все-таки не убили, да и не нужно. Тогда он потеряет одну из своих изюминок. – И спокойной ночи, а я пойду к сыну. Сыну! Он зовет Амато сыном… Чимину самому в это до сих пор не верится. Детская встречает его неожиданной тишиной и приглушенным светом, какой обычно дает детский ночник в виде небольшого желтого полумесяца. Самого ребенка в комнате нет и это пугает. Омега так и стоит у двери, бегая распахнутыми в страхе глазами по всем углам достаточно большой комнаты. Внутри все стремительно холодеет, улыбка расплавленным воском сползает с лица, а в голову лезут все самые страшные мысли. Куда может исчезнуть ребенок из его собственной комнаты? Когда и как, если Джеймс все это время был рядом, за исключением этих несчастных пяти минут, что альфа потратил чтобы спуститься за ним? Да и он бы никогда в такой обстановке не оставил бы Амато здесь одного, совсем без присмотра. – Амато? – несмело зовет он, громко сглотнув. Слюна комом застревает в горле и никак не хочет проходить дальше. Кровь постепенно начинает стыть в жилах, а страх окутывать огромной волной. Куда он пропал? – Амато! – громче произносит Чимин. Его грудь уже начинает ходить ходуном от того с какой частотой он теперь дышит, но и это ему дается с трудом. Омега бегает испуганным взглядом по детской, пытаясь что-то рассмотреть в темноте, но кроме пустой постели с небрежно откинутым краем одеяла, больше ничего не попадается на глаза. – Так, спокойно, – самому себе говорит. – Вдох, – и делает вдох, приподняв расправленные ладони где-то в районе груди. – Выдох, – выдыхает, закрыв глаза и опустив ладони на уровень живота. – Он где-то здесь, где-то в комнате. Самостоятельно он бы никуда не ушел, – пытается себя успокоить Чимин. Да, действительно, сам бы Амато никуда не ушел, а если бы покинул комнату, то об этом омеге доложил бы охранник у двери. Но с другой стороны… Около часа назад, когда они с Сокджином спускались по лестнице, он же как-то умудрился сбежать из-под присмотра охраны. Что, если у него получилось и в этот раз? Что, если он сейчас где-то внизу, под прицелами десятков пар глаз незнакомых телохранителей? Что, если его схватили, как Сокджина когда-то, и утащили в автомобиль? Что, если с помощью него сейчас угрожают Тэхену? А если его выкрали прямо из постели, и он не сам к капо в руки пошел? Чимин трясет головой, отгоняя дурные мысли. Ничего не случилось. С Амато все хорошо. Все хорошо… Правда же? По крайней мере, его постель не выглядит так, будто его насильно из нее вытянули. А раз не насильно, значит он сам ее покинул. Это уже хорошо. Это уже хоть какой-то плюс. Но что, если… Нет. Без «если». Он сам себя накручивает! К чему эти бессмысленные доводы? – Амато! – уже почти на грани истерики кричит он, забыв о находящихся внизу людях. Они не волнуют сейчас. Сейчас его волнует только то, где его ребенок, который должен был быть здесь. В голову лезет только все самое худшее… А что еще может лезть в голову в такой ситуации? Любой родитель на его месте думал бы только о плохом. – Амато! – продолжает звать чуть тише Чимин, трясущимися руками принимаясь дергать шторы чтобы проверить окно, через которое в принципе никто никого забрать бы не смог – эти окна не открываются на всю ширину, они открываются только для щелевого проветривания, то есть, на десять-пятнадцать миллиметров сверху максимум. Но разве в голове паникующего омеги может возникнуть подобная мысль? Что вообще может быть в его голове кроме страха за сына? – Папа? – вдруг раздается недоуменным детским голосом из-за спины. Чимин, на мгновение замерев, резко разворачивается. – Что ты делаешь? – Амато, – выдыхает он. Сидящая в груди тяжесть резко падает вниз, заставляя его пошатнуться на ослабевших в мгновенье ногах. Чимин, сильно закусив губы чтобы не позволить слезам выйти наружу, делает несколько шагов в середину детской, где и стоит сейчас Амато, вышедший, видимо, из собственной ванной, и тут же падает перед ним на колени, прижимая к себе его маленькое детское тельце. – Боже… Я думал о страшном, – закрыв глаза и не думая о теперь испорченном недавно обновленном макияже трется щекой о его живот. У Амато чуть влажные кончики волос, вода с них мелкими каплями капает на блузу Чимина, оставляя большие мокрые пятна, и его тело, скрытое милой детской пижамкой со слониками, такой похожей на ту, которую омега когда-то в шутку подарил Тэхену в их университетские годы, и чем-то напоминающей пижаму Хисына, все еще теплое и тоже несколько влажное, из чего можно сделать вывод о том, что ребенок просто был в душе и, возможно, из-за шума воды не слышал его криков. А Чимин уже успел себя накрутить… Нужно было просто прислушаться к звукам! Какой же дурак… – Почему ты не отвечал, когда я звал тебя? – спрашивает, заломив брови. Действительно, почему? – Ты испугался? – вопросом на вопрос отвечает Амато, положив крохотные ладони на его плечи. – Не представляешь, как, – шепчет Чимин, подняв голову и смотря в глаза маленькой копии его любимого человека. Его небольшая ладошка осторожно накрывает пухлую детскую щечку и, только огладив ее большим пальцем, он продолжает: – Я думал, с тобой что-то случилось. Видел самые ужасные сценарии в своей голове… Нельзя же так пугать взрослых, малыш… – Но со мной же все хорошо, – надув губки, отвечает ребенок, явно не понимая, что он хочет ему донести. – И это прекрасно, – выдыхает омега. – Не представляю, что со мной было бы, если с тобой что-то случилось. А что было бы с твоим отцом… – А где он? – встрепенулся Амато, вырвавшись из объятий. – Почему он не пришел пожелать мне спокойной ночи? – Он все еще занят, малыш, – неловко улыбается Чимин, поднимаясь на ноги. Зачем только упомянул Тэхена? Глупый. Глупый омега. – Помнишь, что я тебе обещал? – Почитать сказку, которую я выберу сам? – отвечает чуть расстроившийся ребенок. – Верно, – кивает Чимин. – Ты что, расстроился из-за того, что отец не придет? – Обычно вы вместе меня укладываете, – шепчет Амато, повесив голову. – Ну, сегодняшний вечер будет исключением, – улыбается омега, подцепляя указательным пальцем его поникшую голову и заставляя смотреть на себя. – Или ты не хочешь, чтобы я тебе почитал что-нибудь интересное? – Хочу! – загорается интересом Амато. – Очень хочу. Я уже выбрал сказку. – О, правда? – удивленно вскидывает брови Чимин. Амато зря времени не терял… И вряд ли он выбрал тот сборник итальянских сказок, который они с Тэхеном недавно начали ему читать. – И что же ты выбрал? – Сейчас, – отвечает ребенок и быстрым шагом подходит к своему письменному столику чтобы потом подать в руки уже усевшегося на кровати Чимина не толстую, но и не сильно тонкую книгу с синей обложкой, на которой изображен стоящий на луне маленький мальчик. – Вот, – улыбается Амато. – Я долго выбирал. Проведя ладонью по выгравированному названию «Маленький принц», Чимин тяжело вздыхает, но все равно кивает Амато, говоря этим кивком, что согласен читать. Ребенок, снова улыбнувшись отцовской улыбкой, кряхтя залазит в постель. Омега помогает ему укрыться слишком широким одеялом и только потом, поближе подсев под ночник, начинает читать с момента, на котором они остановились далекий месяц назад. Сначала Амато просто спокойно лежит, смотрит в потолок и слушает, крепко сжимая ладонью пальцы свободной руки Чимина, но потом, когда омега дочитывает до своего любимого момента в этой книге: «А как это – приручить? – спросил маленький принц. – Это давно забытое понятие, – объяснил лис. – Оно означает: создать узы. – Узы? – Вот именно, – сказал лис. – Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…» – Амато задает вопрос: – Вы с папой тоже создали узы? – Что? – теряется Чимин. Он никогда не переносил на себя и свои отношения фрагменты из книги… Это так необычно. – Ну, ты, получается, тоже его приручил? – размышляет Амато, смотря на него сонными глазами. – Лис сказал, что они с мальчиком не нужны друг другу, но, если мальчик его приручит, они станут нужны и будут друг другу единственными в целом свете. Вы же с папой когда-то не знали друг друга и были не нужны, а сейчас… – Стой. Я понял, что ты имеешь ввиду, – улыбается Чимин. Приручил… Не самое красивое слово, но все же… Да, должно быть, кто-то из них кого-то и приручил. – Только тут скорее твой папа меня приручил. – Да? – искренне удивляется Амато. – Тогда, получается, папа – принц? Но тогда почему он тебя часто так называет? – А ты думал, твой папа – лис? – смеется Чимин. Тэхен и правда последнее время часто зовет его «мой маленький принц». Неужели перечитывал книгу? – Он много как меня называет, но в нашей паре тот, кого пришлось приручать – я, а значит и лис, скорее всего, тоже я. – А меня не нужно приручать? – с каким-то внезапно появившимся испугом в глазах спрашивает Амато. – Я ведь все еще нужен вам? – Малыш… С чего такие мысли? – удивившись вопросу, говорит омега, заломив брови. – Конечно ты нам нужен, более того, мы любим тебя. Откуда эти глупости в твоей голове? – И ты любишь? – почему-то вдруг погрустнев продолжает ребенок. – Люблю, – подтверждает Чимин. Почему Амато разделил их с Тэхеном сейчас? Почему отдельно уточняет? Что он успел надумать? – Я знаю, что у тебя есть свои дети… – объясняет малыш, сжимая в кулачках край одеяла – Ты будешь любить меня даже когда они сюда приедут? – Амато… – пораженно тянет омега. – Конечно буду. Я одинаково люблю вас троих и даже если Джину и Хисын когда-то переедут сюда, продолжу любить. – А когда у вас с папой появится свой… – он останавливается на мгновение, шмыгает носом и прикусывает губы. Волнуется. – Общий ребенок. Я все еще буду вам нужен? – Малыш… – воздух застревает в легких. – Ты всегда будешь нам нужен, и мы всегда будем любить тебя вне зависимости от обстоятельств. – Правда? Обещаешь? – Поклянусь на мизинчиках. Этот разговор остается неприятным осадком на душе. Что творится у него в голове? Кто вбил в эту детскую голову подобные мысли? Вряд ли бы Амато самостоятельно додумался до чего-то такого, правда же? Слишком сложные умозаключения для ребенка, пусть и такого одаренного. Здесь точно что-то не так, это ведь уже не в первый раз происходит. Сначала, два года назад, Амато не хотел принимать Чимина в качестве спутника своего отца и больно бил словами о его собственных детях, о которых и вовсе не должен был знать. Потом, когда их отношения начали налаживаться, впервые спросил о том, будет ли омега его все так же любить, когда вернет своих сыновей, и вот сейчас. Странная закономерность. Ребенок, если бы его действительно сильно волновал этот вопрос, не сделал бы промежуток длиной в полтора года для того, чтобы снова спросить. Он бы повторял его как можно чаще, и требовал бы доказательств. Значит, вероятно, Амато не сам пришел к выводу о том, что, когда Джину и Хисын приедут сюда, его перестанут любить. Да и общий ребенок… Как такое вообще могло прийти ему в голову? Об общем ребенке в присутствии Амато у них с Тэхеном никогда не заходило речи – они вообще все, что касается их отношений, предпочитают обсуждать наедине лишь друг с другом, – не говоря уже о том, что он и братьев то никогда не просил. Ни родных, ни сводных. Он вообще не должен был знать раньше времени о чиминовых детях! Как узнал? Вряд ли бы Тэхен рассказал ему этот маленький факт, зная, что Чимин хочет до поры до времени его скрыть. И вот эти вот умозаключения про любовь и нужду… Вряд ли Амато сам до такого додумался, а раз не сам, значит ему кто-то помог. Но кто? Неужели Тэхен не заметил как пригрел змею на груди? Стоит ли ее искать? И, самое главное, где? У Чимина начинает складываться ощущение, будто кто-то сначала активно пытался не дать им сблизиться, настраивая ребенка против него, а потом, когда это не вышло и они таки перешли на новую ступень отношений «родитель-ребенок», решил прибегнуть к новому методу и заставить Амато в нем сомневаться. Сомнения – путь к разногласиям, а разногласия – ключ к началу конфликта. Конфликт порождает ссору, а ссора между родителем и ребенком что? Правильно, ведет к разладу в семье. Но кому это нужно? Какая с этого выгода? Если Чимин потеряет все то, что они с Амато успели построить, с Тэхеном его отношения не изменятся. Значит ли это, что цель не их с альфой рассорить, а его с ребенком? Но опять же, какой в этом смысл? Разве что личная выгода. Он может преувеличивать. Он может ошибаться. Но также он может и оказаться прав. Омега вправе думать так, как он хочет, и делать те выводы, которые получается делать. Однако, он не может быть в чем-то стопроцентно уверен. Это – всего лишь подозрения. Всего лишь мысли, доводы. Чимин не может утверждать, что кто-то точно точит на него зуб, так же как не может отрицать тот факт, что Амато, в силу своей одаренности, мог самостоятельно прийти к тем мыслям, что он озвучил. Омега сейчас ни в чем не уверен, но он проверит свою гипотезу. Если кто-то и правда хочет посеять между ним и ребенком семя сомнения, он покажет себя. Где-то в чем-то он все равно проколется и тогда, когда Чимин поймает этого человека, он за руку отведет его в кабинет Тэхена – там разговаривать будут совсем по-другому. Альфа точно придаст этот случай огласке среди штата прислуги и тогда, сто процентов, больше никто не посмеет и слова лишнего Амато сказать. Пусть это несколько жестоко и в какой-то степени даже неправильно, но зато эффективно. Плюс, это обеспечит безопасность Амато и их с Чимином выстроенных отношений. Они заслужили покой. – Ты уже засыпаешь, малыш… – шепотом говорит Чимин, оглаживая ладонью его пухлую щечку. – Давай закончим на сегодня? – Поцелуешь за меня папу на ночь? – сонным слабеньким голосом отвечает Амато, потершись щекой о мягкую небольшую ладошку. – И пожелаешь спокойной ночи? – Конечно, – улыбается омега в ответ. – И поцелую, и спокойной ночи пожелаю. Все как ты скажешь. – Правда? – Правда. – Ты лучший папа на свете, – шепчет, зевая Амато. – Спасибо, что почитал мне. Спокойной ночи? – Спокойной ночи, – кивает, улыбаясь, Чимин и, только поцеловав Амато в лоб и поставив книгу на полку, выходит из комнаты. Пустой коридор встретил его тишиной. Стоящий у лестницы телохранитель бросил на омегу быстрый незаинтересованный взгляд и, получив его кивок, разрешающий занять пост, быстрым шагом пересек коридор, подобно солдатику становясь у двери в спальню ребенка. Чимин, закусив губы, сделал пару шагов до соседней двери, ведущей уже в их с Тэхеном спальню. Там, стоило ей хлопнуть, он прислонился к ней спиной и откинулся затылком на темное дерево. Тяжело. Эти вопросы Амато и весь этот день осели тяжестью на душе. Он хотел бы не думать, но все то, что сегодня произошло, не хотело покидать голову. Дало бы передышку! Хоть пару минут… За один день все навалилось разом… Такого давно не было. У них в принципе давно не было проблем и последнее время все было хорошо. Слишком хорошо и спокойно. Видимо, прав был тот, кто сказал, что хорошее долго не длится. Когда слишком долго все хорошо, это обязательно значит, что скоро что-то случится. В их случае – обязательно что-то плохое. Чимин выдыхает сквозь зубы – он устал. От этого дня, от всей своей жизни. Почему все не может быть просто? Почему обязательно должны возникать все эти проблемы? Чем он это все заслужил? Проблема за проблемой… Сейчас все должно было идти гладко вплоть до поездки в Корею! Они планировали сегодня съездить к морю, туда, где официально началась история их любви. Они хотели провести время вместе и насладиться друг другом после загруженных дней Тэхена. Они собирались в кои то веки расслабиться и почувствовать себя обычными людьми, не связанными по рукам и ногам долгом альфы перед Ндрангетой и чиминовой жаждой мести. Хотели дышать морским воздухом и чувствовать себя свободными, но по итогу остались дома в очередной раз играть роли и представлять в головах страшные сценарии, но при этом мысленно все равно тянуться друг к другу. Омега тихо смеется над всей этой ситуацией, несмотря на то, что хочется плакать. Смеется, несмотря на то, что в груди все сдавливает железным обручем и хочется просто рухнуть на постель бесполезным мешком чтобы пролежать на ней вечность. Это действительно выглядит несколько комично со стороны: когда он не сильно нуждался в покое, тот сам к нему шел, а когда захотелось – бесследно ушел. Должно быть, он просто проклят. Хорошо, что давно уже смирился с этим проклятием. Чимин выдыхает ртом воздух, отталкивается от двери и, будто разом отключив все эмоции, снова надев свою маску сильного человека, делает несколько шагов вглубь спальни. Лучи закатного солнца золотом лежат на смятом около часа назад ими с Тэхеном покрывале, подсвечивают прозрачную вазу с цветами на столике в небольшой читальной зоне, отражаются от чиминовых баночек на трюмо и в принципе, благодаря панорамным окнам, через которые и проникают сюда, создают какую-то особую обстановку. Омеге кажется будто он находится сейчас вовсе не в своей спальне, а в сокровищнице какого-то короля – настолько красиво отливает сейчас золотом все вокруг. Он уверен, не будь на нем сейчас обуви, на босых ногах, вероятно, оставалась бы какая-нибудь золотая пыльца. Это выглядело бы красиво, особенно, если учесть его сегодняшний внешний вид. Как сказал бы Тэхен: «тебе под стать». Альфа часто твердит о том, что Чимин заслуживает всех богатств этого мира и что, будь он каким-нибудь средневековым королем, например, то обязательно даровал бы ему всю свою казну до последней монеты, обвесил бы всего его золотом с драгоценными камнями, но даже вся эта дороговизна и красота этой дороговизны, все равно ни за что бы не сравнилась с самим омегой. Потому что он – совершенство, и Чимин просто не имеет права в этом сомневаться. Жаль правда, что вердикт Благородного Судьи не возымел над омегой никакого эффекта. У Чимина есть своя голова и то, как он думает, и что он думает, для него больше в приоритете. Сложив на груди руки, омега подходит к окну. Внизу, на залитой закатным солнцем каменой кладке, суетится чужая охрана, напряженно совмещая работу со слежкой за абсолютно спокойными подопечными Джеймса. Сам Джеймс стоит на самой широкой части подъездной дорожки, ближе к воротам – это место водители обычно используют для разворота и там же садят пассажиров в автомобиль. Сейчас там представительский мерседес, бентли и брабус пытаются определиться кто первым поедет. За воротами, Чимин точно знает, припаркованы еще шесть автомобилей охраны, по две на каждого капо. Они, кстати, медленным шагом прямо сейчас движутся к Джеймсу, Тэхена среди них омега не замечает. Это заставляет забеспокоиться и чуть приподнять брови. Где Тэхен? Разве он не должен выйти и проводить гостей? Что он там говорил о гостеприимстве? Чимин поджимает губы. Джеймс, он даже с такого расстояния видит, что-то им говорит, они даже смеются в ответ на его слова и только после этого, похлопав его по плечу, тот самый, видимо, самый старший по возрасту капо садится в бентли. Ряды толпящейся на территории виллы охраны постепенно редеют, тяжесть внутри омеги медленно спадает в зависимости от того как много людей покидает территорию их дома. Становится чуть спокойнее. Когда за ворота выезжает последний автомобиль, на его узкие плечи вдруг неожиданно ложатся такие знакомые большие ладони. Чимин крупно вздрагивает, ощутив теплые губы на задней части своей оголившейся шеи – Тэхен поцеловал его прямо в небольшую родинку, которую считает по-особенному милой и всегда дарует много внимания. Ладони тем временем медленно скользят с плеч ниже по шелку, останавливаясь на предплечьях и осторожно поглаживая. Альфа чувствует в воздухе тяжесть, и он как никто другой знает, что именно может помочь его омеге немного расслабиться. – Сильно перепугался сегодня? – имея ввиду замешку при входе в кабинет, спрашивает альфа и, переместив одну руку на чиминов живот, прижимает его к себе ближе. – Смесь сильных запахов и их выпущенные феромоны сыграли свою роль, – отвечает Чимин, выдохнув и прикрыв глаза. Тэхен продолжает рисовать губами на задней стороне его шеи и омега кожей чувствует, что он сейчас улыбается – это и его заставляет чуть приподнять уголки губ. – Почему ты не вышел их проводить? Как же манеры? – В этом не было нужды, – поглаживает сквозь шелковую блузу его живот Тэхен. – Мы все равно не пришли к консенсусу в решении вопроса. – Надеюсь, та моя самовольность не доставит тебе проблем, – выдыхает омега, почувствовав слабый укус в основание шеи, там, где находится запаховая железа. – И надеюсь, что не из-за меня у вас что-то не вышло. – Золотце, – тяжело вздыхает Тэхен и отстраняется от теплой вкусно пахнущей кожи. – Как то, что делаешь ты, может доставить мне какие-либо проблемы? –улыбается он, осторожно разворачивая супруга к себе лицом. – О чем вообще речь? – продолжает, опустив ладонь на его пухловатую щеку. – Мне понравилось, как это прозвучало: «я в своем доме» и «осмелюсь требовать». Очень сильно. Так нравится, что ты наконец начал считать и себя полноправным хозяином этого дома. – Ты давно не называл меня «золотцем», – будто бы пропустив все остальные слова мимо ушей, произносит Чимин, подняв на мужа блестящие в свете заходящего солнца глаза. О, эти глаза цвета самой сладкой в мире карамели, что могут конкурировать с солнцем по красоте… Тэхен уже утонул в них однажды, больше пятнадцати лет назад, увяз в карамели и все никак не мог покинуть свою липкую ловушку, а сейчас делает абсолютно все то же самое. Смотрит и не может от него оторваться. Кажется, даже спустя еще лет двадцать, а то и все сорок не сможет. – Это… мое самое любимое обращение. – Значит, – переместив ладонь с щеки на затылок, отвечает Тэхен. – Я буду так называть тебя чаще, мое маленькое сокровище. Поцелуй получается несколько смазанный, почти детский. Альфа лишь чмокает его в губы, все еще покрытые тонким слоем бальзама, так и не переставая улыбаться, и отстраняется. Чимин пропускает короткий смешок прежде чем взять инициативу в свои руки и самостоятельно притянуть альфу за ворот расстегнутой на три верхних пуговицы рубашки ближе к себе. Ранее лежавшая на предплечье рука сползает на поясницу, а та, что была в волосах, осторожно ложится на несколько минут назад зацелованную шею. – Прости за этот вечер, – почти шепотом произносит Тэхен, отстранившись и прижав омегу к своей груди. Чимин в ответ комкает рубашку на его плечах в кулаках. – Мы должны были провести время вдвоем, но… – Не извиняйся, – в такой же тональности отвечает омега. Они мерно покачиваются из стороны в сторону, словно маятники, обнимают друг друга и чувствуют себя сейчас так спокойно, как никогда. Покой… Такое хорошее место. – Мы же все равно провели вечер вместе, правда? Какая разница как, если ты все равно все время был рядом. – Не все время, – поправляет супруга Тэхен. – Все, – настаивает Чимин. В этот момент ему почему-то кажется, что им сейчас не хватает какой-нибудь спокойной тихой музыки на фоне. Качаться вот так, как маятники, под спокойную музыку в лучах заходящего солнца было бы достаточно романтично. – Ты же весь вечер находился от меня буквально в нескольких метрах, а значит, был рядом. Когда ты просто есть рядом, я чувствую себя защищенным. – Защищенным? – выгибает бровь альфа. – Здесь сегодня был весь штат охраны, а это чуть больше пятидесяти человек… – Да, но это другое, – смеется омега, отрывая голову от его груди и снова смотря прямо в глаза. – Даже если бы я сидел в башне, а меня защищала целая армия, я бы все равно не чувствовал себя в безопасности, если бы тебя рядом не было. Он произносит это, глядя ему прямо в глаза. Глаза, в которых нет и намека на сомнение в только что озвученных словах, глаза, которые сейчас смотрят так нежно, так любяще и так завороженно. Тэхен не стесняется – о каком стеснении спустя столько времени вообще может идти речь? – рассматривает вблизи его лицо, миллиарды раз уже рассмотренное ранее. Он знает на нем каждую неровность, каждый маленький шрамик, каждую еле заметную веснушку и даже, кажется, каждую пору. Тэхен знает точное расположение на его лице глаз, бровей, небольшого аккуратного носа, пухлых розовых губ, вкусом которых он упивается вечерами… Альфа знает его всего наизусть, но сейчас любуется так, будто впервые. Для него каждый раз как первый, пусть он и изучил своего омегу настолько, что даже те почти незаметные веснушки безошибочно найдет даже с закрытыми плотно глазами. Но он не может не любоваться. Возраст Чимина ничуть не испортил, он, скорее, наоборот, только больше раскрыл его красоту. Его омега цветет и пахнет сейчас, Италия идет ему на пользу. Тут нет проблем прошлого, нет его папы, вечно недовольного лучшим омегой этого мира, нет его отца, ищущего выгоду буквально во всем, нет бывшего мужа, причинившего так много боли… Здесь тихо и спокойно. Здесь светит солнце, а руки любимого человека дарят этот самый покой. Здесь новая жизнь, лишенная проблем прошлого. Здесь любимая страна и любимый город, здесь воздух пропитан спокойствием и теплом. Здесь Чимину комфортно и, самое главное, здесь есть Тэхен – человек, которому он вверил в вечное пользование свои тело, сердце и душу. Человек, за которым и ради которого он готов пойти даже на край света. Человек, которого он без раздумий прикроет собой и, если потребуется, по собственной воле бросится под пули чтобы его защитить. Тэхен готов сделать для него то же самое. Один никогда не позволит другому умереть – они перед самими собой поклялись умереть в один день, предварительно прожив вместе вечность, и нарушать эту клятву вовсе не собираются. Да, они оба безумны и их чувства тоже безумны, но разве не в этом безумии сила? Разве не в безумстве она проявляется? Тэхен притягивает его к себе ближе. Нежно притягивает, без резких движений. Большая ладонь оглаживает порозовевшую от столь пристального внимания щеку, скользит к подбородку, чуть выше приподнимая лицо, а после и вовсе исчезает, но уже буквально через мгновение Чимин чувствует на своих губах губы любимого мужа. Тэхен целует его осторожно, будто боясь поломать все то, что собственноручно собирал из осколков переломанного внутри человека. Целует, пытаясь передать ему этим поцелуем весь бушующий внутри ураган чувств, не угасающий даже спустя столько времени. Сколько времени он уже его любит? Чуть больше пятнадцати лет? Какой внушительный срок… Ученые доказали, что любовь живет в сердцах всего три года. Насколько сильно превышен лимит? Имеет ли он хоть какое-то здесь значение… У любви Тэхена к Чимину нет и никогда не было срока годности – это не просто чувства, это давно уже нечто большее. Это что-то высокое, что-то неземное, что-то волшебное. Что-то, от недостатка чего ему периодически становится плохо, а большие дозы начинают приводить к серьезной зависимости. Их союз можно сравнить с каким-то лекарством – та же побочка. Чувства растут, желания расширяются и зависимость друг от друга с каждым днем становится все больше и больше. Находясь днем в разлуке, они оба невыносимо скучают, думают друг о друге каждую свободную минуту своего времени и изнывают от желания прикоснуться. Им это нужно. Им просто необходимо постоянно касаться кожи друг друга чтобы понимать, что все происходящее вокруг действительно происходит в реальности. Им нужно чувствовать друг друга, потому что только так они понимают, что все это – не сон. Это реальность, в которой судьба, видимо, наконец-то решила их пожалеть. Поэтому Тэхен не упускает возможности и касается его везде, где только может, и передает поцелуями все свои чувства, пока у них еще есть время, отведенное судьбой на покой, и пока их в очередной раз друг от друга не оторвали. Чимин не понимает как оказывается лежащим спиной на постели с запрокинутой на мягкие подушки головой, подставляющим шею под губы Тэхена. Не понимает, как его блуза оказывается выдернутой из брюк и расстегнутой на практически все пуговицы. Не понимает, но наслаждается ласками, даруемыми любимым мужем. Наслаждается его руками, свободно разгуливающими по сантиметр за сантиметром этими же руками оголяющемуся телу. Наслаждается его губами, рисующими на нежной коже неповторимые узоры – отпечатки каждой их близости. Наслаждается его запахом, становящимся все гуще и гуще и постепенно все больше заполняющим комнату. Чимин чувствует себя им одержимым, когда, почувствовав, что чего-то в этот момент не хватает, запускает руку в тэхеновы волосы и, приподняв его голову, сам целует. Кольца путаются в растрепанных волосах, пока Тэхен, не отрываясь от поцелуя, а лишь только больше увеличивая напор, наваливается на него, скрывая своим телом, кажется, от всего мира. Чимин же такой маленький, такой хрупкий и добрый – этот жестокий мир его не заслуживает, поэтому альфа будет его защищать. Станет скалой, его личной крепостью и никого близко к нему не подпустит. Нужно будет – ценой своей жизни его спасет, не побоится отдать самое ценное. Омега первым прерывает их поцелуй, когда воздух заканчивается, и откидывается головой на подушки. Созданный одними из лучших итальянских дизайнеров потолок пляшет перед глазами, но он не обращает на это внимания – только начинает заметно тяжелее дышать, все еще пытаясь отойти от долгого поцелуя, когда Тэхен сначала целует его подбородок, а после начинает вести своим носом по коже вниз длинную дорожку, явно пытаясь насладиться его чистым жасмином с щепоткой амириса. Тяжелое дыхание их обоих слишком хорошо слышно в тишине спальни, но еще громче в этой разбавленной тишине слышится первый чиминов стон, когда альфа, спустившись к краю до сих пор застегнутых брюк, чуть их припустив, прикусывает выпирающую тазовую косточку, следом сразу же переходя на надлобковую область живота. Чимин тянет к нему свои руки, желая притянуть ближе, обнять, прижать к себе и почувствовать чужое тепло, но Тэхен, взяв его ладони в свои, только нежно целует костяшки, а потом – совсем отстраняется. Омега смотрит на него с хорошо читающимся во взгляде непониманием, напрягается даже, пытаясь развеять туман в голове и понять, что сделал не так, но не успевает, потому что Тэхен, поддерживая с ним зрительный контакт, принимается раздеваться. Чимин сглатывает скопившуюся во рту слюну, пока муж постепенно оголяет свой торс, являя на обозрение хорошо проработанные в зале мышцы своего живота. Он не выдерживает – это какая-то пытка, просто смотреть, – и, подогнув под себя ноги, усаживается на кровать. Они теперь сидят на мягком матрасе друг перед другом и оба на коленях. Чимин, не боясь, что, кстати, ему не очень-то свойственно, опускает ладошку на широкое плечо и, собирая ткань в складки, медленно спускает ее вниз, тем временем приближаясь к мужу все ближе и ближе. Тэхен чувствует его дыхание на своих ключицах, чувствует, как хлопковая ткань постепенно соскальзывает с его тела и, когда рубашка уже остается где-то позади него на постели, не дав омеге опомниться, обхватывает его рукой сзади за шею и резко впивается в желанные ярко розовые сейчас пухлые губы, явно созданные для того чтобы их целовать. Чимин обнимает его за голые плечи, чуть царапая их ногтями, и осторожно спускает руки на грудь, чтобы потом потянуться к ремню. Пряжка громко звенит в тишине, нарушаемой лишь тяжелыми вздохами и звуками поцелуев, рука Тэхена отпускает шею и, убрав ладони омеги от своих брюк, расстегивает последние пуговицы его блузы. Шелк бесшумно соскальзывает с узких плеч, две ночи назад исписанных губами любимого мужа, Чимин опускает голову вниз, кусая распухшие губы и все еще стесняясь вот так оставаться перед супругом почти совсем обнаженным. Два года – достаточно внушительный срок, но, видимо, не тогда, когда дело касается постельных утех. Омега не любит свое тело, он вечно им не доволен, считает что набрал слишком сильно, хотя его вес только-только получил статус «нормальный». Чимин считает себя некрасивым, слишком старым для Тэхена, хотя они одного возраста, а сам альфа зовет его идеальным. Он считает его искусством во плоти, самым лучшим, самым достойным и самым любимым. Поэтому он крайне осторожно кладет ладонь на его покрасневшую щеку, оглаживает ее большим пальцем, заставляя омегу расслабиться и накрыть большую ладонь своей, маленькой и такой нежной. Альфа приподнимает его голову за подбородок, любуется трепещущими ресницами прикрытых в наслаждении глаз, его маленьким аккуратненьким носом, даже сквозь слой тонального средства виднеющимися небольшими веснушками и, конечно же, распухшими из-за поцелуев розовыми большими губами. Он – его самое дорогое сокровище, – с ног до головы идеален, будто бы вылеплен самым лучшим скульптором всего этого бренного мира. Он как самый красивый алмаз среди тысяч обычных, как самая яркая звездочка на заполненным космическим блеском ночном темном небе. Он – неземной, необычный, самый любимый. Он тот, кому Тэхен каждый день и не по разу признается в любви, тот, кто заставляет его буквально парить над землей от одного нежного взгляда, тот, ради кого альфа готов перевернуть целый мир. Да что там мир… Чимин тот, ради кого он готов все звезды по одной с неба на Землю спустить, чтобы получить в награду одну лишь улыбку. Тэхен любит, когда он улыбается. Его улыбка – нечто особенное, а звонкий смех напоминает перезвон колокольчиков на ветру и заставляет чувствовать себя значительно лучше. Его нежные улыбки греют Тэхена в холодные дни, а этот смех помогает дышать, когда совсем тяжело. Рядом с ним альфа не просто живет, а ощущает себя на сто процентов живым, и никакие призраки прошлого совсем не омрачают ему эту жизнь. Он все еще хранит где-то в своем кабинете то самое письмо, оставленное когда-то, после их первой ночи, Чимином на тумбочке, и причинившее ему ни с чем несравнимую огромную боль и страдания. Письмо, из-за которого он почти потерял себя, бился долгое время в агонии, винил себя и только себя одного в том, что между ними произошло и в том, что его потерял, собственноручно отпустив в свободное плаванье. Письмо, из-за которого его жизнь превратилась в один сплошной бесконечный кошмар наяву, из-за которого он терялся в своих собственных, постоянно посещающих голову суицидальных мыслях, день за днем все больше и больше чувствуя неприятно стягивающее кожу дурацкое одиночество и полное разочарование в себе самом и в этой дурацкой жизни, в которой им, как ему когда-то казалось, просто не суждено было быть вместе. Стейс Крамер писала в одной своей книге: «Наверное, только в разлуке с кем-то мы понимаем, насколько дорог нам этот человек». В разлуке с Чимином Тэхен за несколько лет ощутил весь спектр чувств, которые только может ощущать человек, отпустивший свою любовь в руки другого мужчины. Для него тогда это было уже не в новинку, но ударило куда сильнее, чем тогда, когда альфа практически своими собственными руками отправил его под венец. Все оба раза он думал, что сделал правильный выбор, подарив Чимину лучший подарок – простую свободу. Свободу выбора мужчины, с которым он хочет провести жизнь. Он дал ему возможность не идти на поводу истинности и стать счастливым именно с тем человеком, которого выбрало его сердце, а не тянущаяся к подобранному судьбой человеку душа. Он поступил благородно и не жалел об этом поступке, а потом плакал ночами, заглушал алкоголем боль в своем сердце и громко кричал о том, как хотел умереть. И это была не потребность в жалости или внимании, как можно бы было подумать – это был крик о помощи. Тэхен на самом деле не хотел умирать. Единственное, чего ему и правда хотелось – стать просто счастливым, разве не в этом заключается смысл существования? То письмо и тот поступок Чимина принесли ему много страданий и боли, но даже они не заставили его омегу разлюбить или возненавидеть – Тэхен слишком сильно его любит и, кажется, ни один поступок, даже такой, никогда не заставит его отказаться от своих чувств. Как бы больно не было когда-то давно – он все еще до потери пульса его любит, пусть эта любовь когда-то и оказалась для него мукой. Прошлое должно оставаться в прошлом – они были молоды, импульсивны и, возможно, несколько даже глупы. Это – простая ошибка, им обоим принесшая немало страданий, но она того стоила, раз сейчас они могут вот так вот спокойно сидеть в своей спальне на огромной постели почти обнаженными и целоваться, собираясь приступить к чему-то большему, чему-то, что в очередной раз позволит их телам стать практически одним целым, а душам снова скрепиться, подтверждая их истинность. Тэхен целует его со всей своей нежностью, передавая этим поцелуем все то, о чем говорит ему сердце, а говорит оно ему о чувствах. О чувствах, которые сильнее всех существующих в этом мире законов. Чувствах, которые способны противостоять пространству и времени. Чувствах, о которых можно не говорить, но обязательно нужно показывать. Альфа шепчет ему своим низким шепотом на ухо: «Ты красивый. Ты идеальный. Самый идеальный для меня и тебе вовсе не нужно задумываться о том, чтобы понравиться мне. Я люблю тебя любым, мой золотой мальчик». Чимин выгибает спину до хруста, когда губы Тэхена сначала покусывают мочку его уха с длинной серьгой, а после снова сползают на шею, к тому самому месту где находится та железа, источающая его уникальный природный запах. Его руки оглаживают острые лопатки, проводят вдоль изогнувшегося позвоночника и в итоге ложатся на таз. Альфа валит его на постель, принимаясь расцеловывать выпирающие ключицы, особое внимание уделяя поставленному почти два года назад следу своих зубов с расплывшимся вокруг него красивым узором из маленьких, бледных, просвечивающих сквозь кожу венок. Он уже заклеймен им на каждом миллиметре своего тела, но именно эта метка имеет высшую силу – именно она является доказательством, своеобразным подтверждением принадлежности омеги одному определенному альфе. Наверное, именно поэтому, когда Тэхен касается ее своим языком, Чимин громко стонет и снова гнет спину, чувствуя распространяющиеся разряды тока по телу. Муж знает, как на него это действует и умело пользуется этим знанием – омега не может за это его осуждать. Чимин млеет в его руках, горит огнем от даруемых ласк и чувствует себя сейчас самым любимым. То, как Тэхен на него смотрит, то, как он его трогает – только подтверждает царящие между ними чувства. Они любят друг друга. Они готовы подарить друг другу весь мир и сегодня, этой ночью, они в очередной раз это друг другу докажут. Они долго будут мять под собой простыни, заполнять комнату своим общим запахом, и любить, любить, любить… У них впереди ночь, которая будет казаться им вечностью, и в которой было бы не плохо остаться, наверное, навсегда. У них впереди целая жизнь, посвященная семье и друг другу, но а пока у них только общая потребность, общее желание снова стать ближе физически, а духовно они уже почти срослись воедино. Они – две части одного целого, которые сегодня снова соединятся и подарят друг другу новую, наполненную чувствами совместную ночь. Омега снова будет извиваться на простынях, прося большего, а альфа, в перерывах между поцелуями, перед каждым толчком шептать ему в губы, кажется, уже высеченное на сердце: «люблю». Когда сказочная, наполненная эмоциями ночь подойдет к концу, Тэхен привычно отведет его в душ, настроит воду, поможет им обоим помыться, а после, усадив укутанного в полотенца омегу на кресло в читальном уголке, самостоятельно уберет беспорядок, застелет чистые простыни, взобьет им подушки и на руках унесет своего заснувшего мужа в постель. Он накроет его прохладным одеялом, а после и сам ляжет рядом, крепко прижимая к себе его хрупкое тело так, словно Чимин – вся его жизнь и сейчас его у него отнимают. Альфа закроет глаза и начнет засыпать, обнимая его столько же крепко, и чувствуя, что вся его жизнь заключена лишь в нем одном. И это чувство не будет ошибочным, потому что это действительно так. Чимин – вся его жизнь, и, если он вдруг перестанет дышать – Тэхен собственноручно перекроет самому себе кислород в ту же секунду, потому что им раздельно нельзя. Они могут быть только вместе.