Вместе мы родим только любовь

«Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту «Инчхон», Южная Корея. Температура воздуха за бортом: семнадцать градусов Цельсия, время: шесть часов утра. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся еще раз увидеть вас на борту нашего самолета. Сейчас вам будет подан трап. Пожалуйста оставайтесь на своих местах до полной остановки», – слышит Чимин, как только шасси самолета касаются земли. В салоне личного самолета Тэхена стоит тишина. Омега сидит в одиночестве в кресле перед развернутым столом, на котором, помимо его ноутбука, симпатичным стюардом выставлена небольшая тарелка с фруктами и бокал вина, которое он все еще не допил. Он провел в самолете одиннадцать часов! Пить вино – меньшее из того, что ему сейчас хочется. Помимо Чимина, его личного бодигарда, уже два года как ходящего следом тенью, и экипажа воздушного судна, на борту находятся еще трое телохранителей-альф европейской наружности – остальные пять полетели обычным рейсом вместе с итальянскими туристами и пересадками, и уже пару часов как дожидались их в Инчхоне, чтобы после прибытия всей процессией двинуться в родной омеге Сеул. Пусть он больше уже и не родной, но это так, сущие мелочи. Пока самолет двигался по взлетно-посадочной полосе, омега, уже выключив ноутбук и убрав его в свою сумку, медленно смаковал остатки своего белого игристого вина сорта Ламбруско и мало заинтересованно поглядывал в иллюминатор. Там, прямо за стеклом, виднелось крыло, заасфальтированная земля, другие самолеты, стоящие возле них погрузчики, люди-муравьи и восход. Красивое голубое небо, сплошь покрытое облаками разных цветов и пробирающимся через них ярким желтым солнцем. Его лучи попадали даже в салон. Они ложились на чиминово ровное лицо, подсвечивая желтым его нежную кожу, буквально заставляя ее светиться, а редкие блесточки на кардигане – сверкать. Если бы сейчас напротив него сидел Тэхен – он непременно бы восхитился. Он тяжело бы вздохнул, затем растянул бы губы в нежной улыбке, наклонил бы голову чуть-чуть вбок и, разглядывая супруга горящими к нему чувствами глазами, произнес таким любящим тоном, каким только он один может: – Мой золотой мальчик, – на что омега обязательно бы опустил вниз голову и смущенно заулыбался, закусывая губы и начав неловко поглаживать свое острое плечико. Тэхен бы нежно-нежно на это все рассмеялся и продолжил бы как-нибудь так: – Мой самый-самый любимый, – он протянул бы к нему руку и обязательно переплел бы их пальцы, скрепляя их в крепкий замок. Он бы продолжил смущаться, а альфа его дальше смущать. Иногда Чимину казалось, что это смысл жизни его мужа, то, что это заложено в него природой и постоянно заставлять омегу смущаться для Тэхена является чем-то жизненно-необходимым. Как он без этого жить будет две недели? А как сам Чимин будет жить без него? Прошло только двенадцать часов после того, как они расстались в миланском аэропорту, а он уже скучает! Время – наш друг и наш враг, и Чимин его, черт возьми, ненавидит. Они с Тэхеном так мало провели вместе… Всего два года, а осталось впереди сколько? Вообще, они планируют вечность, но головами все равно понимают, что вечность быть вместе у них не получится. Когда-то жизнь кончится, время пройдет, и что тогда? Где гарантии, что на той стороне они встретятся? Где гарантии, что, переродившись, в следующей жизни они снова окажутся истинными и им судьбой будет предписано встретиться? Время так отвратительно, ведь оно забирает любимых, но оно, сколько отвратительно, столько же прекрасно, ведь какую-то его часть мы проводим с ними рядом. Им с Тэхеном по тридцать семь… Сколько еще им осталось? Сколько останется, когда они лоб ко лбу сойдутся с Чонгуком? А ведь у них трое детей, что с ними будет? Чонгук же непредсказуем, как он на всю провернутую Кимами операцию отреагирует? Что он сделает? А если пойдет на убийство? У Чона же явно проблемы с психикой, кто его знает. Иногда Чимину хочется обрести дар бессмертия… Но это страшно, иметь бесконечную жизнь. То, что лишено конца – не имеет смысла. Тогда зачем оно, особенно, если человек, живущий в твоем сердце, этим даром не обладает? Лучше быть смертным, ценить жизнь и любить, пока можешь, чем быть бессмертным, потерять ценности и самостоятельно обречь себя на вечность в муках из-за умершей любви. А если бы они оба были бессмертными? Тоже страшно. Вдруг у них не сложится, вдруг они разойдутся, и что тогда? Страдать оставшуюся вечность? Лучше наслаждаться жизнью с ним, пока оба живы, и спокойно любить столько, сколько отведено. Ну, и еще надеяться все-таки на какую-никакую вечность на той стороне. Все просто. Свежий утренний воздух с размаха ударяет в лицо, стоит только Чимину выйти на трап. Он делает вдох, вдыхает запах родной страны и, сам того не замечая, чуть улыбается, сощуривая глаза. Пусть Корея больше не его дом, не его безопасное место, нахождение здесь все равно будоражит что-то внутри. Он жил здесь больше тридцати лет… И не был около трех. Тревога присутствует, но она не пугает. Уже скоро Чимин увидит до боли знакомые улицы, вольется в тот самый сеульский ритм жизни, от которого когда-то сбежал, ну и, конечно, встретится с тем, кто разрушил всю его жизнь. И с детьми. С ними он тоже обязательно встретится и заберет к себе. Он зубами выгрызет себе это право. Рядом стоящий Бернардо заметно нервничает из-за этой короткой заминки, но омега не обращает на него никакого внимания, даже тогда, когда альфа вежливо на итальянском просит его поторопиться. Чимин выпускает из легких воздух, выдыхая, когда волнение бодигарда начинает ощущаться кожей, и медленно спускается по ступенькам. Личный телохранитель идет с ним плечом к плечу, сжимая в руке сумку с ноутбуком омеги, а прямо за ними движутся остальные три. Чимина несколько смущает отсутствие автомобиля на взлетно-посадочной, обычно, когда они с Тэхеном куда-то прилетали, их уже ждали как минимум две машины и куча охраны, а здесь сегодня его ждут только телохранители итальянской наружности. Они окружают его почти что кругом и только после Бернардо позволяет всем двигаться в сторону здания аэропорта. Отсутствие автомобиля альфа коротко объясняет тем, что им сначала нужно поставить штампы о прилете в паспорта и пройти таможню, все-таки, это был не внутренний рейс, а международный. Чимину же после этого объяснения очень хочется прошибить себе лоб ладонью. Как он мог не додуматься? Они же не имеют никакого права что-либо делать в чужой стране, не отметившись как прилетевшие. Итальянцы, по крайней мере, точно не могут, а он сам – большой вопрос. Пройдя в зону ожидания для вип-пассажиров, Бернардо просит у омеги его корейский и итальянский паспорта на имя «Ким Чимин». Чимин выгибает недоуменно бровь. Что это значит? Зачем бодигарду его паспорта? Не увидев лицо хозяина, штампы туда никто не поставит. Он не понимает, что происходит, но отдает оба паспорта, потому что Тэхен перед отлетом настойчиво просил до встречи с Джунки во всем беспрекословно слушаться именно Бернардо, если он, конечно, не превышает свои полномочия. Потом, кстати, просил точно также относиться к Джунки уже до его собственного прилета. Чимин в тот момент чувствовал себя ребенком, которого родитель просто доверил взрослым, но чужим людям, и попросил вести себя хорошо. Он не промолчал – сказал об этом мужу, продолжая гладить его сбитые костяшки. Уйдя куда-то с его паспортами, бодигард отсутствует минут десять, в течение которых Чимину успевают предложить кофе, от которого он вежливо отказывается, в душе тихо радуясь наконец услышать родную речь не только от мужа, и что-то перекусить. Он уже кушал в полете, а после пил вино с сырами и фруктами, так что класть что-то в рот, тем более в шесть утра, ему совсем не хотелось. Хотелось только прилечь, подкатиться под теплый бок мужа, спрятаться в его руках и заснуть часов так на десять. Сказка. Возвращается Бернардо так же тихо, как ушел, но не с пустыми руками. Альфа отдает ему паспорта и пакет с какой-то одеждой. Омега снова приподнимает бровь, а после пролистывает паспорта, желая узнать, что с ними сделали. Вот только вернули ему немного не то, что забрали. Из Италии он вылетал как «Ким Чимин», а паспорта на второе имя Тэхен попросил у него еще до того, как они поехали в аэропорт. Сейчас Чимин держал в руках паспорт гражданина Италии и загранник, оба на имя «Каллисто Гвидиче», которые муж у него забирал. А куда делись паспорта, подтверждающие гражданство двух стран и корейский загранник на «Ким Чимина», и что это за одежда? Он не стесняется задать бодигарду вопрос. – Синьор Ким распорядился, чтобы в страну под именем «Каллисто Гвидиче» заехал другой человек, а после поменял паспорта. Он будет прибывать здесь под Вашим настоящим именем, – объясняет тот. – А Вы под именем «Каллисто». – А мне он не собирался об этом сразу сказать? – возмущается омега, пораженно вздохнув. Почему это он не может в родную страну заехать под родным именем? Беспредел! – Что за одежда? К чему весь этот цирк? – Вам нужно переодеться, а Вашу одежду передать тому, у кого сейчас находятся три Ваших паспорта, – терпеливо продолжает Бернардо, крутя в руках собственный документ. – Это все меры безопасности, вещи новые, можете не переживать. Еще Вам нужно будет на территории аэропорта разговаривать только на итальянском, создавая видимость, что Вы турист. – Я в шоке, – пропускает смешок омега, качая головой. – Мой муж обнаглел, так ему и передай. – Как раз на такой случай он просил напомнить Вам о том, что Вы сами согласились играть по его правилам. Чимин снова усмехается и кусает губу – все продумал. До мелочей все продумал, молодец. Что ж, деваться не куда, омега сам сказал, что Тэхен может делать все, что угодно, касаемо его безопасности, если так ему будет спокойнее. Он, в сопровождении Бернардо, уходит в уборную и там, оставив всю охрану за дверью, снимает с себя свои голубые широкие джинсы и белую хлопковую рубашку. Он аккуратно все складывает, укладывая на раковину, всего на мгновение поднимает глаза в зеркало и застывает. Блондинистая челка достает ему уже до скул, а волосы сзади чуть длиннее линии плеч. Они, выкрашенные в не родной, так нелюбимый Чонгуком, но такой восхваляемый Тэхеном цвет, красиво оттеняют его загорелую под итальянским солнцем кожу, больше не выглядящую болезненной. На губы так и просится улыбка, а глаза сияют желанием жить. Он не узнает себя в зеркале, но он сам себе нравится. Наверное, впервые в жизни. Он не помнит, как покинул Корею, но покинул он ее не в состоянии двигаться, с ужасно худым и израненным телом, а еще с желанием наконец оказаться на той стороне своей жизни, а точнее, ее закончить. Какая же колоссальная разница с тем, каким он сюда вернулся. Сейчас у него все относительно хорошо. У него любящий и верный муж, они вдвоем воспитывают прекрасного ребенка, живут в достатке, планируют дальнейшее будущее, а здесь он только для того, чтобы наконец навсегда разобраться со своим прошлым, забрать сыновей и улететь, никогда больше не возвращаясь. Он готов. Он готов сделать все так, как они с Тэхеном спланировали, и поставить в этой истории жирную точку. Ему нужны его дети и все. Плевать на деньги, на акции, на недвижимость и доли в компаниях – его интересуют только Джину и Хисын. Чимин не хотел с бывшим мужем войны, он бы на все это даже не пошел, он бы даже простил ему все те годы брака, если бы Чон просто отдал ему детей, но он этого не сделал. Он не захотел по-хорошему, значит будет по-плохому. Чиминов муж по-другому и не умеет – он всегда предлагает своим «жертвам» только два варианта: поступить по-хорошему или по-плохому, а с Чимином они друг друга стоят, пусть омега в жестокости и в понятии «сделать по-плохому» с ним никогда не сравнится. Чонгук несколько лет назад сделал свой выбор в пользу второго варианта, пусть теперь расхлебывает. Одно из правил клана Барбаро гласит: «Если на что-то идешь, иди до конца, поставь на кон все и добейся, или не иди вообще». Тэхен этого правила придерживается, все члены клана его придерживаются, так что Чонгуку стоит бояться. Он еще не знает с кем связался. Ровно, как и не знает о том, что пригрел на груди змею – наследника своеобразного «трона» одной из мафиозных семей, которая в будущем, при новом доне Барбаро, станет их частью. Чонгук слишком самоуверен и эта самоуверенность его погубит. Правда, никто в конце не заплачет. Чимин взмахивает головой, заставляя челку плавно взлететь и выгоняя из головы все лишние мысли. Бернардо не обманул – вещи в пакете действительно новые, даже с этикетками. Он надевает тонкие черные брюки и футболку, сверху несколько большеватую джинсовую куртку и кепку. Волосы омега заправляет под черную плотную ткань, стараясь скрыть как можно больше, и опускает козырек на глаза – конспирация. Только какой в этом всем смысл, если у него девять телохранителей вокруг и один личный, который всегда идет плечом к плечу – не понятно. А еще они все коренные накачанные итальянцы, а он маленький хрупкий корейский омега, не много ли внимания такая процессия привлечет? Омега возвращается из уборной как раз в тот момент, когда Бернардо уже намеревается отправиться за каким-нибудь сотрудником аэропорта, чтобы тот поторопил их синьора. Что ж, синьор очень вовремя выходит сам. – Сотрудники аэропорта с нами заодно, так что никто не обратит внимания на подмену, но Вы все равно ведите себя так, будто Вы просто итальянский турист, – тихо говорит бодигард, когда они подходят к таможенным стойкам. Чимин, чуть приподняв козырек своей кепки, изо всех сил старается поспевать за своей охраной и никого не задерживать. Они быстро проходят паспортный контроль и уже на выходе в общий зал терминала омега зачем-то поворачивает голову влево, бросая короткий взгляд на идущего за стеклянным ограждением омегу-корейца в точно таких же вещах, в которых он сам прилетел. Этот омега смотрит в пол, скрывая глаза за блондинистой челкой, и точно так же, как и Чимин спешит за своими телохранителями итальянской наружности. Проходя мимо, перед тем как повернуть к общему для всех посетителей аэропорта выходу, он, будто в замедленной съемке замечает, как этот омега поворачивает к нему голову. Их взгляды встречаются всего на мгновение, но Чимин успевает заметить в его глазах принятие неизбежного. Этот омега сегодня, возможно, умрет вместо него, но ему все равно, он уже это принял – Ким видит это в его коротком взгляде. А еще он улыбается. Он искренне ему улыбается и желает этой улыбкой его легкой победы. Чимину хочется дернуться, хочется схватить его за руку, заставить одуматься и не совершать ошибку – он прекрасно понимает, зачем нужен весь этот спектакль, – не умирать за другого, но омега, будто бы чувствуя, что именно он хочет сделать, только едва заметно качает головой и, в окружении своей охраны, поворачивает в другую сторону – к выходам для вип-пассажиров. Чимин выходит на улицу чуть ли не под руку с Бернардо – бодигард сразу просек, что он собирается сделать и, во избежание неприятностей, предпринял меры. Остальные телохранители разошлись в разные стороны чтобы держать с ними дистанцию и не привлекать сильно много внимания. Они движутся в сторону заполненной автомобилями самых разных ценовых категорий стоянки и краем глаза Ким замечает пролетевший мимо представительский мерседес, на заднем сидении которого, нацепив на глаза темные очки, сидит тот самый омега. Следом за ними выдвигается два автомобиля охраны. – Тот автомобиль был предназначен Вам, но мы перестраховываемся, – отвлекает от нехороших мыслей Бернардо, открывая для него заднюю дверь нового «Хендай Палисад». Чимин поднимает на него взгляд своих грустных глаз, в которых плещется сидящая внутри него тяжесть и, поджав губы, садится в автомобиль, занимая кресло прямо за водителем. Личный бодигард садится на соседнее кресло, с другой стороны. – Просим прощения за неудобства и транспорт, не соответствующий статусу, но пока так. На выезде из города поменяем машину. Чимин бы возмутился насчет статуса. Что значит, автомобиль не соответствует? Это буквально одна из последних моделей! Но откуда Бернардо знать о том, что для этого омеги совсем не важна роскошь? Он же не Дарио, тот то, скорее всего, сразу бы возмутился. А Чимину все равно на чем везут, хоть на старом матизе, главное – не пешком, хотя он и пешком не прочь походить. Автомобиль они меняют уже через час, как и сказал бодигард, на выезде из Инчхона. Там, возле заправочной станции, их встречает черный бронированный кадиллак и два внедорожника поменьше, видимо, для охраны. Возле машин около десяти чересчур серьезных корейцев в костюмах. Чимин, наблюдая за ними из окна палисада, тихо хмыкает. Его охраняют так, будто он сам Президент, а не чей-то там муж. Тэхен зовет его своей драгоценностью и охрану ему обеспечил соответствующую. Боится, что украдут? Смешно. Вот только, когда украдут, будет уже не до шуток. На самом деле, Чимин понимает для чего муж все это делает, поэтому и не злится на такой жесткий контроль и нахождение вблизи слишком большого количества людей. Если бы он сам оказался на его месте – он поступил бы точно также. Это нормально – хотеть защитить того, кто тебе дорог. Пусть это слишком, но… Лучше уж переборщить, чем сделать недостаточно и в итоге все потерять. Если бы Тэхен был сейчас рядом с ним, он бы обязательно взял его за руку, крепко сжал бы в своей маленькую ладонь и сказал бы что-то вроде: «Твоя безопасность превыше всего». Он хочет его защитить, а это не повод возмущаться из-за всех предпринятых мер. Если бы альфа был сейчас рядом, он бы погладил его по плечу и прижал бы к себе, обязательно вдохнув природный запах с волос. Он не может иначе – Чимин его личный наркотик. И как он проживет без него в своей Италии эти две недели? Не сойдет ли с ума? Говорят, разлука учит любить по-настоящему. Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Бернардо первым покидает автомобиль. Чимин, прищурив глаза, наблюдает из окна за тем, как он что-то обсуждает с корейцами. Интересно, на каком языке они разговаривают? Бодигард не знает корейский – в его власти только итальянский и немного английский, так как? Он не долго общается с, видимо, чиминовой новой охраной и, как только заканчивает разговор, сразу возвращается к омеге, открывая дверь с его стороны. – Пойдемте быстрее, – серьезным взглядом рассматривая пролетающие мимо по трассе машины, просит Бернардо. Чимин покидает автомобиль и, придерживаемый руками личного бодигарда, быстрым шагом идет к кадиллаку. – Это люди синьора Винченцо. Дальше Вас сопровождать буду только я и они. Посадив его в автомобиль, бодигард удаляется, видимо, собираясь раздавать указания остальным. Чимин тяжело вздыхает, усаживаясь на поскрипывающих из-за движений кожаных сидениях поудобнее, и крупно вздрагивает, когда слышит со стороны водителя произнесенное знакомым голосом из далекого прошлого: – Добро пожаловать в Южную Корею. Сейчас мы отправляемся в Сеул, какое место хотите посетить первым? – а после видит резко повернувшегося в заднюю часть салона никого иного как Син Донхи. Улыбка тут же сама собой появляется на его несколько потерянном лице. – Рад снова видеть Вас, господин Пак. Наконец-то Вы выглядите счастливее. – Донхи-ши… – покачивая головой и широко улыбаясь, отвечает Чимин. Син Донхи работал на его родителей много лет, он его еще в старшую школу раньше возил! А после того, как омега вышел замуж, тоже частенько появлялся по первому вызову. – Сколько времени-то прошло… – Слышал, Вы вышли замуж за очень хорошего человека, – улыбается шофер. – От всей души поздравляю, Вы всегда были достойны лучшего. А еще Вам очень идет улыбка, – заметив, как при упоминании мужа на лице омеги расцветает более широкая и влюбленная улыбка, а еще то, как он начинает в смущении потирать руки, решает акцентировать на ней внимание Донхи. – Прекрати меня смущать, – говорит омега, краем глаза отмечая, что все бодигарды начали рассаживаться по машинам. – Лучше расскажи, что здесь изменилось, пока меня не было. И сразу скажи про то, что здесь меня ждет. – За два с половиной года Вам перемыли все косточки, господин Пак, – посмеивается он. – Это долгая история, но я буду Вашим водителем все то время, что Вы пребываете здесь, так что еще успею все рассказать. – Хорошо, – кивает Чимин, игнорируя открывшуюся переднюю дверь и севшего внутрь Бернардо. – Только, Дохи-ши, на будущее: я больше не «Пак». Я теперь «Ким Чимин» и мне бы не хотелось, чтобы были какие-то недопонимания между нами, так что, прошу, обращайся ко мне как к «Киму». – Италия хорошо на Вас повлияла, господин Ким, – улыбается альфа. – Так держать. Они выезжают обратно на междугороднюю трассу сразу же после приказа хмурого Бернардо. Чимин откидывается на спинку сидения и прикрывает зазудевшие вдруг глаза. Встреча с человеком из прошлого… Она перевернула внутри него все. Несмотря на то, что Донхи никогда ничего плохого ему не делал, а только, наоборот, помогал, и встреча эта вовсе не неприятная – ураган внутри омеги все же прошелся. Он не мог не, потому что, как ни крути, шофер – часть его прошлого, и он напоминает ему о годах предыдущего брака. А если точнее, то одно только присутствие рядом этого альфы, заставляет Чимина невольно вспоминать те вечера, когда Донхи забирал его, заплаканного, разбитого изнутри и почти реально убитого из абсолютно разных частей города. То мог быть даже дом родителей, после очередного хлесткого папиного удара по лицу за отличное от его мнение сына о бизнесе отца. Обычно в такие моменты папа еще – будто омеге и без того было мало, – выливал ему на голову ведро болючих слов о том, какой же Чимин для Чонгука плохой муж, для детей папа, а для него самого – сын. Он часто смешивал своего ребенка с грязью, так что, в какой-то степени, Чимин к этому и привык, но ему все равно каждый раз было так больно, как в первый. Особенно, когда такие слова говорил никто иной, как родной папа – самый близкий человек. Омега никогда перед ним не плакал, не показывал свою слабость, за которую был бы награжден очередной пощечиной, стойко выдерживал все льющиеся на голову помои, а после плакал где-то на заднем дворе, в саду, ловя панические атаки и очень сильно желая лишь умереть, избавляя себя от мук. Чимин ему улыбался, пока папа, порой даже не стесняясь своих гостей и просто посторонних людей, наплевав на собственную репутацию в высшем свете, давал понять всем вокруг то, что его сын – ошибка природы, и что вообще должен супругу чуть ли не ноги целовать за то, что тот взял его замуж, такого непутевого, и всем обеспечил. Чимин улыбался ему, пока в потухших глазах стояли слезы. Улыбался, кивал и иногда даже поддакивал, а после, пока муж и папа не видят, безбожно много курил, чтобы не дать себе совершить ошибку, которую уже ничем не исправишь. Донхи вытаскивал его из этого состояния и увозил домой, провожая чуть ли не до кровати. Альфа всегда ему помогал, но держал нейтралитет. Он видел, что с ним происходило, но не мог себе позволить помочь больше, чем довезти до дома в целости и сохранности. Его не нужно было просить – он всегда сам очень вовремя появлялся, будто бы чувствовал, что с его самым любимым синьором… не синьором – господином Паком, происходит что-то неладное. Он всегда относился к нему как к своему младшему брату и стремился, в меру своих возможностей, его защищать. А сейчас, видимо, с концами перешел на его сторону. Перешел же? Иначе почему именно он за рулем? Чимин обязательно уточнит у него этот момент. Омега скидывает с головы кепку и трет глаза, выпрямляясь на сидении, он бросает взгляд в окно, замечая впереди знакомый представительский мерседес, тот, в котором должен был ехать изначально. Донхи перестраивается из среднего в правый крайний ряд, поближе к обочине, и увеличивает скорость как раз в тот момент, когда в мерседес за долю секунды влетает вылетевший со встречной полосы фургон сети рыбных магазинчиков. Раздается оглушающий грохот и сразу же последовавшие за ним звуки визжащих автомобилей. Чимин, потеряв дар речи, смотрит на произошедшую всего несколько секунд назад аварию расширившимися от шока глазами. – В том автомобиле могли бы быть Вы, – ровным голосом на итальянском произносит Бернардо, смотря прямо перед собой. Донхи поджимает губы, пока вставший на колени и наблюдающий за стремительно остающимися позади автомобилями Чимин медленно поворачивается и, со свистом выпустив из легких воздух, так же медленно сползает на кожаном сидении. – Чон Чонгук серьезно настроен убрать Вас со своего пути. Чимин не слушает его – все звуки будто бы отключились, – он больше не воспринимает реальность, рассматривая салон кадиллака внутри. В том автомобиле должен был быть он. Этот омега, так сильно похожий на него какими-то внешними чертами, принял на себя его долю, он буквально умер из-за него, ну, или сильно пострадал. Интересно, он знал на что идет? Чимин догадывается, что он, вероятно, по своей воле взял на себя его роль и сел в мерседес. Тэхен бы не заставил невиновного человека умирать и своими ногами идти на верную смерть. Тем более, омегу. Он никогда бы не отправил на верную смерть того, кто слабее! И невиновного… тоже бы не отправил. К тому же, после их вчерашнего конфликта… он не стал бы так рисковать. – Бернардо, – сомневаясь в собственных мыслях, зовет бодигарда Чимин. Вылезшие из собранного на макушке хвоста белые пряди челки неудобно свисают, качаясь из-за движения автомобиля прямо перед глазами, но Ким не спешит их убирать. Он сидит, подогнув под себя ноги и бесцветным взглядом выжигает в сидении альфы дыру. – Скажи, тот омега… Он знал исход поездки? – моргнув, Чимин поднимает глаза, натыкаясь на повернувшегося в его сторону альфу. Вот-вот расплачется, думает бодигард, смотря на него. – Он сам решил сесть в этот автомобиль, или мой муж… – Его истинный трагически погиб в заварушке мафиозных семей несколько лет назад, – невежливо прерывает неуместные мысли Бернардо. Он не позволит этому омеге думать о консильери так плохо. Просто ни за что не позволит. – Ндрина Луккезе решила забрать себе порт Генуя, который принадлежит Барбаро с самого основания. Тот альфа руководил операцией, отстоял порт, но погиб. Его омега до сих пор не смог оправиться от потери. Это был его выбор. – Тэхен говорил мне, что в ндрине всего три корейца: он, его отец и сестра. Тот омега на итальянца совсем не похож. – Он японец, – отвечает бодигард. – И он не является частью семьи, но безгранично уважает каждого ее члена. Он верен Барбаро так, будто сам является ее частью, даже несмотря на то, что из-за такой же слепой верности в перестрелке погиб его истинный. Пусть это несколько эгоистично, но Чимина успокаивает тот факт, что его муж к смерти омеги, который едва старше самого Чимина, практически не приложил свою руку. Почему практически? Потому что, заменить своего истинного подставным, наверняка была именно его идея, а значит какая-никакая вина на нем все же лежит. Хотя, если этот омега и правда сам так жаждал смерти, что решился на подобное… Может, никто и не виноват? Ну, кроме Чонгука. Не то, чтобы Чимин винил бывшего во всех грехах… Но в той машине должен был ехать он! Это он должен был сегодня пострадать по его указке! Подумать только… Чон настолько за два года обезумел, что готов чуть ли не собственноручно лишить жизни папу своего ребенка, своего наследника. Чимин, конечно, предполагал, что у бывшего мужа проблемы с головой, хотя, «предполагал» не то слово – он знал, но не думал, что все настолько серьезно. И куда только влез? Зачем вернулся один? Точно ли продержится две недели без Тэхена, если, только-только прилетев, уже натыкается на заботливо уготовленную Чоном ловушку? Точно справится? Чимин боится его. Он до смерти боится того, кто в прошлом был всем, и, если бы не гордость, дети, желание отомстить и увидеть его перед собой на коленях, замаливающим грехи, он бы уже разворачивал час назад прилетевший частный самолет и летел бы домой, к тому, в чьих руках точно найдет покой. Но он не трус. Он не слабак. Тэхен в него верит. Поэтому Чимин останется здесь, стойко выдержит все, что бывший ему подготовил, заберет детей и умоется его кровью, не буквально, конечно же. Вера мужа в него – двигатель прогресса. Только из-за нее Чимин все еще твердо стоит на ногах и пытается что-то делать, если бы не он – омега давно гнил бы в каком-нибудь итальянском борделе, в который попал бы благодаря своему красивому личику и отличному телу. Если бы не Тэхен и его вера в него, Чимин бы до сих пор замыкался в себе и запирал в своем непроницаемом панцире. Он просто жалел бы о сделанном и не сделанном, не желая двигаться куда-то дальше обычной жалости к себе самому. Без альфы Чимин бы загнулся уже, ведь только он и трое детей все еще держат его на этой земле, но о детях, как бы там ни было, как бы сильно он их не любил, в моменты отчаянья, готовый вот-вот проститься с жизнью, омега не думал. Он думал о Тэхене – всегда только о нем одном. Даже во время первого, а после и во время второго замужества. Ким всегда появлялся в самый нужный момент, чуть ли не вытаскивал с того света, а потом водил за руку по врачам и сам всегда находился рядом на каждом приеме. Его не волновало то, что будут говорить о нем и его семье люди. Не волновала та жалость в глазах и словах его бывших клиентов, которым альфа когда-то оказал юридическую помощь, и совершенно случайно слишком часто встречал снова в больницах. Альфа не знал, что с этими людьми, зачем и для кого они прибыли в клинику, где работал один из лучших психиатров страны – ему не было до этого дела. Но люди на то и люди, правильно? Они, бывшие клиенты, раз за разом безошибочно определяли то, кем именно успешному адвокату приходится сидящий рядом с ним на кушетке слишком худой и явно головой не здоровый омега. Поэтому и смотрели с жалостью на их пару – не особо приятно было знать, что у такого хорошего человека, лучшего адвоката страны, такие проблемы. Точнее, не у него, а у его супруга. Тэхену на всех всегда было плевать – его волновали только короткие пальчики, цепляющиеся за рукав и ладонь в попытке найти защиту. Его всегда волновал только Чимин и его состояние, и он всегда, даже когда психиатра пришлось сменить на психотерапевта, верил в то, что его муж сможет выбраться из пучины отчаянья и прийти в себя. Он смог. Благодаря альфе, его поддержке и заботе, на лицо Чимина вернулась былая улыбка, его действительно искренний смех зазвучал в стенах виллы, а суицидальные мысли испарились так, будто их никогда не было. Благодаря ему и его вере, у омеги появились новые цели. Благодаря ему он почувствовал себя сильным. Тэхен его таким сделал и Чимин за это ему благодарен. Он не может его подвести. Он справится и докажет, не кому-то, а самому себе то, что он достоин стоять с ним рядом и в будущем гордо носить звание супруга не консильери, а самого дона.

***

Когда Донхи паркуется у входа в отель, Чимин не спешит выходить. Сначала автомобили, припарковавшиеся сзади и спереди кадиллака, покидают чужие секьюрити, вперемешку со знакомыми. Три корейца и три итальянца – куда делись остальные омега не знает, – серьезными взглядами сканируют периметр и, кивнув друг другу, разделяются, вставая по двое слева и справа от автомобиля Чимина. Бернардо, не прощаясь с Донхи, выходит на улицу только получив кивок от, видимо, руководителя корейских телохранителей, и открывает омеге дверь, предлагая свою руку. Чимин смотрит на него потерянным взглядом, но ладонь подает и выходит, сразу же получая в руки свою кепку, вместе с немой просьбой надеть ее и натянуть козырек ниже. Он вздыхает, но выполняет просьбу, а потом, в окружении своей и чужой охраны, движется ко входу. Чимина не напрягают чужие телохранители – он знает, что это Джунки, который помогает Тэхену в решении вопроса с Чонгуком, согласовав все с мужем омеги, прислал собственную охрану для обеспечения безопасности. Ким предупредил его заранее, чтобы не было лишней паники, и омега за это ему благодарен. Потому что, если бы он не знал, то это действительно могло стать огромной проблемой. Они огибают швейцара, любезно предлагающего свои услуги, не удостоив его ни словом, ни взглядом, и движутся напрямую к лифтам. Чимин, идущий в окружении своей и чужой охраны, тихо вздыхает из-за невежливости своих телохранителей. Человек же просто выполняет свою работу! Он достоин уважения, можно же было вежливо отказаться, не обязательно игнорировать. Не будь сейчас рядом Бернардо и такого количества охраны, омега, если бы сам знал дорогу, так бы и сделал. Швейцар не заслужил такого к себе обращения. Никто, ни один член обсуживающего персонала не заслуживает. Задумавшийся над чужими чувствами омега бросает на своего личного бодигарда, не поведшего и бровью, злой взгляд. – Старайтесь ни с кем не контактировать, – и почти сразу же получает ответ, стоит только им остановиться у шахты и вызвать лифт. Дурацкий альфа будто бы чувствует его недовольство! Ну, или же просто-напросто замечает, хорошо выполняя свою работу. – Чем дольше люди не будут знать о Вашем приезде, тем лучше. – Смысл мне скрываться? Ким Чимин уже умер, – произносит он с ноткой злости в собственном голосе, который, почему-то, даже не узнает. Как же его раздражает его вся эта ситуация с подставным омегой! – Мои документы наверняка были при нем, полиции не составит труда их найти. – Наша цель: скрывать Вас настоящего как можно дольше не от полиции, а от Чон Чонгука, – терпеливо отвечает Бернардо и первым входит в лифт. – Синьор Ким настоятельно рекомендовал Вам избегать неприятностей. – Ваш синьор Ким слишком сильно меня опекает, – язвит Чимин. – Когда в следующий раз будешь докладывать ему о моем состоянии, упомяни о том, что неприятности всегда находят меня сами, даже тогда, когда я пытаюсь их избегать. На этом разговор заканчивается и лифт будто бы специально увеличивает скорость, с которой доставляет их на верхний этаж сеульского отеля Лотте – Сон Джунки назначил встречу в одном из люксов, который забронировал на свое итальянское имя. Охрана в номер не входит и остается снаружи, проходят только Чимин и Бернардо. Омега почти не рассматривает светлый интерьер и предоставленные отелем комнаты – у него еще будет на это время, ведь он, Чимин в этом уверен, останется здесь на какое-то время. В принципе, это логично, то, что Винченцо снял этот номер для него, ведь в забронированный ранее на имя Ким Чимина номер в «For seasons» ехать нет смысла – Пак Чимин сегодня умер, или же находится сейчас в крайне тяжелом состоянии. Каллисто Гвидиче же идти не куда – только сюда. Чимин прошел за Бернардо в небольшую гостиную и встал плечом к плечу с ним в самой середине. За два с лишним года жизни с Тэхеном и нахождения под защитой бодигарда, они нашли общий язык, если, конечно, исчезнувшую в его сторону бессмысленную агрессию так можно назвать, и стали уже чуть ли не одним целым. Омега привык, что за ним, куда бы он не пошел, кроме дома, всегда неотрывной тенью следует Бернардо Романо, поэтому и сейчас они останавливаются бок о бок друг с другом. Чимин пробегается глазами по комнате, по бежевым стенам, светлому небольшому дивану, по простенькой мебели и останавливает свой взгляд на мужчине в темно-синем костюме, стоящим к ним спиной и сложившем за ней руки. Он, видимо, и есть тот самый Сон Джунки, хороший друг Тэхена. Иначе кто он, если встреча здесь назначена именно с Джунки-Винченцо и никого, кроме самого Чимина, Бернардо и этого мужчины, этого альфы с сильным запахом разгоревшегося костра, здесь больше нет? Да и к тому же, про других каких-то помощников в этом деле, омега от мужа не слышал. Это не значит, что больше никого нет и Тэхен с Джунки все проворачивают вдвоем, это значит, что Джунки-Винченцо, ровно как и супруги Ким во всей этой истории – главное действующее лицо. Незнакомец, прекрасно знающий о том, что они уже пару минут как вошли, не заставляет себя долго ждать и поворачивается лицом, тогда-то омега и успевает отметить его довольно крепкое натренированное тело и, в противовес, довольно симпатичное лицо: длинные ресницы, правильный нос, несколько полные губы и четко очерченный, но не резкий овал лица. Его мужественное телосложение и привлекательное лицо, наверняка довольно-таки светлая голова, ответственность и надежность, что читается в карих глазах – все это волей-неволей вызывает доверие. Это заставляет расслабиться, но всего чуточку, Сеул для Чимина сейчас – минное поле. – Добро пожаловать домой, синьор Ким, – заговаривает вдруг на итальянском Джунки и разводит руки в приветствии. Прямо за ним из окна открывается отличный вид на город и башню Намсан вдалеке за холмом. – Сон Джунки, – представляется он, подтверждая догадки и протягивая руку. – Или, если так будет понятнее, Винченцо Кассано. – Ким Чимин, – пожимает руку омега и неожиданно получает поцелуй во внешнюю сторону ладони. Бернардо рядом напрягается, а сам Чимин удивленно распахивает глаза и выдергивает ладонь. Это что еще такое только что было? – Или Каллисто Гвидиче, если так будет понятнее, – язвит, сощурившись и сложив на груди руки. – И Вы ошиблись. Мой дом не здесь – он там, где Тэхен. – Прошу прощения, синьор, – показушно кланяется ему альфа и тихо посмеивается. – Перейдем на «ты»? У нас одна цель, да и мы здесь на равных. После перехода на «ты» и получасового разговора становится проще. Джунки оказывается довольно таки веселым и интересным человеком в свои сорок плюс. Он предлагает омеге чай и, усадив его на диван, а сам присев в кресло напротив, представляется уже не как союзник в этой войне, а как хороший друг чиминова мужа. Оказывается, они знакомы с самого детства, потому что Джунки-Винченцо тоже является членом мафиозной семьи, только другой, уже потерявшей былое влияние. Сон Джунки родился в Южной Корее, но вынужден был уехать вместе с семьей в Италию, когда ему только стукнуло пять. Его родители бежали от японских якудза, задолжав им крупную сумму и свои жизни. В Италии они пытались вступить в Ндрангету и получить покровительство какой-либо, даже самой никчемной семьи – защита итальянской группировки, самой главной во всем преступном мире, дала бы им возможность избежать кары, но этого не произошло, ведь сидящие тогда во главе Ндрангеты три семьи – Луккезе, Барбаро и Кассано, – узнав подробности стычки, помогать отказались, посоветовав просто вернуть долги. Родители Джунки оказались в тупике – они ехали в Бруччинаско за помощью, а получив отказ, сами загнали себя в ловушку, и все бы ничего, но у них на руках был пятилетний ребенок, который, несмотря на свой возраст и уровень развития, уже тогда понимал, что останется совсем один. И он остался, но ненадолго. Вся жизнь Джунки была связана с мафией. Сначала его родители, бежавшие от погони якудза в Италию и получившие там от ворот поворот, а после сдавшие его в детский дом на окраине Бруччинаско. Он прожил там год, после чего действующий на тот момент дон ндрины Кассано, вместе с супругой его усыновил. Жерардо Кассано и даровал ему итальянское имя «Винченцо» и, несмотря на то, что у него уже был родной сын-альфа, сделал своим преемником. Винченцо и Лоренцо – так звали его брата, – воспитывались на равных, но усыновленный ребенок всегда был на шаг впереди родного для дона, и он всегда был лучше. Джунки подавал надежды как будущий дон, в то время как Лоренцо не дотягивал даже до уровня простого капо. Но он жаждал власти. Лоренцо ненавидел младшего брата, в ход пускать кулаки им было нельзя, но всегда, когда Сон делал успехи, Кассано больно бил его словами так, словно пускал в него острозаточенные ножи. Младший альфа не реагировал и молча проглатывал все те обидные слова, что слышал от человека, которого считал своей семьей. Жерардо знал о каждой их стычке и не раз был даже свидетелем, но ничего не предпринимал. Он не желал в это лезть, ведь уже выбрал из двоих сыновей того, кто возглавит ндрину, как только он сам уйдет на покой, а все эти колкости его сделают только сильнее. Старый альфа умер на тридцатом году Винченцо, перед самой смертью подписав все бумаги о переходе клана Кассано на плечи приемного сына. Джунки тяжело переживал его смерть – он считал этого человека своим отцом и до бесконечности был благодарен ему за то, что тот для него сделал. Мать уход мужа переживала еще тяжелее, оставшись одна в огромном загородном особняке. Джунки навещал ее каждый день, несмотря на то, что ему самому было плохо, в то время как Лоренцо даже по истечению месяца после смерти отца не сделал ни одного звонка матери и даже ни разу не пришел ее проведать. Ему было плевать на нее и на теперь уже похороненного отца – он даже на похороны не явился, проявив неуважение не только почившему дону, но и главам других домов, пришедших проститься. Лоренцо убивался из-за подписанных Жерардо бумаг, в которых черным по белому выведено предложение, где четко говорится о том, что следующим после почившего дона, этот трон займет никто иной как Винченцо Кассано. Альфа рвал и метал, собирал юристов, знатоков мафиозных законов и всячески пытался оспорить данное заявление, но это было бесполезно – подпись последнего дона уже была выведена, а само заявление отправлено на рассмотрение в совет Ндрангеты, состоящий теперь из донов только двоих семей. Они встретились спустя два месяца после похорон на кладбище у могилы отца, которого навещал Винченцо перед тем как отправиться из Рима в Бруччинаско на церемонию вступления в должность. Шел противный мелкий дождь, Винченцо стоял напротив мраморной плиты в темно-синем удлиненном пальто и черном костюме, самостоятельно держа над собой большой черный зонт. Он разговаривал с ним о своих переживаниях, о волнении перед церемонией и был нагло прерван, когда появившийся будто из ниоткуда Лоренцо резко развернул его к себе лицом за плечо. Зонт от неожиданности упал прямо в лужу, а Винченцо, не изменив выражения лица, смотрел в дикие глаза брата. Они пылали небывалой злостью, зрачки были расширены, из-за чего альфа сделал вывод о том, что брат что-то принял. Наркотики или алкоголь – неважно, ему ничего нельзя принимать. – Это все ты! Это из-за тебя! – вдруг громко заявил он, смотря в спокойное лицо брата и, кажется, раздражаясь еще сильнее. – Ты все подстроил! Ты! Ты виноват! – В чем виноват? – спросил Винченцо, и правда не понимая в чем его обвиняют. В исполнении последней воли отца? – Изъясняйся точнее, я не умею читать мысли. – Он не подписывал, это ты подстроил! – почти воет зверем Лоренцо и буквально скрипит зубами. Винченцо приподнимает бровь, только сильнее этим его раздражая. – Я убью тебя. Лоренцо вскидывает руку и почти даже наносит удар ему в скулу, как Винченцо, еще в детстве научившийся ловко избегать чужих ударов, поворачивает голову так, чтобы брат в итоге промазал. Охрана без пяти минут дона, только заметив поднятую на него руку, тут же вынимает из кобур оружие и наставляет его на пришедших со страшим сыном Жерардо телохранителей. Из-за первого проигрыша глаза альфы чуть ли не наливаются красным, и он делает вторую попытку, которая тоже не оказывается удачной, потому что брат перехватывает его сжатый кулак в жалких сантиметрах от собственного лица, а после больно выворачивает ему руку. – Чтобы в чем-то кого-то обвинять, нужно сначала найти доказательства, – усмехнувшись из-за представшей перед глазами картины взвывшего из-за боли в руке и опустившегося коленями на грязную кладбищенскую землю Лоренцо, поучает Джунки, все еще выворачивая тому предплечье. – А тебе не мешало бы для начала проспаться. И подумать о матери, которую ты оставил в трудный момент. – Ты здесь никто! Ты даже не итальянец, совет не одобрит тебя на этом посту, – зло отвечает Лоренцо. – Ошибаешься, меня уже утвердили, – спокойно говорит альфа и отпускает руку, брезгливо отталкивая ее от себя. – Надолго же ты выпал из жизни. В курсе, что сегодня меня назначат на должность? – Bastardo, – шипит он, дикими глазами смотря на человека, которого никогда не считал своим братом. – Faccia di merda! – уже кричит, резво вскакивая на ноги и заставляя часть охраны Винченцо перевести на него оружие. – Я убью тебя, ублюдок! Я… – он не успевает договорить как почти уже дон хватает с силой за горло и больно сжимает. – Не советую тебе мне угрожать, братец. Это мой тебе первый совет, но он станет последним, если ты решишь повторить. Отец меня назначил доном, смирись с этим, – шипит Лоренцо в лицо он и отбрасывает брата на землю. – Иди домой и проспись, потом съезди к матери. Не приедешь сам – я тебя силком туда притащу. Ты можешь не уважать меня, но не смей проявлять неуважение к той, кто тебя вырастил, пусть ты и вырос гадюкой. Джунки ушел, не обернувшись даже тогда, когда брат продолжил сыпать ему в спину проклятья. Это было ожидаемо – такая вспышка гнева Лоренцо. Он никогда Винченцо своим братом не признавал и не считал его своей семьей. Альфу с рождения воспитывали так, как подобает следующему дону, его с пеленок готовили занять этот пост, и пусть он не подавал надежд как будущий дон, а с появлением сводного брата вообще отошел на второй план, вместе со своими далеко невыдающимися способностями, он все равно до последнего рассчитывал все-таки занять по праву рождения положенное ему место. Жерардо решил иначе, все же, его слово в этой ндрине – закон, а последнее желание – то, что во чтобы то ни стало обязательно нужно выполнить. Вот такие порядки. Сам Винченцо пост дона занимать никогда не хотел – ему не нужна была такая ответственность, конфликты с братом и жизнь под постоянным прицелом. Он не хотел подвергать опасности свою будущую семью, а детей – судьбе, присущей всем первенцам донов. Его мнения никто не спросил, а совет назначил на должность. Лоренцо после встречи на кладбище внезапно пропал, а через пару дней после назначения, приехав домой к матери, Джунки нашел ту в полной крови ванне. Брат в родительском доме так ни разу за все прошедшее время не появился. Его нашли через полгода в дешевом мотеле на окраине небольшого городка где-то в Пьемонте. Передозировка наркотическими веществами вкупе с проблемами с сердцем и резким выбросом адреналина в кровь привела к остановке жизненно важного органа. Мертвое тело брата Джунки увидел только в морге и, всего один раз скользнув по нему ничего не выражающим взглядом, сразу сделал вывод о том, что принимал Лоренцо довольно давно, несколько лет примерно, судя по оставшимся без живого места локтевым сгибам и чересчур темным венам на руках. А еще его хорошенько избили, дня так за два до того, как брат решил подцепить себе на ночь пару омежек в местном клубе. Собаке собачья смерть. Похоронили Лоренцо тихо, без долгих церемоний прощания и прочего. Смерть последнего Кассано принесла разлад в ндрину. Часто стали случаться стычки между ее членами, расти недовольства в отношении нового дона, а среди остальных семей Кассано окончательно растеряла былое влияние. Виной этому было не руководство Винченцо, семья начала распадаться и терять влияние еще при Жерардо, поэтому да, он себя не винил. Он, наоборот, решил, что пора прекращать. Винченцо распустил семью Кассано, дав возможность покинуть ее всем недовольным, остались только до костей преданные своему дону капо и пара десятков людей чести. Из полутора тысяч человек, осталась сотня. Семья не умерла полностью – она разделилась и ее члены небольшими отрядами разъехались по стране чтобы жить своей жизнью, но при первом же зове своего дона явиться к нему на ковер. Сам Винченцо же решил вернуться в Корею. Он сделал себе вторые документы, только на данное при рождении имя, и уехал домой. – Ндрина, по сути, не распалась. Просто немножко изменилась так называемая стратегия нашего существования, – объясняет Джунки. – Кассано-ндрина все еще действует, мои люди все еще верны мне, мы просто, так сказать, находимся в спящем режиме. Если Ндрангете вдруг понадобятся люди – мы поможем и встанем на защиту вместе со всеми, но сейчас мы ничем таким, чем другие семьи занимаются, не занимаемся. – А как ты связан с Тэхеном? – интересуется омега, приподняв бровь и подцепляя указательным пальцем ушко чашки с зеленым чаем. – Помимо детства. Почему согласился нам помогать? – Мы с ним хорошие друзья, – отвечает Винченцо. – К тому же, когда он займет пост дона Барбаро, я дал слово, что Кассано-ндрина сольется с ним воедино. Еще несколько мелких, но довольно сильных семей тоже предложили ему такой вариант. Лично Тэхену, не Гаспару, – уточняет он. – Все понимают, что твой муж, как дон, будет многим лучше всех предыдущих. Он приведет Барбаро к господству не только над итальянскими семьями, но и над остальным миром. Ким – консильери, но по нему сразу понятно, что он способен на многое. В его руках власть над ндриной есть уже сейчас, поэтому, после объявления все семьи и стали собираться вокруг, складывая на груди руки, продолжает альфа и, прежде чем договорить, крайне выразительно смотрит Чимину прямо в глаза, заставляя его несколько впавшие щеки залиться краской. – Тэхену есть кого защищать, ради него и его безопасности он готов пойти на многое. Все это понимают, так же, как и то, что ради защиты тебя и ваших детей он пойдет по головам. – Ты тоже боишься его? – стараясь скрыть покрасневшие щеки за чашкой чая, спрашивает Чимин. Он знает о том, что ради него и их семьи Тэхен весь мир готов уничтожить, чтобы только они были счастливы. Он знает, но слышать это от постороннего человека так неожиданно и так чертовски смущающее. А еще да, ему это льстит. – Поэтому помогаешь? – По доброте душевной помогаю, – пропускает смешок альфа. – Ну, и преследую личные цели. Например, возможность остаться здесь и больше никогда не возвращаться в Италию. – Тэхен пообещал после слияния семей снять с тебя полномочия дона? – поднимает брови Чимин. Кажется, он уже потихоньку начинает разбираться во всех этих мафиозных штучках. Еще бы! Его супруг буквально следующий дон одной из самых могущественных семей! – Он не может с меня их снять, – смеется Сон. – И к тому же, после слияния я так и так больше не буду доном. Меня будут звать «сотто-капо» и руководить я буду исключительно своими людьми, то есть, выходцами Кассано. Я просто хочу остаться здесь и руководить ими отсюда, прилетая на только на ежеквартальные встречи. Вот это твой муж может мне обеспечить. – Ладно… – трясет головой Чимин и делает серьезное лицо. – Перейдем к делу. Тэхен сказал, что ты мне расскажешь про все, что здесь происходит и про то, что мы будем делать дальше. – Он же через две недели планирует прилететь? – спрашивает альфа, расстегнув пиджак и уперев поставленную на подлокотник кресла руку в свою скулу. Получив кивок продолжает: – Нам не так много всего нужно сделать, но тебе придется набраться для этого смелости. Это может подкосить, но я очень надеюсь, что ты хорошо проработал свои проблемы с врачами и все это не станет проблемой. – Не пугай меня раньше времени, – не зная, что его дальше ждет, говорит омега. Его в подробности плана не посвятили. Будто не он здесь главная жертва и действующее лицо. – Поражение начинается со страха, – философствует альфа. – Поэтому не бойся, если все же хочешь одержать победу в этой войне. – Как у тебя все просто! – возмущенно говорит омега, складывая ногу на ногу. Сидящий на другом конце дивана Бернардо тихо хмыкает – они говорят на итальянском, поэтому все всё сейчас понимают. – Взять и не бояться, если бы так можно было, я бы развелся с Чоном до того, как он сломал мне психику и запер в своей клетке! – Кстати, давно хотел спросить, – вдруг выпрямляется в кресле Винченцо, проигнорировав напрягшихся после этих слов итальянских гостей. Особенно игнорируя блеснувшего злым взглядом бодигарда омеги, тот словно чувствует, что вопрос сейчас будет весьма неприятным. – Тэхен мне не рассказал… Так из-за чего ты Чона так ненавидишь? Дело же не только в отобранных детях, да? – Он сломал мне жизнь, – бесцветным голосом отвечает Чимин, поднимая на него глаза, в которых сейчас нет ни единой эмоции. В груди при упоминании бывшего мужа выжженная пустошь, в которой никогда не расцветет ни один цветок. Внутри у него, от одних только воспоминаний, разрушенная оранжерея, полная засохших цветов, в которой воют морозы. – И он сломал меня самого. Таким, каким я был до брака с ним, я никогда больше не стану. Это не потому что я повзрослел и подарил двоим маленьким человечкам жизнь. Это потому что того меня больше нет – он его убил, – в носу постепенно начинает щипать, стоит только омеге продолжать говорить. В глазах уже стоят слезы, но он не позволит им сегодня пролиться. Не при чужом альфе. – Он начал убивать того меня еще до брака, тогда, когда запрещал мне общаться с Тэхеном и каждый шаг контролировал. А я ему доверял, – пропускает смешок он, опуская глаза на кофейный столик. – Я его любил, считал его одним с собой целым. Правду говорят, что ни один человек не может стать более чужим и более ненавистным, чем тот, кого ты в прошлом любил, и тот, кто сделал тебе очень и очень больно, – вздыхает омега. Он опускает голову и потирает пальцами лоб. – Прости, я не хочу об этом говорить. – Не буду выпытывать, – кивает Винченцо, продолжая игнорировать уже сжавшего кулаки чужого бодигарда. – Я боюсь его, – опустив руки на колени, перебирает пальцы Чимин. – И я правда его ненавижу за все то, что он сделал, – резко сменив выражение лица на крайне серьезное, вскидывает на Джунки взгляд омега. – Я хочу отомстить, сделать ему так же больно, хотя ничто, ни одна в мире потеря никогда не заставит его почувствовать то же, что чувствовал я. – У ненависти есть только один единственный плюс – она сильнее страха, – снова философствует альфа и бросает короткий взгляд на часы, отмечая, что пора бы им закругляться – ему скоро нужно будет прибыть в «Jeon Industry». – Буду верить, что она поможет тебе со всем справиться. – Я уже ни во что не верю, – пропускает грустный смешок омега. – Так что такое сложное мне предстоит сделать? – Через пару дней, когда я нанесу новый удар и акции «Jeon Industry» снова упадут, тебе придется приехать в его офис. – Чего?! – в страхе распахивает глаза Чимин, не веря своим ушам. А Тэхен в курсе? – Как ты себе это представляешь? Он же на месте меня прибьет, как только увидит. – Чимин, чтобы поймать тигра, нужно войти в его логово, а иначе все бесполезно, – словно маленькому ребенку объясняет Джунки. Еще и улыбается снисходительно, так, будто действительно с ребенком сейчас говорит. – Нельзя вечно отсиживаться в тени, мы уже начали действовать и не можем сейчас все прекратить, дожидаясь Тэхена. – А он вообще в курсе того, что ты мне сейчас предлагаешь? – Это была его идея, – забивает последний гвоздь в крышку чиминова гроба Винченцо. Омеге хочется выть. И почему муж не поставил его в известность? Почему не обсудил? Почему опять сам принял все решения?! И почему не полетел с ним, в одиночку отправив в логово тигра? – Не спеши на него злиться, Тэхен всегда знает, что делает. – Я понимаю, но он мог хотя бы предупредить… – растерянно шепчет Чимин и качает головой. Все. Хватит. Не время и не место сейчас об этом думать – он все обсудит лично с мужем. – Какой удар ты собрался нанести? Снова лишить жизней невинных? – Невинных? – хмурит брови Винченцо. – Подожди, ты думаешь, что в порту погибли невинные люди? – Ну а кто? Рабочие «Jeon Industry», докеры, простые посетители. На воздух взлетело не только судно и контейнеры моего бывшего – взорвался весь порт. – Ты серьезно считаешь, что Тэхен, – с трудом сдерживая смех, но не сдерживая улыбку и изрядно раздражая этим омегу, продолжает Сон. И чего только ему весело? – Твой, на секундочку, муж и тот, кто сдувает с тебя пылинки, тот, кто готов подарить тебе целый мир, действительно позволил бы мне лишить жизни невинных людей и тем самым опустить его в твоих глазах? – Ну… если не невинные, то кто? – глупо переспрашивает омега, бегая глазами по комнате. Внутри поселяется неприятное чувство. Что это? Быть может, вина? – Более сотни человек… – Там действительно были сотрудники «Jeon Industry», – вздыхает Винченцо. – Но они были далеко не невинными людьми. Среди них находились твои бывшие телохранители, те, которые следили за каждым шагом, когда ты жил с Чоном, и те, кто применял к тебе силу, пускал твою кровь. Так же там были предатели Кассано и Барбаро, которых я специально внедрил в штат сотрудников порта, – снисходительно улыбаясь, объясняет альфа. Чимин выглядит так потерянно сейчас. И мило. Так чертовски мило в своей растерянности, что его хочется просто прижать ближе к груди и все-все рассказать. Этим он зацепил Алдо? Своей простотой и детской наивностью? – Ни один невинный человек той ночью не пострадал и в дальнейшем не пострадает. Ким, конечно, решает вопросы своими методами, но он никогда не опустится до такого уровня. Странно и, на самом деле, несколько неприятно, что ты так плохо о нем думаешь. – Черт, – шипит омега, опустив голову в раскрытые ладони. Почти воет: – Я поругался с ним из-за этого… Какой же идиот. – Ладно, я пойду, – поднимается с места альфа и, оставив пищу для размышления, разворачивается чтобы уйти. – Номер оставляю в твоем распоряжении до приезда Тэхена. Телохранителей, которые сопроводили сюда, тоже. До встречи. Он уходит, не получая ответа и оставляя омегу одного справляться с упавшим на голову осознанием своей ошибки. Как только он мог так ошибиться? И ладно бы просто ошибся, но он ткнул своего альфу носом в свои неверные мысли, причем несколько раз. Он его осудил, он ему не поверил и даже не попытался во всем разобраться. А Тэхен промолчал. Он ему ни слова против не вставил, никак не попытался себя оправдать – он просто стоял и, улыбаясь, слушал все его недовольства. Альфа не хотел создавать конфликтную ситуацию, не хотел с ним ругаться, поэтому молча все принял. Еще и сюда без себя отпустил! Муж не умеет ему отказывать… Даже если на кону стоят жизни. После ухода Винченцо время будто бы останавливается. За окном утро, машины стоят в пробках, люди спешат на работу, солнце, только-только полностью поднявшееся в небо, своими яркими лучами освещает люкс на верхнем этаже, ласкает своим теплом загорелую в итальянских солнечных ваннах чиминову кожу. Оно греет даже так, проникая через окно и ложась на все доступные свету поверхности. Чимин чуть поворачивает голову и щурится, пытаясь непонятно что рассмотреть за стеклом. Стоящий ранее за спиной Бернардо уходит, занимая комнату, прилегающую стеной к главной спальне этого номера, он оставляет омегу в гостиной совсем одного, давая ему возможность подумать, чем тот и пользуется. Не думать здесь никак не получается. Чимин думает о Тэхене, о своих последних словах, сказанных ему в его кабинете. «Я тебе не доверяю» – наверное, это сильно по Тэхену тогда ударило. Он съязвил, пропустил смешок и всем своим видом пытался показать, что не задет, но омега же не слепой. Может он иногда и не думает о том, что говорит, может быть он и глуповатый, и доверчивый, но он не слепой. Глаза человека – зеркало не только его души, но и его сердца. Чимин видел в его взгляде боль, более того, от этой консистенции омегу даже слегка передернуло, а потом, когда он остался один, он об озвученном пожалел. Это же чистейшая ложь! Он и не доверяет Тэхену? Чушь полнейшая! Он в любом вопросе доверяет ему больше чем самому себе, но в тот момент, когда он в очередной раз сделал больно словами, в голове будто бы что-то перемкнуло. Тогда, чувствуя себя обманутым, не посвященным в подробности и отодвинутым на второй план в операции, где он, по сути, главное действующее лицо, Чимину захотелось тоже чем-то ему насолить. Он же думал, что его прошение о неприкосновенности невиновных людей было нагло проигнорировано! Он же не был полностью посвящен в план и почувствовал себя в этой войне, которая из-за него и началась, никем, простой пустышкой. Он был обижен, зол и расстроен, а человек, которого ударили, в его состоянии захочет ответить тем же, тоже захочет сделать больно. Такова уж человеческая природа: ты делаешь больно мне – я делаю больно тебе, око за око, зуб за зуб. И пусть потом он пожалел о том, что это сказал, обратного пути уже не было. Да и куда бежать? Сделанного же назад не воротишь. Тэхен тоже хорош… Куда он его одного отпустил? Он, пусть и ни в чем никогда ему не отказывает, но, если желания омеги несут угрозу его здоровью, физическому или ментальному состоянию, Ким всегда его от таких идей отговаривает – здравый смысл неизменно берет верх. Видимо, в этот раз в нем взыграла обида и причиненная в очередной раз мужем боль. Вот только он не хотел сделать больно в ответ, возможно, он хотел лишь проучить… Не Чимину судить чего он там хотел, но в том, что идея отпустить его в Корею альфе не понравилась, и в том, что о только произнесенном вслух согласии он тут же и пожалел – омега уверен. Все так же в глазах видел, а после и на сбитых почти в мясо костяшках. Они не виделись больше тем вечером, после того как альфа куда-то уехал. Он вернулся под утро, залез под одеяло и своими почему-то до ужаса холодными руками прижал спящего мужа к своей груди. Омега завозился в постели, вздрогнул от таких резких контрастов температур, хотя Тэхен не касался его голой кожи – он трогал его только в тех частях тела, что были скрыты хлопком пижамы. Муж зарылся носом в его волосы и громко в тишине выдохнул, смотря на уже где-то в море восходящее солнце. Он сжал его в своих руках крепче, втянул жасмин с волос и сонно прикрыл глаза, не желая будить. Утром Чимин проснулся из-за маленьких поцелуев-бабочек, разлетающихся по лицу. Он смешно морщил нос, заставляя мужа над собой тихо посмеиваться своим низким голосом. Тэхен поцеловал его в губы, ничуть не брезгуя даже углубить поцелуй, а после, теперь уже привычно теплыми руками забрался под пижамную рубашку. Они неторопливо занимались любовью в то позднее утро, омега сидел на нем сверху, по поясницу прикрытый одеялом, одной рукой все время собирал в хвост свои липнущие к коже уже до плеч отросшие волосы, другой – упирался в сильную грудь, пока муж в полусидящем положении дарил его обласканному и итальянским солнцем, и им самим телу бесконечные поцелуи, что уже через пару часов раскрылись темно-розовыми бутонами разных размеров. Супруги вместе приняли душ, вместе выполнили все свои утренние процедуры, чувствуя себя в этот момент парой подростков, находящихся в первых своих отношениях. Вместе спустились к завтраку все на той же террасе. Тэхен медленно пил свой привычный горький американо без своего привычного классического костюма, пока его омеги уплетали не сладкие блинчики со сладкими соусами. Чимин привычно возился с ребенком, совсем забывая про себя и беспокоясь только о том, чтобы Амато хорошо покушал. Альфа смотрел на двух самых главных омег своей жизни и не мог нарадоваться их химии. Со стороны, если не знать, то и не скажешь, что его муж не родной папа для его сына. Они так хорошо ладят, будто это Чимин почти шесть лет назад от него родил, а не какой-то там Дарио! Тэхен даже представить не мог, как теперь будет две недели в Италии без него. А каково будет Амато? Они же уже так привыкли ко всей этой семейной идиллии, что даже представить хотя бы один такой завтрак без омеги теперь крайне сложно. Тэхену не хотелось представлять. Ему не хотелось даже присутствовать на таком завтраке. – Ты точно уверен, что хочешь полететь туда уже сейчас? Без меня? – спросил он его, пока омега в их спальне скидывал назад в косметичку все привезенные из дома баночки и думал в какую часть доставленного прислугой из их главной виллы чемодана ту запихнуть. – Уверен, – твердо ответил омега, отвлекшись от своего дела и случайно опустив взгляд на его перебинтованные костяшки. Сердце больно кольнуло, а в горле встал ком. – И тебе не обязательно было крушить кабинет и калечить себя, если так злился. Мог просто прийти ко мне, и я бы обуздал твою злость. – Чимин, – опасным тоном начал альфа. Он бы в том состоянии никогда к нему не пришел. Его муж еще ни разу не видел его достаточно злым и пусть лучше никогда не увидит – целее будет. – Я же уже говорил, это все спарринг. – Ага, а я слепой и не видел, как прислуга сегодня все утро выносила из кабинета сломанную мебель, – съязвил омега, с шумом закрыв чемодан. Косметичка наконец-таки уместилась. – Мне неприятно, что ты считаешь меня совсем идиотом. – А мне неприятно то, что мой муж упирается и не хочет чуть-чуть подождать, – щурит глаза альфа и тут же натыкается на недовольный взгляд того, кого зовет своей жизнью, с пола. – Тэхен, – начинает омега, поднимаясь на ноги и направляясь в сторону шкафа. – Если я начну перечислять все то, что мне в этой ситуации неприятно, ты устанешь загибать пальцы. Поэтому советую даже не начинать этот бессмысленный спор. Муж на этот только вздохнул и, потерев пальцами глаза, спиной упал на кровать. Больше они не говорили и даже в аэропорт ехали молча. Будто и не было этого романтичного утра… Тонированный мерседес подвез их прямо к трапу частного самолета. Амато тоже поехал – ему очень хотелось самому посадить папу на самолет и попрощаться, родители не стали противиться. Маленький омега долго его обнимал, все спрашивал про то, точно ли он вернется и не бросает ли их, из-за чего на все сто слоев переклеенное сердце Чимина делало болезненные кульбиты, но он пообещал ему на мизинчиках. Он дал слово, что вернется и вернется не один, а с двумя старшими братьями. Амато знает о них и знает о том, что они приедут в Италию чтобы жить с ними. Тэхен давно подготовил его к этому, чтобы потом их приезд не стал для ребенка шоком. Амато знает о том, какие они чудесные по рассказам своего папы и уже ждет не дождется встречи. Когда, по просьбе Тэхена, Амато вместе с няней пошли смотреть самолет изнутри и супруги остались одни, не считая охрану, Ким взял обе его ладони в свои и посмотрел прямо в глаза, заломив брови. У Чимина в глазах стояли невыплаканные слезы – он не хотел уезжать, пусть это и ненадолго. Муж улыбнулся ему той самой улыбкой, которая всегда была чиминовой слабостью. Омега пустил слезу и тут же прижал голову к его плечу, притянув мужа ближе за шею. Амирис с его футболки чувствовался так хорошо… Ему не хотелось никуда лететь. Хотелось остаться здесь, с мужем и сыном, желательно еще и со своими детьми под боком. Только вот незадача: чтобы эти самые дети вдруг оказались под боком, в тот момент нужно было сделать шаг и все-таки улететь. Тэхен отстранил его голову от себя, утер большими пальцами слезы с его припухших щек и ласково улыбнулся, прошептав «мое золотце» своим низким голосом. Его вьющиеся не уложенные волосы трепал ветер, глаза щурились из-за солнца, а губы шептали какие-то успокаивающие слова, которых Чимин не запомнил, потому что было ему совсем не до них. Он смотрел на своего мужа, на его губы, которые несколькими часами ранее дарили его телу расцветшие цветами под белой одеждой страстные поцелуи. Ему было не до тэхеновых успокаивающих слов, но одну сказанную им перед отлетом фразу омега все же запомнил: – Я не могу изменить время, так же, как не могу изменить и судьбу, что нам предначертана, – говорил он, смотря прямо в глаза и нежно скользя большим пальцем по коже щеки. – Но даже если в дальнейшем между нами что-то изменится, прошу, доверься мне. Я сумею тебя защитить. В тот момент Чимин вспомнил еще одну его фразу, сказанную довольно давно: «Когда жизнь рушится, подобно столкнувшемуся с айсбергом кораблю, все нуждаются в спасительной шлюпке. Я готов стать для тебя этой шлюпкой, но только ты можешь решить, что именно сделать: занять в ней место или же прыгнуть в холодный океан. Вот только, если выберешь второй вариант, нет гарантий что рядом проплывет достаточно большой кусок дерева». Когда в прошлый раз его приперло и понадобилась шлюпка – омега ее проигнорировал. Но сейчас он старше, опытнее и, как ни крути, немного умнее. В этот раз он не будет прыгать выше головы и просто попросит помощи. Он больше не будет искать дерево в океане и мерзнуть на нем в ночи, выбравшись из холодной воды – он просто опустится в предложенную шлюпку и доберется до берега в целостности и сохранности. У него есть тот, кто его любит, тот, кто готов уничтожить для него целый мир и тот, кому он до бесконечности доверяет. Чимин больше не один – у него есть семья. Слова Тэхена помогли ему сесть в самолет, не разрыдаться прямо там и спокойно долететь, даже не принимая прописанные врачом таблетки. Да, по пути в Сеул его накрыло, но там была тяжелая психологическая ситуация, он ничего не мог с этим сделать, но сейчас он чувствует себя более-менее. Не хорошо, но и не настолько плохо, что хочется утопиться. Тэхена бы сюда рядом на диван посадить и вообще отлично бы было. Черт… Меньше суток прошло, а он уже по нему так соскучился. Будто месяц не видел. Вот что делает с людьми счастливая семейная жизнь и постоянное присутствие мужа рядом. Чимин подгибает ноги под себя, все так же оставаясь в гостиной. Бернардо где-то там отдыхает в выбранной для себя комнате, не мешается, дает омеге в одиночестве посидеть, посмотреть в стену и покусать губы, которые меньше суток назад кусал его муж. Он соскучился. Между ними сейчас тысячи километров и разные часовые пояса, но их связь по-прежнему крепка. Красная нить тянется от запястья к запястью, путается, растягивается, но не разрывается. Чимин смотрит на свои руки, на два кольца на безымянных пальцах. На правой помолвочное, подаренное мужем уже после заключения брака, на левой – обручальное. Солнечные лучи из окна красиво ложатся на белое золото, заставляя его сверкать в своем свете, а мелкие брильянты отбрасывать блики на стены. Омега шевелит пальцами и улыбается, смотря на запрыгавших солнечных «зайчиков». Он уже два года как замужем, и он в этом браке, основанном на договоренности, любим, ценен и, что более важно, счастлив. У него есть муж и три сына, двоих из которых он не видел уже очень и очень давно, но он это исправит. Невольно вспоминается прошлый брак. Омега отводит глаза от единственных колец, которые сегодня украшают его нежные руки, повесив те на прижатые к груди колени. Он смотрит на город, на солнце, что освещает Чун-гу и его зеркальные офисные здания. Из приоткрытого окна доносится шум города: звуки машин, гул людей внизу, какие-то рекламы. Омега скучал по этому городу, правда не настолько, чтобы приехать сюда без Тэхена. Чимин родился в Сеуле и, сколько себя помнит, всю жизнь, до поступления в американский университет, жил здесь. Сначала в огромном пентхаусе, после в пригороде в особняке. Сеул никогда не был ему приветлив. В детстве, когда ходил без охраны и родителей, омега часто терялся среди каменных джунглей, несколько раз чуть не распрощался с жизнью пока переходил дорогу, да и в целом жизнь здесь не ладилась. В Америке было проще, там он был хотя бы счастлив, а потом, вернувшись назад, через полтора года вышел замуж. Снова прокол. То, что было у них с Чонгуком, браком сложно назвать. Сейчас, находясь замужем за Тэхеном и обретя настоящую семью, омега может твердо об этом сказать. Их с Чоном отношения – не брак, а простая выгода для одной из сторон. Чонгук хотел нажиться на сыне богатых родителей, на сыне президента на тот момент самой крупной в стране компании и у него это получилось. Он втерся в доверие к его папе, только и мечтающему наконец кому-нибудь сплавить вечно разочаровывающее недоразумение, которое звалось его сыном, произвел впечатление серьезного, умного и действительно в Чимина влюбленного альфы на его отца и – вуаля, – они уже играют шикарную свадьбу. Он играл на чувствах влюбленного мальчика, зная, что тот сделает для него все, что он бы не попросил. Родители Чонгука почти были банкротами, но владели неплохо развивающимся бизнесом по поставке грузов заграницу в Пусане, готовили к этому сына, но тот был крупной рыбой и в пруду плескаться не захотел – он замахнулся на океан. За год до брака он открыл собственный бизнес, в который инвестировал все свои и оставшиеся в наследство от бабушки деньги околдованный любовью к нему омега, на тот момент уже официальный жених. Его родители идею тоже поддержали и Пак Усон под гнетом супруга и мольбами сына таки тоже вложился, рассмотрев бизнес-план, все несколько раз взвесив и решив, что да, это дело выгодное и оно не прогорит. А потом, еще через полгода, когда бизнес Чонгука уже начал неплохо развиваться и набирать обороты, чиминов отец, на радостях из-за новости о помолвке, подарил Чону долю в акциях «Park Investments». Чонгук принял подарок, перед этим для вида немного поотказываясь. Он улыбался Чимину тем вечером, клялся в любви до гроба, хотя никогда не считал нужным постоянно говорить о своих чувствах, дышал жасмином с его волос, делая вид что наслаждается природным запахом, а на деле скрывал лукавую улыбку. У него получилось – он обвел вокруг пальца одного из самых успешных людей Южной Кореи благодаря его непутевому сыну. Это была победа в двойном размере: у него и успех, и красивая картинка на долгие годы. О них говорили, их пара занимала все новостные порталы, их любили и ими восхищались. Для Чонгука это была своеобразная реклама, а в дальнейшем образ хорошего семьянина. К таким ведь больше доверия со стороны народа. Их семейная жизнь после рождения Джину изменилась, а после Хисына стала Адом. Тут и побои, и угрозы, и измены, и все вместе. До второго ребенка Чонгук был более спокоен, а после он будто сошел с ума и стер все границы дозволенного. Как будто он чувствовал, будто знал о том, что ребенок не от него. Но это глупо – он никак не мог знать. Но даже если и каким-то образом узнал – это его не оправдывает. Чон делал вид, будто никогда силой его возле себя не держал. При каждой ссоре, при каждом унижении он всегда делал акцент на том, что находиться с ним рядом был выбор только Чимина и это он остался, хотя всегда мог и еще может уйти. Он делал на этом акцент, он выставлял это все именно так, но омега прекрасно знал, что, пусть Чон его цепями к себе не приковал и взаперти не держит, но на самом деле, пока в паспортах стоит чертов штамп, Чимин принадлежит только ему. Попробуй уйди, и он бы сразу понял, что муж считает его своей собственностью. Он и понял, когда впервые подготовил документы на развод. Чимин ни в чем не нуждался, он жил с ним будто бы во дворце, как какой-то принц. Вот только этому принцу было отказано в тех незначительных малостях, которые имели и которыми наслаждались даже те, чья жизнь давно пробила дно, те кому в этой жизни уже ничего не было нужно. Ему было отказано в свободе и обычной надежде. И пусть цепей на нем не было – сбежать он не мог. В моменты отчаянья, когда все важное забывалось, Чимин пытался покончить жизнь самоубийством. Он не хотел умирать, но жизнь тогда не приносила ему ничего, что заставило бы за нее зацепиться. О детях не думалось, о Тэхене – тем более. Всего он совершил тогда три попытки, и все три не оказались удачными. Первую попытку сделал в больнице, когда лежал там с перебинтованной головой после того как принес Чонгуку первый документ о разводе. Не получилось ни развестись, ни закончить все свои муки. Почему? Потому что на пути образовался тот добрый медбрат, чьего имени омега теперь даже не помнит – он вообще мало что помнит из того периода своей жизни. Медбрат-омега, знакомый с его историей, сохранил этот небольшой инцидент в тайне и никому ничего не сказал, чтобы в чиминову карту не записали попытку самоубийства и не подумали ограничить в родительских правах. Зная о возможностях его мужа, тот омега был уверен, что он что-то такое обязательно выкинет. Вторая попытка произошла после того, как Чимин застал Чонгука за изменой в их супружеской спальне. Он только тогда начинал восстанавливаться после ситуации в кабинете, а альфа так безжалостно снова ударил. Не физически – есть много способов причинить боль, не оставляя синяков и ссадин на коже. В тот день умерла любовь и сердце разбилось, а ночью Чимин нашел себя под холодной водой в наполненной ванне. Кто вытащил в этот раз? Кто стал спасителем? Вернуться в сознание помог громкий плач младшего сына, потерявшего папу. Родительское сердце тогда будто бы чувствовало, что с ребенком что-то не так и помогло вырваться из плена отчаяния – второй план провалился, но Чимин не жалел. Третьей и последней попыткой стали разрезанные лезвием вены, которые, глотая слезы, туго перебинтовывал он сам, после того как в голове всплыл образ Тэхена и его: «Ты должен быть счастлив». Тогда же возник план побега. Планы-планы… В голове были одни только планы, но видимо из Чимина не очень хороший стратег, раз все они регулярно проваливались по, на первый взгляд, столь глупым причинам. Мысли о том, что за чертой жизни все будет прекрасно, были дурацким самовнушением. Да, ему казалось, что всем вокруг будет хорошо и он сам обретет наконец-то покой – это нельзя отрицать, ведь он и правда так думал. Вот только это все говорил в его голове кто-то чужой, ненастоящий Чимин, а настоящий, скрытый за своими психологическими проблемами, умирать совсем не хотел и не видел в смерти спасения. Казалось, что в нем развилась вторая личность и именно она пыталась довести до могилы их общее тело. Она пыталась их уничтожить, но тело каждый раз выживало, восставая почти что из пепла. Тогда омега невольно сравнивал себя с каким-то андроидом, в которого стреляй-не стреляй, все равно не убьешь. Чимин считал, что эта личность и это тело андроида были куда сильнее него настоящего, потому что он настоящий не был настолько сильным и смелым чтобы проглотить горсть таблеток, уйти под воду или полоснуть бритвой по коже. У настоящего Пак Чимина не было желания жить, но у него были причины, в то время как у самозванца не было ничего. А еще настоящий Чимин точно знал, что даже после смерти не найдет этот дурацкий покой и не сделает кому-либо легче, кроме, разве что, Чон Чонгука, на чувства которого тогда уже было плевать. Он выжил, даже дожил до тридцати семи, но умер внутри, а после воскрес снова. Хотя, можно ли это именно такими словами назвать? Он умирал каждый раз, когда бывший муж делал больно. Он каждую ночь боролся со своими демонами, качался в угле, горстями глотал таблетки но ничего не помогало. Ни с суицидальными мыслями справиться, ни снова срастить внутри разбитое сердце. Когда приступы проходили, он сидел на полу своей комнаты, опершись спиной о кровать и запрокинув голову на матрас, громко дыша в темноту. Он был внутри мертв, но почему тогда его громкое дыхание разрезало тишину очередной ночи? Если ты уже умер внутри, то почему же столь громко дышишь снаружи? Разве мертвые могут дышать? Чего ты хочешь добиться? Что показать? Разве можно только внутри умереть, а свою физическую оболочку оставить дальше влачить свое жалкое существование? Если ты внутри умер, значит, умер и снаружи – по-другому ведь не бывает. Душу и тело же нельзя разделять, поэтому, если ты снаружи живой и дышишь, значит жив и внутри. Покалечен может быть, сломлен, но жив, а жизнь – самое главное и самое дорогое, что у нас есть. Говорить, что он умер, а после воскрес – не правильно. Правильнее: сломался, развалился на части, а после собрал себя по осколкам, перемотал скотчем и попытался срастись. Так куда лучше. И многим правдивее. Тэхен помог ему срастись. Он ворвался в его жизнь ураганом, он научил его жить, заменил скотч на клей и склеил разбитое сердце. Он научил его любить и показал, что такое настоящее счастье. Чимин откидывает голову на спинку дивана, переводя глаза теперь на большие часы над телевизором. Время – девятый час. Он уже три часа как в родной стране, уже успел поменять документы, переодеться, увидеть смерть своими глазами и встретить человека из прошлого. Ну, и по мужу… чертовски соскучиться. Его так сейчас не хватает. Он бы, почувствовав, что его омегу что-то гложет, сел бы рядом с ним на диван, прижал бы его лбом к своей груди, зарылся носом в волосы и тихо бы попросил поделиться тяжелыми мыслями. Омега улыбается, думая о нем, и крупно вздрагивает, когда в тишине номера громко пищит уведомлением телефон. Он нехотя вытягивает его из кармана куртки, не глядя снимает блокировку и сразу переходит в их с мужем личный чат. Там, после их трехдневной давности переписки, где Чимин хвастался ему своим новым бельем, пока супруг находился по работе на полигоне Ндрангеты, высвечиваются непрочитанными только что пришедшие сообщения: «Золотце, ты как там? В порядке? Я бы очень хотел, чтобы ты был в порядке…» Чимин улыбается на его беспокойство и чувствует, как сердце начинает биться все чаще и чаще, а щеки трогает румянец. Так приятно, оказывается, чувствовать чужую заботу даже не расстоянии.

«Не беспокойся, все хорошо. Мы в отеле, в номере на имя Джунки. Так было задумано или это его прихоть?»

«Так было задумано Мне доложили, что посадка была не особо мягкой, а после ты видел столкновение, точно все хорошо? Был приступ? Ты принял таблетки?»

«Ким Тэхен-щи…

Я когда-нибудь тебе лгал?

Все хорошо, я в порядке, небольшой приступ был, таблетки выпил»

«Молодец Как себя чувствуешь сейчас? Если что-то нужно, не стесняйся говорить Бернардо или звони на ресепшн»

«После того, как ты написал, стало лучше

Я безумно соскучился»

«А я последние часы только и думаю о том, что хочу согреть тебя в своих объятиях»

«Меньше суток прошло…»

«Мы как двое влюбленных подростков, которым всегда будет мало проведенного вместе времени Я позвоню?»

«Конечно

Давай по видео, я, правда, соскучился»

Они разговаривают без малого два часа. За это время омега успевает изучить номер и показать его мужу, а после пройти в главную спальню и упасть вместе с ним на кровать. Говорят обо всем и ни о чем одновременно. Вплоть от погоды за окном до того, как тяжело находиться друг от друга так далеко. Всего почти сутки прошли, а впереди две недели. Как выдержать? Как пережить и не сорваться раньше времени? Они так влюблены… и так прилипчивы друг к другу, что просто не оторвать. Вот бы так было всегда… Так и будет, они оба в этом уверены. Они же истинные – их связь крепкая, а красная нить до неприличия прочная, ничем не разорвать. Плавали, знаем. Все будет хорошо. Они потерпят, преодолеют расстояние, снова воссоединятся и вместе со всем этим справятся. А как иначе? Правильно, иначе – никак.

***

После разговора с мужем омега принимает быстрый душ и ложится в свою мягкую кровать – разговоры разговорами, а сон должен быть по расписанию. Тем более, если учесть тот факт, что в самолете он почти не спал – сидя было не особо удобно, а раскладывать кресло или, еще лучше, пройти и прилечь в предусмотренную на частном воздушном транспорте кровать он стеснялся. Поэтому и проспал всего два часа за одиннадцать часов полета. Глупый омега, который без мужа буквально сдувается и моментально теряется, становясь похожим на ребенка, по какой-то причине оставшегося без родителей. С пульта управления Чимин закрывает портьеры и, поправив задравшуюся под спиной пижамную рубашку, накрывается одеялом до самого носа. Тепло, мягко и удобно – прямо благодать какая-то. Только вот Тэхена рядом не хватает, но это так, мелочи жизни. Он же приедет. Не скоро, правда – через две недели, – но приедет же. Эх, а омеге бы так хотелось почувствовать на себе его руки, прижаться лбом к сильной груди, обхватить своими его торс и буквально раствориться в его теплом объятии, которое всегда дает ощущение надежности, силы и защищенности, которыми так и веет от его альфы. Прошли всего почти какие-то сутки, а Чимин уже так соскучился по его запаху, по звуку его тихих, почти неслышных шагов, по его низкому голосу и такому же смеху. Он так соскучился по его рукам, по его телу, губам, глазам, в которых плещется море чувств, да даже по каждому самому маленькому волоску в его густых темных бровях! Он соскучился по нему всему целиком и полностью, так что то, что ему хочется раствориться в его объятиях, рассыпаться в них невидимой стеклянной крошкой прямо под его ноги, не так уж и удивительно. Ему нужно было чаще держать его за руку, чаще обнимать и говорить о том, как сильно он его любит, потому что сейчас, лежа в этой постели один, проводя рукой по пустому спальному месту, которое сегодня, завтра и последующие две недели никто не займет, и никто не согреет, сейчас, когда их разделяют пять с половиной миль по прямой – он скучает. Он чертовски сильно скучает, пусть еще даже сутки не прошли. И он ненавидит это ужасное чувство. Потому что внутри у него словно бы что-то противно ноет, скулит и даже плачет, заставляя омегу метаться по постели в поисках своего, но так его и не находя. Она, эта засевшая внутри тоска по нему все громче ревет, словно живое существо скребет внутренности, раздирает их в кровь и втирает в свежие раны свои соленые слезы. Чимину самому хочется разреветься подобно маленькому ребенку, но он просто проводит рукой по белой простыни и тяжело выдыхает – глаза сухие, а внутри все равно больно. И ведь не придумано еще в мире такого средства, что могло бы унять это саднящее чувство внутри. Его ничем не заглушить, никак от себя подальше не отогнать – остается только мучиться и пытаться жить дальше, роняя свои невидимые слезы на подушку, пахнущую фантомным запахом амириса, который в этом мире принадлежит только одному человеку. Омега буквально видит его перед собой, протягивает руку, хочет коснуться, но позволяет той бесшумно упасть на матрас, когда, при первом же касании, мираж растворяется, не оставляя ему никаких шансов. Это неправильно! Нельзя настолько сильно любить человека, нельзя быть к кому-то настолько крепко привязанным, нельзя настолько сильно нуждаться в мужчине, в альфе, пусть он твой истинный, муж, отец твоего ребенка и просто человек, которого ты так сильно любишь. Нельзя быть настолько слабым чтобы заскучать по нему, когда даже сутки еще не прошли! Это какое-то сумасшествие… Чимин засыпает, обняв подушку одной рукой, а другую оставив на свободной части постели, которую должен был, по идее, занимать Тэхен. Ему снится бескрайнее море, широкая водная гладь, отражающая в себе фиолетовые краски заката. В его бокале плещется белое вино из тэхеновых погребов, рядом на расстеленном на белом песке безлюдного пляжа сером покрывале сидит Тэхен, упершись локтями в колени и положив на них голову, за ним наблюдает. Его влюбленные глаза сверкают из-за плещущегося там океана чувств и садящегося за горизонт солнца. Омега смотрит на него, кусает кислые из-за вина губы и неожиданно для себя отмечает то, что муж выглядит несколько старше, чем есть. Под его глазами он замечает небольшие морщины, а во вьющихся волосах, которые треплет слабенький ветерок – седину. Муж тянет к его лицу руку, проводит большим пальцем по нежной щеке, заставляет расслабиться и прикрыть глаза, а потом вдруг резко и без предупреждения целует, нежно прикасаясь губами к губам, скользя по ним языком и проникая в рот. Чимин обхватывает его плечи руками, выпуская бокал из рук, ничего вокруг не замечает, позволяет мужу себя касаться, даже заползти руками под тонкую блузу, сам отвечает на поцелуй, падая спиной на сбившееся покрывало. Они синхронно вздрагивают и отрываются друг от друга, когда звук почему вдруг разбившегося бокала слышится слишком громко в окутавшей их тишине. Омега поворачивает голову влево – туда, откуда послышался грохот. На песке в свете заходящего солнца сверкают осколки стекла, а из оставшейся розочки на белые песчинки стекает вовсе не белое вино, а что-то красное, вязкое и пахнущее металлическим запахом. Он морщится, переводит взгляд на мужа и тут же, расширив в страхе глаза, отталкивает от себя тело не супруга – Чонгука. Альфа смотрит на него диким взглядом, скалится даже, пока Чимин, собирая под собой покрывало в ужасные складки, пытается отползти от него как можно дальше. Чонгук громко смеется над ним, над забившейся в угол мышью и, притворяясь котом, встав на ноги, ходит по кругу, не оставляя путей отступления для своей жертвы. Чиминово сердце бьется как птица в клетке, омега дрожит, следит за бывшим мужем большими глазами и боится пошевелиться. Чон, словно хищник, рычит, смотрит покрасневшими глазами и, кажется, вот-вот кинется, но почему-то только ходит по кругу. В голове мантрой: слабак-слабак-слабак, а над ухом угрожающее: «Почему ты ушел?». Он прижимает к груди колени и обхватывает голову руками, как тогда, когда атаковывали панические атаки, и пытается скрыться от всего мира. Но Чонгук все еще рядом. Все еще стоит над ним, заносит руку для удара и снова зло говорит: «Ты меня разлюбил. Поэтому сбежал?». – Нет! – кричит в панике Чимин, позволяя слезам спокойно течь по раскрасневшемуся лицу, когда Чон за волосы поднимает его голову и снова замахивается, сильнее сжимая пальцы именно там, где у омеги красуется так и не исчезнувший шрам после столкновения с косяком несколько лет назад. – Я не сбежал! Это ты выкинул меня в порту как ненужную шавку! Ты сломал меня, а уйти я хотел не потому, что перестал любить, а потому что просто хотел выжить! Чонгук отпускает его волосы, позволяя омеге снова спрятать голову в коленях и в голос зареветь. Он исчезает, а вместо него вдруг образовывается рядом Тэхен, который тут же бросается крепко обнимать и окутывать своим запахом сгорбившуюся на теперь уже голом песке трясущуюся фигурку. Альфа крепко сжимает его острые плечи, шепчет какие-то успокаивающие глупости ему на ухо, зовет «золотцем» и своей жизнью, прячет от мира за своей широкой спиной и действительно успокаивает, потому что Чимин перестает трястись и, расслабившись, восстановив дыхание, просовывает свои руки под его, прижимая ладони к лопаткам и кладя на плечо подбородок. В этот же миг вокруг все рассеивается, бесследно пропадает и омега обнаруживает себя в каком-то бесконечном темном пространстве среди пустоты. Он сам обнимает себя за плечи и понимает, что после всей только что произошедшей жестокости, после всего только-только пережитого страха, тэхеновы руки показались ему обещанием Рая, тихого покоя, которого так не хватает. Сам себе собственными руками Чимин ни Рай, ни покой пообещать не может. Вдруг откуда-то дует неслабый ветер, развивает его волосы, заставляет зажмуриться и чуть пошатнуться, а потом перед глазами зачем-то кадрами, будто какие-то дорамы, пролетают несколько эпизодов, в которых только два действующих лица: он и Тэхен. В одном из эпизодов он видит себя в белом одеянии, его руки вложены в руки Тэхена, на котором надет красный мундир и наверняка тяжелая корона на голове. Альфа что-то говорит, склоняет перед ним голову, а после берет с поднесенной подушечки орден королевской семьи, который зацепляет на перекинутой через плечо того Чимина красной ленте, а потом надевает на его голову, украшенную жемчугом и брильянтами корону чуть меньше по размеру. После он притягивает омегу к себе ближе за талию и целует, видимо, закрепляя союз. Следующим кадром Чимин снова видит себя, но уже в нежно-розовом расшитом бисером ханбоке, свои руки на чужой одежде темно-синего цвета и чужие на плечах того омеги. В альфе он снова узнает своего Тэхена, только теперь почему-то с недлинной бородой, а на собственном лице видит ужасный ожог. Он даже вскрикивает, прикрывая рот рукой, чтобы не звучало так громко, хотя, кого ему тут своим ором пугать? Тот омега обнимает альфу, плачет, прижимается к его груди щекой и явно не хочет больше никуда отпускать. Он гладит свой живот, улыбается сквозь слезы и что-то говорит своему Тэхену. Что – не понятно, но догадаться не сложно. Альфа ведь тут же расширяет глаза в неверии и тоже касается живота, а после подхватывает его на руки и кружит по территории, видимо, дворца. Эпизод снова сменяется и вот омега опять видит себя, но уже в тонких штанах-шароварах, золотых круглых браслетах на тонких запястьях и коротком топе. Здесь у него длинные черные волосы, собранные в высокий хвост, он машет им, танцуя среди золота и разбросанных по полу шелковых подушек, видимо, заставляя своего Тэхена пускать на себя слюни. Альфа сидит среди подушек с кубком вина, словно какой-то падишах, наблюдает, губы облизывает, а потом подзывает к себе одним пальцем. Что дальше происходит омега не видит, потому что сон неожиданно вдруг прерывается, и он подрывается на постели, резко садясь и стирая с лица катящийся пот. Его потряхивает, бросает то в холод, то в жар и он совершенно теряется в пространстве. Какой сейчас день? Час? Где он вообще? Это комната мало похожа на их с мужем спальню… Понимание приходит постепенно. Сегодня понедельник, на часах – пятый час, а это отель Лотте в Сеуле. Чимин тяжело выдыхает, зачесывает волосы ладонью назад и, все еще тяжело дыша, встает с постели. В собственной ванной он умывает лицо, смотрит на себя в зеркало и, увидев свой испуганный взгляд, тут же отводит в глаза. Решение прогуляться приходит спонтанно. Это же лучший способ развеяться, так? Тогда почему бы нет. Только если без Цербера рядом. Да, это рискованно. Да, опасно. Но решения он всегда принимает быстро и импульсивно, а жизнь ничему за почти сорок лет его так и не научила, поэтому он спокойно берет телефон и пишет на номер Донхи о том, что хочет сбежать из отеля на пару часов. Шофер – друг, – не задает лишних вопросов и просто отписывается о том, что подъедет к заднему входу, туда, где стоянка для персонала. Чимин долго не думает, быстро меняет свою пижаму на черный лонгслив, брюки, которые несколько великоваты, но, чтобы не спадывали, ну, и для дополнения образа, он закрепляет ремнем своего любимого бренда. Также он надевает кепку и большие темные очки, помнит, что не должен привлекать много внимания. Будто он в этом своем образе его не привлечет… Да он в любом привлечет! Бывший супруг крупного миллиардера, который раньше часто мелькал на обложках статей и журналов, а после развода вообще стал чуть ли не звездой в этой стране. Как тут не привлечь? Только если о нем все забыли… Но на это можно только надеяться. Омега не проверяет наличие бодигарда в выбранной им комнате их люкса и просто тихо выходит за дверь, стараясь особо не шуметь. На этаже, прямо возле двери номера, он сталкивается с еще двумя телохранителями, только корейской наружности. Чимин тяжело вздыхает. И как он мог забыть о своей усиленной охране? Будто супруг самого президента, ей богу. – Не нужно никому докладывать о моем уходе, – четко серьезным голосом проговаривает он, когда телохранители, не заметив рядом с ним Бернардо, достают телефоны чтобы доложить о происходящем кому-то. Бернардо? Джунки? Тэхену? Не понятно, но Чимину не хочется, чтобы о его небольшом побеге кто-то узнал. Его же попросили не выходить! А без личного бодигарда вообще шагу ступать нельзя… Тэхен его на британский флаг разорвет своими нравоучениями, если узнает! Он не должен знать. – Это приказ. Вспомнив о своем положении и о том, чей он муж, омега не боится приказывать и предлагает недоверчиво покосившимся на него телохранителям себя сопровождать, чтобы было спокойнее. Не только им, ведь они отвечают за него своей жизнью, но и ему самому. Иан и Гону, как представились альфы, которым сегодня приходится исполнять обязанности Бернардо, не без энтузиазма двинулись следом за модельной походкой пошедшим к лифтам омегой. Чимин не знаком с планом отеля, не знает где и как добраться до заднего входа в здание и на парковку для персонала, но эти двое точно знают и с планом хорошо ознакомлены. Иначе бы их здесь просто не было. Он не знает по какому принципу свою охрану подбирает Джунки, но Тэхен обычно всегда лично отбирает каждого бодигарда среди предложенных Джеймсом. К охране своих омег же Ким относится крайне внимательно и в три раза тщательнее занимается отбором охраняющих их людей. «Безопасность важнее всего» – часто твердит муж, поэтому омега не сомневается в том, что к людям, которые будут ходить за ним хвостом в Корее, были предъявлены те же самые требования, что и к его охране в Италии. Тэхен, сто процентов, хорошо об этом всем позаботился. Они быстро пересекают холл отеля, конечно же привлекая внимание находящихся там людей. Еще бы такая процессия не привлекла внимание! Он, полностью в черном и темных очках, а позади два крупных бодигарда в костюмах. Такие незаметные… Краем уха Чимин слышит предположение одной из девушек, находящейся, видимо, в компании четырех подруг у ресепшена: наверное, айдол. Он тихо усмехается себе под нос и в голове отвечает: «Предположение, конечно, хорошее, но я далеко не айдол. Всего лишь муж консильери итальянской мафии, но это так, пустяки». Ему нравится его положение! Ему нравится наконец-то чувствовать себя на своем месте и больше не бояться самому себе признаваться в том, что достоин. Достоин стоять рядом со своим мужем, зваться его супругом и воспитывать с ним детей. Это его место, его титул и никакой Дарио или любой другой «более подходящий» омега его не займет. Самым подходящим это место уже занято и освобождению не подлежит. Все. Пожизненная бронь. В вечер их последней встречи Чонгук сказал ему: «Находясь со мной в браке ты был хоть кем-то, почти десять лет гордо звался мужем Чон Чонгука, а сейчас ты никто. Ты всего лишь разведенный и никому не нужный жалкий омега, оставшийся без гроша в кармане». Омега ответил ему как-то так: «Ты превратил мою жизнь в Ад и говоришь о том, что я должен быть благодарен за то, что у меня было имя? Да лучше бы у меня ничего не было, чем этот позорный титул. Это даже звучит смешно и вовсе не то, чем можно гордиться». Какую же колоссальную разницу имеют фразы «муж Чон Чонгука» и «муж Ким Тэхена», ну, или «муж Алдо Гвидиче». Первое звучит несколько жалко, даже произносить не хочется – мерзко. И это не потому что все в прошлом, не потому что Чимин его больше не любит и, вполне возможно, никогда по-настоящему не любил – это потому что он лучше всех знает о том, что Чон Чонгук за человек на самом деле. Поэтому да, лучше бы у него тогда вообще ничего не было, чем те дурацкие шепотки неизвестных людей, которые, говоря о нем, говорили просто: муж Чон Чонгука. Это не то, чего хотелось о себе слышать. Особенно тогда, когда жизнь пошла под откос. С «мужем Ким Тэхена» же по-другому. Его альфа – сильный, мудрый и добрый душой человек. Он его любит, он о нем заботится, ценит и принимает таким, какой он есть, не прося меняться. Он другой. И пусть он консильери, пусть следующий дон, пусть он убивал уже не раз, до сих пор убивает и будет убивать – он никогда не трогал невинных. Он никогда ни на кого не поднял руку, если этот кто-то не был перед ним в чем-то виноват. Да тот же Дарио, Тэхен же его ненавидит! Он терпеть его не может, видеть и слышать не хочет – он хочет просто стереть его с лица земли, но ничего не предпринимает. Несмотря на всю свою ненависть, он его выслушал, а после ударил, но не кулаком, а словом. Главный аргумент: он омега, а омег Ким не трогает. Он сделал больно не физически – морально, а моральная боль самая сильная. Око за око. Поэтому и звание его мужа Чимин носит с гордостью, не стыдится и не боится отдавать приказы даже не своим людям, когда они в его распоряжении. Чонгук ошибся, когда сказал, что он никому ненужный разведенный омега. Он никогда не был ненужным – всегда был один человек, которому он нужен как воздух. Да и недолго омега пробыл разведенным, всего-то несколько месяцев. Не такой уж большой срок. Это в Корее развод – клеймо, означающее, что вступить в следующий брак будет весьма проблематично. В Италии же он ничего не значит, просто часть жизни, прошлое, которое, как и остывший кофе, не стоит подогревать. Когда они уже подходят к служебному выходу, Иан на пару минут отлучается, чтобы, видимо, забрать ключи от внедорожника охраны у сидящего в холле отеля наблюдателя в гражданской одежде. Гону открывает ему дверь и они, дождавшись пропавшего телохранителя, в том же темпе движутся к припарковавшейся прямо на обочине черной ауди. Донхи склоняет голову при чиминовом появлении, коротко здоровается и открывает заднюю дверь. Шофер возвращается в автомобиль и начинает движение только после того, как внедорожник Гону и Иана появляется в зеркале заднего вида и моргает фарами, давая знак, что им можно ехать. – Куда направляемся? – интересуется альфа, улыбаясь. – Куда угодно, – тяжело выдохнув, отвечает Чимин и, махнув головой, снимает очки, спиной расслабленно откидываясь на кожаную спинку сидения. – Только подальше отсюда. – Почему вдруг решил проехаться? Я думал, после одиннадцатичасового перелета может хотеться только сходить в душ и лечь спать. – Кошмар приснился, – говорит омега, зачесывая рукой свою челку назад – когда-то этот жест был его неотъемлемой частью, которая во время жизни с Чонгуком бесследно исчезла, а с недавнего времени снова заняла свое место. Он наладил отношения с едой и своим психическим состоянием, поэтому кожа и волосы перестали выглядеть так плачевно, ну и касаться их, конечно же, стало куда приятнее. – Или не кошмар. – Расскажешь? – глянув через зеркало на лобовом стекле на своего пассажира, задал новый вопрос Донхи, перестраиваясь в другой ряд. Чимин потерянным взглядом смотрит в окно, рассматривает почти не изменившиеся за два с половиной года отсутствия здания и улицы. Сеул почти не поменялся после его отъезда – он все такой же серый, разбавленный яркими вывесками, билбордами и рекламами с лицами айдолов и актеров. Кажется, будто и вовсе не уезжал. Ничего нового не появилось: все также много домов и бизнес-центров, заведений разной направленности на нижних этажах, все те же деревья посреди каменных джунглей, та же толпа людей, которые никогда не заканчиваются. Разве что, стройки завершились, людей стало будто бы в несколько раз больше и все больше незнакомых лиц смотрит с ярких вывесок. А в целом все так же – все тот же город, те же улицы, дома и их неприветливые жители. Чимин любит Сеул – он здесь родился, вырос, выносил и подарил своим детям жизнь, но жить тут он на постоянной основе не хочет. Несмотря на все яркие вывески, на необычное переплетение в этом городе исторических зданий среди современных зеркальных небоскребов. Несмотря на привычные зеленые крыши домов, что он может наблюдать из окна своего номера, на людей, говорящих на одном языке. Несмотря даже на то, что здесь его за его происхождение никто не начнет упрекать, потому что это его родная страна и родной город, он оставаться не хочет. Омега даже не может больше назвать Сеул своим домом – ему здесь не рады и здесь он чувствует себя лишним. Корея больше не его страна, Сеул – не его город и весь этот полуостров не для него. Его дом не здесь, его дом там, где его муж, его Ким Тэхен, которого он любит настолько, что просто его существования достаточно для того, чтобы Чимин чувствовал себя самым счастливым. И это не пустые слова, без него омега чувствует себя не в своей тарелке. Здесь он не чувствует себя в безопасности даже несмотря на повышенную охрану, когда как в Италии, в любом ее городе, в любой провинции, в любом уголке, даже без мужа под боком, чувство защищенности никогда не оставляет. Да, без Тэхена оно в разы ниже, но оно хотя бы есть, когда как здесь банально отсутствует. Он не хочет тут быть, тем более без него, но он сам вызвался прилететь в одиночку. Он хочет сам пережить первые дни в родной стране, походить по знакомым и некогда любимым улицам города, и попрощаться, чтобы, когда все закончится, с детьми, мужем и концами уже вернуться в Италию, в свою зону комфорта к третьему сыну и в свой единственный дом. – Я не знаю, что это было, – переводя глаза на пролетающие мимо них кроны деревьев, провода и уже потемневшие облака, отвечает Чимин. – Может сон, может видение. Сначала кошмар, а потом… не знаю, – вздыхает, опуская взгляд на свои руки, перебирающие свернутые очки. – Это может звучать как бред, но я будто бы видел свои прошлые жизни, – он задумывается всего на секунду, пытаясь вспомнить детали сна, щурится и кивает самому себе. – Да, определенно прошлые. Я увидел совсем немного, но в каждой из них был Тэхен, и мы были вместе. Не знаю в качестве кого: братьев, супругов, любовников… Но я любил его. В каждой из них. – Верите в реинкарнацию? – серьезным тоном спрашивает Донхи, проезжая мимо парка «Намсан». – Переселение душ после смерти. – Мы с моим мужем истинные и наши души крепко связаны между собой, – задумчиво отвечает омега. – И в реинкарнацию я верю. Мне кажется, каждый из нас проживает несколько жизней, в каждой из которых оказывается связан только с одним определенным человеком. Души же переселяются в другие тела спустя время, а связь между истинными всегда нерушима, значит, если одна из душ поселилась в тело подходящего ребенка в определенном времени, то и вторая сделает то же самое в этом же времени. – Звучит разумно, – усмехается альфа. – Значит, говорите, у нас несколько жизней? Девять, как у кошек? – Не знаю, – посмеивается Чимин. – Может, девять, а может быть больше или меньше, – продолжает он, замечая, что они подъезжают к Каннаму. Главный бизнес район Сеула, район, в котором он когда-то жил. У них с Чонгуком были апартаменты в самом высоком здании, на самом верхнем его этаже. Интересно, он все еще там живет? А как его детям с ним? Комфортно? Кстати о детях. Омеге приходит в голову одна мысль, раз уж они здесь. Еще рано конечно, да и он не готов, но Чимин же не будет выходить из машины… Сегодня, по крайней мере. – Джину до сих пор учится в Сеульской Академии? – Чон не переводил его в другую школу, да и проблем с этой никогда не было, он же эту академию буквально спонсирует, – рассказывает Донхи, замечая через лобовое зеркало как его пассажир кривит губы. Так и хочет наверняка выплюнуть что-то вроде: «Какая благодетель». – Хисына зачислил туда же. Их занятия закончатся через десять минут, едем туда? – Ты умеешь читать мысли? – улыбается Чимин. – Едем. Не верится. Внутри все буквально дрожит от предвкушения этой встречи. Подумать только, уже через несколько минут он их увидит спустя два с лишним года. Немыслимо! Мимо проплывают словно в замедленной съемке люди, бесконечные здания, пестрящие яркими вывесками, чужие автомобили, весь мир… Чимин смотрит в окно, поставив локоть на подлокотник в двери и упершись в ладонь щекой. Он чуть приоткрыл тонированное окно, так что теперь ветер неслабо колыхал его светлые волосы, что с самого утра не знали укладки. Омега мечтательно смотрит куда-то вдаль и много думает. О чем? Хороший вопрос. Это будет их первая встреча спустя два года, пусть и произойдет она лишь через окно. Это будет сложно, но он постарается себя пересилить и не сорваться к детям сразу же после того, как увидит – еще рано. У них есть хорошо продуманный план, которого нужно придерживаться, и встреча с детьми по этому плану должна произойти только после встречи с Чонгуком. Раньше нельзя – пусть этот недо-альфа думает о том, что его проблема в лице бывшего мужа устранена и пусть будет расслаблен, ведь его появление должно стать неожиданностью. Не особо приятной неожиданностью для одного Чона. Чимин не может сейчас все испортить – он из-за этого и поругался с Тэхеном, ведь тот первым отошел от обговоренного плана. Встреча и последующий разговор с Джину и Хисыном произойдет только тогда, когда муж прилетит – это нужно для того, чтобы альфа был рядом и поддерживал, если что-то пойдет не так, – и строго после встречи с отцом Джину. Ни часом раньше, ни часом позже. Все. Точка. Но омега все равно не может с собой ничего поделать – ему мужа две недели здесь ждать, а он, извините, вообще-то, сейчас находится так близко к детям, как никогда. Сердце-то тянется. Бьется и бьется неистово, как загнанная в клетку птица, а желание хотя бы увидеть через стекло становится совсем невыносимым. Он так соскучился… Он так хочет их увидеть, коснуться, вдохнуть природные запахи, которые распознать может только папа-омега и прижать к себе так крепко, как только возможно. Долгая разлука берет свое и сейчас, когда между ними всего десятки километров, заставляет лезть на стены. Интересно, как они изменились? Как изменились их запахи, их внутренний мир, мысли, чувства? Последний раз Чимин видел их в тот злосчастный дождливый пусанский день, когда внедорожник увез две частички его самого назад в Сеул, не дав даже попрощаться. Омега помнит все до мельчайших подробностей. И то, как бежал, спотыкаясь, под дождем, когда сердце почуяло что-то неладное, и как упал коленями на острый щебень во дворе дома, в котором они втроем прятались, и свою истерику помнит, и как Чонгук убил на его глазах человека, и как он отнял у него все. Этот день клеймом на сердце выжегся – день его приговора на век без детей, – его просто невозможно забыть. Такое не забывается. Джину тогда шел восьмой год, а Хисын был возраста Амато сейчас. Теперь же его старшему сыну уже почти одиннадцать, а младшему идет восьмой. Они же еще помнят его? Не испугаются, когда через две недели увидят? Почувствуют родной запах? Чимин не знает, как они на него отреагируют. Не знает, что Чонгук им о нем наговорил, но явно не что-то хорошее. Хорошее Чон может говорить только о себе и своем бизнесе, но никак не о ком-то. Скорее всего, перед детьми, как и перед общественностью, он выставил его грязным предателем, бросившим мужа и детей ради итальянского богача. Чимин более чем уверен, что именно так все и было. Потому что, а как иначе? У Чонгука по-другому никак. Тем временем за окном уже мелькает высокий кованый забор, за которым виднеется академия, которую Чимин так долго подбирал. Он в свое время изучил о ней все, узнал подноготную директора и всех учителей, вычислил степень оснащенности кабинетов, уровень безопасности детей и санитарии, разве что только в белых перчатках и с лупой по всему зданию не прошелся. Омега не сомневается в том, что его детям там комфортно и в том, что к ним хорошо относятся – после зачисления Джину он уговорил бывшего мужа спонсировать академию, дабы избежать неприятностей. Донхи без проблем и лишних остановок въезжает на территорию, чем вызывает полный недоумения взгляд у Чимина, на который коротко отвечает, что вся охрана академии знает его в лицо, ведь он несколько лет привозил и забирал отсюда Джину. Омега выпрямляется на своем сидении и скользит взглядом по территории, стоит только ауди притормозить как можно ближе ко входу в главный корпус, но при этом не пересечь пределы полосы для автомобилей. Следом за ними останавливается внедорожник охраны, а дальше за ним и сбоку от ауди – чужие автомобили, посланные чтобы забрать детей. Эта академия – не дешевое удовольствие, но качественное. Сюда не так просто попасть даже если у родителей ребенка есть деньги: сначала будущий школьник должен пройти собеседование, которое определит его судьбу, а потом его родители предоставляют все необходимые документы и выписки со всех возможных счетов, чтобы руководство и бухгалтерия видели способность семьи оплатить здесь учебу. Оплачиваются сразу четыре года учебы, если ребенок идет сюда в первый класс, без права перевода. Потом, первые полгода учителя проверяют способность новых учеников здесь учиться, если все идет гладко – зачисляют на постоянную основу, а в течение следующего года распределяют на классы по складам ума: гуманитарный или математический. Джину – гуманитарий и попал он в соответствующий класс. В основном, закончившие эту академию выпускники-гуманитарии после поступают на юридический факультет, или на связанный с искусством. Чимин не знает какой склад ума у Хисына, но почему-то уверен, что тоже гуманитарный. Маленький омега никогда не любил считать – ему всегда нравились книжки со сказками. Может, из него тоже вырастет писатель? А из Джину кто? Юрист? Может, танцор или актер – в бизнес старший сын вряд ли захочет пойти. В любом случае, еще рано загадывать – дети эту академию даже не закончат, Чимин найдет способ перевести их в итальянскую школу. Омега обводит глазами территорию академии. На спортивной площадке, виднеющейся из-за главного корпуса, где учатся первые и выпускные классы, вовсю кипит жизнь. У них там какие-то соревнования? Или просто урок? Он понятия не имеет, но судя по заполненным детьми трибунам понимает, что явно не физкультура. Ну да ладно, не его дело. На расставленных вдоль выложенных бетонными плитами дорожек редких лавочках, парами сидят дети, кто с тетрадками, кто с учебниками, а кто просто обнимает рюкзак, но они все общаются. Это у них уроки уже закончились? Или еще не начались? Чимин ничего не понимает… Академия – какой-то совсем другой мир. Звонок с урока он слышит весьма отчетливо и даже вздрагивает всем телом. Это ведь значит, что уже совсем скоро его дети выйдут на улицу чтобы пойти домой… И он совсем скоро их увидит. Остались считанные минуты. Ладошки уже начинают потеть – Чимин вытирает их о свои брюки. Два с лишним года… Так долго он их не видел. Точно сдержится и не сорвется навстречу? Никто не может быть в этом уверен. Чимин пододвигается ближе к двери, тяжело выдыхая – сердце вот-вот просто вырвется из груди. Потихоньку из здания начинают выходить дети в одинаковой школьной форме и каждый со своим особенным ярким портфелем. Омега насчитывает по меньшей мере двадцать человек, когда из главного корпуса наконец выходят два человечка, которых он безошибочно узнает. Дыхание сбивается, и он почти прилипает к окну, пытаясь все-все рассмотреть. Джину выше Хисына аж на две головы, он, надев свой портфель только на одно плечо, крепко сжимает маленькую ручку своего младшего брата, неторопливо спускаясь с крыльца по высоким ступеням. Хисын улыбается, говорит что-то, повернув к старшему голову, и осторожно ступает на каменные плиты. Маленький омега жестикулирует, видимо, рассказывая о том, как прошел его день, а Джину в ответ смеется, трепля его кудрявые, как у Тэхена, волосы. Слеза осторожно скатывается по чиминову ровному лицу, оставляя не ровный мокрый след. Как же он соскучился… Между ними сейчас несчастные десятки метров, а по ощущениям – целая пропасть длиной в километры. Чимину так хочется подбежать к ним, упасть на колени и касаться-касаться-касаться их кожи, их рук, их волос. Ему так хочется вдохнуть наконец-то их запахи, посмотреть в их большие детские глаза, уловить в них хотя бы тень узнавания, хотя бы частичку той привязанности, которую у них отобрали почти три года назад. Чимину хочется прижать их к себе и никогда-никогда больше не отпускать. Хочется сгрести их в охапку и убежать далеко-далеко, туда, где никто не найдет. Куда-нибудь в Италию, на Тирренское побережье. Но сейчас он может только смотреть и водить пальцами по стеклу, в красках представляя себе то, как в реальности их коснется уже через пару недель. Как познакомит их с Тэхеном, как предложит сесть в свою шлюпку и вместе сбежать с тонущего корабля. Он все это сделает, но днями позже. От этого становится больно. От этого начинает колоть где-то под ребрами и это заставляет испустить первый всхлип. Чимин не жмурит глаза даже тогда, когда слезы почти полностью застилают все за стеклом – он боится открыть их и больше своих сыновей не увидеть. Он боится, что они растворятся подобно какому-то миражу, стоит только ему на мгновенье расслабиться и себя отпустить. Поэтому он держится и не позволяет себе завыть в голос, наслаждаясь этими драгоценными минутами любования теми, из-за кого сердце бьется. Джину, спустившись с последней, особо высокой ступеньки, крепко поддерживает брата за руку, пока тот, смеясь, с нее весело спрыгивает. Его рюкзак сползает с плеч, повисает на локтях, собирая в складки и натягивая на груди школьный жакет. Чимин тихо посмеивается, наблюдая за их безобидными шалостями, и продолжает водить пальцами по тонированному стеклу, отчаянно желая быть сейчас с ними там, вместе смеяться и помогать младшему сыну натягивать фиолетовый рюкзачок обратно на плечи. Неожиданно, прямо перед детьми, кстати, там, куда заезжать нельзя, тормозит ярко-желтого вырвиглазного цвета кабриолет. Чимин хмурится, не понимая, что за машина и какое она имеет право заезжать туда, куда нельзя. Там же дети ходят! Его дети, между прочим. Из бмв же тем временем, пока он негодует, грациозно выходит омега, словно в рекламе шампуня поправляя свои до холодного блонда осветленные достаточно длинные волосы. Он одергивает на плечах легкий плащ и, еще раз взмахнув волосами, подходит к Джину и Хисыну. Чимин хмурится еще больше, а когда замечает, как младший ребенок прижимается к старшему в поиске защиты, пока этот неизвестный разговаривает с Джину явно на повышенных тонах и замахивается, он тут же тянется к ручке и почти уже даже открывает ее, как Донхи – предатель, – блокирует двери. Омега бросает на него гневный взгляд и даже открывает рот чтобы все высказать, но альфа делает это первым: – Этот омега новый супруг Чон Чонгука, – объясняет он. – Они поженились через год после вашего развода. – Мне плевать кто он такой, – шипит змеей Чимин, прожигая взглядом спину омеги, которого его дети явно боятся. Он их бьет? Совсем обезумел? – Он не имеет никакого права поднимать на моих детей руку. Я ему ее с корнями вырву, если узнаю, что он посмел хоть раз их ударить. – Не вмешивайся, – серьезным тоном продолжает Донхи. – Я помню, как Чон обращался с тобой, но не думай, что он мог позволить кому-либо как-то обидеть или причинить боль твоим детям. Он не святой, но и не настолько зверь чтобы трогать детей. Тем более, когда они его собственные. – То, что он биологический отец Джину, не делает его реальным отцом, – в таком же тоне заявляет Чимин, смотря на то, как омега снова садится в свое авто, а Джину и Хисын нехотя усаживаются к нему на задние сидения. К слову, он их не ударил. А еще Ким готов поспорить, что его дети сидят сейчас явно не в детских креслах. Что такое безопасность? – И никогда не говори, что они – его. Джину и Хисын только мои дети, а в будущем мой муж станет для них настоящим отцом. Таким, которого у них сейчас нет, а у меня самого никогда не было. Грустно выдохнув, омега просит шофера ехать за желтым кабриолетом. Быть может это и неправильно – так приуменьшать участие Чонгука в жизни детей, все-таки это Чимина не было рядом с ними так долго, но все же… Из него ужасный отец. Чимин не думает, что за два года что-то изменилось и он стал уделять сыновьям больше времени. Даже если земля разверзнется и поглотит «Jeon Industry» целиком – Чон больше времени детям уделять не станет и ни за что не изменится. Омега не считает его их отцом, более того, у него даже язык не поворачивается так его называть. Какой отец? Смешно. Как можно называть отцом своих детей того, кто выжал из тебя все соки и в благодарность за двоих малышей выбросил на улицу как ненужную собачонку? Как можно называть отцом того, кого дома никогда не было, того, кто не принимал участия в воспитании и никогда даже жизнью своих детей не интересовался? А Хисын вообще не его ребенок! Плевать на то, что Чон об этом не знает! Как можно называть отцом своих детей настолько неуравновешенного человека, психа, срывающегося из-за каждой мелочи и на полном серьезе считающего омег вещью?! У него дети – омеги, их он тоже считает вещами? Какой из него отец? Так, жалкая пародия. Желтый кабриолет заметно превышает скорость, мчась по заполненным чужими автомобилями улицам и, видимо, желая как можно скорее попасть домой. Или избавиться от ноши в виде чужих детей? Новый супруг Чон Чонгука… Смешно. Чимина не задевает тот факт, что бывший всего через год после развода заменил его более молодым и красивым омегой, он сам снова замуж вышел уже через несколько месяцев! Но у Чонгука то были их дети… О них он подумал? Вряд ли бы малыши одобрили нового человека в доме, еще и на замену родному папе. Чимин вспоминает Амато, то, как долго тот не хотел его принимать и больно ранил своими слишком взрослыми для маленького ребенка словами. Ему было тяжело принять нового омегу отца, он не хотел его принимать, а потом все само собой произошло. Возможно, тому виной их с его отцом истинность? Дети же чувствуют связи куда острее… Должно быть, он тогда просто понял, что Чимин с ними уже навсегда и смирился, попытавшись довериться… Вряд ли чиминовы дети сделали то же самое – он прекрасно видел как искривились их лица, стоило желтому бмв остановиться там, где останавливаться запрещено. И он видел, как этот омега на них замахнулся. Нет, за это Чимин точно отгрызет ему руку. Бмв паркуется прямо перед главным входом в до боли знакомый жилой комплекс. Неизвестный омега, чье имя из уст Донхи прозвучало как «Кан Ёсан», из желтого кабриолета вышел первым и, поправив на носу точно такие же как у Чимина сейчас в руках очки, что-то крикнул Джину и Хисыну. Дети сделали недовольные лица и нехотя освободили автомобиль, ключи от которого Ёсан сразу же передал подошедшему из машины охраны телохранителю. Старший ребенок крепко взял за руку младшего и они, вместе с кривящим губы омегой вошли в здание через раздвижные двери. Чимину не нужно гадать куда они направились и зачем – это самый большой и самый высокий жилой комплекс во всей Южной Корее, на верхнем, сто первом этаже которого располагаются апартаменты крупного бизнесмена, никого иного, как самого Чон Чонгука. Омега покинул ауди, тихо хлопнув дверью и, дождавшись когда Гону, сидящий на пассажирском сидении внедорожника, к нему выйдет, вместе с ним двинулся внутрь. – Господин, нам не стоит привлекать внимание, – тихо говорит омеге телохранитель. Чимин на это только тихо усмехается и, откинув челку назад, спокойным шагом продолжает двигаться к лифтам. – Зачем мы вообще сюда пришли… – Я хочу увидеть своих детей ближе, – тем же тоном, которым говорил с Донхи, произносит омега, проходя мимо фонтана в холле и краем глаза замечая разговаривающего с кем-то Ёсана. – Иначе я сорвусь раньше, чем придет время нам с ними лицом к лицу встретиться. Джину и Хисын стоят рядом с ним, скучающе рассматривают вдоль и поперек изученный интерьер и терпеливо ждут момента, когда смогут наконец-то подняться домой. Чимин старается сильно не задерживать на них взгляд, но блестящими за стеклами очков глазами все равно скользит по их скрытым школьными пиджачками спинам. Неожиданно, маленький Хисын, дернув брата за руку, что-то ему говорит и поворачивает голову, смотря в упор на идущего рядом с телохранителем загорелого явно не под корейским солнцем омегу, которого раньше в комплексе никогда не видел. Ребенок хмурится, смотря на выглядящего почему-то смутно знакомым омегу в черном, смотрит своими большими, как у Тэхена, глазами, кажется, ему в самую душу, возможно даже что-то вспоминает и пытается понять, но отворачивается, возвращаясь к позвавшему его брату. У Чимина внутри все клокочет, сердце хочет вырваться наружу и помчаться как можно быстрее к этим двоим. Омега внутри него плачет, скулит, рвется ближе, натягивает цепи, просит подойти, вдохнуть запахи, прижать к себе и крепко обнять. Он силой воли себя сдерживает, плотнее закрепляет цепи на своей сущности и, кусая губы, заставляет себя отвести взгляд. Ведь если задержит еще хоть на пару секунд, то точно сорвется и ничто тогда его не остановит. – Я забыл, что лифты здесь работают только по пропускным картам, – шепотом говорит он, дуя губы и потеряно смотря на кнопку вызова со сканером. Чимин разом выдыхает весь накопившийся воздух, уже даже разворачивается чтобы пройти к лестницам, не вспоминая о том, что вход на лестничную клетку тоже по пропускам, но Гону его останавливает легким, почти незаметным касанием за плечо. – Супруга Джунки-ши работает секретарем президента «Jeon Industry» и у нее есть пропускная карта в его апартаменты, – слабо улыбается альфа и прислоняет карточку к сканеру. Двери лифта тут же распахиваются. – А если она есть у нее, то есть и у нас. Чимин чуть поднимает уголки губ и заходит в лифт следом за бодигардом. Сто первый этаж набирается трясущимися пальцами, так не хочется спустя столько времени снова на него возвращаться… В единственных на этом этаже апартаментах панорамные окна, о которых омега когда-то мечтал, а после яро желал из них прыгнуть. Там обставленный со вкусом дорогой интерьер, неуместная дороговизна, что читается в каждом предмете. Там кладезь воспоминаний, приятных и крайне не. Там злосчастный косяк, оставивший шрам в волосах, там чертова спальня, в которой раз и навсегда умерли чувства. Он не хочет туда возвращаться, не хочет рисковать и снова наткнуться на паническую атаку, но там живут его дети, да и сегодня внутрь он не войдет… Может, все обойдется? Они прячутся за какими-то высокими кустами, растущими на каждом этаже комплекса из своеобразных клумб, встроенных в пол. Словно какой-то воришка, Чимин наблюдает за тем как, стоит только им с бодигардом поудобнее усесться, из дверей одного из трех лифтов друг за другом выходят ищущий что-то в телефоне Ёсан, а следом за ним, понуро склонившие головы Джину и Хисын. Заметив на щеках младшего сына мокрые дорожки слез, омега чуть было не подрывается с места, но его вовремя останавливает Гону, схватив за руку. Он, вообще-то, не имеет права его касаться, но Чимину сейчас не до этого. У него там сын почему-то плачет, а этот недовольный омега, открывая ключом-картой дверь, кому-то звонит. Не трудно догадаться кому, особенно когда этот белобрысый, видимо, дожидаясь ответа, начинает причитать: – Несносные глупые дети, – а после, когда гудки заканчиваются, пищит в трубку: – Чонгу-ук, они снова меня… Чимин не слышит, что он говорит дальше, потому что омега входит в апартаменты, закрывая за собой дверь. Он тяжело выдыхает, сдерживая внутри себя злость. Этот омега как-то обидел его детей, перед этим чуть было их не ударил, а сейчас начал жаловаться на них Чонгуку? Список его минусов стремительно пополняется. Как Чон вообще смог допустить его к детям? Для чего ему дан его мозг? А глаза? Неужели не видит? Слепой идиот. Омеге хочется рассмеяться из-за собственных мыслей. О сам-то не слепой идиот? Столько лет с тираном под одной крышей прожил! Еще чувствовал к нему что-то, чуть ли не боготворил! И что в итоге? Развод, поломанная психика и изуродованное тело. Как хорошо он пользовался глазами когда-то. Не нравится ему этот Кан Ёсан. Что-то тут не так. Да и к тому же, он же искусственный, а Чону всегда нравилась естественная красота. Поэтому он и запрещал в свое время Чимину красить волосы, возмущался насчет проколотых ушей и придирался к любой одежде, что не подчеркивала фигуру. Этому Ёсану, кажется, все сходит с рук. Он и волосы по плечи отрастил, и в холодный блонд их выкрасил, и уши у него, омега успел заметить, проколоты. Еще у него пальто безразмерное! К Чимину всегда были более строгие требования. Наверное, это потому что Чонгук его никогда не любил? Внезапно вспоминается день, когда, совершенно случайно зайдя в кабинет тогда еще мужа по просьбе отца за какими-то бумагами, касающимися «Park Investments», омега наткнулся на черную тонкую папку, в которой были документы на покупку и передачу в собственность другого омеги квартиры. Чимин точно помнил, что никаких документов не подписывал, но на этих стояла его размашистая красивая подпись. В тот день часть его сказочного замка рухнула и розовые очки начали трескаться. В тот день Чимин осознал, что сказки бывают только в сказках, а в реальности его просто водят за нос. Правда – весьма неприятная вещь, наверное, поэтому все и лгут? Что если Как Ёсан и есть тот самый омега, которому Чонгук в те годы подарил квартиру? Тогда все сходится: и дорогой подарок, и внезапное появление его после развода, и скорая свадьба, а теперь вот возможность повышать голос и, возможно, причинять боль Джину и Хисыну. Но это не освободит его от ответственности. Ничто не освободит, на самом деле. Чимин вылетает из комплекса как ошпаренный, забывая даже надеть снятые еще в лифте очки. Шум улиц Сеула тут же заполняет уши, толпы людей заставляют почувствовать себя не в своей тарелке, а вот слабый ветерок успокаивает. Омега, посмотрев по сторонам в поисках знакомой ауди, широкими шагами переходит дорогу, но не к автомобилю. Он, забывая о безопасности, об окликнувшем его Донхи и побежавшем следом Гону, быстрым шагом движется по тротуару, ловко огибая встречающихся на пути людей. Злые слезы застилают глаза, губы сжаты в тонкую линию, скулы заострились, а лице заиграли свою игру желваки. Чимин не смотрит куда идет, не знает даже, но все равно, ни на что не реагируя, продолжает идти туда, куда глаза глядят. Люди смотрят на него, хмурятся, кто-то дергает бровями, узнавая, а кто-то шипит ругательства, когда омега случайно задевает плечом. Ему плевать, ему лишь бы уйти куда-то подальше и успокоиться, чтобы не разреветься посреди улицы и не вернуться назад для того, чтобы вырвать чьи-нибудь белобрысые патлы. Как же он это все ненавидит! Чонгука, Ёсана, свою чертову жизнь! Сколько можно проверять на прочность? Разве он не выдержал уже главное испытание? Чонгук отобрал у него детей, испортил ему жизнь и по сей день не дает спокойно жить. Даже сыновей спустя два с лишним года Чимин спокойно, без лишних волнений, увидеть не смог. Даже здесь всплыл подводный камень, блондинистый, решивший что имеет право трогать ни в чем неповинных детей. Чимин этого Ёсана не знает, но того, что он уже сделал при нем, достаточно чтобы возненавидеть. Ненависть – плохое чувство, но даже у нее есть один единственный плюс: она сильнее страха. Если еще несколько часов назад Чимин размышлял над скорой встречей с бывшим мужем, боялся ее, чуть ли не трясся, стоило лишь представить то, как Чон на него посмотрит, что скажет и сделает, то сейчас он уже не боится. Страх уступил место гневу, а гнев – черной ненависти. Если еще полтора года назад омега задумывался о том, чтобы закончить все мирно и просто через суд отвоевать детей, то сейчас, вернувшись сюда, снова вспомнив все то, что с ним произошло в прошлом браке и увидев то, что увидел, Чимин понимает одно: мира не будет. Не в их случае. Мир – всего лишь иллюзия, за которой бегают дети, идеалисты и идиоты*. Он себя ни к одной из категорий не относит. Да и больше не желает сворачивать операцию. Смотря на темное сеульское небо, омега в очередной раз себе обещает, что точно доведет все это до конца, добьется своего и увидит непобедимого Чон Чонгука перед собой на коленях. Еще и его белобрысую шавку рядышком. И ничто его не остановит. Больше нет.

***

Утро настигает омегу в двенадцатом часу. Чимин просыпается из-за шорохов за дверью своей спальни и, недовольно поднявшись с кровати – он очень не любит, когда его будит что-то или кто-то, кто не Тэхен или Амато, – выходит в небольшой коридор своего люкса. В гостиной слышатся несколько низких мужских голосов, и он, взмахнув лохматыми светлыми волосами и невольно сморщив лицо, идет к прибывшим незваным гостям. Что-то последнее время его слишком часто стали посещать именно незваные гости. Отвратительная закономерность. Зайдя в гостиную, где собрались пятеро альф в классических строгих костюмах, он, омега в мягкой пижаме, сразу же привлекает внимание. Аккуратные брови заламываются домиком, когда Джунки мягко ему улыбается, а стоящий рядом с ним высокий, крепкий, короткостриженый мужчина машет ладонью, будто они давно знакомы. Но они не знакомы! Чимин точно не помнит в своем окружении такого определенно впечатляющего своей внешностью человека. Ему на вид чуть больше сорока и то только из-за отразившейся на лице явно не особо простой жизни. У него короткие черные волосы, явно крашеные, круглое лицо и драконий разрез глаз. У него ровный нос, пухлые губы и ямочки на щеках. А еще у него, издалека видно, грубые из-за тесного многолетнего общения с оружием руки, заметные даже сквозь несколько слоев ткани свинцовые мышцы и низкий с хрипотцой голос. Этот мужчина просто не может не произвести на себя впечатление. Увидев такого и мимо то не пройдешь – обязательно обернешься. Чимин едва заметно трясет головой, отгоняя ненужные мысли. Он, вообще-то, замужем и мужа своего безмерно любит. Какие такие чужие альфы еще в его голове? Зачем они туда влезли? – Меня зовут Ким Намджун, – между делом представляется впечатляющий мужчина. И улыбается. С ямочками. Тэхен Чимина убьет – отпустил, называется, в Корею, а на него тут уже производят впечатление чужие мужчины. – Ким Чимин, – отвечает омега, чуть опуская голову и обхватывает одно предплечье рукой. Некомфортно стоять среди стольких представителей противоположного пола в одной только ночной одежде. – Он супруг Алдо, – продолжает за Чимина Джунки, поднимаясь с кресла и предлагая названному присесть. Чимину, вообще-то, хотелось бы пройти в спальню, переодеться и хотя бы чуточку привести себя в порядок, но и задерживать альф ему не хочется, поэтому он садится, смотря на них внимательным взглядом и требуя объяснений. – И наше главное действующее лицо на сегодня. – У него явно есть вкус, – усмехается этот Намджун, щуря глаза. – Хорошо, он тебя не слышит, – говорит Джунки. – Не то ты бы уже лежал на полу, сраженный мягкой рукой своего мужа. – Мы уже почти месяц не виделись, – вздыхает альфа-Ким. – А вчера Джини мне позвонил и первым, что он спросил, было в порядке ли Чимин и ничего ли с ним не случилось. – Так, ладно, – вдруг громко ударяет ладонью о ладонь Джунки. – Раз уж все проснулись и присоединились к нам, давайте приступим к делу. – А где Ёнсон? – задает другу вопрос Намджун. – Разве мы можем без нее начинать? – Она уже поднимается, – отвечает альфа. Чимин смотрит на них из своего кресла и, готов поспорить, замечает, как на лице Джунки расцветает еле заметная теплая улыбка. Кто эта женщина, которую они ждут, и которая заставляет его улыбаться? Должно быть, она его супруга, благодаря которой у охраны есть пропуск в жилой комплекс Чонгука. Иначе почему Джунки так улыбается? Интересно, когда речь заходит о нем, Тэхен так же всего за мгновение меняется из серьезного расчетливого адвоката и консильери во влюбленного мальчишку? Так же улыбается? Определенно. Иначе быть просто не может. Дверь номера хлопает ровно через пять минут после того, как мужчины замолкают и, упершись бедрами в стоящий за их спинами стол, сложив на груди руки, задумываются о чем-то своем. Чимин почти не смотрит на Джунки и Намджуна, ему интересно, что на этом собрании делает Донхи, Бернардо, Иан и он сам. О чем они хотят поговорить, почему ждали, когда он проснется, а сейчас ждут какую-то Ёнсон? Что хотят обсудить? Его бывшего мужа? Или поступок трехдневной давности? Чимин ни то, ни другое обсуждать с ними не хочет. Ни с кем не хочет, на самом деле. Сначала Чимин носом улавливает ее запах: что-то легкое цитрусовое, а уже после, повернув голову, видит саму опоздавшую девушку. Именно девушку, не женщину, как можно было подумать, зная сколько Джунки лет, а ему уже сорок шесть. Ёнсон – кореянка, у нее длинные вьющиеся темные волосы, водопадом струящиеся по спине, у нее тонкая, женственная хрупкая фигура и длинные ноги, обутые в дорогие лаковые туфли на довольно высоких каблуках. На ней темная юбка-карандаш и белая блузка с эффектом многослойности, полностью открывающая одно плечо и оголяющая глубокие ключицы. У нее легкий нюдовый макияж и лицо будто с обложек журналов. Неудивительно, что такая девушка привлекла внимание итальянского дона с корейскими корнями. – Ваш кофе, синьор Ким, – на итальянском говорит она, подходя и, улыбаясь, опуская на низкий столик перед Чимином бумажный стаканчик с вкусно пахнущим капучино. – Ваш муж сказал, что мы вполне можем преподнести Вам именно его в качестве извинений за ранний подъем. Меня зовут Сон Ёнсон, – представляется она, продолжая искренне ему улыбаться, видимо, радуясь этой встрече, и протягивает ладонь. – И я супруга Джунки. А еще ваш основной информатор. – Ким Чимин, – в ответ улыбается ей омега и пожимает ладонь. – И давайте на «ты». – Как скажешь, – отвечает она, заметно расслабившись, и направившись к мужу. Девушка целует его в щеку и, поздоровавшись с Намджуном и остальными присутствующими, продолжает: – Давайте начнем. У меня есть ровно час до того, как Чон вернется в офис и потребует свой черный кофе. Такой же черный, как и его гнилая душа. Чимин прыскает со смеху, но не может с ней не согласиться. Душа у Чонгука и правда чернее черного. *** Стеклянные высотки пролетают мимо, одним своим блеском привлекая внимание. Бетонные джунгли Сеула, когда-то бывшие надежной крепостью и называвшиеся «домом», больше не впечатляют. Ему нет до них дела, как нет дела и до многочисленных улиц, на которых еще днем вовсю бурлила деловая жизнь занятых своей карьерой людей, сейчас принявшихся отдыхать. Сегодня пятница, последний официальный день рабочей недели, поэтому многие корейцы, пережившие свой пятидневный «Ад», вышли на улицы в поисках пятничного досуга. Кто-то спешит занять свободные места в барах, караоке, ресторанах и прочих заведениях общественного питания, где можно не только хорошо поесть, но и выпить крепкого соджу. Кто-то с цветами дожидается свою половинку, чтобы разделить с ней свободное время и сходить на очередное свидание. Кто-то проводит эти часы в парках, торговых центрах, кинотеатрах и прочих центрах досуга. А кто-то едет в офис, но не работать – объявлять войну. Именно так Чимин окрестил свою сегодняшнюю миссию. Сегодня он встретится со своим бывшим мужем! Подумать только… Спустя два с лишним года лицом к лицу встретится с тем, кто загубил всю его жизнь, тем, кого когда-то он считал лучшим и не мог без него дышать, с тем, благодаря кому на свет появился его старший сын. Чонгук у него все отобрал, он сломал его изнутри и забрал самое дорогое, а потом выбросил под дождем в американском порту. Чимин его ненавидит. Он даже думать о нем, не сжимая при этом свои маленькие кулачки, не может. Он ненавидит его. Ненавидит настолько, насколько только можно кого-либо ненавидеть. Чонгук испортил ему всю его жизнь, отнял время, которое омега мог провести с человеком, который действительно его любит, использовал в своих целях, а после просто выбросил на улицу. Словно Чимин – сломанная игрушка, в которой нет больше смысла. Он имеет право его ненавидеть, имеет право злиться и агрессировать, точно так же, как и имеет право сейчас весьма скептически относиться к этой затее – Чимин его знать и помнить не хочет, не то что перед собой вживую видеть и слышать. Тэхен так же себя чувствовал, когда омега заставил его выслушать Дарио? Его к Чонгуку ненависть, она необъятна. Она настолько огромна, что, наверное, уже достигла размеров вселенной, из-за этого омега боится не сдержаться. Он не знает, как поведет себя, но он боится, что она, эта ненависть, захлестнет волной его разум и заставит сделать то, о чём он потом пожалеет. Чимин боится, что он Чонгука просто на месте убьёт, как только встретит. Казалось бы, за что? Да вот только если все перечислять – пальцев не хватит. Самая веская причина: дети. Чимин вспоминает свой первый с Тэхеном разговор в Позитано. Он тогда сказал ему что-то вроде: «Если он тронет моих детей хоть пальцем, а он тронет, я сяду за убийство». И омега и правда готов сесть хоть прямо сейчас, потому что, стоит хотя бы одному волоску с голов сыновей неосторожно упасть – Чимин за себя не ручается. Мир – иллюзия, да и его не бывает. Он не смирится с тем, что кто-то обижает его детей, он сам этого человека на кусочки порвет, потому что он – папа. Он тот, кто их выносил, тот, кто в муках родил, подарил всю свою непринятую бывшим мужем любовь и нежность, подарил самого себя и вложил в них только самое лучшее. Джину и Хисын не просто его дети, они его неотделимая часть. Они его продолжение, маленькие копии своих отцов и его самого, а еще, они, вместе с Тэхеном и Амато – четыре причины, из-за которых омега все еще жив. Чимин обязательно их заберет, он зубами себе выгрызет право на их воспитание и выезд в Италию, а муж ему в этом поможет. Они создадут семью, нормальную семью, в которой все друг друга ценят, любят и во всем поддерживают. У них пятерых будут те самые отношения, которых никогда не было у Чимина в семье, но о которых он всю свою жизнь очень сильно мечтал. Они с Тэхеном вырастят достойных омег с сильным характером, железным стержнем внутри и огромной уверенностью. Джину, Хисын и Амато закончат престижные университеты, получат специальности, которые сами выберут и будут цеплять альф не только своей красотой, но и умом. Итальянские альфы толпами за ними бегать будут и сердца предлагать, а Чимин с Тэхеном своих кровиночек никому не дадут. Только тем, кого дети сами выберут. Когда-нибудь это все сбудется и они все будут счастливы. Они забудут эти годы разлуки как ужаснейший сон, как кошмар, который, несмотря на свою нереальность, все равно оставил в груди глубокие шрамы. Даже такие сны забываются, значит, и эти годы забудутся. Они останутся пылью на полках памяти, ноющим ожогом на сердце, но, так же как проходит ожог, оставляя после себя лишь пожизненный след, так пройдет и вся эта история с войной за господство справедливости над тиранией. Когда-нибудь… Но чтобы это «когда-нибудь» стало возможным и действительно произошло, сейчас, в этот самый момент, главное не свернуть со своего пути, не предать изначальные цели и не позволить своей мягкосердечности взять над собой верх. Чимин с лицом самого Дьявола сказал Тэхену тогда, еще в Позитано, что хочет уничтожить чонгукову жизнь так же, как тот уничтожил его, сказал, что хочет заставить его харкать кровью и молить о пощаде, сказал, что хочет лишить самого дорогого. Альфа позже, когда они уже вступили в брак, поклялся, что Чимин увидит его перед собой на коленях. Так может ли Чимин сейчас сдаться? Сейчас, когда на кону стоят его дети, его семья и его счастливое будущее? Может ли он сдаться и повернуть назад, когда эгоистичное желание увидеть перед собой на коленях того, кто принес ему столько боли, слишком велико? Чимину бы очень хотелось увидеть страх в его глазах, когда Чонгук поймет, что все происходящее не шутки и это все – его рук дело. Рук Тэхена вообще-то, он же не позволяет своему мужу мараться, но это не особо важно – альфа лишь исполняет его желание. Чимину хочется увидеть, как тот, кто унизительно опускал его на колени и заставлял глотать слезы, сам опустится ниже дна и будет молить его о пощаде. Но при этом Чимин знает, что Чонгук никогда не опустится до такого уровня – трезвой частью своего мозга, которую еще не опутали мысли о мести, он это понимает. Понимает, что он не приползет, не будет просить сжалиться и простить. Но как бы то было прекрасно: увидеть, как тот, кто всегда унижал, унижается сам, чтобы спасти свою жалкую жизнь. Это хоть как-то восстановило бы справедливость. Но что такое, эта дурацкая справедливость? Кому она вообще нужна? Пытаясь добиться справедливости, признания ты не получишь. Скорее всего, тебя только осудят. Повезет еще если палками не забьют. В этом мире только один гарант справедливости – достаток. Кто платит, тот и прав – простая истина. Если у тебя есть деньги, ты выживешь, а если нет, то сиди и молчи в тряпочку, дальше живя свою жизнь. Чимин не пытается достичь справедливости – ему абсолютно плевать. Он собирается мстить и судить бывшего мужа по своим собственным законам со своими мерами наказания. Безболезненная смерть – милость. Милость, которой, как и смерти, Чонгук не достоин. Чимин лишит его всего, опустит на самое дно и заставит там жить. Только когда омега услышит его полный отчаянья смех, когда вдоволь насладится его попытками выжить там, за пределами мира огромных денег и треклятого достатка, только тогда он будет спокоен. Поэтому он не боится, когда покидает автомобиль, выходя на неосвещенную подземную стоянку «Jeon Industry». Не боится, когда, в окружении своей охраны идет по длинным коридорам служебного входа, которым не пользуются сотрудники, только чтобы как можно дольше оставаться незамеченным. Не боится даже тогда, когда вместе с пятью телохранителями входит в лифт. Но вот тогда, когда лифт останавливается на самом верхнем этаже и открывшиеся двери демонстрируют им очередной длинный коридор, освещаемый в этот час лишь светом с улицы, он начинает подрагивать. Потому что этот чертов запах из прошлого снова проникает в легкие, напоминает обо всем, что происходило до развода и заставляет вспомнить то, как мастерски Чонгук умеет причинять оба вида боли. Он, как какой-то хирург, искусно режет скальпелем на мелкие кусочки душу и сердце, влияет на мозг и психику, а после, подобно костолому, разламывает косточки в теле так, будто от того, насколько сильно они будут разломаны, зависит его собственная жизнь. Чонгук ненавидел слезы и сопли. Он при любом удобном случае твердил о том насколько ему на них противно смотреть, но, когда Чимин из-за него плакал от беспомощности и боли, он эти слезы ценил. Ему нравилось смотреть на то, как он плачет из-за причиненных увечий, неважно внутри или снаружи. Он чуть ли с ума не сходил, когда Чимин, неспособный подняться, ползал в его ногах, он упивался той властью, что ему доставляла причиненная мужу боль. Ему нравилась эта власть и он всегда хотел ее все больше и больше, он любил его хриплые стоны и всхлипы, любил видеть его таким беззащитным и ужасно беспомощным. Чонгук всегда желал обладать его этой беспомощностью, поэтому, наверное, и бил, унижал, ломал изнутри. Так он чувствовал себя лучше. За его счет, за счет того, кто априори слабее, он себя ощущал сильным. И причиной того, что они так долго не разводились был вовсе не договор с омежьим отцом – главной причиной было самоутверждение альфы за его счет и его эгоистичное желание обладать тем, на кого положил глаз альфа, многим сильнее его самого изнутри. Он знал, что в случае развода омега поедет к Тэхену. Чонгук с университетских времен видел их нездоровое друг к другу притяжение, и он просто не мог допустить чтобы они были вместе. Он же лучше! У него же репутация, деньги и какая-никакая, но власть. Чон догадывался, что у всех его злодеяний будут последствия, он знал о том, кто Тэхен на самом деле, поэтому и пытался очернить репутацию бывшего мужа, отобрал детей и так жестоко обошелся. Он надеялся, что Чимин не дойдет. Он надеялся, что, лишив его финансов, тем самым обречет на не на жизнь, а на жалкое существование в чужой стране. Да что там, оставив его одного, как Чон думал, предтечного, нагим под дождем в порту, где полно голодных до молодого красивого тела альф, он думал, что Чимин ту ночь не переживет и умрет, как только докеры утолят свои плотские желания. Вот только он не учел, что бывший муж его настолько живучий, что не просто ночь пережил, а еще и выжил, уехал в Италию и все-таки снова вышел замуж. Более того, остался невредим в том самом месте. А еще он не учел – и хорошо, что именно в этом прокололся, – то, что омега не был предтечным. Чонгук знал его цикл, но не знал о том, что из-за проблем с психикой и прогрессирующего расстройства пищевого поведения, этот цикл сбился, а течки на тот момент больше не были такими уж частыми гостями в их жизни. И пусть Чон знал о том, кто такой Тэхен и предполагал на что он может быть способен, он толком ничего не знал о папе своего собственного ребенка и об итальянской мафии, собственно. Про особенности Ндрангеты и Барбаро говорить вообще не стоит – об этом никто не принадлежащий какой-либо ндрине не знает. Стоит ли говорить о том, что он не ожидает нападения? А о том, что вряд ли даже предполагал когда-либо, что к нему в кабинет собственной персоной заявится бывший муж? О, он будет шокирован. – Поражение начинается со страха, – тихо говорит идущий плечом к плечу с ним Намджун. Чимин вскидывает на него взгляд смелых глаз и прищуривается. – Я не боюсь, – голос надламывается на последнем слоге. Предатель. Неужели по нему виден этот опутавший внутренности страх? Неужели у него не только в голове трясутся коленки? Омеге хочется по привычке потянуть руку к шраму на затылке, но не будет ли этот жест слишком очевидным признанием своего страха? Намджун ничего ему не отвечает и дальше они идут в тишине, разбавляемой лишь тихим стуком каблуков по паркету. Чимин невольно задумывается о том, где вся охрана. Чонгук же одержим собственной безопасностью, у него всегда было человек двадцать телохранителей, так куда же все делись? Тут либо Тэхен с Джунки постарались, либо Чон настолько доверяет системе безопасности своего офиса, что не нуждается в своих цепных псах. Чимин называет и всегда называл его охрану цепными псами, потому что каждый альфа в ней до безобразия перекачан, вспыльчив, горд и до отвратительного предан своего боссу. А еще они беспрекословно выполняют любой его приказ, ни разу даже не задумываясь. Поэтому да, они псы. Цепные. Остановившись возле двери непосредственно в кабинет президента «Jeon Industry», Чимин тяжело выдыхает, выпрямляя плечи и еле слышно хрустя шеей. Выгравированная наверняка золотом надпись на табличке возле двери на корейском гласит «Чон Чонгук», внутри поселяется тревога размером с вселенную и омеге остается только надеяться на то, что паническая атака не настигнет его прямо там, за дверью, даже после того как он выпил таблетки. Он на секунду закрывает глаза, повторяет дыхательное упражнение и, одернув ворот своего сшитого на заказ для одного из мафиозных приемов смокинга, кивает Иану, который уже опустил руку на ручку двери. Обитель страха и мрака, а простым языком: кабинет Чон Чонгука, – открывает для него свои двери. Чтобы победить тигра, нужно пройти в его логово? Что ж, Ким Чимин, добро пожаловать в логово того, от кого ты с таким трудом сбежал несколько лет назад. Он тебя очень ждет.