Босиком по лезвию ножа, пройти на поводу у чувств

Рев сигнализации застал врасплох почти всех обитателей башни ордена; гулкий звук, сопровождающийся строгими инструкциями безопасности для персонала и боевых отрядов, острым лезвием разрезал застоявшееся затишье - кажись, начиналась катастрофа. Джин даже не сразу осознала, про какой именно сектор говорит голос по вещателю, чьи именно номера называют в качестве наиболее опасных мест, только по прошествии трех секунд девушку внезапно накрыло – дядя и Говард, то есть инспектор Линк. Этот сектор был отведен под личные покои инспектора; сердце пропустило удар - невозможно! Рыжая, едва выдохнув, рванула в сторону общих комнат: сейчас необходимо найти Аллена и хотя бы историка, в противном случае проблем не оберешься. Очередной поворот встретил меня развилкой: налево или направо - и я готова плакать, ну какого так строить?! Блин, и сигнализация уже ревет на все здание, нужно торопиться; хорошо, хоть руку кое-как перевязала; понять бы еще, к чему было это воспоминание - хотя, возможно, от того, что Линали с этими людьми провела почти всю жизнь? Как знать; ох, надеюсь, я выбрала верное направление, остается только выдохнуть и присмотреться к серым стенам вокруг - хорошо, хоть свет есть. Интересно, как тут можно работать - одни голые стены: угнетающе, что в бетонной коробке, честное слово, ужас! Хотя, резные двери в таком коридоре - ну точно как знак: не заходите - опасно! Когда в его апартаментах тихо скрипнула дверь, Рувелье улыбался: как же долго он ждал - целых два года прошло, а его игрушка вернулась только сейчас. Будь проклят чертов Сион за то, что украл его куклу, за то, что увидел в столь красивой вещице что-то живое. Он никому ее больше не отдаст - свою идеальную девочку-куклу, полученную ценою стольких экспериментов. Он кожей ощущал ее неведение, он чувствовал, почти слышал ее сердцебиение, ведь она - его самое большое желание, его страсть, его грех… – За два года ты совсем не изменилась, Ли, – он скрывался в тени, но чувствовал, как она напряглась, как отступила на шаг, он почти видел ее шумный выдох и резко, даже слегка чересчур, вздернутый меч. – Ты знаешь, а я ведь ждал тебя тут. А ты все не приходила, неужели забыла обо мне? – Кто ты? – он упивался дрожью в ее голосе, он упивался страхом, всколыхнувшимся в душе его святой: все же она была достойна - Рувелье не сомневался в этом с первого взгляда. – Неужели забыла? – он позволил себе обманчивую нотку призрачной обиды: таким людям, как инспектор, было плевать, помнит ли его вот эта милая безделушка позади, главное – факт принадлежности, но только для нее. - А я ведь создал тебя, разве ты не помнишь, дорогая моя кукла? Сердце пропустило удар, я едва не выронила меч. Нет… не может быть, нет, нет, нет… не хочу… этот человек, его интонации, его голос… нет, я не верю. Клинок с тихим звоном скользнул на алый ковер комнаты, голова раскалывалась от невыносимой боли, ноги подкосились, а перед глазами поплыло. Это же неправда, я не верю… – Вы… - голос дрожит, а сердце сжимается от страха стараясь вырваться из грудной клетки, - вы… тот… самый… - чувствую кровь на ладони: как знакомо, я ведь видела такое, но где, в том самом городе? В тот последний день моей семьи? Все пронизано болью, все пропитано кровью, все соткано из страха, мир будто плывет перед глазами, а меня накрывают воспоминания, мои личные кошмары возвращаются, тихо полосуя душу острыми клинками… flashback Первым, что Ли увидела в своей жизни, была… темнота - густая и мягкая, она поглощала все окружающее девушку пространство. Ли не помнила, кто она, не помнила, что было до того, как она сюда попала; но она не боялась, ведь темнота ласкала кожу, успокаивала сердце, будто была живой частью самой девушки, она впитывала ее в себя, укутывала, даря тепло и покой. Так пролетало время… пока однажды в сердце не поселился странный царапающий комок чувств. Именно в тот момент девушка поняла, что значит чувствовать. Именно в тот момент в душе поселилось что-то странное, что-то рвущееся наружу; оно царапалось, скреблось, вырывалось наружу, шипело и плевалось кислотой. Именно это нечто шептало время от времени, шептало, почти выкрикивая: «Ненавижу, ненавижу вас всех…. Уничтожу, запомните, всех… уничтожу». Оно шептало, постоянно разбиваясь на тысячи голосов и оттенков, оно пожирало душу, облизываясь кровавой слюной, оно вырывало сердце, делая столь приятную ранее тьму попросту невыносимой, ОНО предъявляло свои права. И Ли билась, трепыхалась подобно вытащенной на сушу рыбешке, пыталась вдохнуть, обжигая легкие, разбиваясь на тысячи осколков, пыталась вырваться, но лишь увязала все глубже. Она пыталась кричать - крик тонул в пустоте, в темноте, в неизвестности… Иногда Ли слышала еще один голос: приторно-сладкий, чересчур веселый, совсем искусственный; этот голос что-то предлагал, он говорил: «Ты одинока?» Она кричала "да" в ответ, но из губ не вырывалось и хрипа. «Ты в отчаянье?» - вопрошал он, и Ли тянулась к нему что было сил, но ничего не происходило. «Хочешь вернуть…» - и тут она терялась: у нее ничего не было, она не научилась терять, потому она могла сказать лишь "не знаю". А ОНО дышало в спину и так же тихо шептало «ненавижу», и девушка металась в безликом темном пространстве: до прокушенных губ, кровавых следов на ладонях, до попыток не дышать; а оно смеялось, исчезало, появлялось и шептало «уничтожу». И Ли казалось, что она сошла с ума, и ей уже почти перестало быть жутко, да и боль прошла почти, а еще голос, что предлагал ей вернуть что-то наверняка важное, стал частым гостем - он стал четче, хотя от этого не переставал быть более неестественным; но теперь Ли отвечала, что согласна - согласна с ним хоть к черту на куличики, только бы не тут, только бы не так, только бы убежать от шепота, только бы изменить эту непроглядную тьму. И Ли казалось, что голос смеялся, как сотни звонких колокольчиков, ей казалось, что нет ничего прекраснее этого смеха, ей казалось… Пока однажды она не открыла глаза, пока не встретила встревоженный взгляд вишневых глаз и сконфуженную улыбку их обладателя, пока он не коснулся лбом ее лба, и пока она впервые не услышала его тихое: «Эй…» end of flashback Девушка на полу скорчилась, прижимая коленки к груди; по щекам растекалась кровь, смешанная со слезами, но инспектор усмехался: стигмата мудрости – это ли не прекрасно? Ведь сейчас она вспомнит, сколько всего хорошего он для нее сделал, как избавил ее от этих людишек и их человечности, ведь совсем чуть-чуть осталось! Это ли не одержимость?! Рувелье хохотал: громко, счастливо, смешивая смех с ее криками, ведь куклы подчиняются молчаливо, он смешивал кровь со слезами; о, да, инспектору нравилось, ведь сейчас можно позволить себе хоть каплю безумия за все, что она ему сделала. Покричит и перестанет, она все-таки экзорцист…