Босиком по лезвию ножа, пройти на поводу у чувств

Мой голос тоненьким писком отразился от несуществующих стен. Я знала, что все искусственное, понимала, что это лишь творения темноты, но ничего не могла поделать: эти кто бы они ни были были гораздо сильнее меня. Внезапно волна острой боли накрыла меня с головой, ощущения были настолько сильными, что я упала на пол, свернувшись калачиком, и тихо задрожала. Я старалась хоть немного защитить себя от этих разрывающих душу чувств, от этой дрожи, от агонии, что зарождалась где-то в глубине призрачного в этом мире сердца; на глаза навернулись слезы, и я почувствовала, как намокает повязка на глазах. Руки невольно дернулись к тому месту, где когда-то была привычная металлическая маска. Теперь на том месте был кусок плотной ткани того же размера, это пугало. Я не соображала, что происходит, мне было страшно, а сердце вырывалось из груди; мне доказали, что я тоже слаба, как и человек. Глупо, не правда ли? Столько раз в грязь лицом, больно… Внезапно тело выгнулось, руки заломило так, что едва не хрустели кости, ноги скрутило - настолько, что я отчетливо чувствовала, как натянуты мышцы. Запястья обожгло адским пламенем, по ним струились теплые капли: тоненькими, противными струйками; но сейчас было даже не до этого: меня будто мечом насквозь пронзили - глаза расширились, а из горла вырывался тихий хрип. Сейчас я держалась только на ощущении нечеловеческой боли. Странная незнакомка отшатнулась от Аллена, дыхание которого уже более-менее выровнялось, ее губы что-то шептали, а тело сотрясала мелкая дрожь. И если сейчас экзорцист, скорее всего, просто спал, то с девушкой все обстояло гораздо хуже. Ее лицо побледнело, а температура тела понизилась, дыхание становилось прерывистым и частым, однако у Лави создавалось впечатление, что что-то мешает ей нормально дышать, но это не было главной проблемой. Самой большой морокой историка-младшего и помогающей ему Рувелье было непрекращающееся кровотечение. Раны на запястьях никак не хотели подаваться хоть каким-либо малейшим необходимым мерам первой помощи. Историк еще раз горестно вздохнул, меняя очередную повязку; Джин давно вернулась в свое купе, искренне считая это все бредом, а рыжий все еще возился. Уж слишком занимательный попался экземпляр… Белые стены, белоснежный ангел на пьедестале, белые полы и алые пятна... Я не знаю, уже сколько времени, закусив губу, гипнотизировала алые пятна крови. Были бы силы - я бы еще посмеялась, истерически бы посмеялась над собой и сложившейся ситуацией; но как назло - хотя, скорее, как всегда бывает в моем случае - все силы уходили на то, чтобы молча терпеть приступы боли. Хотелось кричать - так громко, как, только возможно, срывая голос до хрипоты и разрывая голосовые связки; хотелось после выть, пока в горле не останется ни одного звука; но не давала упертость, какое-то обреченное осознание, что никто не услышит. А просто так мне это не надо. Я же всегда была практичной - зачем лишний раз шуметь: вдруг голова заболит? Искусанные губы выдавили подобие кривой усмешки… по щеке скатилась прозрачная капля… упертость иногда ломается громче самой души… крик нечеловеческой боли отразился от белоснежных стен пустоты… Чужие глаза, наблюдая, усмехались… Аллен открыл глаза и натолкнулся на непроглядную тьму. Было ли это похоже на то, с чем парень сталкивался до этого? Да ни разу. Слишком все странно, слишком давила темнота вокруг, слишком болело где-то в области сердца. В голове роились вопросы: как он тут оказался, что теперь делать, почему такое чувство, что лучше ему тут не быть? «Ты должен идти к свету», - этот голос... Дышать сразу стало труднее, сердце пропустило несколько ударов: неужели она? «Линали? Ты тут?» - столько надежды в голосе, столько отчаянной веры. Он уже никогда не надеялся услышать этот голос, он не мог поверить и в то же время был неописуемо счастлив… «Ты нужен ей… Только ты спасешь ее!» - все те же равнодушные тона. Она показалась из тьмы с абсолютно спокойным выражением лица. Непроницаемо холодная и такая спокойная, будто бы не узнала, будто бы не было всего того времени, проведенного в семье. Будто бы не было ее веры и взгляда, придающего сил… Будто бы ее самой не было. – Какое неуважение! – брезгливо прорезалось сквозь мой отчаянный крик. Этот голос: я уверенна, будь у меня немного больше сил - я бы подскочила на ноги и во все глаза бы рассматривала мои кгм… любимые «голоса». Сейчас же, еле приподнявшись на локтях и едва балансируя на грани сознания, я рассматривала тех, кто пришел в этот «собор». Их было четверо: незнакомцы в серебристых плащах что-то бурно обсуждали между собой. Они меня поразили: все высокие, статные, почти идентичные; их плащи расплавленным серебром струились от головы до пола, сверкая своим особенным светом на фоне общей белизны - вроде бы однотонные, если бы не рисунок, пересекающий все полотно плаща стоявшего ко мне спиной «голоса», или как их теперь называть? – О, ну хоть вопить перестала! – это явно была женщина, я даже от удивления распахнула рот. – Ч-т-т-то вы тут делаете? – на мой тихий хрип ответом была надменная усмешка.