***
Когда после нескольких суток, проведенных на работе, шериф Хан, наконец, вернулся домой, Джисон тут же напал на него с расспросами. Не забывая при этом разогревать ему ужин и наливать кофе. Его интересовало всё. — Что делает Минхек? — Пока всё тихо. Он специально держит меня далеко от основных дел. — Он отпил кофе, закусывая его кимпабом, который приготовил Чан. — Но у меня всё равно есть связи. Так вот, неделю назад… — Он слегка замялся подбирая слова, а потом выдохнул и видимо решил сказать как есть. — Наши вывозили из дома Сохи два трупа. — О, боже. Вот и всё, что он мог сказать. Из его рук выпала прихватка, и он почему-то обрадовался, что это не стакан с кипятком. А потом начал корить себя за то, что испытывает радость из-за такой ерунды, несмотря на то, что услышал только что. Неделю назад. Как раз после того, как Минхек поймал их и Сохе пришлось использовать те кодовые фразы. Когда он кричал на Минхо, что тот слабак и не способен ничего сделать. Вот что он имел в виду? Вот что должен был сделать Минхо? — А что Соха? Отец покачал головой. — Её тела там не было. Как и её вещей, мы полагаем, что она сбежала, но не знаем куда. Дальше границ города она в любом случае не уйдёт. Хан не был рад этой новости. Не той, что Соха жива, нет, это его очень радовала, а той, что она не уйдёт. Он бы и врагу не пожелал застрять здесь. — Это ужасно. Чувства страха, стыда за свои эмоции и вины за происходящее бурлили в нём как адское варево, вот-вот готовое перелиться за пределы котла и затопить всё своим зловонием. Что ему делать со всем этим? Шериф поделился своей мыслью, что единственный, кому он ещё доверяет — это Чхве, и что они готовы собрать свой отряд из проверенных людей для защиты этого города. Этакий гражданский патруль. Джи думал, что это звучит хорошо, но он сам не мог даже представить, кто мог бы входить в этот патруль. Последнее время он сильно не доверял взрослым, и у него не было ни одного достойного кандидата. (кроме отца, конечно-же). Родители Чанбина оказались наркоторговцами, родители Сохи — информаторы. Кому можно доверять в этом городе? Разве есть такие люди? Каждый из них может оказаться предателем или убийцей.***
Сынмин протянул Хёнджину кружку с чаем. Он отпил, ойкнул и поморщился. — Невкусно? — Слишком сладко. — Вау. Ты снова разговариваешь. — Он присел рядом. — Кажется, беседа с шерифом пошла тебе на пользу. Мы поговорим с тобой о том, что произошло? Я понял только то, что в чём-то очень виноват перед тобой. — Его голос был мягким и дружелюбным. Совсем не таким, как когда они встретились. Он оттаял и старался тщательно подбирать слова, чтобы ничем его не обидеть. Хёнджин посмотрел ему в глаза. Сынмин стал для него очень дорог за то время, что они провели вместе. Удивительно было вспомнить его спустя столько лет. В его голове возник образ маленького Сынмина. А ведь он практически не изменился. Как он мог не узнать его? Как он мог вообще забыть его? А потом он вспоминает всё остальное и на душе кошки скребутся. — Тот мужчина в церкви был моим учителем. Одним из любимых учителей. — Вот чёрт, мне так жаль. — Сказал Сынмин. — Да, потом я убежал, наткнулся на толпу спятивших, и откуда-то появились полицейские во главе с этим Спецом, про которого рассказывал Джи. Он пересказал ему о своих похождениях. Ему хотелось опустить ту часть, где он убивает человека. Очень хотелось. Но Шериф сказал, что это нормально, делиться своей болью. Что друзья на то и нужны. Что они как проводники между тобой и пространством. Проводники, которые помогут распылить твою боль в воздух. И он рассказал обо всём. О том, как было страшно и мерзко от себя. О том, насколько сильно он ненавидел жизнь в тот момент, и насколько сильно ненавидел себя, что так отчаянно за неё цепляется. Сынмин притянул его к себе и уткнулся ему в шею, пряча свои слёзы. Он всё продолжал просить прощения за то, что тогда оставил его, и что из-за него ему пришлось пережить нечто такое ужасное. Хван и сам понимал, что эти воспоминания теперь с ним навсегда. Он никогда не станет прежним, и хоть он отмыл своё тело и выкинул одежду, кровь того мужчины въелась глубоко внутрь. — А потом я почему-то вспомнил тебя. Всё вспомнил. Моя мама сказала мне, что ты умер. Что вся ваша семья погибла в автокатастрофе. Я помню, как был на кладбище и как вас хоронили в закрытых гробах. Я помню маленький чëрный гробик. Даже статья в газете была. Это в то лето я познакомился с Джи. Я без остановки плакал, и из-за этого надо мной начали смеяться, а он заступился за меня. Я помнил это, но никак не мог вспомнить из-за чего я плакал. А оказывается, из-за тебя. Я оплакивал своего друга. — Это стало такой большой травмой для тебя, что ты даже потерял свои воспоминания? — Сынмин выглядел удивлëнным. Казалось, он ничего не знал об этом. Но как он мог не знать? — Видимо, ещё одно травмирующее событие заставило твой мозг работать и воскресило потерянные воспоминания. — Да плевать мне, как я об этом вспомнил. Я просто хочу знать какого чёрта Мон-мон? Сынмин улыбнулся. Хван назвал его глупым детским прозвищем. Он действительно вспомнил всё, даже такие мелочи. Он взял его за руку. — На самом деле у меня нет ответа на этот вопрос. Для меня это звучит также дико, как и для тебя. Я всегда думал, что мы просто уехали. Но возможно, работа отца не позволяла ему уйти так просто. — Ты же говорил, он был лесником. — Он не всегда был егерем. До того, как стать им он работал в АПНБ. — Что такое АПНБ? — Хэй, это я вообще-то, всю жизнь в Америке прожил. Как ты можешь не знать? Это агентство по планированию национальной безопасности. Сейчас его называют Национальное агентство разведки. — Твой отец был разведчиком? — Удивился Хёнджин. — Обалдеть. — Он говорил, что в Америке теперь работает программистом. Но я почти на девяносто процентов уверен, что он был двойным агентом и после работы в Корее, пошёл работать на ЦРУ. — Из таких мест нельзя просто уволиться, видимо, ему нужна была легенда, для того чтобы безопасно сбежать. — Прости меня, я совсем ничего не знал об этом. Тебе через столько пришлось пройти из-за меня. Зато теперь мне понятно, почему он был так против моего возвращения. Он продолжал обнимать Хёнджина, и тот наконец, обнял его в ответ. Он приподнялся, повалил его на кровать и лëг головой ему на грудь, слушая биение сердца. — Плевать. Прекрати извиняться. Ты дурак и на этом закончим. — Хорошо-хорошо. — Он сильнее прижал друга к себе.***
Напряжение в доме шерифа росло, казалось бы с каждым часом. Нет, конечно, по сравнению с обстановкой в самом городе их дом до сих пор был оплотом спокойствия. Хёнджину полегчало, он стал больше времени проводить со всеми в гостиной. Они изучили план, который украл из церкви Сынмин, и пытались решить, какой вход им лучше использовать.Чанбину было тяжело. Они предприняли несколько вылазок в дом Сохи в надежде, что она или её родители вернутся туда, и даже оставили для неё записку, но она по-прежнему лежала нетронутой на столе. Головные боли Чонина усиливались, он ещё несколько раз падал с сильными судорогами. Его настроение оставалось нестабильным. В один момент он мог веселиться со всеми, в другой он уже всех ненавидел и даже мог наброситься с кулаками. Они топтались на месте, но время их не ждало. Им нужно было выйти в школу, потому что на удивление учёбу ещё не отменили. Но они не могли оставить Чонина одного, а оставаться с Хёнджином или Сынмином он не хотел. Да и те настаивали на том, что им нужно осмотреть входы в туннели и выяснить, какие из них они смогут использовать. В один из вечеров ситуация накалилась до предела. Чан ратовал за то, что они должны появиться на учёбе. Чанбин за то, чтобы на учёбу забить и идти искать Соху, Хёнджин и Сынмин на поисках входов. Чонин… Чонин просто пытался зажать уши и не слушать их споры. А в центре всего этого был Хан Джисон. Его друзья не на шутку ругались между собой, и он не мог занять чью-то сторону. Он не успел ничего сказать, как Чонин снова упал. Все замолчали и кинулись помогать ему, только Хёнджин остался на своём месте. Он водил носом и к чему-то принюхивался. — Вы чувствуете? Чем-то пахнет? — Никто не слушал его, пытаясь удержать Яна, чтобы тот не поранился. Он продолжал принюхиваться. — Как будто дымом пахнет. — Я тоже чувствую. — Сказал Чанбин. — Мы что, горим? — Поинтересовался Хан. — Скажите, что нет, а то отец меня убьёт. За окном всё было затянуто густым чёрным дымом. Его источник явно находился где-то неподалёку. Наверное, это был крупный пожар. Хёнджин постоял ещё какое-то время, пока осознание резко не ударило его по затылку. Он бросился в чём был на улицу. Чёрная плотная завеса мешала ему видеть и дышать. Нос обожгло едким запахом, а тело прошибло холодом. Он отбежал в другую сторону, теперь ошибки точно быть не могло. Его дом полыхал как миллионы бенгальских огней. Дом, в котором он вырос, где жил со своими родителями, проживал свои лучшие и худшие моменты — горел. Вся его жизнь сгорала у него на глазах. Его воспоминания: новые и старые. Крыша с громким треском проваливалась внутрь. Откуда-то издалека уже было слышно пожарную сирену. Кто-то тянул его назад, подальше от пожара. Конечно, это был Сынмин. — Ты что, совсем рехнулся? Тебе жить надоело? — Это мой дом! Мой дом горит, чёрт возьми! Чан тоже выскочил на улицу, чтобы как можно быстрее увести их. Потому что если Хенджина узнают, то точно обвинят его в поджоге. Ведь он уже подозревается в убийстве своей семьи. Горящий дом стал ударом для Хвана, он рыдал навзрыд, еле удерживаясь от того, чтобы не закричать. Его совсем обессиленным буквально силой втащили внутрь.***
Джисон протянул Чонину стакан воды. Он взял его дрожащими руками и сделал несколько глотков. — Я вспомнил, что должен был встретиться с Боной. Как она? Почему она не приходит? Хан ожидал этого разговора. Ожидал и боялся. Они до сих пор не рассказали Чонину, что Боны больше нет. И никто не знал, как сделать это правильно. Он понимал, что кроме него это сделать некому. И вот сейчас он остался наедине с этим нелёгким вопросом и жгучим чувством вины. — Чонин, Бона не приходит, потому что она умерла. Ян молча посмотрел на него. Он сделал ещё один глоток. — Это шутка такая? Что-то мне не смешно. — Он смотрел совершенно пустым взглядом. Словно в той больнице осталась частичка души, которая отвечала за человечность. Хан пытался рассмотреть там хоть что-то, но ничего не видел. — Её убили, она умерла в день осеннего бала прямо у меня на руках. — Нет. — Он покачал головой не желая слышать его слова и принимать их за правду. — Нет, она не могла умереть. Ты что-то путаешь. Наверняка ты что-то путаешь. Он снова начал хвататься за голову и Хан поторопился забрать у него чашку, пока она не превратилась в смертельный снаряд в его руках. Чонин продолжал непонимающе смотреть на него. Хан хотел обнять его, успокоить. Но младший начал яростно вырываться. — Это неправда. Это всё неправда! Хан не представлял каково ему сейчас. В голове и так полный бардак, ещё и узнать что твоя лучшая подруга мертва. Что-то в его взгляде заставило Чонина поверить ему. Он затих и долго смотрел в одну точку пытаясь осознать произошедшее. А потом спросил — Что с её матерью? — Она покончила с собой, когда узнала о смерти дочери. — Это плохо. Это очень плохо. Я должен был рассказать ей. Она должна была сделать что-то с этим. Она могла что-то сделать. — Он вновь и вновь хватался за голову и уже скулил от боли. Каждое слово давалось ему с большим трудом, словно он тисками вырывал их из своей памяти. — Что ты должен был ей рассказать? — Она нужна была им живой. — Бона? Но зачем? — Заинтересованный Чан присоединился к их разговору. Даже Хенджин перестал плакать прислушиваясь. -Я не помню! Не помню! — Он всё больше бил себя по голове, пока опять не потерял сознание.***
Чан проснулся от настойчивого шепота. Кто-то звал его, снова и снова. — Чан, эй, Чан. Кристофер. Кристофер Банчан. Он привык, что Хан иногда будит его, когда ночью ему становится страшно. Он нехотя открыл глаза, эта была редкая ночь, когда он заснул без проблем. — Что случилось, Джисон? — Он попытался нащупать друга, который обычно спал рядом, но не смог этого сделать. Он был совершенно один в постели. Необычным было и то, что шепот не прекращался, и чем больше он прислушивался к нему, тем больше понимал, что он был женским. В темноте он не сразу заметил, что на самом деле он был не один в комнате. Напротив кровати точно кто-то стоял. Это была Енсо. Она улыбалась ему совершенно неестественной улыбкой. Её кожа была бледная, губы синие, на шее зиял красный разрез. На ней было тоже платье, что на балу, перепачканное кровью. — Это твоя вина. — Прошептала она. — Это твоя вина. Она повторила эту фразу ещё несколько раз, прежде чем разрез на её шее разошелся и из него фонтаном хлынула алая кровь. Он с громким вздохом снова проснулся. Облегчение от того, что это был только сон пришло так же быстро, как и ушло, когда он понял что шепот никуда не делся. Казалось, он въелся ему на подкорку. Кто-то продолжал шептать его имя, снова и снова. Он слышал шелест листьев, и тихий шум ветра. Звук шёл с улицы. Парень встал и подошёл к окну, на улице в свете фонаря стоял священник. Он был одет в сутану подпоясанную алой как кровь лентой. Из-за чего выглядело так, словно он был разрезан пополам. Отец Ли стоял неподвижно и смотрел прямо на него. Его фигура подсвеченная слабым светом вызывала не меньше страха, чем призрак Енсо. — Лес заберет тебя. Шёпот и шелест стали невыносимо громкими. Настолько, что вызывали боль в голове. Он заткнул уши руками, зажмурился и упал на колени. Всё было бесполезно, ведь шепот был в его голове, и он не мог от него никуда спрятаться.***
Чонин больше так не мог. Просыпаться по ночам в холодном поту, мучиться от головной боли, от воспоминаний которые маячат где-то на периферии, но никак не хотят проявляться. Последние дни у него крутилась одна и та же мысль. «Это конец» Вот так всё закончится, с её смертью всё кончено. Бона была важным связующим звеном. Она была причиной, по которой он бежал тогда. Но он не мог вспомнить ничего конкретного. А все вокруг ждали этого от него. Он видел их сочувствующие, выжидающие взгляды. «Бедный мальчик сошёл с ума» — вот, что читалась в их глазах. Он не мог этого вынести. Волна ярости, лютой злости на весь этот мир просыпалась в нём. Иногда он даже представлял как хватается за нож и расправляется со всеми, кто смотрит на него этим щенячьим взглядом полным сожаления. Лицемеры и твари. Всё, что им было нужно это информация. Они воспользуются им и бросят. Он потерял всех. Свою семью, единственного человека которого действительно любил… Он стоял на кухне ночью, ведь это единственное время когда этот дом затихал. Ему оставалось лишь надеяться, что Чан хорошо следит за ножами на кухне. Хотелось покончить со всем этим одним разом. Нож в руках казался чем-то единственно реальным, всем что сейчас имеет какой-то вес. Представляя, как разрезает им тонкую бледную кожу на своих тощих запястьях, он даже не заметил, когда к нему подошли. — Что ты делаешь? Конечно, это был Чан. Как и тогда, в больнице бледный и испуганный. Жалость казалось поселилась на его лице и вообще не сходила последние дни. Но он хотя бы смотрел так на всех, а не только на Чонина. Он не знал, что ответить. Ему хотелось уйти тихо, без лишних глаз. Не здесь, он бы нашёл другое место. Подальше, чтобы они не нашли его тело. Что он должен сказать? — А ты что здесь делаешь? — Бросил он с вызовом. — Не спится. — Пожал плечами Крис. Он достал из холодильника кусок сыра и протянул его Чонину. А сам закинул в тостер несколько ломтиков хлеба. Видя его заминку он добавил — Реж сыр. Давай перекусим, мне только что приснился отвратительный сон. Ну, знаешь, столько крови… Не то, что хочется вспоминать утром. Он ведь прекрасно понимал, зачем Чонин стоит здесь. И просто пихнул ему кусок сыра? Щелкнул тостер, Ян вздрогнул от неожиданности. Звук заставил его отмереть. Ароматные кусочки поджаренного хлеба выглядели аппетитно, в животе заурчало. Старший тут же закинул ещё партию. В итоге через пару минут на столе у них была стопка тостов, смазанных сливочным маслом, с подплавившимся от тепла сыром и две кружки сладкого горячего какао. — Знаешь, я хотел тебе кое-что предложить. Не знаю, согласишься ты или нет. «Что это? Неужели он смущается?» У старшего была такая очаровательная улыбка, а его глаза бегали в разные стороны. — Хан сказал мне, что у тебя нет других родственников и я подумал… — Продолжил он. — Когда мы выберемся отсюда, почему бы тебе не остаться с нами? Я свяжусь с родителями и мы постараемся убраться отсюда как можно дальше. Может даже к ним в Австралию. «Он предлагал ему что?» — Я понимаю, что мы не сможем заменить тебе твою семью. Но у тебя будет кто-то надёжный рядом. Но даже если ты не хочешь ехать с нами, мы придумаем что-нибудь. Найдём тебе хорошее место. — Он вдруг стал серьёзным. — Мы не бросим тебя. Возможно Чонин путал жалость с чём-то другим. Взгляд, которым смотрел на него Чан был невероятно тёплым. Он вдруг понял, что плачет. Слезы катились по его лицу. Те слезы, что он не выплакал пока был в больнице. По потерянной семье, по Боне, по себе. Он спрятал лицо в руках и позволил себе наконец пожалеть себя.***
На следующий день, после долгих споров в школу в итоге отправились Хан, Хенджин и Сынмин. Полагалось, что первый покажет им местный вход в туннели. Дым они заметили ещё издалека. Подойдя ближе стало совершенно ясно, что от школы осталось одно пепелище. Полуразвалившийся, ещё тлеющий каркас опасно покачивался на ветру, обещая вот-вот отвалиться до конца. Вход был беспощадно завален. Несколько подростков стояли вокруг, некоторые снимали на телефон, кто-то даже умудрился прикурить сигарету от тлеющих стен. Подошёл их пожилой учитель химии. С минуту он молча постоял смотря на то, как догорает его место работы. (От его кабинета на третьем этаже и вовсе ничего не осталось) — Похоже пора искать другую работу. — Пробубнил он и просто ушёл. По всей видимости этот вход для них временно стал недоступен. Почему то Хан был уверен, что подвальный этаж уцелел, и если немного разобрать завалы они смогут туда добраться. Пожары случались то тут, то там. Горело всё, жилые дома, заброшенные склады, здания муниципалитета. Полицейские машины. Люди сходили с ума, выходили на улицы и крушили всё, что им под руку попадется. Так было разрушено любимое кафе Хана, то самое в котором он с Минхо пил кофе. И ещё несколько местных магазинчиков. Дом Сохи тоже сгорел, как и надежда на то, что она туда вернется. С одной стороны были отчаявшиеся люди, с другой полиция которая их больше не защищала, а с третьей Святой отец, который начал устраивать массовые проповеди, ещё больше наводя смуту. Три из четырех его проповедей закончились кровопролитием. Потому что в толпе обязательно находился один безумный, у которого совсем срывало крышу и он шёл резать грешников, заливая всё вокруг алой кровью. Хан сам не видел, но Чан был обязательным гостем каждой такой сходки. И по вечерам рассказывал им о произошедшем, пряча в карманы дрожащие руки. А потом он надолго уходил в себя и о чём-то думал. Он стал более замкнутым. Не рассказывал, что с ним происходит. Хан заметил что по ночам старший одевается и куда-то уходит. Он несколько раз пытался поговорить с ним, но не на один вопрос так и не получил ответа.***
Джисон сидел на полу у Минхо дома и гладил Дори. Ему чрезвычайно хотелось первым известить его о том, что теперь старший — безработный. Поэтому он пришёл к нему рано утром. В качестве бонуса ему удалось застать его врасплох, сонного, растрепанного и чрезвычайно милого. — Прямо так и сказал? " Пора менять работу?» — Спросил Лино, ставя на столик две чашки кофе. — Мне кажется ему давно пора на пенсию. — Представь, он только вышел с больничного после сотрясения мозга, а школа горит. — Что ты теперь будешь делать? — Спросил Хан. Он знал, что Минхо здесь не ради практики в школе. У него была своя работа, о которой он ему не скажет. — Ммм. — Он отпил кофе. — Как твои успехи в стрельбе? Хан попытался вспомнить на что был похож их последний раз на импровизированном стрельбище… В один из дней шериф принес домой большую сумку, набитую оружием. «Вам пора научиться постоять за себя.» Вот что он сказал. Так они оказались в лесу. Чонину конечно же оружие не дали, но он продолжал ходить хвостиком за Чаном, казалось они стали только ближе. Сынмин умел стрелять, поэтому выступал в роли помощника шерифа. А Джисон… Джисон блевал в кустах. Его выворачивало наизнанку, каждый раз, когда он пытался взять в руки пистолет. — Давай, сынок, попробуй ещё раз. — Я не могу этого сделать. — Всё нормально, у тебя получится. Он брал пистолет, и даже не успев снять его с предохранителя рвотные позывы тут же подступали к горлу. В голове всплывали все те разы, когда оружие было направлено на него. Когда он чудом оставался жив. И всё заканчивалось плачевно. Они ходили уже несколько дней. В этот раз Хёнджин выхватил у него пистолет, избавив его от очередного приступа. До этого Хван не стрелял, просто смотрел в стороне. Но сейчас он сделал пять выстрелов и все из них попали точно в цель. Бутылки расставленные на разном расстоянии разлетались на осколки. — Ого, молодец! — сказал Шериф. — У меня был хороший учитель. — Он покосился на Сынмина и подмигнул ему. — На самом деле, после того, как я вылез из той ямы я почему-то перестал бояться оружия. Если я смогу защитить себя этим — супер. Мне просто хочется остаться живым. — Наш принц хорош во всём. — Сказал Чанбин, и получил от него тычек в бок. Хан растерянно косился на него. Он ведь был сыном шерифа и вдруг такое позорище. Как он собирается стать чьей-то опорой, если даже на такие мелочи не способен. — Хэй, тебе не нужно браться за пистолет. — Сказал Чан. — Мы всегда будем рядом, чтобы тебя защитить. Это было самое длинное и осознанное предложение, которое Джи услышал от него за эту неделю. Но Хан уже тогда понимал, даже у вечности есть свой конец. Да и ему не хотелось быть тем, кто нуждается в защите. Он сам хотел защищать своих близких. — Оставляют желать лучшего. — Мурашки отвращения прошли по телу Хана. — Пистолет не единственный способ защитить себя. — Сказал Минхо. — Что ты предлагаешь? — Одной рукой он держал в руках чашку с кофе, другой гладил пузико прекрасному мурчащему созданию. Он даже не мог сказать, действительно ли приходит сюда ради Минхо. — Хм. Дай подумать, может… Бокс? — Хён, ты шутишь? Во мне веса то… Я разве что нашего химика смогу уложить и то вряд ли. — Тогда, возможно у меня есть кое-что для тебя. Он ушёл в другую комнату, которая скорее всего служила для него спальней. А вернулся с небольшим предметом в руках. — Что это? — Это называется «последняя надежда.» — Он протянул ему небольшой нож. Суни недовольно мяукнув ушёл, оставив их вдвоём. — Осторожно, он острый. Джи повертел его в руках. Удобный. В нём не было ничего особенного. Простая черная ручка из прочного пластика, чёрное покрытие на лезвии, двухсторонняя заточка. Минхо присел напротив Хана и взял его за ногу. От неожиданности парень дёрнулся и чуть не порезался. — Что ты делаешь? — Показываю как крепить ножны. Они цеплялись прямо к ноге, и за его высокими ботинками этот нож никто не увидит. — Надеюсь, что тебе не придется им пользоваться. Он затянул ремешок чуть выше лодыжки. Хан приладил нож на место. Что ни говори, а выглядело круто. Минхо сидел очень близко, его волосы торчали во все стороны, домашняя футболка была в кошачьей шерсти. Как мягкий плюшевый мишка, он смотрел на него непривычно заботливым взглядом. Словно ещё не успел надеть свою маску крутого парня. Наклонись Хан чуть-чуть вперёд и их лица стали бы совсем близко, буквально на расстоянии поцелуя. Но он словно физически ощущал стену между ними, границу, которую он не может пересечь.***
— Совсем скоро сочельник. — Сказал Шериф, когда они неожиданно собрались все вместе на ужин. Сегодня младший Хан даже умудрился затащить к ним Минхо. После того, как школа сгорела им временно не нужно было ходить на уроки. А значит у этих двоих не было причин для встречи. Но Джисон не был бы Джисоном, если бы оставил это так просто. — Что ты говоришь? Я совсем забыл об этом. А ведь и вправду… Рождество скоро. — Почему бы нам не отпраздновать? Всем вместе. Чан мог бы позвать Феликса, и вы господин Ли, могли бы присоединиться к нам. — Он говорил небрежно размахивая палочками. — Если честно, не думаю, что его отпустят. — Грустно сказал Чан. Джисон посмотрел на Минхо ожидая его ответа. — Я благодарен вам за приглашение. — Начал он. И Джи уже знал, что он скажет дальше. — Но скорее всего я буду встречать сочельник с братом. — Семья это конечно важно. Но мы оставим за вами место, если вы вдруг передумаете. Когда все разошлись, Минхо попросил Чана задержаться. Он кинул ему какой-то небольшой мешочек. — Что это? — Лаборатория в школе полностью выгорела, но ещё до этого я успел немного поэкспериментировать. Я думаю, это должно нейтрализовать действие чая, вплоть до полной отмены его эффектов. Крис повертел в руках мешочек набитый каким-то серым порошком. Это могло помочь Феликсу, но для начала нужно было испытать действие на себе. — Как его пить? — Ложку на стакан воды на ночь, и каждый раз перед тем как будешь пить у них эту дрянь.***
Феликс проговаривал про себя речь, заготовленную для отца. Он тщательно подбирал слова, которые помогли бы ему убедить его. Праздновать рождество вне дома? Нонсенс. Но это было тем, чего он действительно хотел. Чану даже не пришлось долго его уговаривать. Хотя, он знал с какой стороны заходить. Парень почти вышел из комнаты, когда развернулся и снова упал на диван. Он тяжело вздохнул и прорычал в подушку. Слишком сложно. Его сердце трещало пополам. Вчера, когда Крис позвал его на рождество он согласился, даже не думая. Ему даже не пришлось заводить свою любимую пластинку про увидеть другую жизнь. Он никак не мог смириться с тем, что Феликс уже всё решил для себя. Не отступал от него твёрдо решив быть с ним до конца, как бы ни было больно после. Но эта решимость ранила Феликса. От мысли, что Чану будет больно от его утраты, его собственное сердце кровоточило. И он хотел бы отстраниться, отгородиться от этих чувств, но был слишком слаб перед ним. Почему-то его слова имели невероятный вес и значили намного больше, чем должны были. «Ладно, ты можешь это сделать». Он встал и вышел из комнаты. Снизу доносились голоса родителей. Они спорили, кажется мать даже плакала. Последнее время это происходило всё чаще и чаще. Родители ругались, потом вроде как мирились. Отец заваривал ей чай, она успокаивалась и ложилась спать. Но на следующий день всё повторялось. Это был определенно не лучший момент для разговора, но откладывать дальше было некуда. Когда он спустился в кухню, они замолчали. Мать быстро смахнула слезы и принялась что-то протирать на столе, отец сделал вид что увлечен газетой. Удивительно, что их до сих пор печатали. Неловкая атмосфера. Он сел за стол напротив отца. На главной полосе читаемой им газеты была реклама новогодней ярмарки, и ни слова про убийства, секту, или закрытие границ. — Я бы хотел обсудить с вами рождество. — Мы как раз решали что подать на горячее. — Женщина улыбалась, но её голос дрожал. — Ты уже пригласил семейство Ким? Кажется у Кая аллергия на рыбу, значит лосось подавать не вариант, может быть индейку, что думаешь? — Я думаю, что не буду праздновать дома в этот раз. Старший Ли отложил газету и многозначительно посмотрел на него. Мать отложила уборку, она была удивлена. — Что ты такое говоришь? Отец молчал. Его лицо ничего не выражало. Иногда его спокойствие бесило Феликса. — Меня пригласили на рождество. — Кто тебя пригласил, милый? — Рождество это семейный праздник. — Подал голос отец. — И это не обсуждается. Он вернулся к газете, явно показывая что разговор закончен. Вот только Ликс не собирался его заканчивать. Он слишком долго был покорным сыном, и уж если он идёт на такие жертвы, разве не может он получить хоть что-то взамен? — Сын шерифа — Хан Джисон, пригласил меня отпраздновать рождество с его семьей. — Он лично тебя пригласил? Я не знала, что вы знакомы. Казалось она была удивлена ещё больше. Феликс посмотрел на мать, она выглядела взволнованной, и даже слегка испуганной. — Мы действительно знакомы, он пригласил меня через нашего общего друга, высказав при этом интересную мысль о том, что семья не ограничивается набором днк. Поэтому он приглашает меня отпраздновать со всей его семьей, включая других его друзей. — Мы не поддерживаем связи с теми, кто отрёкся от нашего бога. — Строго сказал священник. Мать кидала взгляды то на сына, то на мужа. Её руки сминали кухонную тряпку, которой она протирала столы. Она не знала, чью сторону должна занять. Но Феликс и не надеялся на её помощь. — Хан никогда не посещал нашу церковь. — Но его мать — да. Она предала нас, отвернулась от паствы. А это непростительно. — Я считаю, что имею право решать где провести этот день. Учитывая мой статус, ты не можешь мне этого запретить. — Вот как ты заговорил? Я думал, мы решили этот вопрос, когда ты был ребенком. То, что твоя жертва должна быть добровольной, не дает тебе право использовать это как манипуляцию, чтобы получить всё, что ты хочешь. — А я думаю, что даёт. — Неожиданно сказала мать. — Если он хочет провести это рождество с друзьями, то так и будет. Хан была моей близкой подругой и хорошим человеком. Уверена, её сын вырос замечательным парнем. Оба Ли удивленно посмотрели на неё. Феликс не веря, что она встала на его сторону. А отец, что она вдруг пошла ему наперекор. Возражений больше не последовало. В доме воцарилась тишина. За окном мирно светило солнце и падали хлопья снега. Наверное, это его первое сознательное решение.***
Это был первый раз, когда Минхо пришёл в дом Минхёка в этом городе. Его обстановка была такой же пустой, как и его собственный дом. Только необходимая мебель, никаких лишних вещей. Несколько пар натертых туфель в коридоре, несколько пар пальто из натуральной шерсти. Пахло сигаретами, он много курил и не любил выходить из дома при этом. Но было видно, что к его приходу он навёл порядок, и даже проветрил комнату. В гостиной был настоящий штаб, кипы коробок забитых бумагами, компьютер, устройства радиосвязи и многое другое. Сейчас всё было аккуратно сдвинуто в один угол. Хотя Минхо был уверен, что до этого оно валялось на всех поверхностях. Он прошёл на кухню, Минхёк как раз открыл вино и разлил его по бокалам. Он что-то готовил, пахло приятно. Минхо посмотрел на него, и в груди что-то против воли защемило, как тогда, когда он помог ему избавиться от тела того безумного урода. Когда просто взял всё на себя. Когда-то, до смерти Минджу у них были счастливые времена. Он зажмурился вспомнив как легко он убил ту женатую пару. И многих других людей. Как он чуть не убил Джисона… — Нос воротишь? — Спросил он, намекая на то, что Минхо до сих пор не притронулся к бокалу. — Знаешь, как тяжело было найти в этом городе Шато Марго? — Да? И по чьей же вине? Он поднял бокал и принюхался, пахло ягодами и дубом. К такому вину хорошо подходит ягнятина. Наверное её то и готовил Минхек. Аромат вина смешивался с ароматом мяса и розмарина. От всего этого разыгрывался аппетит. Он сделал глоток, кивнул и осушил бокал целиком. — Хорошее вино. — Я же говорил. — Минхек усмехнулся. — Пару таких бокалов и я увижу привычного Минхо. — Не увидишь. — Что? Решил вести трезвую жизнь? — Он перевернул кусок мяса. — Я просто вдруг понял, что нахожусь не там, где должен быть. Он молча поднялся, и под удивлённый взгляд Минхёка оделся и вышел из дома. Было уже достаточно поздно, но он был уверен, что ещё не опоздал. Когда он ушёл Минхек ещё какое-то время смотрел на закрытую за ним дверь. В порыве ярости он запустил сковородку прямо в стену. Раскалённое масло брызнуло во все стороны, пачкая его рубашку, обжигая кожу. Мясо валялось на полу, туда же отправилась посуда, и остальная еда. Он взял бутылку вина и отпил прямо из горла. Это становилось не смешно. Он убьёт этого школьника. Прямо у него на глазах.***
Это было безумием. Настоящий пир во время чумы. Люди в городе сходили с ума, а они собирались праздновать Рождество. Отец даже нашёл где-то настоящую ёлку. Её запах разносился по всему дому, смешиваясь с лёгким запахом дыма, который сохранялся после пожара, и ароматами с кухни. Чан, Феликс и Чанбин трудились подготавливая ужин, Хёнджин вместе с Чонином украшали дом. Хан смотрел, как они расставляют свечи, фигурки и гирлянды, которые доставались последний раз ещё когда его мама была жива. По радио играл Фрэнк Синатра, рождественский джаз ласкал слух. Кто-то смеялся, кто-то по дружески спорил. Его дом никогда прежде не был таким живым. Он осмотрел своих друзей и почувствовал себя по настоящему благодарным. Для идеальной картины не хватало только Минхо… Стоило ему задуматься, как ему в рот тут же впихнули ложку, он даже не успел понять что там было. — Как на соль? — Спросил Чан. — Отлично, только предупреждай в следующий раз. — прожевав он рассмеялся. — А то зубы мне выбьешь. — Отлично. — Он убежал обратно на кухню. К вечеру дом сиял от гирлянд развешанных повсюду, а стол ломился от еды. Им пришлось немного подвинуть мебель и собрать стулья по всему дому. А ещё достать с чердака раскладной стол, потому что за один кухонный они не помещались. Джисон поставил на стул больше. И достал лишнюю тарелку. Он надеялся, что Минхо придет. Ждал этого с нежным трепетом в сердце.А потом, немного подумав он поставил рядом ещё один лишний стул и набор посуды. Он поднял голову и увидел, что Чанбин смотрит на него с потерянным взглядом. Хан кивнул ему и тот кивнул в ответ. Маловероятное событие. Но им хотелось верить в рождественское чудо. Возможно, в эту самую волшебную ночь в году, Соха тоже вернётся к ним, кто знает. Они собрались за столом. Когда шериф поднялся, чтобы сказать тост все замолчали. — Мы с сыном давно забыли, что такое настоящие праздники. Столько лет мы встречали Рождество в тишине простым ужином, разогретым в микроволновке. Но сегодня, смотря на вас всех, я как никогда горжусь своим ребёнком. Он собрал вокруг себя замечательных людей и превратил наш дом в удивительно шумное место. — Парни тихонько посмеивались. Вот уж точно, шума от них было достаточно. — Я рад праздновать Рождество вместе с вами. Не успели они чокнуться бокалами, когда раздался дверной звонок. Младший Хан подскочил, как ужаленный и поторопился открыть дверь. На пороге стоял Минхо, раскрасневшийся от мороза. Хан отошёл пропуская его внутрь. — Простите, надеюсь я не опоздал. — Вы как никогда вовремя. — Сказал шериф вставая из-за стола. — Как я рад, что вы пришли. Джисон заметил, что он держит путь к шкафчику, в котором хранит алкоголь. Ещё бы он не был рад. Минхо повесил куртку на вешалку и постарался прибрать свою непослушную челку. — Мальчик-белка, на мне не слишком дурацкий свитер? Свитер на старшем действительно был дурацким. Сделанный в рождественских цветах, но вместо оленей на нём были изображены морды котов. — Самый лучший свитер, Хён. — Он взял его за руку и повёл к столу. — Какой ты врун. — Он улыбался, позволяя усадить себя за стол. Очень скоро в руках у Минхо оказался стакан с бурбоном. Опустошив который он раскраснелся еще больше. Он смеялся над каждой шуткой, и его смех звучал приятнее любого джаза. Чан что-то шептал Феликсу на ухо. Чонин набивал щеки едой, Сынмин рассказывал истории из своей жизни в США, а Чанбин подкалывал его. Хенджин сидящий между ними следил чтобы они не подрались друг с другом. Хан пил обычный сок, но тепло как от алкоголя буквально разливалось по его желудку. Они все наслаждались обществом друг друга и вкусной едой. Словно не было этого кошмара, мир был безопасным и счастливым, а они могли вздохнуть полной грудью. Весь вечер они с Минхо не спускали друг с друга глаз, сидя напротив.***
Минхо смеялся до искорок из глаз. Слегка пьяный, более открытый и тактильный чем обычно. Бесконечно очаровательный. Хан пялился на него во все глаза, стараясь запомнить каждую мелочь. Хотелось выжечь у себя на веках его образ и сохранить навсегда. Старший же смотрел куда-то вверх. — Это что, омела? Хан тоже посмотрел наверх. И действительно, над входом в его комнату висела маленькая веточка омелы, перевязанная красным бантиком. И откуда она здесь взялась? Хан снова посмотрел на Минхо, а он смотрел в ответ затуманенным взглядом. Они не обсуждали это, но оба понимали, как сильно их тянет друг к другу. — Сони, мы не… — Не говори этого. — Он вцепился в его свитер. — Пожалуйста, не говори. Минхо тяжело вздохнул, и перехватил его руки, отцепляя от себя. Он держал его так нежно, и это причиняло только большую боль. — Это плохая идея. — Сказал он. Слова давались ему с трудом. — И почему же? — Ты совсем не знаешь меня. — Но ведь это не так, я знаю какой ты. Минхо рассмеялся. — Глупый, сколько мне лет? — Двадцать… Три? — он действительно не знал. И даже никогда не спрашивал сколько ему. Он неодобрительно покачал головой. — Мне исполнилось двадцать шесть в октябре. — Ох. Это не так уж и страшно… Мне уже восемнадцать. — Ты знаешь, только то, что я позволяю тебе увидеть. — Но это тоже часть тебя. Я не глупый мальчик, я понимаю, что всё намного сложнее. Я давно догадываюсь об этом. Ли снова тяжело вздохнул, он отвернулся от него, делая вид, что ему интереснее изучать пол, чем лицо собеседника. — Но это не важно. Сегодня рождество, а знаешь, в рождество все врут. Родители врут, что это Санта оставил подарок под ёлкой. Дети врут, что они не заметили на Санте отцовских кроссовок. — Он легко дотронулся до его щеки, заставляя посмотреть ему в глаза. — Только сегодня, соври мне, что ты обычный парень не обремененный обстоятельствами. Просто парень по уши влюбленный в меня. — Хорошо. Но знай, что это будет ложь только наполовину. Он столько раз прокручивал этот момент у себя в голове. Он почему то думал, что Минхо будет настойчивым. Что он прижмёт его к себе, запустит руку в волосы, может даже слегка прикусит его губы. Чего он не ожидал, так это того, что поцелуй с Минхо окажется невероятно нежным. Он прикрыл глаза и ощутил его губы на своих, едва уловимый поцелуй, такой аккуратный и трепетный. Но ему этого было мало, он не позволил ему отстраниться, и притянул за шею ближе к себе, углубляя их поцелуй. От Минхо пахло алкоголем, сигаретами, и апельсинами, он улыбался, и Хан чувствовал это. От одного только ощущения его улыбки кружилась голова. Он не мог поверить, что все происходит на самом деле, что ему действительно позволено касаться его вот так. Что он может не сдерживаться, боясь дотронуться до него лишний раз. И что его чувства действительно взаимны. Минхо здесь, он реален, и он целует его прямо сейчас потому что сам этого хочет. Они отстраняются друг от друга, всего на несколько сантиметров, просто чтобы дать друг другу вдохнуть, их носы всё ещё соприкасаются, и Минхо трется об него своим носом, а затем расплывается в такой довольной улыбке. Хан отодвигается ещё немного, чтобы лучше его рассмотреть, Минхо безумно красивый, таких людей не должно существовать на свете. Ведь такие мальчики как Хан будут сходить с ума, каждый раз встречая таких парней как Минхо. На улице что-то гремит, от неожиданности он дёргается, и лишь запоздало, по цветным всплескам в окне понимает что кто-то запустил фейерверки. — Забудь про них. — Что? — Он снова поворачивается к Минхо, который впервые выглядит таким открытым и беззащитным. — Пожалуйста, сегодня смотри только на меня. — Он берет его за руки, подносит к своим губам и оставляет лёгкие поцелуи на костяшках. И Хан слышит в его голосе отчаянье вперемешку с надеждой. Конечно сегодня он будет смотреть только на него. Как и все дни с их первой встречи. Он даже не помнит как они оказываются на кровати. Откровенно близко и горячо. Обжигая друг друга своим дыханием, оставляя на шее влажные поцелуи. Минхо садится на него сверху, и даже за одну секунду под ним Хан готов умереть. Он никогда не встречал настолько прекрасных людей. Казалось, Минхо был наваждением его больного мозга. Последний подарок умирающему. Удивительная галлюцинация. Всё то лучшее, что человек вспоминает перед смертью. Он стянул с себя свитер и бросил его на пол. Хан не дышал всё это время. Он умирал снова и снова. Настолько Ли был красив. Его бёдра в обтягивающих джинсах, шрам на подтянутом животе, ключицы, шея в засосах, нуждающийся в нём взгляд. Он уже видел его без верха в бассейне, но сейчас всё было совсем по другому, стена выстроенная между ними наконец рухнула. Хан принялся расстёгивать пуговицы на своей рубашке. Он нервничал, его руки дрожали. И он никак не мог нащупать эту чёртову пуговицу. Минхо усмехнулся. — давай я тебе помогу. Одну за другой, он расстёгивал их нарочито медленно. Вес его тела приятно отзывался у Хана внизу. — Насколько… — он сделал рваный вздох. — Насколько далеко мы зайдем сегодня? — Спросил Хан. — В пределах разумного. — В твоих пределах или моих?***
— Мы и вдвоём можем отлично отпраздновать. Я считаю, что он заслужил провести ночь с друзьями в последний раз. — Сказала женщина. Это было их первое Рождество наедине, за многие годы. Она уже давно старалась не оставаться одна со своим мужем. Всё было проще, когда они были молодыми. Когда они только встретились на стажировке в Австралии. Он был красивым юношей, учтивый, галантный. Она и подумать не могла, что кроется за всем этим. Пока не стало слишком поздно. Поначалу было весело, травяной чай дурманил мозг, ночные службы казалось были полны романтики и тайны. Но годы шли, в моменты когда её разум трезвел она иногда осознавала ужас происходящего… Когда она забеременела и её не поили она поняла в какой ловушке оказалась. Но она побоялась бежать, когда Хан предложила ей. Она знала, что не убежит живой от своего мужа. — Я думаю, что не тебе было это решать. Он налил для неё кружку чая. Сегодня его цвет был каким то другим. Насыщенно красным, словно свежая кровь. Дрожащими руками женщина взяла чашку. Всё было понятно без слов, но не было никаких сил, чтобы сопротивляться. Организм, измученный долгим употреблением наркотика даже жаждал этого. Она посмотрела на мужа в последний раз и улыбнулась ему. Он не улыбнулся ей в ответ, не один мускул на его лице не дрогнул. Чай был также хорош как и всегда. За звуком разбитой посуды послышался стук от упавшего тела.