«Ненависть проще любви.
Ненависть объяснима»
Роберт Рождественский
Начало декабря, 1998 год
— Ты держишь?.. — С дороги, дайте прой... — Салазар, её шея... — Блять, Пэнси, не лезь мне под но... — Дасвалитевашужмать... Звук двух знакомых голосов – напряжённого мужского и испуганно-раздражённого женского – плавно соединился с шумом, давившим на черепную коробку со всех сторон. Гермиона попыталась открыть глаза, чтобы увидеть хоть что-то, кроме непроглядной тьмы под смежёнными веками, но оказалась неспособна даже на слабую дрожь ресниц. Это было похоже на то, как если бы ей под кожу ввели лидокаин, заморозив лицевые мышцы, ограничив возможность контролировать их. Её тело болело. Непрекращающаяся, судорожная, удушающая боль стягивала мышцы от каждого, даже самого малейшего движения того, на чьих руках она находилась. Гермиона чувствовала сильный осторожный хват под коленями и лопатками, слабое тепло твёрдой груди, прижатой к её плечу и виску. Её грудная клетка и горло горели, словно кто-то хорошенько присыпал израненную плоть перцем, а задеревеневшая от крови и холода рубашка неприятно колола рёбра и живот. Удивительно, как чётко подобная мелочь выделялась на фоне трескавшейся от движений кожи. — Мерлин, ты это видишь? Она леде... — Открывай дверь... Тихий скрип дверных петель. Звон тишины, ставшей внезапно отчётливо громкой. Стук набоек каблуков по бетонному полу. Тяжёлое мужское дыхание над макушкой. И боль. — Мисс Паркинсон?.. Мистер... Она узнала его. Резкий и звонкий голос мадам Помфри оборвался, словно кто-то перерезал ей голосовые связки. Гермиона почувствовала, как мужские пальцы сильнее вжались в её левую коленную чашечку, когда совсем рядом раздался испуганный вздох. — Мерлин, мисс Грейнджер, что... Кладите её на кровать! Вот здесь. — Я нашла её в туалете на втором этаже... — Осторожнее, мистер Забини! Движение. Совсем мягкое, но для Гермионы оно было мучительным, потому как повреждённая плоть отозвалась острой колючей резью, разносясь обжигающими спазмами по нервным окончаниям. Сильные руки осторожно опустили её на прохладные простыни, тёплые пальцы придержали откидывающуюся в безвольном жесте голову, но это не помогло. Горло сжалось в непроизвольной судороге, реагируя на приступ боли, осколки льда прорезали плоть, впившись глубже, и девушка поняла, что задыхается. Она не могла вздохнуть. — Мисс Паркинсон, посторонитесь! Шелест одежды, звуки шагов. Гермиона воспринимала происходящее вокруг, словно сквозь плотную завесу смоляного полога, что огораживал её сознание от окружавших её людей и света. В больничном крыле всегда было светло и пахло травами, однако сейчас перед глазами была лишь тьма, разбавленная запахом крови и холода. Мерлин, как же больно. — Её нужно согреть... Сделайте что-нибудь, что... Горло жгло, саднило. Гермиона чувствовала себя так, будто кто-то раздробил её грудную клетку Бомбардой, исполосовал лёгкие Сектумсемпрой и поджёг полученную кровавую инсталляцию Инсендио. Оставил магическое пламя бушующим внутри ледяной оболочки её тела. Парадокс: она горела изнутри, но натурально замерзала снаружи. Гермиона попыталась приоткрыть жёсткие ото льда губы, но слабая попытка не увенчалась успехом. На языке чувствовалась разбавленная соль. — Мерлин милостивый... Сейчас дорогая, сейчас... Магия окутала её тело, даря по-летнему приятное, но недостаточное тепло. Воздух рассёк звук взмаха волшебной палочки, и девушка почувствовала, как по её глотке прошла волна колючей щекотки, избавляя израненную плоть от осколков и крови. Гермиона вдохнула, втянув воздух ртом жадным движением, ощутив слабую резь в лёгких и сокращения диафрагмы. Звон соприкасавшихся стеклянных бутыльков ощущался, как сквозь слой ваты, словно её сознание вдруг решило поиздеваться над ней и лишить возможности отвлекаться от боли на происходящее вокруг копошение. Голоса Блейза и Пэнси смешались в один ненавязчиво-глухой шум, вытесненные шёпотом крови в ушах. Почти как в детстве, когда прикладываешь к голове ракушку, украденную с безлюдного пляжа на отдыхе, поверив в откровенно приукрашенное родителями «воспоминание о морских волнах, заточённое в раковине». Воспоминания. Никогда ещё собственный мозг не играл против неё так грязно. — Мисс Грейнджер, я дам вам настойку бадьяна, чтобы залечить повреждённые ткани... Голос мадам Помфри прозвучал совсем близко. Мягкие пальцы коснулись её подбородка, и сладковато-горькая жидкость скользнула по языку, обволакивая ротовую полость и глотку густым теплом. Стало чуточку легче. Очередной взмах палочкой – и Гермиона ощутила слабую вибрацию во всём теле, сменившуюся на новую порцию согревающих чар спустя несколько секунд. Мадам Помфри применила диагностические чары. — Что именно вы видели, мисс Паркинсон? Требуется не менее нескольких часов на пронизывающем морозе, чтобы добиться таких критических показателей... Гермиона услышала сбивчивый шёпот Пэнси, услышала голос целительницы, однако все звуки внезапно потонули в грохоте распахнувшейся двери. Тяжёлое деревянное полотно ударилось о стену, словно вошедший снёс его заклинанием, и лазарет наполнился звуками тяжёлых мужских – судя по весьма грубым ругательствам – шагов. Разум затуманился, сдавшись во власть измотанного болью тела, и последнее, что Гермиона услышала перед тем, как вновь провалиться в беспамятство, был знакомый голос, настойчиво повторяющий её имя.Начало октября, 1998 год
Дымчато-белая капля коснулась руки, и Гермиона почувствовала знакомую щекотку, словно кто-то провёл кончиками пальцев по коже. Закрутив крышку и отложив тюбик на мраморный бортик раковины, она принялась тщательно втирать густую субстанцию в левое предплечье, с нажимом проводя по ненавистной надписи. Шрам практически не болел и не доставлял неудобств, за исключением эстетических, когда лишь при одном взгляде на него Грейнджер хотелось содрать с себя кожу. Срезать. Выжечь. Иногда ей всерьёз казалось, что ожог во всю руку смотрелся бы куда лучше. Гермиона наблюдала за тем, как кривые буквы медленно исчезали с кожи под действием маскировочных чар и экстракта бадьяна. Это снова была заслуга Джорджа, он разработал мазь по просьбе Рона, взяв за основу крем для ровного тона лица из набора «Чудо-ведьма». Маскировка и заживляющий эффект на протяжении двенадцати часов до повторного нанесения. Пока что исправно работала только маскировка – за три с половиной месяца использования шрам не побледнел ни на тон. Радовало то, что с каждым применением боль в глубоких аметистово-бурых рубцах становилась всё незаметней. Возможно, дело было в том, что с того момента, как спасительный тюбик появился на её тумбочке, Гермиона не провела ни дня без действия анальгетиков в его составе. Закончив с рукой, девушка приступила к утренней рутине и, откинув влажные волосы за плечи, провела зубной щёткой по верхним резцам. Как ни старалась сдерживаться, но через секунду уже вновь смотрела на теперь уже гладкую кожу. Ей часто снились собственные крики. Снилась боль. Такая реальная, свежая, что иногда Гермиона забывала, что это всё игра её подсознания, лишь фантомно-болевой синдром, как у пациентов с ампутированной конечностью. Иногда по ночам она вновь возвращалась на холодный пол Мэнора, а собственные визги почти заглушали безумный смех Лестрейндж. Почти. Сплюнув в раковину густую белую пену от зубной пасты, Гермиона прополоскала рот и провернула кран смесителя до упора, выключив воду. Леденящий рецепторы вкус перечной мяты и черешни осел на языке, а губы всё ещё немного покалывало. Промокнув полотенцем кожу на подбородке, девушка окинула быстрым взглядом раскрасневшееся после душа лицо и сняла запирающие чары, выйдя из ванной комнаты. Увидев знакомую рыжую копну волос на своей кровати, она замерла, удивлённо выгнув брови. — Джинни? Младшая Уизли сидела на заправленной постели и, подогнув под себя ногу, теребила свисавшие плотные шторы, что были отдёрнуты к изножью. Она подняла голову, улыбнулась. — Доброе утро. Я решила, что ты не будешь против увидеть меня до начала завтрака. Все в моей комнате ещё спят, — её карамельные глаза скользнули по фигуре подруги, когда та подошла ближе, чтобы положить палочку на покрывало, и Джинни улыбнулась, смотря куда-то в район груди Грейнджер. — Что это такое? — хохотнула она. Гермиона опустила взгляд вниз на свою старую домашнюю футболку, в которой спала дома с пятнадцати лет. Почему-то в этом году она решила взять её с собой в Хогвартс. — Это Тимон, — она указала на мультяшного суриката на рёбрах, — а это Пумба, — перевела указательный палец на мясистого кабана посередине грудной клетки. — Это персонажи из маггловского мультфильма «Король Лев». Они друзья. — Странно, — хмыкнула Джинни, откинув рыжие локоны за плечи. — Но мило. Этот Пумба такой же толстый, как Живоглот. Гермиона посмотрела на спящего на подушке кота и выставила ладонь, возразив: — Неправда! Почему все думают, что Живоглот толстый? — она нахмурилась и подняла руки, разбивая пальцами влажные кудри. — Он вовсе не толстый, просто у него очень густая и пушистая шерсть. — Он жил в моём доме больше полугода, Гермиона, — закатила глаза Джинни. — Я знаю какой он. Гермиона несогласно фыркнула. Подойдя к тумбочке, она убрала в маленький шкафчик тюбик с мазью и, подцепив с пола сумку, начала проверять учебники и тетради на день. — Как прошло вчерашнее патрулирование? — спросила она Уизли, поправив корешок учебника по травологии, чтобы он не выглядывал из-за молнии сумки. — Спокойно, — рыжая пожала плечами, прижавшись плечом к вертикальной опоре. — Харпер вёл себя как придурок, но слава Мерлину мы пересеклись только на третьем этаже. Мне иногда кажется, что он какой-то симбиоз Гойла и Маклаггена, это просто невыносимо. Грейнджер хмыкнула, согласившись с подругой. Разложив на постели форму, она стянула пижамные шорты с футболкой и начала переодеваться. От соприкосновения холодных кончиков волос с кожей плеч по её спине побежали мурашки. Парвати на соседней кровати повернулась на бок, сонно приоткрыла один глаз и, увидев уже бодрую и умытую Гермиону, нехотя поднялась с постели, вполголоса жалуясь на столь ранние завтраки в Хогвартсе. Когда дверь в ванную комнату захлопнулась, заглушив бормотание однокурсницы, Гермиона улыбнулась, покачав головой, и, застёгивая молнию юбки на пояснице, заметила, что Джинни пристально рассматривала её со своего места. — Что? — она опустила голову, бегло оглядела свой обнажённый живот и бок и, не увидев ничего примечательного, вопросительно взглянула на подругу. — Целая неделя прошла. Тебе не кажется это странным? Гермиона вздохнула и потянулась за волшебной палочкой, чтобы высушить волосы. Джинни даже не нужно было уточнять, о чём именно она спрашивала. — Нет, — она постаралась придать своему голосу безразличную интонацию. — Почему это должно быть странным? — Потому что это Малфой. И неделя затишья после того, что он устроил в Выручай-комнате, совсем не выглядит безобидно. — Что ж, — Гермиона взмахнула древком, одним движением делая кудри полностью сухими, и надела рубашку, принявшись застёгивать маленькие пуговки, — значит, он придумывает что-то грандиозное. — И ты совсем не переживаешь? — недоверчиво спросила Уизли. Гермиона опустила подбородок, прикусив серединку нижней губы. Они не пересекались с Драко неделю. После окончания игры Гермиона увела выплёвывавших проклятья Гарри и Рона с вечеринки, а на протяжении выходных слушала нескончаемый поток обещаний расправы над слизеринским хорьком (Годрик, что за идиотское прозвище), если вдруг он загадает что-то за гранью. Но проблема была в том, что Малфой ничего не делал. Он вообще никак не показывал, что в пятницу произошло нечто значимое. Она увидела его в воскресенье за завтраком впервые после той ночи. Он сидел рядом с Блетчли и Забини и, судя по активному жестикулированию и постоянному черчению странных схем на столешнице, обсуждал стратегии в предстоящем матче по квиддичу в ноябре. После его фразы о том, что ей нравится на него смотреть, Гермиона старалась не поднимать лишний раз голову и не пялиться в сторону слизеринского стола. Ей казалось, что у неё это получается, однако, когда во вторник она поймала его раздражённый взгляд перед сдвоенным зельеварением, то поняла, что отказ от карьеры в Аврорате был её самым здравым решением. Потому что скрытое наблюдение явно не по её части. Он игнорировал её. Это было очевидно. Малфой не обращал на неё внимание даже косвенно, когда она проходила мимо него в коридоре и задевала мантией. И он, кажется, совершенно не был заинтересован в том, чтобы унижать её приобретённым в пятницу преимуществом. Ни единого намёка, ни единой колкости. Ничего из того, к чему Гермиона привыкла. Переживала ли она? Да. — Нет. Джинни сощурилась, медленно приподняв бровь. Какое-то время смотрела, как Грейнджер стягивала густую копну волос в высокий хвост, а затем уточнила: — Ни капельки? Гермиона заправила подол рубашки в юбку и подцепила пальцами джемпер, застегнув его на несколько пуговиц. Вытащив из чемодана тёмно-серые гольфы (тёплые деньки этой осенью закончились чересчур быстро), она опустилась на край кровати, натянула их до коленных чашечек и повернула голову в сторону подруги. Взглянула на неё с мягкой улыбкой. — Ни капельки, Джин. На завтраке к ним присоединились мальчики. Гарри и Рон выглядели потрёпано, под их уставшими глазами лежали тени – сказалась вчерашняя ночная партия в волшебные шахматы. Гермиону раздражало, что несмотря на увеличившуюся учебную нагрузку и предстоящую сдачу Ж.А.Б.А. в конце года, друзья отказывались осознавать необходимость заниматься больше, чем всего пару часов в день. Рон упал на скамью рядом с Грейнджер и потянулся за привычным поцелуем, но девушка ловко увернулась и, отодвинув кубок с горячим чаем, вперила строгий взгляд в гриффиндорца. — Что я опять натворил? — вздохнул Рон, обречённо встречаясь с карими глазами. Гермиона вздёрнула бровь, продолжая буравить парня испытующим взглядом, и Уизли, словно опомнившись, вдруг горячо выпалил: — Вот не надо, не-а. Я сделал! Не смотри на меня так, я дописал это чёртово эссе по травологии вчера перед игрой. Я, правда, забыл его в комнате... но! Я его дописал! — Рональд... — Гермиона поджала губы, приготовившись отчитать друга за безответственность, но была остановлена новым потоком неубедительно убеждающих восклицаний. — Я действительно случайно забыл его в комнате, Гермиона. Я хоть когда-нибудь тебе врал? — получив от девушки хмурый взгляд исподлобья, Рон слегка стушевался. — Ладно. Но сейчас я не лгу! Гарри. Скажи ей! Поттер, который к этому моменту уже успел заполнить тарелку яичницей и мясными рулетиками, растерянно хлопнул глазами за стёклами круглых очков и, словив вид умоляюще сведённых бровей на лице друга, преувеличенно резво закивал головой. — Ага, забыл, да. В смысле, дописал, но забыл, — его вилка со звонким стуком ударилась о стенку кубка, и Джинни рассмеялась. — Конечно он всё сделал, Гермиона. Грейнджер выставила вперёд нож для масла, указав сначала на стремительно краснеющего Гарри, а затем на Рона. — Я больше не стану делиться с вами своими записями, если вы не возьмётесь за ум, так и знайте, — чопорно изрекла она, прищурившись. — За окном почти октябрь, первые проверочные начнутся уже через месяц, а вы играете в шахматы вместо того, чтобы подтягивать предметы или хотя бы спать, чтобы не пропускать то, что говорят на лекциях. Покачав головой, Гермиона вернулась к своему завтраку, слушая смешки Джинни и оправдания мальчиков. Тыквенная каша в её тарелке покрылась тонкой сухой корочкой от воздуха и выглядела совсем неаппетитно. Скривившись, она отодвинула посудину в сторону и обхватила ладонями тёплые стенки кубка с чаем. Словно поддавшись какому-то внутреннему предчувствию, – серьёзно, этот чудо-компас в её груди работал лучше, чем часы в доме Уизли – Гермиона повернула голову в сторону входа в Большой Зал аккурат в момент появления слизеринцев. Компания из Забини, Паркинсон и Малфоя с чинной неторопливостью вышагивала в направлении стола своего факультета; девушка и итальянец негромко переговаривались о чём-то несильно приятном, судя по хмурому выражению лица Блейза. Драко шёл в шаге от них. Он выглядел как всегда безукоризненно. Для Гермионы до сих пор оставалось загадкой, как Драко умудрялся носить обычную школьную форму с поистине королевским достоинством. Многие парни пренебрегали правилами ношения повседневной классической формы: Рон очень любил закатывать рукава и подворачивать манжеты, Гарри совершенно не умел носить брюки на нужном уровне, Невилл постоянно ходил с выпущенной из-под джемпера рубашкой, даже Забини несколько раз появлялся без форменного галстука. Драко же был идеален всегда. Чёртов малфоевский снобизм. Даже Министр магии и маггловский премьер-министр не одевались так нарочито безупречно. Гермионе казалось, что Драко использовал абсолютно каждый атрибут вокруг, чтобы заявить о своём статусе и исключительности. Как будто выражение его лица – почти всегда надменное и снисходительно-высокомерное – не справлялось с этой задачей без дополнительной помощи. Они заняли места почти у самого края стола, Пэнси и Драко опустились на скамью лицом к Гермионе, и девушка огромным усилием заставила себя опустить взгляд обратно на кубок с чаем. Сидевший напротив неё Гарри, заметив это движение, обернулся на накладывающих завтрак слизеринцев. — Малфой не доставал тебя? — спросил он настороженно, когда вновь вернулся глазами к лицу подруги. Гермиона щёлкнула языком. — Сейчас восемь утра, Гарри. Он при всём желании не смог бы добраться до меня раньше вас, между нашими гостиными семь этажей. — Да, но... — Гарри, — оборвала его гриффиндорка, послав предостерегающий взгляд, — не начинай. — Мне кажется, он что-то замышляет, — пробормотал Рон, с прищуром глядя на накалывающего на вилку яичницу Драко. — Малфой слишком долго ведёт себя нормально. Это подозрительно. — Он ест, Рон. — Ну точно, посмотрите на его физиономию, — продолжил рыжий, пропустив последнюю фразу. — Думаю, скоро он проявит свою истинную сущность. Вы знали, что если змее периодически не сцеживать яд, то она может убить сама себя? Мне Луна рассказывала про рунеспуров. Гермиона закатила глаза, скосив насмешливый взгляд на Уизли. — Как я уже не раз говорила, Рональд, не стоит верить всему, что говорит Полумна. Змея не может убить сама себя, это же глупо, её организм невосприимчив к собственному яду. К тому же, рунеспуры умирают не от интоксикации, а от того, что часто отгрызают одну из трёх голов, вследствие чего погибают от потери крови, — она потянулась за имбирным печеньем в медной вазочке. — И это была неудачная метафора. Малфой не ядовитая змея. Мне казалось, что вы переросли инфантильную стадию слепой неприязни после всего, что произошло. Он изменился. — Это было до того, как он чуть не проткнул тебя дротиком, — буркнул Рон. Оторвав взгляд от лица слизеринца, он покачал головой, тихо добавив: — Не уверен, что такой, как Малфой, способен измениться. Он был сволочью слишком долго для того, чтобы стать хорошим человеком за один лишь год. Печенье с тонким хрустом переломилось в её пальцах, когда Гермиона откусила от него часть, и песочная крошка покрыла лежавшую на столе девичью ладонь. Она посмотрела на друга и попыталась проанализировать, почему его высказывание вызвало в ней такую волну болезненного протеста. Острые ногти царапают по коже головы, собирая густые пряди в кулак и грубо дёргают вверх, вынуждая девушку взвизгнуть от резкой боли в затылке. Беллатриса Лестрейндж тащит её за волосы по холодному полу, не обращая внимание на приглушённые всхлипы, толчком вынуждает опуститься на колени. Гермиона морщится от жёсткого удара об мрамор, тянется руками к голове, пытаясь ослабить сжимающие локоны пальцы, за что получает сильный тычок палочкой между лопаток и чувствует, как мышцы стягивает судорогой короткого, но не менее болезненного Круциатуса. Она кричит. — Драко! — визжит Лестрейндж, дёргая Гермиону очередным неосторожным движением. — Приведите Драко! Его лицо появляется перед её мутным взором чересчур неожиданно, она не успевает сдержать испуганного дробного вздоха, чем веселит стоящих неподалёку егерей. Малфой смотрит на неё с расстояния в несколько дюймов, бледный и осунувшийся, с тёмными кругами под глазами. Он обводит стеклянным взглядом её лицо, раз за разом возвращаясь к широко распахнутым карим глазам, и Гермиона не может определить эмоции в графитовых радужках. Их слишком много. Он узнал её. Не мог не узнать. — Ну? — Беллатриса стягивает каштановые волосы крепче, подставляя её голову к свету, чтобы обеспечить племяннику лучший обзор. — Это она? — рывок и Гермиона шипит от острой боли в вывернутой под неестественным углом шее. — Грязнокровка? — Я не... знаю, — Драко ведёт подбородком в сторону, соскальзывая взглядом с перекошенного девичьего лица на перепачканный грязью ворот пальто. — Не похожа. Нет. — Ты уверен? — резкий голос бьёт по барабанным перепонкам и Гермионе кажется, что ещё одно движение и её волосы выдерут вместе с кожей головы. — Посмотри внимательней! Он смотрит на неё не дольше мгновения. — Уверен. Это не она. Гермиона закрыла глаза, почувствовав холодную дрожь вдоль позвоночника от воспоминания. Вздрогнув, она провела ладонями по плечам, обняв себя за локти, и стиснула колени в попытке согреться. Рон недоумённо нахмурил брови, бросив на девушку обеспокоенный взгляд. — Ты чего? Гермиона легко повела правым плечом, сжав пальцы на острых выступах локтевых костей. — Холодно, — пояснила вполголоса. — Надо было захватить из комнаты... Горячая мужская ладонь внезапно опустилась на лоб, и Гермиона замолчала, моргнув от неожиданности. Рон всё так же хмуро смотрел на неё, ощупывая тыльной стороной гладкую кожу лба и висков. — Температуры нет, — задумчиво заключил он. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Да, пустяки, не волнуйся. Всё в порядке. Она улыбнулась, и Рон, кажется, немного успокоился. Наклонившись, он мягко коснулся губами её макушки и, обхватив всё той же рукой за плечи, притянул к себе под бок. Гермиона протестующе упёрлась ладонью в его бедро. — Рон, — шикнула недовольно. — Мы в Большом Зале, здесь полно народу... — Ох, брось, кого ты стесняешься? — встряла в разговор жующая бекон Джинни. — Все уже и так в курсе ваших отношений, прошло почти полгода. Вы же не отлипали друг от друга в пятницу. Гермиона едва не подавилась воздухом, вдохнув его слишком резко. Это было определённо не так, как она помнила. Это выглядело не так, как это было на самом деле. Сглотнув, Гермиона ощутила, как взгляд против воли переместился на слизеринский стол. Он сидел лицом к их компании и слушал болтовню присоединившегося к завтраку Теодора Нотта. Брюнет активно жестикулировал, рассказывая что-то забавное, судя по смешкам Паркинсон и полуулыбкам Блейза и Драко. В ответ на очередную шутку, Малфой покачал головой, усмехнулся, пробормотав что-то отдалённо напоминающее беззлобное «придурок», и потянулся к кубку с чаем. Взгляд кварцевых глаз остановился где-то между смеющимися друзьями, застыл, пока он делал глоток, а затем вновь вернулся к еде. Гермиона прикрыла веки, почувствовав, как уже знакомая и вязкая, как патока, горечь растекалась в груди. Тёплая ладонь Рона скользнула вверх вдоль её спины, но она едва ощутила это движение. Он не смотрел. Конечно же, он не смотрел.***
— Растопырник. — Сам ты растопырник, — огрызнулся Тео, скосив недовольный взгляд на Блейза. — На кой чёрт в Лунном эликсире настойка растопырника? Как ты представляешь зелье мгновенной парализации с заживляющей настойкой в составе? Болиголов – вот, что нужно. — Болиголов с ядом акромантула? — Забини скептично выгнул бровь, ловко обойдя попавшего под ноги второкурсника. — Берёшь курсы у Финнигана? Добавь ещё смоковницу, и Слизнорт переселит тебя в кладовку для круглосуточной чистки котлов. — Знаешь-ка что... — Не хотелось бы вас прерывать, — кашлянул Драко, пряча усмешку за кулаком, — но вы оба не правы. В состав Лунного эликсира входит яд докси, гении. Не вздумайте ляпнуть про растопырник и болиголов рядом со Снейпом, он отправит вас на отработки до конца жизни за феерическую невнимательность на четвёртом курсе. — Лунный эликсир не изучают на четвёртом курсе, — сощурился Забини. — Разве? — Малфой невинно пожал плечами. — Мне помнится иначе. Мимо пролетела стайка девчонок-первокурсниц, и слизеринцы замедлили шаг, пропустив щебетавших детей дальше по коридору третьего этажа. Блейз раздражённо чертыхнулся, проводив разлетавшиеся мантии взглядом. — Клянусь Салазаром, эта мелкотня испытывает моё терпение, — мулат зыркнул на очередного спринтера-младшекурсника – едва не запнувшись от мрачного взгляда старосты, пацан притормозил и перешёл на шаг. Они продолжили путь к классу ЗоТИ. — Какой-то шкет вчера сломал руку, навернувшись с лестницы, когда убегал от своего дружка, так мне пришлось вести его к Помфри. Вой мандрагоры по сравнению с его воплями был просто балладой сладкоголосой Уорлок. — Возмутительно, — наигранно вздохнул Тео. — Как ты выживаешь на такой неблагодарной должности? — Иди к чёрту. Нотт захохотал, получив тычок в бок. Драко хмыкнул, мысленно вознеся благодарность Мерлину за то, что старостой на последнем курсе стал именно Забини. Будь на его месте Малфой, все младшекурсники уже писали бы слезливые письма родителям с просьбами о досрочных Рождественских каникулах. Драко не переносил детей точно так же, как сновавших по замку домашних животных, вроде рыжего исчадия ада кого-то из красно-золотых. Он подумал, что факт того, что его отец являлся Пожирателем смерти, со стопроцентной вероятностью не был решающим в списке МакГонагалл под названием «Тысяча и одна причина, почему не Драко Малфой». В живот прилетело что-то большое и жёсткое, прервав мысли, и Драко охнул, выпустив воздух через рот, едва не отскочив на несколько шагов назад. Снизу раздался тонкий девчачий писк, перед глазами мазнуло белым, и слизеринец инстинктивно вытянул руку вперёд, ухватившись за хрупкое маленькое плечо, удержав от падения. Мысленно чертыхнувшись, Малфой опустил голову вниз, глядя на вцепившуюся в его мантию девчонку. Она держалась одной рукой за него, а второй растирала ушибленный лоб, которым врезалась в его живот. Светлые вьющиеся волосы обрамляли узкое бледное личико, прямые брови были нахмурены, уголки губ опущены. Она едва сдерживала слёзы. Девочка сжала кулак сильней, и мантия на плечах Драко натянулась. Видимо, досталось ей неслабо. — Какого филина вы носитесь здесь? — недовольно спросил её Блейз, сведя брови. — Вы в курсе, что бегать по коридорам запрещено? Драко скосил глаза на друга, скривившись. Серьёзно, Забини? Девочка кивнула, наконец разжав ладошку. Слизеринка – лацканы её мантии и галстук были изумрудно-зелёными. — Том Мэлдон отобрал мою сумку, — пробурчала она раздражённо, продолжая тереть лоб. — Я пыталась его догнать... Негодующе топнув ногой, она сделала шажок назад, и благодаря этому действию Драко понял, что так и не выпустил её плечо. Разжав пальцы, чтобы девчушка могла отступить, он оправил мантию и мрачно глянул в опущенное расстроенное личико. — Надо не ногами перебирать, а использовать палочку и мозг, — нравоучительный тон вырвался раньше, прежде чем он успел проанализировать, зачем вообще заговорил с ней. — Ты приехала в школу магии, вот и используй её. — Моя палочка осталась в сумке, — обиженно буркнула девочка. Откинув блондинистые кудри за узкие плечи, она подняла голову вверх, запрокинув её едва не на максимум, чтобы встретиться с ним мятежным взглядом. — Я не умею колдовать без... Ой! Она попятилась на шаг назад, хлопнув светлыми ресницами и приоткрыв рот. Её и без того большие карие глаза расширились до размера галлеонов, и Драко вдруг понял, что уже видел её – девчонку-первокурсницу, которая не сводила с него взгляд первого сентября, сравнивая фото на первой полосе «Пророка» и живой образ. Сейчас она смотрела на него почти так же, как и тогда, – открыто, беззастенчиво, но немного пришибленно – словно не ожидала, что когда-нибудь встретит его в замке. — Ой, — она сделала ещё шажок, не переставая глазеть на Малфоя своими круглыми глазами. Да какого хера вы все пялитесь? — Ой, я... простите... — под её по-детски прямым и испуганным взглядом ему вдруг стало не по себе. Рядом раздался едва слышный смешок Нотта. Драко нахмурился, сведя брови на переносице, чем ещё больше смутил – или испугал? почему она так смотрит? – девочку. Стоящий рядом Блейз шикнул на слизеринку, пригрозив снятием очков, и та, резво закивав кудрявой головой, взглянула на Малфоя последний раз и пошла дальше, едва не срываясь на бег. Тео беззлобно рассмеялся, обернувшись на шустро улепётывающую девчонку. — Бедная мышка, ты обеспечил ей кошмары до конца дней, — он покачал головой. — Кстати, Драко, — воодушевлённо начал Теодор, когда они возобновили дорогу, и Малфой закатил глаза прежде, чем друг успел продолжить. Я знаю этот тон, Нотт. — Астория просила передать тебе хорошего дня. Ты так виртуозно игнорировал её вчера в гостиной, что она решила будто у тебя проблемы. — Разумеется, ведь иной причины и быть не может, — если бы сарказм можно было материализовать, то коридор третьего этажа затопило бы к чёртовой матери. — Ты слишком груб с ней, — заявил Нотт, когда они наконец вошли в почти полный класс ЗоТИ. Среди присутствовавших были несколько студентов со Слизерина, включая Пэнси, Гойла, Монтегю и старшую Гринграсс, и практически все семикурсники Гриффиндора. Совместная лекция с красно-золотыми. Блеск. Драко положил сумку на предпоследнюю парту первого ряда и, скрежетнув металлическими ножками стула по бетонному полу, уселся на привычное место перед брюнетом. Блейз опустился рядом, послав улыбнувшейся ему через плечо Дафне ответную кошачью улыбку. — Я ей слова резкого не сказал, — спокойно возразил Драко, уперевшись лопатками в жёсткую спинку. — То, что я до сих пор не клюнул на её откровенно раздражающий флирт, ещё не значит, что я с ней груб. — Не пойму я тебя, — Теодор обошёл свою парту и опустился на столешницу перед Драко, подмигнув закатившей глаза Булстроуд. — Чего ты нос воротишь? Красивая, не дура, судя по тому, как стойко выдерживает твой сволочизм, ещё и терпеливая. Не пойми меня неправильно, но роль привередливой целки тебе не к лицу. — Если тебе так мила Астория – не стесняйся, Теодор, — мурлыкнул Драко. — Я не притронулся к ней и пальцем, она вся твоя. — Рад бы, да только блонд мне совершенно не идёт, — он печально вздохнул и взъерошил тёмные кудри на макушке. — Да и знаешь, сомневаюсь, что Нарцисса захочет вписать меня в наследство, а многомиллионное состояние давит только на твои плечи. — Астории не нужны ячейки Драко, её родители не скупятся на безоблачную жизнь для своих дочерей, — заметил Блейз. Губы Тео растянулись в острой усмешке. — А кто сказал, что они нужны Астории? Миссис Гринграсс далеко не так благородна и наивна, как юная Тори. Ни Дафна, ни её сестра не унаследовали предпринимательской жилки матери, к счастью. Забини выразительно закатил глаза. — Только идиот поверит в то, что даже обезумев от любви, Малфой перепишет своё состояние на кого-то другого. Скорее Грейнджер начислит очки Слизерину, чем Драко добровольно расстанется со своим этажом в Гринготтс. — Вот! Поэтому, друг мой, — Тео наклонился ближе, заговорщицки подмигнув Драко, — следи за своим кубком в Большом Зале. — Придурки, — покачал головой Малфой под смешки друзей. До начала урока оставались считанные минуты. Драко откинул голову назад, разминая шейные позвонки, как вдруг слух уловил звук торопливых шагов и недовольный, едва раздражённый женский голос. Зажмурив веки, он мысленно проклял каждого в этом замке – а в особенности старуху МакГонагалл, которая составляла расписание для семикурсников – за то, что в этом семестре у них с Гриффиндором целых два совместных предмета. Это было непозволительно, просто возмутительно много. Драко предпочёл бы ни одного. Даже сейчас, спустя столько времени и пройденную войну, сдвоенные лекции не приносили ему и каплю радости. — ...говорила тебе, что цапень опасен... трогать без перчаток. Чем ты слушал, когда профессор Спраут всё объясняла? Мы проходили это ещё на шестом курсе, Рональд. Звонкий мелодичный голос достиг максимальной слышимости, Малфой открыл глаза, повернул голову, и в следующую секунду в класс ворвалась Грейнджер со школьной сумкой наперевес, – погружённая в собственное негодование до такой степени, что едва заметила притихших вокруг однокурсников – а за ней уныло плелись её дружки. Поттер с беззлобной усмешкой косился на Уизли, который пытался поправить сползавшую с плеча мантию перебинтованной рукой. Драко почувствовал, как планка его настроения стремительно поползла вниз. Снова. — Я уже понял, что ты на меня зла, необязательно повторять это по третьему кругу, Гермиона, — пробормотал рыжий, следуя за девушкой в начало класса. — Я не зла, — бросила Грейнджер через плечо, со стуком опустив сумку на вторую парту третьего ряда. От резкого движения её мантия распахнулась, открыв вид на застёгнутую под горло рубашку и тёплый форменный джемпер. Брови Драко на секунду дёрнулись в удивлении – за окном едва ли наступил октябрь. — Неужели? — Просто... — Грейнджер устало вдохнула, повернувшись к Уизли, и строго поджала губы. — Именно для этого и задаются эссе, Рон – чтобы предотвратить возможные травмы в случае забывчивости или неосведомлённости. А если бы профессор Спраут его не усмирила? Неужели ты не помнишь, что случилось со Сьюзен на шестом курсе... — Ну всё-всё, — Уизли потянулся вперёд, обхватывая ладонями узкие девичьи плечи, и на секунду Драко словил сильнейшее чувство дежавю. Шум маггловской песни, неон и голые, хрупкие плечи Грейнджер в руках гриффиндорца, — успокойся. Меня едва зацепило. Девушка вновь вздохнула, покачав головой, как вдруг громкое улюлюканье заполнило класс, вынудив её повернуться на звук. Монтегю, что сидел за несколько парт от Драко, растянул губы в усмешке, привлекая к себе внимание. Блейз накрыл глаза ладонью, с нажимом проведя пальцами по закрытым векам, пробормотав что-то о «повторяющемся пиздеце». — Мамочка отчитала за плохие отметки? — протянул Грэхэм, манерно растягивая гласные. Драко захотелось вырвать ему голосовые связки вместе с глоткой, чтобы не слышать эту омерзительную пародию на надменность. С недавних пор капитан сборной Слизерина по квиддичу стал раздражать его даже больше, чем совместные лекции со львами. — Заткнись, Монтегю, — холодно отбил Поттер, заняв свободный стул рядом с Лонгботтомом на втором ряду. — А то что? — фыркнул слизеринец. — Убьёшь меня нравоучениями? — Не трать на него время, Гарри, — спокойно проронила Грейнджер, вздёргивая свой вездесущий нос и доставая из сумки учебник с тетрадью, перо и чернильницу. — Ты же видишь, что мальчик просто жаждет общения – по всей видимости, отработки с Филчем не способствуют конструктивным беседам, — её губы изогнулись в несвойственной ей усмешке, окрасившей узкое лицо выражением мстительной удовлетворённости. Тёмные глаза Грэхэма сощурились от злости, что исказила грубые черты его лица. На следующее утро после вечеринки до МакГонагалл дошёл слух о возмутительном поведении Монтегю, которое переходило за рамки всей мыслимой и немыслимой морали. Какой-то анонимный источник утверждал, что видел, как именно Грэхэм исписал всю стену восьмого этажа грязными ругательствами волшебным говорящим маркером из лавки Уизли. Опасаясь столкнуться с обозлёнными однокурсниками в случае своей болтливости, Монтегю не стал выдавать своё (и не только) истинное местоположение в ту ночь, а принял наказание от бывшего декана Гриффиндора и теперь был вынужден каждый вечер на протяжении трёх недель посещать отработки в компании осчастливленного честью Филча. Драко был уверен, что информатором был кто-то из гриффиндорцев и, судя по довольным физиономиям Уизли и Поттера, даже предполагал кто именно. — Злорадствуешь, Грейнджер? — весело поинтересовался Тео, растянув губы в ухмылке. — Как по-слизерински. Девушка невинно пожала плечами, повернув голову в сторону их компании. Карие глаза скользнули по фигуре Нотта, она поправила упавшую на ресницы вьющуюся чёлку, приоткрыла губы, чтобы ответить, но, заметив рядом с брюнетом Драко, замерла, так и не произнеся ни слова. С её лица на мгновение схлынула вся краска, сделав кожу неестественно бледной, но уже в следующую секунду в класс вплыла тёмная фигура Снейпа, и девушка порывисто отвернулась, опустившись на стул. — Страница шестьдесят четыре, — отчеканил бывший зельевар; его чёрная мантия развевалась за спиной, придавая ему схожесть с выискивающим очередную жертву дементором или смеркутом, пока он вышагивал к учительскому столу в начале класса. Судя по помрачневшим лицам однокурсников, эта схожесть была далеко не только внешняя. — Мистер Нотт, парты нужны для обеспечения удобства письменных работ и чтения, а не для вашей пятой точки. Займите своё место. Тео закатил глаза, послав друзьям полный напускного страдания взгляд и сел за заднюю парту. Драко подтянул к себе учебник кончиками пальцев и несколькими движениями нашёл нужную страницу. В самом верху было выведено название книги, а под ним чернела тема раздела, и от одного лишь её вида Малфою захотелось выйти из этого чёртового класса и не возвращаться. «Лицом к лицу с безликим: заклятие Империус и способы защиты от него». Сидевший рядом Блейз тихо хмыкнул. — Какая славная, а главное своевременная тема, — он пролистал учебник до конца раздела и нахмурился. — Растянется на несколько недель... — Мистер Забини, — вкрадчивый голос декана Слизерина рассёк воздух подобно невербальному режущему, — вам есть, чем поделиться с классом? Я не стану возражать, если вдруг вы захотите занять моё место у преподавательского стола. Итальянец отрицательно покачал головой, изобразив на лице самое правдоподобное раскаяние из всех возможных. Иногда Драко всерьёз предлагал другу пересмотреть свои планы на будущее и идти в Академию театрального искусства, потому что такой талант просто нельзя проёбывать на поле для квиддича. Драко почувствовал лёгкий зуд на правой щеке, словно кто-то пристально высматривал в нём причину всего мироздания. Подняв голову, он просканировал взглядом класс, заметив, как дёрнулся высокий каштановый хвост на второй парте, шлёпнув резко отвернувшуюся девушку по плечу. Она снова трусливо пялилась на него исподтишка, как делала это с самого начала года. В груди засвербило от нараставшего раздражения и Малфой сжал зубы, чувствуя, как хрустит челюсть. Снейп смерил студентов колючим взглядом и шипяще обратился к классу. — Заклятие Империус – кто назовёт мне его определение? Тонкая рука взметнулась в воздух ещё до того, как бывший зельевар закончил предложение. Даже если бы всем присутствующим завязали глаза, свистящий звук от стремительности этого движения всё равно выдал бы Грейнджер с головой. Драко не удивился бы, услышь он хруст её плечевого сустава – настолько она желала выпендриться своим необъятно громадным мозгом. Малфой фыркнул. Выскочка. Декан Слизерина выдержал до драматичности долгую паузу, скользя чёрными глазами по макушкам семикурсников, а когда понял, что игнорировать тянущуюся к потолку ладонь не представляется возможным, наградил гриффиндорку желчным взглядом. — Как прекрасно видеть, что годы обучения в этом классе прошли мимо каждого из вас. Да, мисс Грейнджер. — Империус – одно из трёх Непростительных заклятий, применение которого карается заключением в Азкабан, — отрапортовала девушка, словно читая невидимые предложения, выжженные на подкорке; её звонкий голос был ровным и уверенным. — Оно полностью подчиняет человека воле наложившего это заклятие волшебника, но при этом находящийся под заклятием сохраняет все свои привычки, почерк, походку. — Какие известны способы сопротивления этому заклятию? — Снейп отвернулся, начисто проигнорировав правило начисления очков за правильный ответ. — Для того, чтобы противостоять действию Империуса, у человека, которым пытаются управлять, должна быть сильная личность и не менее сильная воля, — Грейнджер продолжила отвечать, не замечая недовольного цоканья слизеринцев и поджавшиеся губы зельевара. — Далеко не каждый волшебник способен... — Брехня, — она резко замолчала, услышав его голос, и Драко мысленно оскалился. — Чтобы противостоять Империусу недостаточно иметь одну лишь волю. Нужен навык. Недовольные уханья стихли, и все присутствовавшие семикурсники обернулись, посмотрев в его сторону. Драко не обратил на них внимание, сосредоточившись на вспыхнувших девичьих щеках. Её собранные в хвост кудри значительно упрощали ему наблюдение за сменявшимися эмоциями на её лице. Ну давай же, повернись. Посмотри. Она моргнула, задев кончиками ресниц чёлку. Поджала губы, выпрямив спину. Драко увидел, как дёрнулась её шея, когда она сглотнула, медленно повернув голову в его сторону. Смотря расширенными зрачками, почти так же, как в ту чёртову пятницу, опаляя его лицо мятежным, но странно открытым взглядом. — Извини? — тонкая бровь слегка изогнулась, выражая настороженность, обёрнутую в вежливую холодность. Такую фальшивую, что даже Лонгботтом по сравнению с ней – гений притворства. Драко снисходительно улыбнулся, заражаясь азартом. Он побежал вниз по венам, как белое игристое, распаляя, подстёгивая. Щёлкнув языком, он откинулся на спинку стула, демонстрируя расслабленность в противовес её напряжённости. — Окклюменция. Уверен, ты знакома с этим термином, Грейнджер. Её бледно-розовые губы сжались плотнее. Драко увидел боковым зрением, как Поттер хмуро посмотрел на него со своего места. — Окклюменция не связана с возможностью противостоять Империусу, он не равен легилименции по своему действию, — она сощурилась, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, но Малфой не оценил эту попытку. Усмехнулся. — Умение ограждать своё сознание от проникновения извне – это основа сопротивления Империусу, Грейнджер, — ласково протянул он, с садистким удовольствием наблюдая, как её щёки вспыхнули в негодовании от подобного тона. — Твоя личность ничего не значит, если ты не в состоянии защитить свой разум, нападающему будет начхать, какая у тебя сила воли, если ты позволишь себя заколдовать. — Владение окклюменцией подразумевает наличие сильной воли, высокого магического потенциала и внутреннего стержня, так как это сама по себе сложная наука, — возразила девушка, повернувшись к Драко корпусом, её глаза возбуждённо заблестели. — Без всего перечисленного волшебник не сможет противостоять опасной магии, однако легилименция, для сопротивления которой и нужна окклюменция, не подавляет волю. Легилименция не способна заставить человека совершить что-либо, её воздействие куда более слабое и не имеет моментального эффекта. — Окклюменция нужна для ограждения разума от внешнего воздействия, — медленно повторил Малфой, словно маленькой девочке. — Она нужна, как стальной ящик, которым ты скрываешь сознание от любого проникновения. Империус, легилименция, да хоть веритасерум – суть одна. Владение окклюменцией предполагает сильную волю и высокий магический потенциал, но наличие воли и потенциала не предполагает развитый навык сопротивления магии. Вывод? — губы Грейнджер превратились в одну зло сомкнутую линию, и Драко холодно усмехнулся, склонив голову набок. — В защите от Империуса необходим навык, а тебе необходимо подтянуть развитие причинно-следственных связей. Мне казалось, что у самой умной колдуньи своего поколения подобных проблем быть не должно. Вот теперь Грейнджер была зла. Тонкие пальцы вцепились в корешок учебника так, словно от него зависело её душевное равновесие, она вонзилась в лицо Драко карими глазами, и он почти слышал, как в её мозгу крутились механизмы, перемалывая его кости в пыль и закидывая его труп запоздалыми аргументами. Это было приятно. Честное слово, Драко наслаждался выражением бессильной злости на её лице, потому что она понимала, что он победил. Снова. — Ты всё это знаешь по опыту, да? — выплюнул Симус Финниган со второго ряда, натурально расчленяя Малфоя глазами. Он давно заметил, что из гриффиндорцев именно Симус относился к нему с большим презрением. Драко смерил его снисходительным взглядом. — Разумеется, Финниган. Я великолепно владею окклюменцией. — И заклятием Империус... — Довольно! — гаркнул Снейп, и его чёрные, как маслины, глаза сузились до размера злобных щёлок. — Минус десять очков с Гриффиндора. Негодование Грейнджер сию же секунду переключилось на зельевара, и Малфой едва сдержал злорадный смешок. Это была территория слизеринцев, и будь гриффиндорка права хоть сотню раз, Снейп всё равно отнял бы очки просто за то, что девушка держала учебник не на середине стола. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы войн ни было выиграно, некоторые вещи останутся неизменными всегда. Драко почувствовал толчок в левый бок и вопросительно взглянул на Блейза. Мулат смерил его мрачным взглядом, вздёрнул бровь: какого чёрта, Малфой? Драко покачал головой, проговорив бесшумное «забей». Снейп взмахнул палочкой, и на доске появилась теория, которую семикурсники тотчас принялись конспектировать, опасаясь попасть под горячую руку зельевара. Они медленно отворачивались, посылая последние взгляды сначала на Драко, а затем на пунцовую Грейнджер, и упирались глазами в лежащие на партах учебники и тетради. Поттер буравил невозмутимое лицо слизеринца чуть дольше, по всей видимости пытаясь высмотреть мотивацию его поступка, но вскоре последовал примеру остальных. Перья заскрипели по бумаге, Драко увидел, как сидящая через парту Пэнси оглянулась на него, прикусив нижнюю губу. Он знал, что больше всех (возможно, даже больше, чем сам Малфой) злорадствовала поражению гриффиндорки именно она. Всё-таки в этом было нечто от зависти. Определённо. Её глаза метали молнии, воспламеняя пространство, как если бы в воздухе висела плотная пороховая завеса, вступающая в реакцию от малейшего всплеска раздражения в бурых радужках. Грейнджер смотрела на него со своего места, наконец-то делая это открыто, не прячась за учебниками, кубками с чаем, волосами, и этот факт разливался по его телу чувством удовлетворённости от проделанного. Драко бесило то, что ей хватало наглости пялиться на него, как на неугодного обществу фрика, на которого смотреть открыто – стыдно, но не хватало хвалёной смелости, о которой трубили из каждого котла и радиоприёмника. Уизли что-то шептал около её правой щеки, очевидно пытаясь затушить её злость привычными – и справедливыми – оскорблениями в адрес Малфоя, но девушка его не слышала, кажется. Сидя к нему вполоборота, она ввинчивалась в его лицо тёмными глазами, пытаясь не то просверлить насквозь, не то заставить сдаться и хотя бы в этой схватке отступить первым. Чёрта с два. Драко вскинул одну бровь, продолжая молча давить на неё. Взглядом. Превосходством. Самодовольством. Гордость – стальная спица, которая не позволяет шее согнуться и опустить голову, и это качество они делили на двоих на протяжении шести школьных лет, периодически перетягивая незримое одеяло в словесных перепалках и оставляя одного из них под пронизывающим ветром разочарования. Драко Малфой был, пожалуй, самым самолюбивым представителем магической аристократии, и его действия часто балансировали на грани гордости и тщеславия, переваливая то в одну, то в другую сторону, отстаивая собственные границы и наживая недругов. Драко очень трепетно относился к своей репутации до тех пор, пока словосочетание «общественное мнение» не стало для него триггером, пробуждавшим чувство негодования и злость. Но гордость Гермионы Грейнджер была неприкосновенна. Эта девчонка взрывалась моментально, как только в поле зрения появлялся кто-то способный задеть её чувство собственного достоинства. Воображаемая пальма первенства, которую она хранила с самых первых курсов, защищалась ею так ревностно, что появись у неё возможность, девушка сдала бы экзамены Ж.А.Б.А. ещё будучи пятикурсницей, лишь бы её имя навсегда осталось на доске почёта, как самой умной и одарённой волшебницы последнего столетия. Гордость Грейнджер была причиной её натянутых отношений с однокурсниками, она же была причиной её воистину чудовищного характера. На самом деле это было то, что делало их похожими, хотя Драко ни за что в жизни не признался бы в существовании чего-то общего между ним и девушкой, что являлось очередным доказательством их совместной проблемы. Они оба были неспособны уступать и признавать поражение. Поэтому, когда Грейнджер внезапно моргнула, выдохнув задержанный в груди воздух и опустив взгляд на узел его галстука, Драко на мгновение растерялся. Подумал, что она лишь даёт отдых глазам, чтобы после короткой передышки снова вцепиться в него радужками, словно голодный доберман. Но нет. Между тонкими нахмуренными бровями пролегла морщинка, словно ей вдруг стало больно или кисло, уголки губ скользнули вниз и, прежде чем Малфой успел проанализировать выражение её лица, Грейнджер отвернулась, представив его взору прямую хрупкую спину и стянутый на макушке густой кудрявый хвост. Она схватила фазанье перо, окунула кончик в чернильницу и, пододвинув к себе тетрадь, принялась выводить конспект. Снейп диктовал теорию быстро и тихо, не заботясь о том, поспевали ли ученики за его темпом. Драко открыл свою тетрадь и уткнулся взглядом в пустую страницу. Моргнул. Вновь скосил глаза на Грейнджер, что положила согнутую в локте руку на стол, уперевшись раскрытой ладонью в левую щёку и висок, закрыв лицо. Вторая её рука с бешеной скоростью делала записи, не пропуская – Малфой был уверен – ни единой надиктованной буквы. В ней не было ничего общего с девушкой, что беззаботно отплясывала на синих квадратах танцпола в прошлую пятницу. Драко старался не вспоминать ту ночь, однако ежедневные завтраки и лекции с гриффиндорцами этому совершенно не способствовали. Когда он увидел её, продиравшуюся сквозь толпу переполошившихся однокурсников, то едва ли придал этому значения. Желающих сыграть в дартс набралось много, перед её появлением было проведено уже не менее пяти партий, а запретить слизеринцам-старшекурсникам развлекаться во внеурочное время не могла даже староста девочек. Она вышла на первую линию перед дорожкой и смотрела на игру Блейза и Пэнси так, словно прямо на её глазах кто-то осквернял учебник по трансфигурации похабными рисунками. Съехав глазами вниз по прямой спине, Малфой коснулся взглядом скрещённых в лодыжках стройных ног, обтянутых тёмно-серой тканью гольф. Тех самых ног, что мелькали перед его лицом слишком часто, чтобы он был в состоянии проигнорировать тот факт, что ноги у Грейнджер были, на самом деле, отпадные. В эту чёртову пятницу он смотрел на неё куда больше, чем хотел бы делать это за всю свою жизнь. Драко отвернулся, опустив голову к тетради, и макнул кончик пера в чернильницу, пытаясь переключиться на тихий, но ни черта не успокаивающий голос Снейпа. Он поднёс остриё к верхушке страницы, вспомнив реакцию друзей на вполне ожидаемый исход его совместной игры с Грейнджер. Если поздравления Паркинсон и сестёр Гринграсс были ненавязчиво приятным шумом, шутки Тео развязывали давящий клубок из нервов в его груди, то напряжённое лицо Блейза перечёркивало всё вышеперечисленное в один миг. Забини был из тех людей, кто практически никогда не нервничал и не переживал. А это означало, что увидеть его в бешенстве было невозможно. Драко удостоился этой чести лишь однажды, на шестом курсе, когда его чересчур скрытное поведение и нездоровая бледность начали вызывать подозрения у итальянца, а на настойчивую просьбу рассказать всё Драко ожидаемо ответил отказом. Поэтому, когда уже в гостиной, скопив достаточное количество негодования, Блейз вдруг начал отчитывать его, Малфой вполне натурально удивился. — Ты ёбнулся? — рычал Забини. — Ладно она – дура, но ты, блять, Малфой… — Она понимала, на что шла, Блейз, — вполголоса перебил его Драко. Смерил друга острым взглядом. — Не припомню, чтобы вы с Грейнджер собирались на ночёвки и провожали друг друга в Хогсмид. Какого чёрта ты так о ней печёшься? — Да иди ты на хер, — огрызнулся Забини. — Ты вообще себя видел? Я всерьёз думал, что ты ей глаза выколешь, да жаль дротиков не хватало. — Отчего же? Я освоил заклинание умножения ещё на первом курсе и мог их наколдовать хоть сотню. Спокойный тон и абсолютное внешнее безразличие взбесили мулата ещё больше, и, когда Блейз сделал шаг навстречу, Драко был уверен, что друг ему вмажет хотя бы за то, что он сумел заставить его повысить голос. Но Блейз лишь покачал головой, а спустя минуту, вернув себе привычное самообладание, едва раздражённо выдал: — Ты придурок, Малфой, — помолчал примерно пару секунд и снова мотнул головой, словно не понимая. — На кой чёрт ты полез в это? Ты ведь знал, что она не была обязана играть. Ты настолько ненавидишь её? Знал? Да. Профессиональный магический дартс возможно и предполагает обязательное участие без права отказа или замены, но тот дартс, который был в Комнате, не являлся таковым. После того, как Грейнджер коснулась дротика, магия внесла её имя на пергамент, открыв контракт, но участие в игре априори должно быть добровольным. Если волшебник действительно не желает играть, партия не начнётся. Если бы Грейнджер не озвучила согласие вслух, её имя было бы заменено на следующего желающего. Но вся соль была в том, что она верила в то, что выбора не играть у неё нет, и Драко не хотел, чтобы она думала иначе. В тот день она мозолила ему глаза с самого утра: сначала он заметил её в Большом Зале за завтраком, задумчиво глядящую на его кубок с крепким кофе, затем сняла очки с Гойла перед совместной лекцией ЗоТИ за торчащуюблятьрубашку, потом привлекла внимание звонким смехом на ужине. А затем появилась в Выручай-Комнате в своём невъебически ярком платье и светила обнажёнными ногами и ключицами, мелькая перед глазами навязчивым светлячком. Её было слишком много, и это раздражало. Он не собирался контактировать с ней тем вечером, не собирался вообще думать о её компании, что расположилась прямо напротив их диванов. Словно жизнь насмехалась над ним, сталкивая лбом с Золотым трио и приставучей Грейнджер в частности. Какого чёрта она вообще припёрлась на вечеринку? Судя по бурным поздравлениям от однокурсников и слишком расслабленному для такой ханжи, как она, поведению, у гриффиндорки в тот вечер был праздник. Однако это не отменяло того факта, что она вполне могла провести свой День рождения в башне факультета, как делала это все года, и не мозолить своим присутствием и без того раздражённый взгляд Драко. Ей было некомфортно. Это было очевидно. Грейнджер не нравилось то, что её буквально заставили участвовать в игре и, наверное, это было ожидаемо. Когда Монтегю внёс её имя (честное слово, Драко едва сдержался, чтобы не убить кретина на месте), он подумал, что возможно Грейнджер – его карма за всё совершённое в жизни дерьмо, и теперь она будет преследовать его до конца учёбы, выводя из себя одним лишь взглядом карих глаз. Драко бесило, что он стал замечать, что у неё, чёрт возьми, ярко-карие глаза, которые в тот вечер были как-то особенно... не такими. Манящими. Глубокими. Блять, что за бред? Драко понимал, что в его организме было слишком мало виски для того, чтобы списать желание проучить Грейнджер на затуманенный алкоголем разум. Он прекрасно осознавал все свои действия, видел, что она так же, как и он, не желала влезать в игру без оговорённых на берегу правил. Понимал, что это не было её виной, и сомневался, что она действительно попадалась ему на глаза намеренно. Но когда Уизли полез со своими ультиматумами, словно Драко могло волновать его недорыцарство, то решил отыграться на той, которая оказалась банально под рукой. Её имя уже было на пергаменте, так к чему переигрывать? Её платье было в горошек. В блядский мелкий чёрный горошек, который он заметил, когда она встала рядом с ним у стены, чтобы принять правила. От неё пахло имбирём и чем-то сладким, цветочным, Драко распознал этот запах среди множества других, потому что она буквально стояла под его носом, хлопая накрашенными ресницами и расспрашивая его об игре. Так, словно они не презирали друг друга. Так, словно ей было комфортно с ним общаться. Бред. На самом деле, в этом не было ничего страшного или выходящего за рамки. Передвигающийся дартс не был опасен при соблюдении правил и наличии хотя бы минимального опыта в игре. В собственных способностях Драко не сомневался, – они с Тео провели полдетства и юности в игровых комнатах Мэнора, пробуя себя во всех видах азартных и не очень игр – но вот способности Грейнджер вызывали у него опасения. Девушка не выглядела как опытный или хотя бы практикующий игрок, а её неуклюжесть, которую она периодически демонстрировала, когда едва не сносила его в коридорах, порядком раздражала. Однако, когда во втором раунде она, разозлённая его издёвкой, виртуозно переняла его манеру игры буквально за какие-то несколько минут, Драко был действительно удивлён. Её умение собраться за считанные мгновения не имело ничего общего с привычным зазнайством и едва ли могло быть вычитано в книгах. Ничего общего с ролью переносного справочника. Драко знал, что выиграет. Это даже не было под вопросом. И это не было высокомерием, нет. Просто его навык был очевидно лучше навыка Грейнджер, даже несмотря на её впечатляющую обучаемость и приспосабливаемость. И ему нравилось, что она это понимала. Надеялась, кусала губы и крутила дротики в пальцах, следя за его движениями, но в глубине души понимала, что в этот раз он действительно будет впереди. И её взгляд, когда она смотрела ему прямо в глаза, словно заворожённая, растекался по нему подобно сладкой патоке, что смазывала шестерёнки его самолюбия, заставляя их крутиться свободнее и легче. Это было приятно – знать, что в этой чёртовой школе он обошёл всезнайку Грейнджер хоть в чём-то. Это был азарт. Чистейший адреналин, когда всё её напускное спокойствие, такое правильное, оказалось в его руках. Когда мишень плавно отлевитировала за её спину, а она даже не заметила этого, погрузившись в самокопание или зализывание ран, нанесённых её гордости – неважно. Драко чувствовал себя потрясающе, когда она смотрела на него так. Словно он рушит весь её мир одним лишь присутствием. Почти так же пришибленно, как девчонка, что поставила ему синяк на рёбрах своим лбом, так же открыто и... беззащитно? Это было охуительно приятно, но вместе с тем бесило его до трясучки, потому что она заставляла его думать о себе. Грейнджер было слишком много в его мыслях, и ему даже не было стыдно, когда в её глазах заплескался страх, стоило ему поднять руку с дротиком. Он хотел, чтобы она отстала, перестала маячить перед лицом, перестала пялиться, перестала бесить. Исчезла. Как с поля зрения, так и из мыслей. И тот факт, что заданный Блейзом вопрос почти поставил его в тупик, совершенно не радовал. Ненавидит её? Драко ему не ответил. Резкий голос Снейпа вернул его обратно в мрачный и звеняще-тихий класс ЗоТИ, где бывший зельевар отчитывал Лонгботтома за какую-то незначительную хрень. Драко моргнул, окончательно сбросив с себя морок воспоминаний, и скосил глаза на мерно выводившего конспект Забини. Почувствовав на себе его взгляд, мулат вскинул бровь, на мгновение оторвавшись от монотонного занятия. Драко покачал головой, отвернувшись, и посмотрел на абсолютно пустой тетрадный лист на своей стороне столешницы. Сжал губы. Повернул запястье правой руки, выхватив глазами положение стрелок на циферблате наручных часов. До конца лекции осталось тридцать семь минут.***
Миновав кабинет чар, Гермиона дошла до конца коридора восьмого этажа, вытянула руку с зажжённым Люмосом на конце палочки и, надавив на продолговатую металлическую ручку, потянула на себя дверь, скользнув на узкую винтовую лестницу Западной башни. Прорезиненные подошвы старых конверсов глухо стучали по металлическим ступеням, пока девушка поднималась наверх, придерживаясь одной рукой за перила, а другой сжимая письмо. С каждым её шагом тихие звуки взмахов крыльев и ветра становились всё отчетливей, а над головой раздавались приглушённые разнотональные уханья. После реставрации совятня слегка преобразовалась. Ханна Аббот и Дин Томас под руководством профессора МакГонагалл постарались восстановить её максимально прежней, но при этом улучшить условия для содержания школьных сов и сов, принадлежащих студентам. Круглое каменное помещение теперь выглядело чище и просторней, высокие окна без стёкол больше не были причиной постоянных сквозняков, благодаря наложенным чарам, однако здесь всё же было немного прохладнее, чем в остальных частях замка. Бетонный пол был застлан соломой, а вдоль стен до самого потолка сидели совы, расположившись каждая на своей жёрдочке, и смотрели на ночную посетительницу круглыми светящимися глазами. Гермиона вышла на середину помещения и подняла голову вверх, высматривая в темноте знакомое тельце Сычика. Хоть Рон никогда не просил, чтобы она спрашивала разрешение на пользование услугами его почтовой совы, девушка всё же убедилась в том, что друг не против, чтобы она отправила письмо в Министерство с Сычиком, прежде чем прийти сюда. Её запрос на замещение должности стажёра в Отделе тайн одобрили ещё позавчера, но Гермиона никак не могла отправить ответное письмо с уточнением насчёт требований к конкурсной работе. До конца года осталось совсем мало – всего каких-то восемь месяцев, а конкурсная работа требовала времени и сосредоточенности. Ей было необходимо знать подробности, чтобы распланировать всю подготовку заранее. Сычик не появлялся. Гермиона покрутила головой, несколько раз позвала сову по имени, но это не помогло. Может он улетел за письмами в Нору? Гермиона с тоской подумала о Букле, которая всегда спускалась на нижние жёрдочки и выступы, чтобы юной волшебнице было удобнее дотягиваться до её круглой головы. Букля любила, когда её гладили, и с удовольствием терпела умилительный писк Гермионы; её белые перья были мягкими и гладкими, а оранжевые глаза напоминали чистый янтарь. Совсем как у Живоглота. С выступа под потолком сорвался филин и, спикировав на свободную жёрдочку на уровне плеч Гермионы, раскрыл крылья, словно красуясь. Он был крупнее Букли и намного крупнее Сычика, который по сравнению с филином выглядел совсем крошкой. Гермиона подняла руку с палочкой, чтобы осветить птицу, но, заметив недовольно сверкнувшие ярко-оранжевые, как кожура апельсина, глаза, шепнула «Нокс» и подошла чуть ближе, чтобы рассмотреть его. Он был очень красивым. Немного коренастым, почти бочкообразным, но при этом статным, словно член королевской семьи, если бы подобное существовало в мире птиц. Он сидел на жёрдочке прямо, и лунный свет хорошо высвечивал чёрные продольные пестрины, которыми была покрыта круглая голова, каплевидные пятнышки на груди и тонкую поперечную рябь на брюхе. Его «перьевые ушки», что на вид были похожи на густые зафиксированные брови, были прямыми и удлинёнными, а окрас всего туловища серовато-дымчатым с проблесками чёрного и белого. Он глядел на девушку внимательными глазами, словно пытался высмотреть что-то важное в её мягко улыбавшемся лице. Гермиона переложила волшебную палочку в руку с письмом и сделала осторожный шаг вперёд, подходя к птице ближе. Протянула руку, чтобы погладить филина, слегка согнула пальцы, приблизив их к голове... — Не трогай. Негромкий глубокий голос раздался откуда-то из-за спины. Гермиона крупно вздрогнула, резко развернувшись на месте, и едва не повалилась на застланный соломой и птичьим помётом пол. Несколько сов с недовольным уханьем сорвались с жёрдочек, потревоженные шумом и резким движением, и ринулись к окнам, вылетая в ночь. Гермиона поёжилась от холодного потока воздуха, что создали мощные взмахи крыльев и, убрав растрепавшиеся волосы с лица, взглянула на ночного посетителя. Он стоял у входа в совятню, застыв в узком проёме куполообразной арки, и смотрел на неё. В его глазах, которые в свете луны казались совсем светлыми, почти жемчужными, плясали отсветы, и Гермиона почувствовала, как сердце в её груди понеслось галопом, выводя из строя все её внутренние механизмы, словно с его присутствием её организм вдруг подавал сигнал о капитуляции, оставляя её один на один с разбушевавшимися эмоциями. В этом году эта особенность стала слишком очевидной. Гермиона никогда не была готова к встрече с ним, неважно, насколько сильно она хотела его увидеть или как часто представляла их разговаривающими. Он всегда выбивал её из колеи, всегда заставлял нервничать, и это был ещё один аспект её жизни, в котором Драко Малфой преуспел больше других. Пауза между ними затягивалась, и Гермиона чувствовала, что должна сказать что-то. Драко смотрел на неё с выражением мрачного недовольства, словно она помешала его планам своим присутствием. Помешала планам?.. — Ты должен патрулировать, — сказала вполголоса, усилием воли сохранив голос ровным. — Сегодня суббота... — Я знаю свои обязанности, Грейнджер, — перебил её Драко, оттолкнувшись плечом от арки и сделав шаг вперёд. На нём были чёрные брюки и тонкая тёмно-серая водолазка под горло, с приколотым к груди значком. — Точно так же, как и ты наверняка знаешь, что абсолютно всем, кроме патрулирующих префектов, положено быть в гостиных после отбоя. — Я, вообще-то, староста, — вздёрнула подбородок Гермиона. Чисто инстинктивный жест. — С каких пор это означает, что тебе позволено нарушать правила? Проигнорировав её вспыхнувшие от негодования щёки, Малфой подошёл к сидящему на всё той же жёрдочке филину и протянул руку, уверенно нырнув подушечками пальцев в рыхлые перья, поглаживая птицу по круглой голове. Филин тихо ухнул, выражая одобрение. Гермиона неловко переступила с ноги на ногу. — Он твой? — смахнув со лба вьющуюся чёлку, она поправила сползший с плеча свитер. Донёсшийся до неё запах терпкого кедра и ванили на секунду вскружил голову. — Очевидно, — ответил Драко, не удостоив её взглядом. — Западносибирские филины распространены лишь в нескольких чистокровных семьях, хотя откуда тебе знать. Гермиона закатила глаза, пропустив его плоскую колкость мимо ушей. Обхватив себя руками, она взглянула на филина, что спокойно рассматривал своего хозяина, ожидая либо угощения, либо поручения. — Он очень красивый, — выдохнула тихо, наблюдая, как длинные бледные пальцы касались мягких перьев. — У него есть имя? — Что именно заставило тебя думать, будто я стану обсуждать имя своего филина с тобой, Грейнджер? Его голос прозвучал настолько холодно, что Гермиона даже не успела остановить инстинктивную реакцию своего тела на вполне обыденное замечание – поёжившись, она сжала пальцы на выступах локтевых костей, что отчётливо ощущались сквозь ткань свитера. Письмо в её левой руке измялось самым чудовищным образом. — Наличие у тебя манер и воспитания, как минимум. Мне казалось, что у наследника древнейшей аристократической семьи подобных проблем быть не должно. Это должно было прозвучать колко. Гермиона хотела, чтобы это было так. Но судя по усмешке, скользнувшей по бледным губам Драко, её словесная шпилька, переиначенная версия его слов на вчерашней лекции ЗоТИ, возымела совсем другой эффект. — Это мило, что у тебя есть зубки, Грейнджер, — он запустил руку в карман брюк и вытащил письмо с классической круглой печатью. На задней стороне красивым ровным почерком было выведено имя получателя, но Гермиона не смогла разглядеть его в темноте, — но проблема в том, что они молочные. Знал бы ты, что это утверждение работает лишь с одним человеком. Наблюдая за тем, как его пальцы разглаживали бумагу, словно он беспокоился о том, чтобы конверт был доставлен в идеальном состоянии, Гермиона вдруг спросила: — Как твоя мама? — его рука замерла, остановившись на левом верхнем уголке, и девушка поспешно исправилась, кашлянув. — Миссис Малфой. Я... слышала, что ей осталась всего пара месяцев до снятия запрета на передвижение и... Его кварцевые глаза вцепились в её лицо с такой жёсткостью, что Гермиона замолчала, невольно подавившись воздухом. Моргнув, она тяжело сглотнула, заставив себя не отводить взгляд, чувствуя, как боль в грудной клетке расползалась, словно накатывающее волнами море. Сначала, когда его светлые омуты только касаются кожи, на её сердце набегает первая, едва ощутимая волна. Почти мягкая, почти приятная. Но затем, когда тучи сгущаются над толщей воды, а раздражение и злость выходят за ободок темнеющей радужки, эта волна накрывает с головой, затягивая в холод и мрак, вынуждая давиться ледяной водой, выныривать за спасительным глотком воздуха, а затем снова тонуть. Как символично. Все её чувства к нему можно было назвать больным мазохизмом, ведь единственное, что Малфой когда-либо проявлял к ней, был холод. Линия его челюсти стала острее, когда он сжал зубы, с прищуром глядя в побледневшее девичье лицо. Гермиона не поняла, что его разозлило больше: её вопрос о домашнем аресте или сам факт того, что она спросила его о матери? Драко всегда очень ревностно относился ко всему, что касалось Нарциссы Малфой. Он определённо равнялся на отца, когда был моложе, жаждал его одобрения и гордости, но если бы у Гермионы спросили, кто, по её мнению, является его любимым родителем, она бы не раздумывала над ответом и несколько секунд. Несмотря на всеобщее ошибочное мнение о том, что Драко был папенькиным сынком, это совершенно точно было не так. Он смотрел на Гермиону, не отрываясь, и тишина, что повисла между ними, начала давить на её плечи, словно на них вдруг накинули свинцовое одеяло. Филин у его ладони низко, недовольно ухнул, чувствуя напряжённость хозяина. Драко выпрямился, отведя назад плечи, и Гермиона на мгновение залюбовалась их широкой линией. Драко протянул руку с письмом и, дождавшись, когда птица осторожно возьмёт конверт в клюв, коротко приказал: — Домой. Взмахнув длинными мощными крыльями, филин сорвался с жёрдочки и вылетел в ночь, унеся письмо для Нарциссы Малфой. Гермиона проследила за ним взглядом, придерживая пальцами развевающиеся от резких потоков воздуха кудри. Когда она повернулась назад, Драко смотрел на неё с высоты своего роста, и выражение его лица оставалось нечитаемым, однако холодная злость, что плескалась в тёмных зрачках, исчезла. Это точно что-то вроде слизеринского навыка, не иначе. — Ты так и не скажешь его имя? Гермиона спросила негромко, почти примирительно. Драко несколько секунд всматривался в её глаза с не меньшим усердием, чем его филин ранее, искал в её лице что-то, лишь одному ему известное. Хотел съязвить. Нагрубить. Гермиона буквально видела, как ругательства вертелись у него на языке и, возможно, не будь он таким уставшим после вечернего патрулирования, обязательно отработал бы на ней свою дневную норму острот. Но нет. Он моргнул, словно сбросив с себя все ненужные мысли, прошёлся равнодушным взглядом по её сжимающим локти пальцам, развернулся. И, делая шаг в сторону входной арки, неожиданно для Гермионы произнёс: — Не тяни к нему руки без перчаток. Укусит, — вполголоса, словно это было что-то постыдное. — Он не любит чужих. Несколько вальяжно неторопливых шагов, и он почти у выхода из башни, почти уходит, оставив девушку одну посреди совятни. Гермиона ответила ему прежде, чем её мозг успел отфильтровать сказанное. Прежде, чем он успел ступить на лестницу, оставляя за собой последнее слово. — Не любит чужих, совсем как его хозяин, да? Драко замедлился. Повернул голову влево, наполовину скрытый в тени лестницы, предоставив ей возможность увидеть его освещённый серебристым светом профиль. Если бы у неё был с собой колдоаппарат, она бы обязательно запечатлела этот кадр. Когда он ушёл, оставив после себя лишь запах парфюма и холода, Гермиона глубоко вдохнула, раскрывая лёгкие порцией воздуха, понимая, что впервые за эту странно душную и тяжёлую субботу смогла вздохнуть по-настоящему.