Деревня синоби, империя Нойрë, шестнадцатый век.
Мэй делает шаг назад, пошатываясь. Нет… Нет… Кадзу… Нет! Такао ничего не говорит, лишь смотрит на неё, и в его глазах она видит отражение собственной боли. Здесь слова не нужны — все ясно и без них. Теперь его больше нет. Она не может поверить в это. Не может осознать. И не может принять. Не может навсегда проститься с ним. Мэй тяжело дышит, сердце её сжимает всепоглощающая боль огромной силы. Она молча покидает дом Кими и бежит в сторону леса. Прочь, прочь! Принимает лисий облик — ей хочется остаться в нём навсегда — может быть тогда, эта боль исчезнет? Может быть тогда, когда она позабудет все человеческое? Может быть, животные её не чувствуют? Мэй в отчаянии скребет когтистыми лапами землю. Так хочется кричать… И она, повинуясь этому желанию, запрокидывает рыжую мордочку к небу и воет — протяжно и долго. Когда силы её заканчиваются, она опускается на землю. Лежит, не шевелясь. Мэй хочется, чтобы все это было просто жутким, ужасным сном, который развеется с наступлением утра. Чтобы она проснулась, а Кадзу вновь был рядом с ней, чтобы он крепко обнял её, прижал к себе, и ласково поцеловал. Чтобы ещё раз приготовил для неё неправильно заваренный чай (самый лучший на свете). Мэй хотела многое сказать ему, очень многое… Но так и не успела. Злая судьба забрала его у неё. Она больше никогда не увидит его, больше никогда не возьмет за руку. Они больше никогда не поговорят. Мэй знает: смерть нельзя победить, время нельзя обратить вспять. Здесь не помогут даже девять волшебных хвостов — и любое иное колдовство. Хоть обыщи весь белый свет — не сыскать такого заклинания. Остаётся только одно — смириться, научиться жить и с этой болью. Ещё много-много холодных, серых и лишённых всякого смысла дней. «Но я никогда этого не смогу»,— проносится мысль в голове Мэй — такая ясная и четкая. Она медленно поднимается с земли, делая несколько неуверенных шагов в сторону деревни синоби. Она знает, она приняла решение — и они совсем скоро увидятся вновь. И никто и ничего больше никогда не сможет разлучить их.***
Наши дни.
Парень приходит в себя после того, как Коичи зашивает его рану. Он широко открывает глаза, осматривается непонимающим взглядом. Медленно с трудом приподнимается и садится. Мэй молчит, поджав губы, — она до сих пор толком не решила, что скажет ему, как объяснит, как он оказался в её квартире, и кто помог ему не умереть в том темном и грязном переулке. Наконец, он смотрит на неё, и кицунэ ловит его взгляд. Торопливо говорит: — Спокойно. Он — мой друг, — она кивком головы указывает на стоящего рядом Коичи, — и он никому не расскажет о том, что произошло. Мэй чувствует на себе взгляд тэнгу и на миг поворачивает голову в его сторону — он смотрит с подозрением, но ей не было никакого дела до того, что он думает обо всем этом. Он — помог, она — отдаст ему долг. И на этом все. Коичи несколько раз кивает, подтверждая её слова. Парень же молчит. Проводит рукой по лицу, на миг переводит взгляд в пол: — Зачем помогла? — задает он такой очевидный вопрос. Мэй была готова к тому, что спросит он именно это, и долго размышляла над своим ответом. — Я просто не могу бросить человека в беде, — ничего лучше она так и не придумала, поэтому произносит эту фразу и пожимает плечами. Парень ещё несколько мгновений смотрит ей прямо в глаза, но она выдерживает его взгляд, пусть и с усилием, ведь это так тяжело – это пробуждает давние, болезненные воспоминания. Парень задумчиво хмыкает, и Мэй решается задать тот самый вопрос, на который, в глубине души, боится получить ответ. Пусть он прост и очевиден, может показаться таким, но только не для неё. Она не задает его сразу — ждет, пока уйдет Коичи. Ëкай делает это практически сразу после пробуждения парня, говоря, что его помощь здесь больше не понадобится. Мэй же благодарит его, делает поклон. Тэнгу прищуривается, внимательно смотрит на неё своими маленькими черными глазами — пытается распознать её мотивы. Не выйдет. Мэй понимала его негодование и любопытство: мало у какого ëкая возникнет такое сильное желание спасти человека, тем более малознакомого. Особенно у того, кто прожил уже не одно столетие — за эти года человеческая жизнь начинает казаться такой хрупкой и быстротечной, и постепенно ценность её теряется. Но как бы оно ни было — Мэй не позволит Коичи совать свой длинный нос в это дело. Когда за ним закрывается дверь, Мэй возвращается к парню, сидящему у неё на диване. — Как тебя зовут? — наконец, набравшись решимости, спрашивает она. Он задумывается на миг, но все же произносит: — Кадзу, — сердце Мэй пропускает глухой удар. Звук его имени по особому отзывается в сердце, отдает щемящей болью и… Надеждой — её слабым теплым лучем, бросающим свой пока что слабый свет на лёд в её душе. Парень замечает перемену в её лице, вопросительно приподнимает бровь.— Что? Мэй отвечает не сразу, на миг теряясь: — Так звали… Одного очень близкого мне человека, — признается она. «И ты сильно напоминаешь мне его", — добавляет кицунэ мысленно — как жаль, что она не может произнести это вслух. — Что с ним произошло? — в его тёмных глазах на миг мелькает какое-то странное, непонятное для Мэй выражение. Она еле слышно вздыхает, но от вопроса не уходит: — Его убили. После короткого молчания, он произносит уже тише: — Мне жаль, — Мэй кивает, опускает глаза, не в силах больше смотреть на него. Имя его все еще звучит в её ушах. Кадзу… Неужели и правда?.. Кицунэ все ещё не может поверить в это — за пять столетий она почти растеряла надежду. — Спасибо, Мэй, — вдруг произносит Кадзу. Она заставляет себя вновь посмотреть на него и слабо улыбнуться. — Я… заварю тебе чай, — тихо произносит кицунэ, поднимаясь со своего места, сейчас ей нужно остаться одной хотя бы на пять минут. Для того, чтобы принять то, что узнала. Она берёт в руки чашку и от волнения едва не роняет её. Тело словно не слушается её. «Кадзу… Тот ли ты?» И следующая мысль: «А та ли я?»