Империя Нойрë, шестнадцатый век.
Прошел уже месяц с тех пор, как Мэй обосновалась в лесу и жила бок о бок с другими ëкаями. Постепенно с помощью Сино-Одори она смогла адаптироваться к такой жизни, изучить местные порядки, несмотря на то, что для неё это было довольно-таки непросто. Благо, кицунэ повезло с соседями: все они были дружелюбно настроены по отношению к ней, пусть и их любопытство было велико — все же она была последней лисицей-оборотнем на всю округу. Да, Мэй смогла адаптироваться, но так и не нашла в себе сил для того, чтобы жить дальше. Раз за разом ей снился один и тот же сон — как все, кто ей дорог умирают, а она просто стоит и смотрит, прикованная к месту неведомой силой. Не в силах помочь, не в силах сделать хоть что-нибудь. Такая беспомощная и слабая. И это повторялось снова и снова. Мэй застряла — застряла в этой бездонной яме всепоглощающего липкого отчаяния. И понятия не имеет, как из неё выбраться. Раньше, в такие моменты рядом с ней был Кадзу, готовый подставить своё крепкое плечо и дать ценный совет. И вместе с тем подарить ей надежду и уверенность в том, что у неё все получится, что она достаточно сильна… Но сейчас… Сейчас его нет. Вскоре ей стал снится еще один сон. В нём она одна посреди ночного леса — в нём темно настолько, что даже очертания деревьев почти не разглядеть. Но, несмотря на это, кицунэ ощущала спокойствие — здесь, в непроглядной тьме, в полнейшей тишине, где не шелохнется ни один листок, ни одна травинка. Где птицы не поют своих трелей. Мэй не хотелось просыпаться — ей хотелось остаться здесь, в этом лесу. Но утро неизменно наступало, и ей приходилось возвращаться в реальность. И сегодня, проснувшись после очередного такого сна, кицунэ, в родном лисьем облике, подходит к реке — в горле пересохло и нестерпимо хочется пить. Она наклоняет голову к воде, и на несколько мгновений замирает, всматриваясь в своё отражение. Мэй замечает изменение, которое произошло с ней — на её мордочке появилось черное пятнышко — совсем небольшое. Она чувствует, как липкий, колючий страх дрожью пробегает по её позвоночнику — сразу вспоминается сегодняшний сон. Связано ли это? Вероятно. Очень вероятно. «Во тьме, в тишине…» «Во тьме…» Мэй трет лапой это пятно — словно так его можно стереть. Но кажется, что оно не на шерсти, а на сердце. Как будто та тьма оставила на ней отпечаток. Она нервно вздрагивает, качает головой, пытаясь убедить себя, что в этом нет ничего опасного для неё. Получается плохо. Сино-Одори в своём человеческом облике, приходит к Мэй ближе к обеду, а на губах её играет загадочная улыбка. Она что-то прячет у себя за спиной, и кицунэ смотрит на неё, пытаясь разгадать, что именно. — Здравствуй, — произносит она, и Мэй отвечает на её приветствие. — Лисичка любит тофу. Хотела тебя порадовать, — наконец, ëкай показывает, что прятала, протягивая кицунэ мешок. Она благодарно улыбается ей: — Спасибо, Сино-Одори. Это очень мило с твоей стороны, — Мэй принимает подарок из её рук, — Мне приятно. — Я рада, — улыбка подруги становится шире. — Где ты его взяла? — она указывает головой в ту сторону, где должна быть деревня. — Там. Мэй бросает на неё внимательный взгляд. Сино-Одори по доброй воле отправилась в мир людей? Надо же. Подобное странно для неё. Несмотря на то, что она прожила несколько месяцев в столице, все людское так и осталось чуждым для ëкая, и многие вещи она так и не смогла понять. Навряд ли она пришла в деревню только ради тофу. — И что ты там делала? — Мэй слегка улыбается ей, склоняя голову на бок. — Возвращала долг одной высокомерной кошке*, — Сино-Одори презрительно фыркает, морща нос. — Понятно, — коротко бросает Мэй ей в ответ. Интересоваться, за что подруга в долгу было излишним и неправильным — если захочет, расскажет сама. Они разговаривают ещё некоторое время: Сино-Одори рассказывает подруге про жизнь в деревне, а также делится последними новостями из мира ëкаев. Внезапно она замолкает, внимательно смотря в глаза Мэй, словно увидела в них что-то. Что-то нехорошее, судя по беспокойству, возникшему в её взгляде. — Лисичка…— тихо шепчет Сино-Одори, не сводя глаз с Мэй, — Ты очень больна.***
Наши дни.
Мэй поняла, куда Кадзу хочет отвести её — в одно из кафе, из окон которого открывается красивейший вид на весь город. Когда она высказывает ему своё предположение, он спрашивает у неё: — Бывала там? — кицунэ утвердительно кивает. Пару раз, вместе с Сино-Одори, которая никогда не оставляла попыток вытащить Мэй из дома и… Из её серой жизни. Добавить в неё хоть каких-то красок. — Да, — коротко отвечает она. Они поднимаются на лифте на нужный этаж и занимают место у самого окна. Кадзу заказывает себе дайфуку* и травяной чай. Мэй улыбается: его предпочтения не изменились. Сама же она дублирует его заказ. Несколько мгновений они сидят в тишине. Кадзу устремляет взгляд в окно, смотрит вдаль, на виднеющиеся вдалеке острые пики гор. Мэй невольно смотрит туда же. Интересно, после того, как воспоминания вернулись к нему, стали ли эти места иначе восприниматься им? Ведь там, в горах, когда-то был его дом. Его и её. Кадзу вдруг проводит рукой по лицу, потом переводит взгляд на кицунэ: — Кем я был? Мэй отвечает так, чтобы слышать мог только он: — Синоби. Он в ответ громко хмыкает. Наверняка в его голове сразу же возник образ ниндзя, созданный современными фильмами и сериалами. Только вот правды в нём было мало — время многое исказило. — А сейчас? — на этот раз спрашивает у него Мэй, — Кто ты по профессии? Кадзу в ответ усмехается, но ничего не отвечает. Да, скрытность у него все та же… Впрочем, кицунэ кажется, что дело не только в этом, а ещё в том, что ему просто нечего сказать. Он вновь переводит взгляд на пейзаж за окном. Мэй украдкой смотрит на него, продолжает изучать. Да, он все тот же. Разве что время и условия жизни внесли свои корректировки, сделав его характер более мягким — это читалось даже в взгляде темных глаз. Кадзу, не глядя на неё, задает еще один вопрос, говорит тихо, еле слышно: — Как умер? — Мэй невольно сразу же возвращается к тому ужасному дню, когда его раненного принёс в деревню Сатоши. Воспоминания её по-прежнему ярки, она помнит каждый из тех дней, которые провела у постели Кадзу, в отчаянной надежде, что он поправится. Кицунэ нервно сглатывает образовавшийся в горле ком, — Про убийство говорила. — Это произошло на одном из заданий. Ранили, и рана эта была серьёзной. Не смогли спасти, — и она тоже не смогла. Услышав ответ на свой вопрос, Кадзу кивает: — Ясно. Наконец, приносят их заказ. Парень больше не поднимает сложных тем, и начинает вновь говорить о вещах отвлеченных. Лицо его остаётся непроницаемым, и кицунэ не может понять, о чем он думает. — Тебе нравится здесь? — спрашивает он у неё. — Да, — это кафе само по себе весьма уютное, а если Кадзу рядом, то время проводить здесь приятнее вдвойне, — Очень, — честно признаётся она. — Хорошо, — Кадзу в ответ мягко улыбается ей. На его телефон приходит сразу несколько уведомлений, и он тянется в карман для того, чтобы достать его. Внимательно смотрит в экран, и взгляд его становится жестче. Он поднимает на Мэй глаза, которые загораются холодной решимостью. Кицунэ чувствует лёгкий укол беспокойства. Что же такое произошло? Это явно очень важно для него. Мэй знает: Кадзу не поделится с ней. Поэтому она и не спрашивает. — Прости, красивая, — произносит он, — Идти пора. Мэй в ответ кивает. — Провожу, — добавляет Кадзу, а после просить официанта принести счёт. Кицунэ внимательно наблюдает за ним, надеясь, что у него все будет в порядке. Он провожает её до дома, но по дороге они разговаривают мало — Кадзу полностью погружен в собственные мысли, а лицо его выражает сосредоточенность. — Ещё увидимся, неведьма, — произносит он. Мэй хочется коснуться его на прощание, дотронуться до щеки, но она не может позволить себе этого. Нет, нет. Нет. Но вдруг Кадзу, словно прочитав её мысли (или же их желания просто совпали) на прощание дотрагивается до её руки. Это столь приятное и долгожданное прикосновение отзывается у Мэй волной мурашек. В груди её разливается тепло. — До встречи, — произносит она, и губы её расплываются в улыбке.