Плохой мир сказок

      Сырая дорога отражала грозные вспышки молний на ночном небосклоне. Безлюдная, она несла вперед торопливые шаги, сбивчивое дыхание и мысль, что разрывала собой больную голову: «Домой!».       С крыш водопадом стекал дождь, перекрывая глубиной водной глади пылающие окна с суетящимися черными силуэтами. Бросая взгляд на луну, что подглядывала за миром своим холодным взором из-под грозовых облаков, мужчина сверял, что всё-таки, как бы не несли его ноги, он припозднился примерно на пару часов.       Стало невыносимо слышать отзвуки лишь собственных хлюпающих ботинок, но и от того на его лице появился нездоровый оскал, что под тенью капюшона никто не принял бы за улыбку. «Страшнее не слышать опасность, а знать, что она лишь кроется в этой тишине» — подумал он и ускорил шаг, более не обращая внимания на гром и молнии, продолжающие сверкать вокруг него. Ему нужно было добраться до дома. К своей жене. Её милый хрупкий характер наверняка не выдержит, сломается, от новости, что тот несет в себе, но узнай, как бешено колотится его сердце, когда издали проглядывается крыша родного очага, она непременно бы простила ему всё.       Нельзя допустить, чтобы эта страшная ночь забрала у него хоть что-то.       Незапертая дверь привычно скрипнула, извещая о возвращении хозяина домой. Он вбежал внутрь, скидывая на ходу свой плащ и сбрасывая у порога свои ботинки. Вокруг было темно, но угли в камине ещё слегка тлели искорками, точно такими же по ощущениям, как и слетевшее с уст женское имя.       — Жуана, вставай! — кричал он по направлению спальни, попутно открывая дверцы ящиков, глазами пробегаясь по содержимому. — Собирай сумки, мы уезжаем!       Кухонная утварь, какие-то бумаги, книги и прочее, что заполняло его быт, с каждым переведенным взглядом от одной вещицы к другой становились обыкновенным хламом. Ещё даже не взяв в руки багаж, он осознавал, что всё, хоть на миг показавшееся ему важным и брошенным рядом на пол, не уместится среди того, что действительно представляло ценность. И, когда его безумный взгляд переметнулся наверх, он замер, прибитый счастливыми улыбками на этом семейном портрете с самодельной кривой рамкой, что клялся давным-давно заменить.       Приезжая, не вспомнить, как давным-давно, художница, заметив их молодую пару, настояла сначала на быстром эскизе, который довольно скоро под восторг Жуаны перерос в настоящую картину. Они позировали по несколько часов, превращаясь по вечерам в каменных статуй. Его спина часто изнывала от усталости, что часто перерастало в раздражительную боль на поясе. Но кладя ладонь на её, приоткрытое любимым платьем, плечо, заглядывая, когда подвернётся случай, на её лицо, покрытое румянцем взбудораженного ожидания, и, встречаясь с её сверкающими глазками — он забыл обо всём.       Только чудом художница не взяла за свою работу ни гроша. Уехала и подарила напоследок им улыбку. «Вы и так дали мне намного больше, чем стоит портрет» — загадочно произнесла она тогда.       Они не имели ничего за душой. Но почему теперь, когда нет возможности взять даже любимую кружку жены, кажется, что сейчас они по-настоящему бедны?       — Забудь, Жуана… — проговорил он, поднимаясь с колен. — Мы уезжаем сейчас же.       — Ну к чему такая спешка, Вильфредо? — раздалась сладкая усмешка за спиной и волосы за одно мгновение встали дыбом. — Я-то думал мы спокойно посидим, поговорим, — краем глаза он увидел, как из темноты, словно тени, став бы они живыми, вышли несколько стражников. Теперь пересохло в горле. Бегающий взгляд вновь остановился на портрете. Черные блестящие глаза Жуаны словно тоже остановились на нём. — Нам ведь и правда есть, что обсудить?       Он обернулся медленно, оттягивая тот момент, когда увидит сквозь толщу теней фигуру в черном кожаном доспехе, что, сидя в кресле, скучающе поглядывала на него своими голубыми пронзающими острым холодом глазами.       — Пожалуйста, садись, Вильфредо, — сказал парень. — Всё-таки это твой дом.       Предательски воздуха начинало не хватать. Хотелось ненасытно втягивать кислород в свои легкие, глотать его ртом. Но Вильфредо лишь молча последовал к заготовленному для него стулу, сев в который, тут же двое стражников очутились у него за спиной.       — Где моя жена? — прошипел он, чувствуя, как нервы постепенно накаляются до предела.       — Переживаешь за неё, а не за свою контрабанду? — парень в черных доспехах ядовито усмехнулся. Вильфредо посильнее сжал кулаки на столе. — Как я знаю, сейчас она прекрасно проводит время на званом вечере, приглашение на которое ей доставили сегодня утром, — холодный взгляд исподлобья снова кольнул прямо в грудь. — Поводов для переживаний нет.       Сжав добела губы, Вильфредо оглядел свой дом словно сейчас был в нём гостем. Стражники в потускневших, но ухоженных доспехах, стояли незыблемо. Взгляд под шлемами было не разглядеть, но королевский герб, что те носили на груди, говорил за него — они наблюдают постоянно.       — И кто же ты такой? — поворачиваясь обратно к парню, спросил Вильфредо, чувствуя, как холодный пот катится по спине.       Тишину тут же пронзил задорный смех. Он смешался с раскатом грома за окном, и вместе с ним завершился сверкающей молнией, что осветила на долгую тянущуюся секунду комнату. Глаза Вильфредо округлились.       — Ах, да… Я не представился, — сказал парень, запуская пальцы в иссиня-чёрные волосы и отбрасывая вместе с чёлкой свой подбородок вверх. — Я Князь Владислав — главнокомандующий войсками специального назначения Его и Её Величества, — Откинувшись назад в кресле, парень закинул ногу на ногу и поднес сплетенные пальцы к губам, что растянулись в улыбке. — И я тебя поймал.       Последние несколько месяцев выдались для них трудными.       Всё начало меняться вокруг, но что именно и с какого момента — ни одному из них не было честь знать наверняка. Вильфредо считал, что один неосторожный заказ стал толчком, чтобы лавина, пребывающая в покое десятки лет, сошла на него вечной угрозой облав. Он начал осторожнее выбирать клиентов и стараться не привлекать к себе внимание. Но это не помогло. Однажды, когда он вышел из дома, что пришёлся для него убежищем, он заметил, что за ним следят. Следующий день провозглашал его попытку убежать, да только через неделю его «тени» объявились вновь. Они не боялись показаться ему, даже нарочито с вызовом глядели на него. Насмехались над ним. Точно также как сейчас это делал Владислав, что осознал для себя — всё изменилось давным-давно.       — Какой волшебный артефакт ты сегодня продал и кому на этот раз? — произнёс Влад, смерив мужчину взглядом.       Вильфредо выдавил из себя смешок.       — Будто вы уже не знаете.       — Знаем, — холодно ответил Влад. — Но было бы лучше, если бы ты сотрудничал с нами. Всё-таки сесть в темницу за продажу запрещенных волшебных артефактов лучше, чем за убийства десятка горожан.       Брови подпрыгнули вверх. Вильфредо встрепенулся.       «Убийства?» — задребезжал страшный вопрос в голове, а перед глазами стали всплывать обрывки новостей.       — Я к этому не причастен! — стукнул он по столу кулаком.       Влад брезгливо поморщился.       — Все погибшие напрямую или через своих близких ведут по следам артефактов прямо к Вам, Вильфредо.       — Я лишь продаю безобидные побрякушки — они не способны никого убить! — почти что перебил его мужчина, чьё тело стало дрожать то ли от холода, то ли от гнева.       — Они бы и были «безобидными побрякушками», если бы не были запрещены приказом самого дворца, — твёрдо проговорил Влад, подмечая, что вопреки представлению о красной злости, с лица мужчины медленно сходит краска. — Да и мы оба знаем, на что способна тёмная магия.       Вильфредо опустил голову, нашёптывая что-то про себя.       Нахмурившись от этого, Влад встал со своего места и прошёл несколько шагов по комнате, огибая углы стола, на котором валялась кипа журналов да несколько неубранных чашек. Внутри отчего-то неприятно щекотало предчувствие, что бывает у человека перед грозой. Будто бы вторив ему, дождь за окном усилился, а молнии не переставая освещали небо вместо уже скрывшейся луны. Влад бездумно кинул взгляд на улицу.       — Ты знаешь, что происходит, — произнёс он вкрадчиво, обрывая на этом какие-либо насмешки. — И ты можешь помочь нам.       — Я не знаю, как помочь! — ответил Вильфредо, поднимая голову. Его голос затмил собой очередной раскат грома. — Я не знаю, что происходит!       Вздохнув, Влад более остро ощутил, что происходящее прекращает быть до конца ему ясным. Картина до этого, на которой разбирался каждый мазок, теперь походила больше на палитру, служившей для смешивания в грязный цвет всех имеющихся красок. Предчувствие не утихало.       Возвратившись обратно, под бегающий то от, то на него взгляд Вильфредо, на кресло Влад спрятал тарабанившие по коленкам пальцы. Он неспешно принялся пересказывать события, что происходили в неродном для них обоих городе, делая акцент на том, как все рассказанные случаи связываются с ними двумя. С ним, который продавал жертвам волшебные артефакты, и с ним, что взял на себя обязанность остановить незаконный поток, отравляющий округу. В один момент показалось, что было бы лучше упомянуть, что найденная зацепка настолько косвенная, насколько вовсе все преступления объяснимы. Лишь полученная за несколько лет службы осторожность не позволила главнокомандующему этим поделиться. И даже, когда Влад теперь видел крайне четко, как на лбу Вильфредо выступают испарины, а его дыхание становится всё громче, взгляд больше не может остановиться на чем-либо — он продолжал стоять на своём.       Всё, что удалось поймать размытым вниманием, мужчина слушал, не веря своим ушам. В одну секунду всё казалось ложью и наглым способом навязать ему вину за произошедшее — как делал каждый ленивый слюнтяй или такой молодой выскочка как этот. Но в другую, каждое слово от этого главнокомандующего принималось за чистую монету.       Вильфредо резко, так что Влад дернулся корпусом назад, схватился за голову, хватая пальцами свои мокрые прямые волосы. Он не мог поверить, что его безобидные продажи могут привести к таким ужасам. Не мог поверить, что он был частью этого.       — Я не знал, — прошептал он, повторяясь несколько раз. — Безделушки. Я лишь работал. Для себя. Для жены, — Вильфредо вскинул на Влада своё бледное до смерти лицо. Мутные глаза зрачками, что с крохотную точку, выстрелили насквозь. — Где моя Жуана? Нужно уезжать. Срочно.       Внутри кольнула тревога, но стараясь предупредить её, на лице Влада отразилось сочувствие. Почему-то ему стало до глупости понятно, что Вильфредо ни в чем не виноват.       Он медленно поднялся из кресла и подошёл к мужчине, положив свою руку ему на плечо.       — Спокойно, Вильфредо. Я не собираюсь обвинять тебя в чем-либо. Но тебе нужно помочь мне разобраться в этой ситуации. И я обещаю, что мы поступим с тобой по справедливости и честно.       Вильфредо смотрел на него, словно не понимая, что происходит. Готовый поклясться, что слышал стук его сердца, Влад настороженно глянул на стоящих рядом стражников. В отличие от многих других, он научился угадывать по одной лишь их стойке, о чем те думают внутри своих шлемов, что скрывают их лица. В эту секунду они были обеспокоены не меньше его.       Догадка медленно проедала собой мысли каждого из присутствующих здесь.       Решая не терять времени, Влад, схватив за плечи, развернул Вильфредо к себе. Заученные для таких случаев слова полились рекой из его уст, но не прекращающийся шёпот мужчины, что иногда в своём окончании превращался в крик, и неуверенный взгляд, словно сквозь пространство, говорили лишь об одном — его для него здесь уже не было.       Тело мужчины затряслось в его руках, и Влад сам не понял, как разжал пальцы, что скомкали на плечах чужую одежду. Речь Вильфредо стала настолько невнятной, что, казалось бы, проще закрыть уши, изолироваться от шума, во что та превратилась, но с вымученным вздохом Морок только прикрыл глаза. Жестом он указал паре стражников перед ним отмереть и покончить с тем, что не имело другого конца. Ни в этот, ни в другие разы.       Под тяжелые шаги, лязг обнажающегося меча и всю ту же непрекращающуюся речь, что слышалась теперь прерывистыми хрипами, Влад не спеша вышел во двор, притворив беззвучно за собой дверь, которая, будь у неё своя воля, решила в этот раз не скрипеть.       Подставляя лицо к падающим каплям дождя, он остановился лишь на крае улицы. Безжизненной, тёмной и холодной в этот час. Находил ли кто-либо ещё в этом городе спокойствие в таком непримечательном моменте как «сейчас»? Когда среди теней и дождя, среди своих мыслей и сомнений, он был здесь один и чувствовал себя как никогда одиноким и беспомощным, словно потерявшимся.       Ощущая, как каждая капля проникает под его одежду, оставляя свой мокрый холодный след и мурашки на коже, Влад снова прикрыл глаза и попытался успокоить то, что вскипало внутри. Но собственные мысли были слишком громкими, чтобы их можно было игнорировать.       — Будь ты проклят, Вильфредо! — выругался он, хватаясь за голову. — Будь проклят за то, что это не ты!       Крича на всю улицу и не заботясь о том, что в домах поблизости вновь загорелся свет, Влад почти не глядя набрал единственный номер, которому мог в эту секунду по праву доложить обо всём.       На том конце провода почти мгновенно воцарилась тишина, когда одним нескончаемым потоком, все бурлящие до этого внутри мысли, через ругань и крики вылились в проговариваемый Владом рассказ.       — Я понял тебя — сказал низкий голос, что подмешал к грозной строгости неясную теплоту, которая смогла наконец-то позволить последним словам достучаться до парня, что не заметил, как упёрся о мокрый железный забор, возобновляя запас кислорода в легких. — Мы разберемся с этим, а пока возвращайся во дворец.       До этого гром громыхал так сильно, что казалось, будто гроза разрывает ночную гладь на куски, но теперь, оглядевшись, Влад наконец-то заметил, как излечилось небо, покрыв себя мерцающими звёздами.       Капли всё ещё медленно постукивали по земле, словно грозную погоду, как и его, постепенно покидали силы. Тучи рассеивались, будто тоже понимали — пора уйти.       Появился легкий ветерок, который словно был вздохом природы, что принёс с собой лунный свет и потушил тлеющий огонек внутри.       Перед тем, как прервать звонок и вернуться в дом, где его уже ждала мёртвая тишина, Влад на выдохе ответил:       — Хорошо, Бодя.