Быть человеком

Бакуго пренебрегал связью с окружающим миром в период подготовки к локальным соревнованиям, то есть все время, начиная со дня утреннего секса с Тодороки компанию ему составляли доска и учебники — самое необходимое человеку, который не успевал нигде. Он настрочил пару сообщений в чат с предупреждением о своей загруженности, хотя это скорее выглядело, как угроза, смешанная с упреком, но ему не было дела до того, как воспримут его посыл, Бакуго был загнан в угол. И хуже всего было то, что в этом углу он застрял надолго. Ему приходилось отказываться от совместного времяпрепровождения с Мономой или Тодороки. И он ненавидел их обоих за гнусные провокации с голыми фотографиями. Бакуго просто изнывал от безысходности и желания и поклялся отомстить за дополнительные мучения. Но это он сделает, как только пропадет необходимость изматывать себя до полусмерти из-за потребности показать спонсорам наилучший результат. Что касалось важных соревнований в другом штате, то Бакуго сомневался, что доживет до них, ведь их перенесли еще на месяц. Уже через два дня уплотнения режима он чувствовал себя живым трупом без единой нужды и только одной целью — стать лучшим. Это была хорошая мотивация, хотя и более губительная, чем ее абсолютное отсутствие. Бакуго был уверен в успехе, но не в своем организме. И он как никогда радовался спонсорству редбула, выпивая по две банки за вечер. *** Когда до соревнований оставалась пара часов, Бакуго выслушивал благодарности за вклад в общество и волонтерскую деятельность. Он не излучал особого энтузиазма, но к нему все равно подошла нервная женщина с трясущимися руками и немного безумной улыбкой. Она была явно не в себе, и от этого уйти было сложнее, каждое слово Бакуго о том, что у него не было времени, каждое ругательство и оскорбление женщина пропускала мимо ушей, тогда Бакуго решил действовать по ее же методике, игнорируя, он ушел посередине ее размышлений, с гневом вырывая руку, когда женщина попыталась его остановить. Бакуго нужно было еще раскататься, а на это оставалось всего десять жалких минут. Он вызвал такси, не жалея средств и ожидая получить сегодня гораздо больше, если повезет. В скейт парке уже был Киришима, рядом с ним находились Серо и Каминари. Бакуго окинул беглым взглядом все помещение, подмечая, что сегодня не было слишком сильных соперников, и он мог с легкостью завоевать призовое место. Но ему нужна была именно победа и еще деньги. — Какого хрена не катаетесь? Считаете себя достаточно талантливыми, чтобы войти хотя бы в семерку? Нихуя, вас не спасет вторая попытка, потому что вы уже провалились. А ты, Дерьмоволосый, какого хрена делаешь на соревнованиях в стрите? Совсем ебанулся? — Бакуго был безумно уставшим и злым, он чувствовал, что сейчас мог действительно запороть все, к чему стремился, из-за чертового слабого тела, которое сейчас наполняло только изнеможение. Но Бакуго не должен был показывать этого, он обязан идеально откатать линию, с лучшими трюками, задействовав парочку нестабильных. Он всегда рассчитывал на первую попытку, понимая, что вторая зачастую выходила хуже. — Йо, ты что-то поздно. — Киришима сделал то, что Бакуго ненавидел всем сердцем в нем — соскочил с агрессивной темы, игнорируя его слова. Бакуго фыркнул и отошел, прикидывая какие трюки можно задействовать. Ему сразу приглянулся высокий трамплин, переходящий в стену, он был уверен, что с его помощью могло получиться что-то эпичное. — Дела были, — крикнул он и встал на скейт. Бакуго нужно было освоиться и понять, что здесь лучше всего провернуть для максимального количества очков. Он учитывал все риски и возможность добрать, если потеряет несколько, коснувшись пальцами земли на пару разрушительных секунд. Для Бакуго скейтбординг не был спортом, он был жизнью, где каждая ошибка подобна смерти, а успех зависел от выигрыша и спонсоров. Скейтбординг определял его одежду, ритм и цели, создавал характер, который все же испортила собственная мать, дав в раннем возрасте понять, что каждое поражение служило не опытом, а причиной ненавидеть себя. Иногда Бакуго ненавидел себя настолько, что хотел бросить скейтбординг, убить одну из важных составляющих своей личности и похоронить под гнетом несуществующего идеала всю жизнь. Он нетерпеливо оттолкнулся ногой, начиная разминку. Безупречный баланс, точность движений, мастерство — все то, что было неизменно присуще Бакуго казалось издевкой. Этого было недостаточно, когда он падал, делая неподвластный трюк или когда он вставал, готовый сорваться с места и разгромить все помещение. Он повторял снова и снова, пока уверенность не вытеснила сон и сомнения из обычного человеческого тела. Бакуго нуждался в ней, как никогда, его предательски потряхивало каждый раз перед любым состязанием, это был не страх, а азарт, такой же сильный и заставляющий сердце биться в несколько раз быстрее. Бакуго был готов, по крайней мере на бòльшую сосредоточенность он не был способен. Он упорно всматривался в движения соперников, замечая каждую мелкую оплошность и серьезные недочеты. Наверное, он и сам уже мог судить чужое катание, совершенно помешанный на технике и исполнении, но Бакуго был всего лишь участником, он не возвышался над остальными, цепляя только характером и стилем. Он пару раз закрывал глаза, когда Киришима пытался прыгнуть выше головы и получить долю восхищения. А вот Каминари и Серо откатали очень даже неплохо, но слабо, у них не было ни единого шанса победить. Бакуго объявили предпоследним. Разгоняясь, он думал о каждом элементе: грани, перила, трамплин и большой трамплин, переходящий в стену — он использует все для победы. Ноги несильно дрожали, но его контроль над телом и доской был на высшем уровне. Он преодолел первые препятствия с невозмутимостью, сосредоточенно изучая поверхность. Единственной его оплошностью был недоделанный трюк на трамплине, но это выглядело так, словно Бакуго задумал сделать что-то подобное. После ошибки нервы начали сдавать, скорость и адреналин создавали бомбу, которая обязательно взорвется на финише. Бакуго закусил губу и продолжил уверенно двигаться вперед. Его сердце бешено колотилось, не так, как на старте, и земля уходила из-под ног, но он не обращал внимания на такие мелочи, хватаясь за каждую возможность показать себя. Неудобный трюк после сложной комбинации чуть не стоил ему всего. Бакуго еле удержался на ногах, его пальцы были в нескольких сантиметрах от земли, и он думал, что это будет конец. Если он дотронется, то проиграет. Себе. Если не поддержит никак свое тело, то упадет, убивая самомнение. Ему стоило огромных усилий сжать руку в кулак и наклонить корпус вперед. Он был на грани, и она ощущалась остро, словно тысячи ножей, но уйти от нее было самым сильным облегчением. Бакуго вдохнул воздух полной грудью. Он закончил, он был чертовски близко к провалу. Его встречали рукопожатиями и радостными подбадриваниями. Киришима кричал комплименты, не заботясь об окружающих. Наверное, он видел в каком состоянии был Бакуго, но об этом, о его нездоровой реакции на конкуренцию, они говорили лишь однажды. Неудачно и с ссорой на две недели. — Бакубро, мужик. Это было охуенно, я реально думал, что ты упадешь, но как ты вывернулся…черт, это было нечто. — Киришима сверкал острыми зубами, приобнимая Бакуго за плечи, он мог радоваться успехам других, в отличие от самого Бакуго. — Я знаю, отлипни и не просри вторую попытку. — Бакуго попытался отмахнуться, но у него не получилось справиться с натиском трех человек. К нему не прикасались, с ним теперь, черт возьми, разговаривали. Каминари и Серо не выдержали отсутствия внимания в их сторону и заполнили все пространство Бакуго. — Я сказал отъебитесь, дайте мне место, тупицы. — Он растолкал людей вокруг и впился взглядом в последнего участника. Тот был хорош, но ему недоставало агрессии и харизмы, он отталкивал, несмотря на отточенные трюки, и это радовало. Но все зависело от судей и их мнения. Этот парень показал себя очень даже неплохо, и личное впечатление Бакуго не учитывалось, поэтому его можно было назвать достойным или даже опасным противником. Бакуго хмыкнул и отвернулся, он видел достаточно, остальное шоу ему ничего не даст, если тот, конечно, позорно не упадет на землю. Перерыв встречал запахом доритос и жаждущими воды попрошайками. Одним из них был и сам Бакуго, он наскоро склеил дружеские отношения с каким-то чудиком из пары кусочков начос, отвратительной похвалы и картонной коробки. Бакуго очень сильно нуждался в воде. Поклянчить у Киришимы или Серо представлялось постыдным, поэтому он забрал чужую бутылку и пошел к ним перекусить доритос, их запах витал в каждом уголке скейтпарка, раздражая рецепторы. Бакуго ел и придумывал стратегию, ему нужно было показать все, на что он способен, удивить и создать образ непобедимого монстра без чувств, страхов, переживаний и слабостей. Мамочка бы им гордилась, используй он такой настрой за пределами реального мира, когда оставался наедине с собой и идеальная маска слетала, обнажая уродство и неизбежность падения. Она всегда считала его недостаточно… недостаточно хорошим во всем. «Сегодня ты увидишь, какой я неудачник, даже если я смогу победить, не так ли, старая сморщенная тварь.» Сейчас Бакуго и правда ничего не чувствовал, кроме голода. Не того, что он утолил чипсами, более глубокого, пугающего. Он помогал ему встать прямо перед стартом и оттолкнуться с толикой агрессии. Пол под ногами снова размывался, в глазах рябило — Бакуго начал слишком быстро. На такой скорости ему не сотворить то безумие, что он задумал. Но его уверенность от неизвестности и опасной близости положения к краху только росла. Он стал одним целым со скейтом, отдаваясь делу полностью. Чистейшее исполнение трюков, стиль, техника. Да на крупных соревнованиях он займет место шестое! Для него это безумно радостно, для его матери — позор. Он всегда вспоминал о Карге перед важными событиями, чтобы обрести готовность, жесть в голосе и сердце, чтобы заставить себя победить, не принимая помощи. Стать чем-то сильным, но не человеком. Бакуго прилагал много усилий, чтобы откатать без помарок, но выглядело это так, будто для него это проще, чем щелкнуть пальцами. Он приковывал чужие взгляды, высоко прыгая и пугал соперников четкостью действий, но и его коробило от напряжения, портя красивую картину. На последних секундах было сложнее всего удержать равновесие, доделать все трюки, при том не потеряв уверенности на лице. Кто-то поддерживал Бакуго, но он этого не слышал за шумом собственных мыслей. Напряженное тело неистово трясло, и главной целью было сокрыть это. Бакуго шумно выдохнул и закончил линию. Судя по взглядам конкурентов, сделал он это восхитительно. Немного обескураженные и вдохновленные, они не отрывали глаз, даже те, кто откатает после Бакуго. Он ступил на землю с таким пафосом, словно уже победил. Он умел создать вокруг себя ауру непоколебимого превосходства, жаль, что он не мог перекроить собственную личность, избавиться от всего ненужного в характере. К нему подошел Каминари. Его глупое выражение лица сменилось на подобие серьезности, а пальцы сжались в кулаки. Очевидно, что он заметил неприятную отстраненность Бакуго. — Каччан, все в порядке? Ты писал, что очень загружен, и мы не будем лезть, но ты вообще спишь? — Каминари взволнованно взял его за руку, смотря прямо в глаза. — От двух часов до пяти в будние дни с начала учебного года, в выходные больше. Все заебись, Пикачу, передай этим олухам. — Каминари потупил взгляд в пол и нервно хрустнул указательным пальцем, расправляя левый кулак. Наверное, все в их компании страдали подобной привычкой — выламывали пальцы. — Пиздец, чел. Ты же раньше в восемь ложился. — Он замолчал и продолжил.— Каждый из нас может заплатить за твой колледж: в долг или как подарок на день рождения, как захочешь. Тебе не обязательно загонять себя. — Бакуго нахмурился. Он терпеть не мог быть должным, а сумма в пятьдесят тысяч долларов даже, как подарок смотрелась отвратительно. И это только первый год. — Я справляюсь, мне нахрен не нужны ваши подачки. — Его гордость не позволяла принять что-то большее, чем поездка на такси и свободная комната в огромном доме. Учеба в Колумбийском стоила слишком дорого, Бакуго чувствовал себя глупо, отказываясь от такого предложения, но неловкость, долг и вечное самобичевание пугали сильнее, чем небольшое разочарование в своих решениях. Бакуго выбирал меньшее из зол, и был доволен жирной точкой в этом вопросе, потому что Каминари не посмел возразить. — Скоро соревнования закончатся, ты куда собираешься после них? — неловко спросил он, зарываясь пятерней в густые золотистые волосы, его яркие глаза отливали тем же золотом, но меркли из-за тумана растерянности. Каминари всегда сдавал позиции под пронзительным взглядом красных глаз Бакуго, они его немного страшили, в них читалась некая дикость и необузданность, что проявлялась и в движениях, пленяла. — У меня уроки, завал полный, для Колумбии не только деньги нужны, так что на все попытки вытащить меня из дома Киришимы, я буду отвечать отрицательно, не советую мешать мне заниматься. — Каминари судорожно закивал. — А теперь свали, мне нужно сосредоточиться. Проницательность и ненавязчивость — были одними из лучших качеств друзей Бакуго, и для Каминари просьба уйти не являлась чем-то обидным, он просто ее выполнил, с пониманием и задором осматривая сгорбленную фигуру Бакуго. Тот ожидал результатов. Он еле вытерпел катание других участников и время до объявления победителя. Слишком долго и утомительно. Бакуго занял второе место, все же проиграв неинтересному парню без яркого стиля. И это было просто невыносимо, унизительно. В Бакуго взрывались тысячи надежд, убеждений и чувств, оставляя пустоту. Он не знал: должно быть так или нет. Заполнен ли он чем-то настоящим или пустота просто прикрыта темпом жизни? Он воспевал скейтбординг, боролся за него, и в то же время спокойно принимал отказ от любимого хобби при поступлении в колледж. Бакуго ощущал свою ничтожность и ничего больше. Он был зол, но ему не удалось понять на что. Это просто была защитная реакция, Бакуго нужно поменять ее на что-то более привлекательное, но менять себя не было ни сил, ни желания. Он настолько привык к гневу, ненависти и возникающим в голове наставлениям карги, что это из него придется выбивать или выкачивать с кровью, но Бакуго не был готов вредить себе, пока что. — Бро, — ласково позвал Киришима, положив свою мерзкую ладонь на плечо. Отвратительно. Его поддержка и жизнерадостность, когда он был счастлив в самом конце, в самом низу, а Бакуго страдал на пьедестале, — ты как? Бакуго теперь уже откровенно трясло, он резко ударил по руке Киришимы и загнанно, свирепо посмотрел на Киришиму. — Отъебись и не смей прикасаться ко мне, никогда. — Он двинулся вперед, забрал деньги и проклял жюри. Они так и не дали внятный ответ, почему, черт побери, не он, а какое-то второсортное дерьмо без стиля, почему Бакуго был недостаточно хорош, что сделал не так. После проигрыша он окунулся в учебу с рвением покромсать всех соперников на кусочки хотя бы там, его не останавливало явное превосходство Яойрозу и то, насколько болезненным будет разочарование. Сейчас у него была только надежда, и не было репетиторов и времени. Он загнал себя в ловушку и хрипел, как загнанный зверь, вновь и вновь зазубривая материал на неделю вперед, решая все, что воспринимал его воспаленный мозг. Он сломал четыре ручки, два раза истошно прокричал имя матери и до смерти напугал зашедшего проведать его Киришиму. Бакуго не вывозил. Он был подростком. Ему, черт возьми, семнадцать, у него куча непроработанных травм, всего двадцать четыре часа в сутках и потребность быть лучшим. А еще ему нужны деньги, пачки зеленых долларов, пахнущих, как спасение ото всех бед. «Боже, дай мне сил,» — первая и единственная молитва, слетевшая с его покусанных губ. В комнате стоял полнейший бардак: подушки были скинуты на пол, а фирменное покрывало обнажало белое постельное белье, заляпанное газировкой, на полу валялись запчасти от скейта и несколько банок редбула рядом с ящиками из новой поставки спонсора, на столе вызывающе лежали тетради, с аккуратными дорожками маркера — для самого главного. Иронично, что самое главное находилось безмерно далеко от ровных записей. Бакуго догадывался об этом, но не хотел впускать себе в голову ни одну мысль о своем состоянии. Самокопание — слишком большая роскошь для него сейчас, да и в любой другой отрезок его короткой жизни. У него никогда не было времени на ментальное здоровье и отдых. Это все для слабаков, а Бакуго сильный, теперь еще и независимый мальчик. Ему не до игры в больного, даже если это нихрена и не игра, ему легче забыть обо всем и вспомнить, когда настигнет еще больший пиздец. — Будешь есть? — Киришима попытал удачу, в третий раз предложив Бакуго передохнуть, пускай и своеобразным способом. — Я просил меня не тревожить, так какого хрена?! — Бакуго разбирал особенно сложную тему, которую они начнут проходить через пару месяцев. Он не чувствовал голода, хотя не ел нормально, казалось, вечность. Последним перекусом была парочка доритос, больше он не прикасался к отвлекающим вещам. — Бакуго, уже три часа ночи. Ты же загубишь себя. — Киришима звучал обеспокоенно. — Отвали. Все под контролем, я отменю утреннюю тренировку и выучу побольше. — Бакуго был признателен родителям за хорошие способности к учебе. Наверное, это была единственная вещь, за которую он был им благодарен. — Не мешай мне, дерьма кусок. Ты снижаешь мою продуктивность. Оставайся на дне, если хочешь, я уж тонуть не собираюсь. — Он дернул ногой и попытался сосредоточиться. Его энтузиазм и поза внушали страх, но Киришима больше ничего не сделал, он поговорит с Бакуго завтра, когда тот будет собой или наденет маску вменяемого человека, который не будет убираться в пять часов утра после утомительной работы головой. Потому что сам Бакуго делал это без малейшего осознания безумности своих поступков. *** В школе он не показывал расстройства из-за результатов, но был априори недоволен. И никто, кроме Мины не смел налегать на него, подбадривать. Она, как ни в чем не бывало болтала о модных новинках, музыке, трендах и крутой диете. Она знала о проигрыше и о реакции Бакуго на неудачи, но последний его промах был настолько давно, что она забыла испытываемые в тот момент чувства. Освежить память удалось только Каминари, Серо и Киришиме, последний смог увидеть этот ужас во всех красках. — Боже, ты можешь уже, наконец, перестать трещать о своих диетах, и так нихрена не жрешь, ходишь, как ебаный скелет и…— Бакуго осекся, впиваясь взглядом в тоненькую женскую фигуру, болезненно тощую, почти прозрачную, с неестественным цветом и болезненно острыми скулами. — Блять. — Бакуго резко сперло дыхание, он почувствовал беспомощность и стыд. — Блять. — протянул он, теряя запал. — Ты же…— Остальные смотрели со страхом и пониманием происходящего, они словно боялись услышать то, что пришло на ум каждого, — совсем не ешь и вечно говоришь о калориях, диетах и…— Каминари поспешил перебить, во избежание грубости, которая могла сломать Мину, на глазах которой стояли слезы. Это не все, что они не знали о ней. — Не сейчас. Не сейчас. Бакуго мысленно рассмеялся. А когда? На похоронах этой дурынды? Жертвы. «Не сейчас» растянулось до вечера, и было решено провести собрание вечером у Киришимы, когда Бакуго вернется с работы. Хотя ему там совсем не место. Слишком много дерьма в одном человеке. *** Бакуго пришел на работу в отвратительном расположении духа. Неопределенность с его должностью бесила больше обычного: то он разносил еду, то выполнял обязанности бариста, иногда его допускали к бухгалтерии и вечером он мог подработать барменом. Боже, да это какой-то абсурд! Но тем не менее за подобную многозадачность платили очень даже неплохо, правда особые навыки он применял по одному разу за все время, кроме бармена, напитки он продавал каждый день после двенадцати. Резво проходя мимо столиков, Бакуго пытался избавиться от кучи мусора в голове. Он ждал двенадцати, тогда начиналось самое веселье и он мог отвлечься. Кафе становилось баром, получая на этом немалые деньги. Иногда приходилось разнимать особенно буйных посетителей, но чаевые того стоили. Бакуго ходил от клиента к клиенту, собирал грязные тарелки и мечтал об университете. В общем-то, ему тут было спокойно. До того момента, как его гармонию не пошатнула красно-белая макушка. Бакуго покосился на столик, за которым сидел предположительно Тодороки. Он мог оставить его другой официантке и быстро смыться в подсобку, но любопытство подталкивало подойти и узнать, что такой человек, как Тодороки, а это точно был он, здесь забыл. Он взял меню и швырнул его прямо на сложенные руки посетителя. Тодороки выпрямился и прошептал краткое «ауч». — Какого хрена ты здесь делаешь, Двумордый? Ошибся помещением? Элитные рестораны для таких богатых гавнюков как ты в другой стороне. — Он сложил руки на груди, хмыкая. Тодороки растерянно пялился на белые страницы, украшенные картинками блюд. — Будешь что-нибудь заказывать или попиздеть приперся? — Жду открытия бара, говорят тут продают алкоголь и несовершеннолетним. — Бакуго возмущенно выдохнул. — Пиздеж. Давай ближе к делу, у меня еще клиенты есть, помимо твоей харизматичной обнаглевшей рожи. — Тодороки отложил меню. — Мне зеленый чай. — Бакуго кивнул и потянулся за плотной книжечкой в черной обложке, но его руку перехватила чужая теплая ладонь. — Почему ты пропал? На сообщения не отвечаешь, как-то рано для передышки друг от друга, не находишь? — Бакуго вырвался из хватки, сразу уходя. Он не был настроен на выяснение отношений: клиенты ждали свои порции. Ему все же пришлось вернуться, чтобы отдать Тодороки чай. — Пожалуйста, сядь. — Тодороки смотрел с мольбой, переплетая свои пальцы с пальцами жертвы в прочный замок, чтобы Бакуго не вырвался. Он не позволил ему ответить и зачастил. — Осталось два столика: один уже обслуживается твоей коллегой, второй тоже она может взять, я дам столько чаевых, чтобы окупить тот столик и не только его. — Мне похер, что ты там собираешься окупить, я сам заработаю себе столько, сколько нужно. С чего ты вообще решил, что я хочу тебя здесь? — Он сжал другой рукой несчастную кружку до побеления костяшек. — У нас договор, хочу потрахаться, а ты не отвечаешь. Я даже не интересуюсь, почему ты работаешь в таком дерьмовом месте официантом, когда твои родители зарабатывают сотни миллионов долларов. Видишь, я не лезу в твои дела, так что ты мог быть и повежливее. — Оу, то есть я должен падать к твоим вонючим ногам за то, что ты даешь мне право жить, как я хочу? Ты совсем больной ублюдок?! Круглолицая! — Бакуго позвал напарницу. — Рассчитай этого урода, он раздает охуенных чаевые. — Бакуго рванул в сторону, но Тодороки опять его удержал. — Стой, подожди. Ты не так все понял. Мы оба, я так понимаю, на нервах, так что давай поговорим попозже, когда ты успокоишься, и я начну правильно выражать свои мысли и… — Круглолицая, блять, где тебя носит?! Тут ебанные чаевые, тот лысый извращенец не даст тебе ничего, кроме шлепка по твоей сочной заднице. — Так называемая круглолицая что-то прошептала одними губами и махнула рукой. — Тшшш, Кацуки. — Тодороки погладил его запястье и понизил голос, делая его непозволительно приятным для Бакуго, тому безумно нравился этот бархат, перемешанный с хрипотцой. — Ты слишком завелся и не в том смысле, в котором я хотел бы. Остынь, тебе действительно нужно отдохнуть или хотя бы присесть. — Не в этот раз, Половинчатый. Поговорим завтра. А сейчас — счет. — Бакуго скрылся с кружкой. А к Тодороки подошла та самая круглолицая, недовольно цокая.