Быть человеком

Передача Шото в цепкие руки щекастой не спасла от внимательного холодного взгляда, цепляющегося за силуэт Бакуго, подобного противным пучьим лапкам, хватающимся за ворсинки хлопковой рубашки. К слову, Бакуго терпеть не мог членистоногих и был на грани презрения к Тодороки за его невыносимую навязчивость. У него и так было проблем по горло, а повышенное внимание недолюбовника занимало драгоценное место, которого и так было слишком мало в последнее время, в голове Бакуго. Он решил подойти к нему перед открытием бара, чтобы прогнать или вбить в его голову хоть каплю понимания. Чертово завтра, значило, что сегодня Бакуго не мог позволить себе разглагольствования и выяснение отношений, не в дешевой (по меркам окружения Бакуго) забегаловке же. Или в ней, но с литрами крови и одним очень привлекательным трупом. В последнее время Бакуго посещали странные мысли, иногда они были тревожными, но чаще всего это были бредовые предположения о своей сущности. И сейчас Бакуго думал о том, насколько ненормальными были некрофилы. «Ненормальнее ли дерьмовых родителей, которые вынудили семнадцатилетнего сына уйти из дома без денег и места жительства?» — Бакуго затруднялся ответить на собственный вопрос, и это поистине разочаровало его. — Значит так, — серьезно начал Бакуго, подойдя к столику Тодороки, — либо ты сейчас же уебываешь отсюда и завтра мы разбираемся со всем, то есть трахаемся, либо мы вообще больше никогда не трахаемся, но ты продолжаешь тратить свое время и бесить меня. — Тот в ответ склонил голову в бок, подпирая щеку рукой. — Или я просто отсосу тебе в подсобке, мы поговорим через рот, а завтра потрахаемся, как нормальные люди. — Тодороки был не уверен в своих действиях, словах, уж слишком нервно он заламывал пальцы. Он смотрел прямо в глаза, не отводил ни на секунду и не моргал, наверняка знал, что малейшее проявление слабости станет концом их связи. А возможно больное сознание Бакуго воспроизвело перед собой то, что он хотел бы видеть в реальности — нужду. Тодороки выглядел так, словно это все не игра, и он действительно готов немного побороться за внимание, но ключевым словом являлось немного, поэтому испытание его терпения непременно закончится разрывом. Навсегда. Ни одному из них не нужна драма, а Тодороки все еще был здесь только из уверенности в том, что с Бакуго будет проще, чем с кем-либо другим, он явно ошибался. Бакуго дал себе полминуты на размышления и, взвесив все аргументы, решил, что не против минета, к тому же клиентов вечером в кафе было крайне мало, они ждали открытие бара, так что Урарака сама справится. А вот Тодороки уйдет, навсегда. — Ладно. — Бакуго не понимал, какого черта его волновало чужое присутствие. И это выводило из себя. Он хотел секса, но не сейчас. — И тогда этот раз будет последним, детка. — Слишком интимное или в их случае пафосное «детка» металлическим лязгом долетало до слуха отправителя. Этот раунд был явно за Бакуго. — Я не привык терпеть отказы, особенно, когда дело касается договоренности. Если сегодня не объяснишься, то мне незачем продолжать участвовать в этом цирке. Какой смысл? — Тодороки стремительно отыгрывался и был прав. У них договоренность, а Бакуго пропал, ничего не сказав, так зачем Тодороки это, если он мог найти кого-то более, как бы смехотворно это не звучало, ответственного. — Я тебя понял. Пошли. — Бакуго не уступил, лениво кивнув головой в направлении подсобки. Он просто… принял верное решение? Он же не будет отказываться от минета, в конце концов? Но гаденькая ухмылка Тодороки доказывала обратное, больно резанув по самомнению. Бакуго замер перед закрытой дверью. Его рука почти касалась дешевого дерева, но он не спешил открыть помещение, ловушку для самого себя. — Минет по моим правилам, — перед тем, как сделать последнее движение в неизбежное, предупредил он. Тодороки промычал что-то нечленораздельное, но определенно согласное, мягко подталкивая в комнату. Бакуго включил свет и тут же схватил Тодороки за волосы, притягивая к ширинке штанов. Он сейчас не был настроен на долгие прелюдии, и его состояние учитывалось. Тодороки последовал за рукой, вскоре заполняя свой рот чужим членом. Бакуго, в отличие от его тела, не нравилось. Отсос Тодороки сильно отличался от действий Мономы, тот был нетерпелив и жаден, но в его стараниях проскальзывало не желание доставить партнеру удовольствие, а уломать его на полноценный секс с проникновением, к которому Бакуго сейчас не был готов. Но он все равно зарывался пальцами в волосы Тодороки и увеличивал темп, грубовато вбиваясь в его горло. Давал ложную надежду, чтобы воспользоваться. Ему не было стыдно, они с Шото, считай, на одной волне. Расчетливые, эгоистичные ублюдки. Бакуго еще сильнее вцепился в разноцветные пряди, кончая. Он наверняка причинял Тодороки боль, но это волновало его в последнюю очередь, главный вопрос — как бы поскорее съебаться от этого противного ощущения неправильности. Тодороки, как хороший мальчик, проглотил всю сперму, облегчив Бакуго исполнение плана. Тот быстро натянул джинсы и оттолкнул оказавшегося слишком близко Тодороки, вырываясь из телесной ловушки. — А теперь иди на хуй. — Выкрикнул он. Разочаровывать оказалось на удивление приятно. Бакуго отпер дверь и вышел на волю, там Тодороки до него не доберется. Барная стойка всегда служила препятствием для слишком надоедливых посетителей. Но Тодороки, казалось, не понял того, что произошло и без деланной драмы плюхнулся на место прямо перед Бакуго. Он деловито уставился на список предлагаемых напитков и, хмыкнув, подзавис, смотря уже в глаза Бакуго. — Мне Астерикс.— Круглолицая заинтересованно звякнула стеклянными бокалами и, испугавшись шума, отвернулась к стене. — Отсоси, несовершеннолетним не продаем. — Тодороки тактично избежал шутки про отсос и преисполненный энергии и азарта продолжил гнуть свою линию. — Я люблю оставлять чаевые и очень даже щедрые, особенно людям, чья работа мне нравится. А тебе повезло вдвойне: мне нравится не только твоя работа, но и тело. — Бакуго не обращал внимания, начиная обслуживать других клиентов, но круглолицая дернулась и с улыбкой приблизилась к Тодороки. — Так вам Астерикс? — учтиво поинтересовалась она под закатанные глаза Бакуго. Тот терпеть в ней не мог безграничную алчность, хотя и понимал, что ей нужны деньги на лечение матери, и за ее жизнь Урарака была готова продаться. — В идеале мне того парня. — Тодороки указал на Бакуго. — Но коктейль тоже подойдет. — Урарака кивнула и принялась исполнять заказ, злобно шикнув на Бакуго. Тот закатил глаза и со злостью насадил дольку лимона на край бокала полного мужчины. Он не понимал, почему Тодороки не мог просто уйти, а продолжал попытки добить его и так испорченное настроение. — Бакуго точно не сможет обслужить меня? — спросил он, окончательно раззадорив Урараку. Она мотнула головой и направилась к Бакуго. — Ты же понимаешь, что он даст тебе чаевых больше чем положено? Тебе нужны деньги, так зачем отшивать потенциального постоянного клиента с внешностью фотомодели? — Урарака состроила невероятно раздражающую физиономию, приподняв коричневые брови-капельки так высоко, что, казалось, это выражение застынет на ее лице навсегда. — Он слишком назойливый, как и ты, круглолицая. Иди обслуживай клиентов. — Бакуго прекрасно осознавал всю плачевность ситуации: энтузиазму и упорству Урараки мог позавидовать любой, а в купе с природным любопытством и откровенной страстью залезать в чужую жизнь, разрывая к чертям все границы дозволенного, это образовывало термоядерную смесь. Если к этому добавить азартность и восприятие невидимой таблички «не входить», как «войди поглубже, да, детка, мне так нравится делиться с тобой моим дерьмом», то можно было догадаться, что Урарака обязательно воспримет его попытки избежать разговора, как очередное веселое испытание, где на кону внутреннее равновесие человека. — Он волнуется за тебя, —произнесла она, прячась за маской детской вредности. Чуть выпяченная губа смотрелась комично и неуместно в сочетании с довольно взрослыми чертами лица. Она давила на совесть, точнее пыталась, наивно полагая, что броня Бакуго треснет от подобного ребячества, и он потеряет бдительность. — Он хочет меня. Это абсолютно разные вещи. — Тодороки, видимо, был тем типом людей, который отличался чрезмерным упрямством и отсутствием эмпатии. — Хуй с ним, подойду. — Промотав в голове всевозможные варианты развития событий, отчеканил Бакуго. Он обращался скорее к себе, чем к Урараке, но та посчитала своим долгом ободряюще улыбнуться. Тодороки смотрел прямо на него, его взгляд ни на секунду не опустился к зеленому напитку в бокале, поднесенным Ураракой за крошечное мгновение до решения Бакуго поддержать игру. — Вам принести что-нибудь еще? — спокойно спросил он, дожидаясь реакции Тодороки. Бакуго не собирался начинать разговор первым, как и слепо отвечать на все вопросы. — Нет, но я буду рад, если ты задержишься рядом со мной на пару минут и, наконец, объяснишь, что случилось. — Тодороки продолжал настаивать на своем, чем неимоверно выводил из себя. Бакуго цыкнул и положил руки на барную стойку, показывая, что на этот раз согласен. — Только, чтоб ты отъебался. У меня не все сейчас гладко, совершенно нет времени и сил, поэтому трахаться по каждому твоему зову я не буду, а, и еще, если ты будешь докапываться до меня, то тебя ждет, как минимум громкий скандал с раскрытием твоей ориентации, как максимум морг. Так что тебе решать: хочешь ты оставаться здесь или нет. Я бы посоветовал тебе съебаться. — А себе Бакуго посоветовал бы лучше подавлять эмоции, эффективнее превращать их в гнев, потому что идея поделиться хоть с кем-то своими переживаниями, кинуть на кого-то часть личного пиздеца не казалась такой уж отвратительной и постыдной. Бакуго медленно осознавал, что ему нужна поддержка, и его мир также неторопливо крушился под гнетом инородных желаний. Он был готов сорваться на жалобное «пожалуйста, уйди» или даже на рассказ истории всей своей жизни, но Тодороки хлопнул дверью раньше, чем маска Бакуго треснула. Он оставил несколько купюр, половину сунув ему прямо в руки, но деньги сейчас совсем не трогали задатки меркантильности, они только ухудшали моральное состояние, принимая вид позорной подачки, проявления жалости. Бакуго ненавидел это. Он не хотел выходить из своего мира к другим людям, особенно сильно его пугала встреча с проблемами Мины, хотя равнодушие и притворство были гораздо хуже. Они подобно пуле врывались в сердце Бакуго, и он точно не хотел пережить это снова. Поэтому оттягивал момент входа в яркую комнату, где красок было настолько много, что становилось плохо. Киришима совсем недавно сменил скучный интерьер комнаты на гребанный взрыв безвкусицы. — Я сегодня закрою бар, — тоном, не терпящим возражений, произнес Бакуго. Урараке оставалось только кивнуть, она часто оставалась на работе позже, чем нужно. Ей было слишком тяжело находиться дома, в обществе кукольных глаз, с застывшей в них болью. Урарака не тянула свою ношу, но продолжала делать вид, что все станет лучше стоит ей накопить нужную сумму. Определенно нет. Но кто такой Бакуго, чтобы лишать человека единственного стимула к жизни, когда его собственный начинал казаться все незначительнее. Бакуго провел пальцами по гладкой ручке, еще раз дернул ее, подумал о сигнализации и ее эффективности, вздохнул и выпал из реальности. Теперь он точно был готов услышать Мину, да и вообще кого угодно, только бы не возвратиться в собственный котел в преисподней. Там одиноко и до безобразия холодно, бесконечная зима, которую Бакуго ни то что на дух не переносил, он в принципе не знал, как выжить в ней, не учитывая ужасающую ненависть к морозу. Он сжал в кулаках натянутую до предела ткань рукавов толстовки и позвонил. Киришима дал ему давно отдельный ключ, но его наличие не избавило Бакуго от потребности ждать под дверью, подобно собаке, когда ему откроют. Он слишком часто забывал его в (не своей) комнате. Ему открыли, как всегда быстро. Это радовало, но сейчас хотелось увидеть перед собой нерадивых работников с задержкой минут на десять, ровно столько Бакуго надо было для сбора мыслей в единое целое. Что ж, увы, такой роскоши не было, поэтому он просто потерянно зашел внутрь, воспринимая дорогу до нужной комнаты, как лестницу в верх, в данном случае к улучшению отношений с друзьями. По крайней мере, он попытается взобраться на гору, а не стремительно с нее слететь.