***
Тэхен старается мыслить оптимистично, даже когда страх неизвестности захлестывает его с головой. Он успевает привыкнуть к своему новому амплуа, непомерному размаху крыльев и необходимости поглощать озерных рыбешек и водоросли. Больше он никогда не примет в свой адрес выражение «лебединая шея» как комплимент. Приноровившись взлетать повыше, при свете дня он обнаруживает, что не имеет ни малейшего понятия, в какой части материка оказался. Улетать сильно далеко омега опасается, но постепенно изучает территорию леса вокруг. Надо бы выбираться, но вот как? Юнги улетел за подмогой уже довольно давно, и, даже если отмести вероятность того, что они находятся с чамбергской четой на невероятно огромном расстоянии, вряд ли вернется скоро. Сидеть сложа руки (периодически крылья) Тэхену осточертело быстро, так что на повестке дня встал вопрос того, какую выгоду он мог извлечь из происходящего. Как минимум необходимо потянуть время. Раз в пару дней Ротбарт точно подкарауливает восход луны и навещает омегу, чтобы услышать заветное «да», но с завидным постоянством получает плевок под ноги и презрительный взгляд. Пока что Тэхену противопоставить нечего, но он позволяет себе, забыв о манерах, выразить отношение к ситуации невербально. Тем не менее, на четвертый день пребывания на озере принц оказывается столь измучен своим положением, что некий план рождается в его голове самопроизвольно. Той ночью является Ротбарт, демонстрируя отличное расположение духа и сверкая своим жутким смоляным глазом. Зачем-то по пути срывает с куста помятые розы. — Прекрасный принц, благородный рыцарь пришел, чтобы освободить тебя, — заводит он свою песню, заставляя закатить глаза, — Для этого нужно лишь одно слово. Выйдешь за меня? Предвещая его появление, Тэхен ступает в озеро и отходит подальше, пользуясь новоявленным умением держаться на воде. В его сторону призывно тычется непрезентабельный букет алых венчиков. Скрестив руки на груди, он отвечает: — Каждую ночь ты задаешь этот вопрос. Колдун остается невозмутим, почувствовав чужое настроение, щелчком пальцев демонстративно обращает розы в прах. Омега нечитаемым взглядом провожает осевшие на землю бурые частички того, что некогда цвело и пахло. — И каждую ночь ты нос воротишь. Это начинает меня раздражать. — При всем уважении, ты видишь, в каком месте я обитаю? И это условия, которые ты готов предоставить жениху? — вздернув подбородок, принц выгибает бровь. Он порядком устал существовать средь запаха озерной тины и камышей. Позади него чернеют шпили старого замка, в котором сам Ротбарт свил свое сомнительного уюта колдовское гнездышко, но даже там наверняка комфортнее, нежели в компании мошкары и сырости. Тэхен решает: раз уж он оказался в столь невыгодном положении, обеспечить себя максимальным удобством нужно обязательно. — Не забывай, принц, ты не в гостях, — злится колдун, подойдя к краю воды, — А находишься в заложниках у сильнейшего колдуна, который может обратить тебя в пепел одним махом. — Сильнейший колдун, а не способен даже омегу кровом обеспечить? — фыркает Тэхен, выдержав разъяренный взгляд, — Я, может, и в заложниках, но все еще наследный принц Далосса. С чего вдруг мне согласиться на твое предложение, если ты только и можешь, что держать меня на озере? — На что ты намекаешь, строптивый мальчишка? — Если ты весь из себя такой могучий и сильный, размести меня в замке. Безусловно, в тепле и сытости у меня появится больше причин рассмотреть твое предложение. По лицу колдуна пробегает тень сомнения, он хмурится и задумчиво жует губу, пока Тэхен стойко ждет, глядя на него сверху вниз. — Сбежать у тебя не выйдет, как ни старайся. Да и за пределами озера человеком ты не станешь, — наконец ворчливо отвечает Ротбарт. — Полностью отдаю себе в этом отчет. А еще хочу вымыться и лечь спать в теплой постели. Уж это великий Ротбарт мне может устроить? Помолчав, тот соглашается: — Чего не сделать ради прекрасного принца, — и отвешивает Тэхену поклон со столь радушной улыбкой, что хочется спрятаться. Так Тэхен добивается того, чтобы более не прозябать на озере в компании склизких жаб. Ротбарт радушно отводит ему целую комнату, заставленную ветхой мебелью и надежно укрытую слоем пыли. В ответ на возмущенный взгляд омега получает злорадное «А чего ты ожидал? Настоящих гостей в моем замке отродясь не водилось.» Делом принципа мгновенно становится привести эту обитель пыли в пригодное для пребывания место. Замок подходит своему владельцу: запустение в нем доходит критической стадии, даром что предметы интерьера сохраняют свои основные свойства. Осматривая коридоры, Тэхен то и дело ловит себя на мысли, что тени вокруг словно ждут момента, как он потеряет бдительность, и сграбастают его, швырнув на милость неминуемой смерти. Он подпирает свою дверь комодом и расставляет повсюду побольше свечей. В первую ночь поспать не удается: все драит и драит комнату, добиваясь идеального блеска старинных золотых канделябров и внятного отражения в маленьком зеркале на стене. Не привыкшее к ручному труду тело ноет уже через пару часов, а под утро становится совсем невмоготу. Когда луна начинает постепенно скрываться, сдаваясь натиску утра, Тэхен возвращается к озеру, ступая в его спокойные, безмятежные воды. За прошедшие дни становится привычным, как с исчезновением ночи легкость покидает его тело, точно из разбитого сосуда вытекает вода. Восход вынуждает самые далекие звезды растворяться первыми, еще немного, и даже ярчайшие из них затмит солнечный свет. Тэхен опускает голову, глядя на то, как под его ногами юркие рыбки гоняются стайками, то и дело заплывая туда, где еще красуется отражение тонкого месяца. От налетевшего ветра волосы на загривке поднимаются, а рубашка раздувается точно парус, оголяя россыпь родинок на пояснице. Омега вздыхает. Дьявольские чары… если бы он только знал способ, которым их можно сломить самому, давно мчался бы по лесу прочь. Собственная уязвимость и бессилие гнетут его поболее обращения в птицу. Мысли разбегаются и путаются. Отправился ли кто-то на его поиски? Добрался ли Юнги в целости? Имеет ли похищение Тэхена хоть какое-то значение для?.. Несмотря на свою хроническую недоверчивость, Тэхен все равно со всех ног бросился бы к Чонгуку за помощью. Если бы только мог. Почувствовав ком в горле, омега позволяется себе отвлечься. Закрыв глаза, он воскрешает в памяти те редкие моменты, где чувство совершенной защищенности подарил ему бесстыжий чамбергский принц. Однажды, в пору, когда миновала их шестнадцатая весна, из чистой вредности омега решает составить Чонгуку компанию в конной прогулке, хотя тот всеми руками против. Альфа предостерегает, вскакивая в седло: — Упадешь — и глазом не поведу. Брошу посреди леса. Настолько он против. Тэхен кривится, убеждая себя, что хочет лишь досадить и, быть может, самую малость порадовать отца послушанием. — Смотри не свались с лошади, пока задираешь нос, — огрызается он. А сам незаметно засматривается на золотой отблеск, пробежавший по отросшим вихрам принца. Воображение подкидывает сравнение быстрее, чем сознание успевает его приструнить. «Ты точно солнца свет, вложенный в человеческое обличье.» Тэхен краснеет, когда осознает, насколько он безнадежен. Бросается к лошади, чтобы ненароком не засветить алеющие щеки. В глазах юного альфы мелькает что-то дьявольское. О, с какой охотой он втягивается в перепалку. — Сам-то в седле держаться научился? А то помню я наши прошлые прогулки. — Болван, — бормочет Тэхен, забираясь на своего скакуна, — Мы последний раз ездили два года назад. — Полтора. Кто тут еще болван? — Задавая этот вопрос, ты лишаешь себя права оспорить ответ, — взяв в руки поводья, омега грациозно проезжает мимо скривившегося принца. На его лице отражается до того затрудненный ход мыслей, что не выходит даже скрыть смешок. Уже догоняя его, альфа спрашивает: — Сам понял, что сказал? Нормальные люди вообще так не разговаривают. Поравнявшись, они пускают лошадей рысью. На губах Тэхена играет довольная улыбка: считает себя победителем. И, закрепляя победу в словесном бою, безмятежно роняет: — Тебе-то откуда знать? Чонгук с его подначки заводится до того стремительно, что их прогулка мгновенно перерастает в соревнование. Под страхом смерти Тэхен уже не вспомнит, кто бросился вскачь первым, но итог был один: они мчались наперегонки, невзирая на то, что один в седле с детства за ветром гоняется, а второй садится на лошадь только когда комфорт экипажа находится вне зоны досягаемости. Альфа набирает скорость, Тэхен бросается следом, но незамедлительно становится заметна разница в мастерстве: с каждым мгновением Чонгук вырывается вперед. Остается только прибавить ходу — так, что ветер бьет в лицо и тормошит волосы, что плащ взлетает в воздух и открывает спину ледяному ветру, и режет от солнца глаза. Тэхен изо всех сил старается держаться со спутником наравне — не уступать же ему? Но будь тому виной неопытность ездока или сложность лесной тропы, Тэхен отстает, вызывая у Чонгука победную ухмылку. — Уже выдохся? — кричит тот издали. Щеки обжигает румянцем от ярости, омега сжимает поводья в кулаках, прильнув к корпусу жеребца. Болванам он не проигрывает. Вот уже он мчит за альфой во весь опор, позабыв об осторожности. Все, за что цепляется взгляд — прямая спина Чонгука, что стремится исчезнуть из поля зрения. Он до того пристально следит за движением соперника, что поначалу не понимает, отчего его мир вдруг вздрагивает и переворачивается, а плащ улетает резко в сторону. Откуда-то со стороны он слышит беспокойное ржание и грохот, а потом перед глазами темнеет. Бок его тотчас прошивает болью, и только тогда, прокатившись по земле и сфокусировав взгляд, Тэхен осознает, что лошадь споткнулась и его выкинуло из седла. Издалека доносится встревоженный оклик Чонгука, тот подлетает к нему, соскочив на землю, помогает перевернуться на спину. Тихо простонав от боли, Тэхен с трудом разлепляет намокшие ресницы. Даже слабо понимая, как оказался лежащим посреди дороги, он подмечает огромные напуганные глаза склонившегося над ним альфы и ловит носом его обострившийся от волнения запах. — Куда ты гнал, если в седле еле держишься? — бормочет Чонгук, осторожно просовывая под шеей омеги руку, чтобы его приподнять, — Где ударился? Крови нет, переломов открытых тоже не вижу. — Куда ты гнал, зная, что я в седле не держусь? — цедит Тэхен сквозь зубы, когда от прикосновений по его телу прокатывается очередная волна боли. Он сжимает зубы и морщится, хотя хочется разрыдаться в голос, точно маленький ребенок, — Я в порядке. — В порядке? — усмехается альфа, — Ты с таким звуком грохнулся, что от тебя не должно было живого места остаться. — А ты не радуйся слишком явно, родителей не позорь. Тэхен позволяет себе опереться на плечо Чонгука и медленно, аккуратно себя поднять. Стоит только ступить на ногу, как он с воем чуть ли не падает обратно — приходится его ловить и поднимать на руки. Вся правая часть тела отказывается слушаться после сильного удара. — Да не радуюсь я, угомонись! — шикает альфа, — Левой рукой возьми меня за шею. Сейчас будет немного больно, терпи. С этими словами он берет его под коленями и за талию, поднимая в воздух. Больно становится совсем не «немного», помимо воли с губ срываются ругательства, пока с зажмуренными глазами, тяжело дыша, Тэхен пережидает в руках Чонгука, как тело скручивает и ломит. — Тише, королевич, не скули, — приговаривает альфа, пока несет его к своей лошади. — Посмотрел бы я, как ты скулишь, окажись на моем месте. — Да я оказывался, — легко смеется, заставляя что-то в груди дрогнуть и затрепетать, — Столько раз с коня сваливался, что и не сосчитать. «Так и отбил себе мозги последние» — хочет огрызнуться омега по привычке, но почему-то выбирает смолчать. То ли действует на него успокаивающе запах кедра, то ли оторопел слишком, чувствуя под собой чужие спасительные руки. Ощутив неясную щекотку под ребрами, он решает даже не припоминать, как еще недавно Чонгук божился, что бросит его в лесу в случае падения. То ли провидец, то ли правда совсем болван. После Чонгук умудряется поймать ускакавшего в лес напуганного жеребца омеги и по итогу ведет его за поводья, пока сам Тэхен прижимается спиной к его груди, боясь лишний раз пошевелиться. Не то от боли, не то потому что под ребрами неистово свербит и не хочется, чтобы его подвешенное состояние кое-кто заметил. «Кое-кому» и так уверенности в себе не занимать, а прознай он, каким алым румянцем полыхают щеки омеги по пути домой, надумает себе чего и еще больше зазнается. Вернувшись обратно, при осмотре они узнают, что ничего особо страшного с Тэхеном не приключилось — сильно ушибся да перепугался так, что в себя прийти не мог. На следующее утро жеребца, что подверг опасности наследника Далосса, умертвили. Впечатленный жестокостью, Тэхен не сдерживается и плачет за конюшнями. Конь был его любимым — последний подарок почившей матери, рыжий в яблоках, привезенный из дома. Полдня раскрашенное фиолетово-серым синяком лицо принца не высыхает от слез. Омега плачет редко и никогда — при людях, поэтому прячется за конюшнями и не знает, что из-за угла пристройки за ним подглядывает прокравшийся следом альфа. Чонгук не может найти объяснение тому, почему вскипает от злости, когда видит слезы далосского принца. Лошадь не стоит того, чтобы так убиваться. Он крепко сжимает кулаки и хмурится, глядя на то, как Тэхен зажимает рот ладонью и давит всхлипы из-за какого-то животного. Когда упал и ушибся — ни одной слезы не проронил, а тут фонтан устроил. Негодование возникает в нем острое, инородное, точно в плоть вводят по тонкому лезвию. Хочется тут же вытащить, а слишком мелкие, чтоб достать, оттого только распаляешься. Раздосадованный, Чонгук убирается восвояси, дав себе слово хоть что-нибудь с этим сделать. Тэхен пусть вон, глумится над ним с присущим ему высокомерием, а не производит на свет маленькие соленые озера. Через три дня Роджерс приводит Тэхена в конюшню — показать благородного шоколадного цвета скакуна с умными черными глазами и красивым поджарым телом. — Это Агат, — улыбка трогает губы камердинера, когда они подходят познакомиться к стойлу, — Самый быстрый, умный и дорогой жеребец в Чамберге. Тэхен оборачивается к нему, грозно стреляя глазами. Узнает коня, на котором мчался с Чонгуком обратно в замок со злосчастной прогулки. — Это конь принца. — Теперь ваш, — без запинки отвечает Роджерс, — Согласитесь, если и дарить гостю скакуна, то только лучшего из лучших. Под недоверчивым взглядом омеги камердинер, спохватившись, хлопает себя по карманам и в следующее мгновение уже являет на свет бархатную коробочку размером с кулак. — Это тоже вам. Его Высочество ужасно занят, но искренне раскаивается, что не может преподнести подарок самостоятельно. Если изделие вам по вкусу не придется, принц пообещал тотчас его переделать. Принимая подношение, омега интересуется насмешливо: — Его Высочество столь старательно откладывал дела на потом, что они все свалились на него именно сегодня? — язвит он, припомнив, что после происшествия Чонгук и правда совсем не видал. Он оглядывается по сторонам, точно что-то почувствовав. И то ли привиделось, то ли и правда мелькнула выгоревшая на солнце копна волос у стены пристройки. Откуда ни возьмись в горле встает ком, когда Тэхен откидывает крышку бархатного футляра. Пальцы его пробегаются по лежащим на черной подушечке звеньям цепи и стопорятся на кулоне с гравировкой. На лицевой его стороне красуется силуэт лошадиной морды, а если перевернуть, таится курсив — Лорд. Откуда Чонгук прознал, как тэхенова скакуна звали, одни боги ведают. Еще и сам отчеканил. У омеги сердце замирает, пока он внимательно осматривает аккуратное, старательно и неумело выполненное изделие. Что это, попытка загладить вину? Да он и не злится. Никогда на Чонгука искренне не держал зла. За той бравадой напускной самоуверенности, за кордоном юношеского задора и сумасбродства, которые принц выставляет напоказ, примечал подчас что-то близкое и резонное. Чонгук руководствуется эмоциями, а не разумом, хватает жизнь за хвост со смелостью и отчаянием обреченного, что жаждет еще успеть повидать мир, отторгает правила и обязательства на уровне безусловных рефлексов… К нему все тэхеново статичное, благоразумное существо тянется как цветочный бутон к светилу. Тэхен помнит, как Чонгук вынес им приговор еще при знакомстве, когда омега ненароком чуть не настроил песочных замков, а заготовки уже снесло волной немилосердного: — Мы не поженимся, ясно? Так что даже не пытайся подружиться. Если воспоминания — рай, из которого не изгнать, куда деваться, обратись они адом? Порой кажется, что все трепетное и теплое в плетении его костей и полостей мало-помалу обрастет шипами и исколет до кровотечений. Так и подмывает взглянуть в глаза этому чувству и спросить: зачем оно мне? Принимая подарок, Тэхен впервые в жизни осознает, как это мучительно — полюбить не того человека. Вернее, человека, для которого сам никогда не станешь «тем». Из воспоминаний омега выныривает, когда луна покидает небосвод, уступая рассвету, и тело его, охваченное светом, раздается, уже привычно меняя форму. Последнее, что он успевает сделать, прежде чем обратиться, — машинально коснуться яремной впадины, которую более не холодит знакомый кулон, и с недоумением отметить — потерял.4. Рай, из которого не изгнать
25 октября 2021 г. в 13:50
Небо разражается дождем, и он бьет по лицу так колко, будто Чонгук перед ним лично в чем-то провинился. Он три дня прочесывает территорию Чамберга и нестерпимо злится, когда понимает, что, если Тэхен больше не находится в пределах его страны, полномочия его вне — бессильны.
Грохочет гром, в унисон с ним Чонгук грохочет мебелью, усаживаясь за стол, с волос его ручьями стекают за воротник холодные капли.
Из-за ливня больше нельзя полагаться на охотничьих собак. Запахи меркнут, размывает дороги, затрудняется движение. Может выйти из берегов река, и все силы бросят на возведение дамбы. Летние дожди в Чамберге бывали безжалостны.
На столешнице перед ним скапливаются мелкие лужицы накапавшей воды. Он долго смотрит, как они ширятся, тяжело дышит, отчаявшийся в своей беспомощности.
Его покой нарушает Роджерс, приведя за руку брата.
— Чимин принес фрукты, — младший принц неловко водружает на стол блюдо, полное засахаренных фруктов, и обеими руками хватается за ладонь альфы.
Чонгук тянет вверх уголки губ и качает головой.
— Заботливый Чимин, — треплет брата по волосам, заставляя засиять довольной улыбкой.
— Как успехи, сэр? — камердинер остается беспристрастен и поднимает отброшенный принцем в сторону потемневший от влаги плащ.
Переведя на него отсутствующий взгляд, Чонгук поднимает плечи, роняет:
— Его и след простыл. Люди считают, напрасно с ног сбиваемся.
Он отворачивается, чтобы лишний раз не спотыкаться о сочувствие в глазах старого камердинера, и принимается с притворным увлечением наблюдать за братом. Чимин забирается на его постель, утащив фрукты себе, и упоенно уничтожает угощение.
— Прошло не так много времени. Вы обязательно отыщете принца.
Помолчав, Чонгук признается:
— Если бы я знал, что мы на балу в последний раз увидимся, я бы никогда таких глупостей не наговорил.
— Ну что вы, мой принц. Вы хотя бы дали знать господину Тэхену о своих чувствах, — камердинер развешивает плащ на просушку, вытирает Чимину рот накрахмаленной салфеткой и избавляет столешницу от натекших с Чонгука капель.
— А нужны они ему вообще, так и не узнал.
Некоторое усилие приходится приложить Роджерсу, чтобы не закатить глаза. Истощение всегда заставляло его принца до невозможного раскисать и предаваться тоскливым мыслям.
— Позвольте спросить, — невозмутимо продолжает слуга, метнувшись к резному буфету и открыв створки в поисках подходящего бокала, — Что будете делать, если окажется, что господин Тэхен не испытывает к вам ответных чувств?
Старый слуга не намеревался произносить слов, что могли ранить принца. Им, как и многими, двигало природное любопытство. Этого спесивого альфу Роджерс взрастил наравне с его родителями, знал хитросплетения его характера как свои пять пальцев, а посему догадывался, как вывести его из уныния.
Чонгук сжимает кулаки, зубы стискивает. Обернувшись, смотрит на Роджерса так, словно глупее вопроса в мире еще не придумали.
— Какая разница? Я-то его люблю. Лишь бы был в безопасности, а не любит, так не спасать его, что ли?
Если Тэхен не любил его, то сердцу чамбергского принца грозила опасность — то могло поразить его, точно острым мечом.
«Ну и что. — осознает Чонгук. — Пусть этот меч пробьет мне сердце. Главное, верну живым.»
Ради этого он был готов пролить кровь.
— Вот видите, как все просто, — довольно изгибает губы Роджерс, — И думать забудьте, что там на балу происходило.
Выкинуть этот разговор из памяти Чонгук не мог, но и ежеминутно возвращаться к нему постепенно перестал. В его воспоминаниях хватает тех, к которым хочется обращаться без перерыва.
Взять те же ливни.
Только-только отгремели гулянья в честь шестнадцатилетия Чамбергского наследника, как по сложившейся традиции Тэхен приехал гостить на лето.
Первый триместр сезона славится влажностью, небеса точно гневаются да льют над континентом слезы, угрожая паводком. Чонгук вспоминает: едва его суженый прибыл, дожди обрушились на Чамберг с неистовой силой, значительно сильнее, чем прежде.
Размывает реку, ближайшие селения, через которые в столицу налажены поставки зерна, гибнут под гнетом стихии. Люди возводят дамбу, сбиваясь с ног, а сил да рабочих не хватает. Чонгука туда посылают взять дело в свои руки, взбодрить, привести подмоги и задать окружным графствам пример. Там уже без разбору: принц, крестьянин, лорд — все не покладая рук работают, чтобы друг друга спасти.
Тэхен не выдерживает бесконечно наблюдать сплошную стену дождя за окном, с боем вырывается из замка, собственноручно организовав дополнительные обозы с едой и сухими вещами для рабочих. Чонгук встречает его, разъяренный, и они лаются на чем свет стоит. Оседая на них, капли дождя, казалось, вот-вот вскипят.
Народ гнева чамбергского принца поначалу страшится, а потом ликует, когда приезжий гость, несмотря на возражения, продолжает все время строительства дамбы привозить новый провиант и одежду.
Чонгук на него злился, гневался, бушевал. Как смеет заносчивый омега его ослушаться? Почему огрызается без разбору, будто вокруг не стоит крестьянская толпа? Зачем возвращается, если гонят обратно?
«Приехал помочь. — цедит омега сквозь зубы и толкает плечом, пронося мимо мешок с одеждой. — Прочь с дороги.»
«Заболеешь и проваляешься в лихорадке потом все лето. — язвительно восклицает Чонгук. — Вот мне радость-то будет!»
Проходит несколько лет, чамбергский принц смотрит на стену дождя за окном, а видит раскрасневшегося, промокшего Тэхена, что снова привел обоз. Волосы липнут к щекам, лицо в пылу ссоры яростью перекошено, одежда кое-как нацеплена, да и сам на мокрого утенка похож.
Сейчас, когда его никто не прогонял, а он все равно не вернется, Чонгук ясно осознает, почему так раздражался, стоило Тэхену приехать вопреки его запретам и гневу.
Тогда ему еще не хватило ума догадаться, что уберечь от непогоды и переохлаждения Тэхена можно не только угрозами. Тогда он еще не подозревает, что, раздражаясь строптивостью омеги, намеренно закрывает глаза на его отвагу и стойкость. А сейчас, спроси Тэхен снова: «Чонгук, что еще?», принц вспомнит, как, стуча зубами от холода и кутаясь в мокрый плащ, омега вскакивает на лошадь, чтобы вернуться с новым обозом.
— Братец, — вырывает альфу из омута воспоминаний чужой голос.
Чимин тянет его за рукав, вынуждая открыть глаза и отнять от лица ладони. Маленький принц подталкивает к старшему засахаренные фрукты. Чонгук сажает его к себе на колени и надкусывает абрикос с чужих рук. За окном бушует шторм, но в их тихой гавани на время наступает штиль. С ним приходит успокоение, но без ветра поисковой корабль, как ни старайся, не сдвинется с места.