***
К полудню, когда солнца свет постепенно успевает прогреть землю, Чонгук почти не чувствует пальцев, вцепившись в поводья так, что немеют мышцы. Он мчит, пригнувшись к лошадиному корпусу, во весь опор, не отрывая взгляда от приближающегося дворца. Он пронзительно свистит, промчавшись по узкой улице городского рынка, предупреждая зазевавшихся прохожих о своем приближении. Не замечает, как перепуганная женщина роняет корзину яблок и бормочет ругательства ему вслед. Преодолев черту города, чамбергский принц прорывается через дворцовые ворота, кричит на нерасторопную стражу и стремительно пересекает обширную парковую зону. Всучив поводья оторопевшему пажу, принц лихо запрыгивает на веранду перед входом, игнорируя лестницу. Потревоженные шумом лебеди в пруду поднимают головы, и от одного взгляда на них Чонгук передергивает плечами и чертыхается. — Доброе утро, сэр, Его Величество велел вам срочно явиться в его кабинет, — сдержанно кивает Роджерс, сложив руки за спиной и слушая, как проносится мимо топот сапог наследного принца. Звук этот возносится к вершинам мраморных колонн коридора и резонирует эхом. — Уже в пути, Роджерс, — бодро откликается Чонгук, не оборачиваясь. Попутно он расстегивает плащ и кидает его куда-то в сторону, его все еще влажный камзол холодит спину. Встреча с королем будет в самый раз. Они обсудят, сколько воинов альфа может взять с собой и продумают план захвата — с отцом на это уйдет в разы меньше времени. Нужно позвать мага и звездочета, чтобы послушать, что они успели выяснить за время его отсутствия, и тщательнее подготовиться ко встрече с колдуном. Стража без нареканий разводит бердыши и затворяет за ним резные двери. Альфа мельком обегает глазами покрытые алым бархатом и предметами оружия стены рабочего кабинета отца, и отточенным движением кланяется разместившемуся за широким столом хозяину. — Ваше Величество, — чеканит он, мимоходом восстанавливая дыхание. Только сейчас Чонгук замечает, как бешено колотится его сердце. Глотку то и дело пережимает ледяными руками тревоги, вынуждая торопиться. Выглядит он неважно: взгляд мечется, одежду точно в грязи изваляли, руки не знают, за что уцепиться и неустанно теребят то пуговицы, то лацканы. Король Чамберга неторопливо смеряет сына оценивающим взглядом, сцепив руки под подбородком. — Куда ты умчался посреди ночи? Принц поджимает губы, коротко вздохнув. — К Тэхену. Я оставлял записку. — И где, в таком случае, Тэхен? Ладонь Чонгука проходится по волосам, сопровождаемая смешком. Ледяное спокойствие отца вызывает в нем легкую нервозность. — Мне нужны воины, чтобы вызволить его из заточения колдуна, и расправиться с ним раз и навсегда, — твердо заявляет он. Несколько мгновений король рассматривает сына, точно видит впервые, раздается его протяжный вздох, с которым альфа медленно откидывается на спинку кресла. — Два дня назад посреди ночи мы обнаруживаем, что наследный принц исчез из своих покоев, оставив только записку о том, что едет к границе «убивать чудовище». — Все так, — Чонгук быстро опускает и поднимает подбородок. — Убил? — отец выгибает бровь. Его нечитаемый взгляд начинает доставлять некоторый моральный дискомфорт. — Я в процессе. Для этого мне нужны воины. Сегодня я двинусь обратно к Тэхену и освобожу его, — выдает принц, опустив руки по швам, и торопливо добавляет, — Если вы поможете мне быстро продумать план захвата колдуна, уже завтра мы вернем далосского принца домой. Последовавшая сразу после его тирады тишина вызывает у Чонгука непроизвольное покалывание в животе, как перед прыжком в реку с утеса. — Сын мой, — наконец изрекает король, плавно поднявшись на ноги и поправляя одежду, — Сперва я помогу тебе осознать, что ты совершил большую глупость, когда решил никого не ставить в известность о своем путешествии. О том, что это нарушает правила, я промолчу. О том, что твоя матушка, которая должна праздновать сегодня свой юбилей, вне себя от волнения мечется по комнате, тоже. Скажу вот что: сегодня ты приводишь себя в порядок и делаешь так, чтобы твое чумазое лицо не испортило королеве праздник, а в остальное время сидишь под арестом и три раза от корки до корки переписываешь кодекс поведения наследника престола. Какой, Роджерс решит сам. Касательно Тэхена, я уже обсудил план действий с министром Далосса. Больше это не твоя забота. У Чонгука холодеет внутри, в то время как сам он краснеет от ярости. — Да это просто бессмыслица! Я сейчас же должен… — Мы закончили, — отрезает король, попутно подхватывая со стола книгу и направляясь с ней ко внушительных размеров шкафу, — Сопроводите юношу в покои, — добавляет он, и Чонгук тотчас чувствует, как его подхватывают под руки.***
Запертый в собственных покоях, Чонгук бушует, точно пойманая в банку молния. — Отвечай, Роджерс, я знаю, что ты та еще проныра и все выведал! — восклицает он, отбрасывая от себя протянутую рубашку, — Никакого празднества, пока не расскажешь. Он далеко не сразу замечает, как на ладонях проступают красные лунки от ногтей. Гораздо больше его заботит, что именно запланировал король с представителями Далосса, пока Чонгук отсутствовал. Разум его отчаянно мечется от одной мысли к другой, но догадок одновременно слишком много и слишком мало, чтобы на принца снизошло хотя бы мизерное успокоение. Альфа уверен: ни один из далосских министров не готов обойти каждый уголок Чамберга, кликая Тэхена по имени. Тошнота накатывает при мысли, что все эти дни его королевич живет, не ведая даже, что случится с ним на следующий день: будь то гнев колдуна или его же добрая воля, все неизменно представляет для него угрозу. В то же время Чонгука удерживает на месте абсурдное наказание отца и бессмысленный праздник. Камердинер вздергивает седую бровь и коротко прочищает горло. — Сэр, боюсь, вы на данный момент лишены возможности ставить условия. — Черт тебя раздери, ты же все понимаешь! Не расскажешь — сбегу и сам все разузнаю. И ноги моей на балу не будет, пока… — Не заводитесь так сильно, Ваше Высочество, это негативно влияет на младшего принца. Опомнившись, альфа разворачивается к столу, где Чимин усердно размазывает остатки каши по тарелке и своему лицу. — По-моему, это результат воспитания, а не моих проявлений недовольства, — потирает он подбородок в раздумьях. Чимин замечает повисшее молчание и настороженно поднимает глаза. Они у него почти волшебные, золотистые. Обычно полные любопытства и энтузиазма, сегодня точно посмурневшие. Чонгук отмечает про себя, что брат присмирел. Невозмутимость Роджерса остается незыблемой. — Его Младшее Высочество пришел, чтобы провести с вами время и помочь собраться. Не буду настаивать, но, возможно, ваше настроение заставило его приуныть. Прекрасно осознавая, как умело манипулирует его совестью старый камердинер, Чонгук вздыхает и безрадостно оглядывается на рубашку с золотой тесьмой, от которой совсем недавно пытался рьяно избавиться. Планы в его голове перестраиваются с немыслимой скоростью. — Чимин, — тянет он, забирая одежду, — Что-то я совсем не справляюсь сегодня, — добавляет притворно горестно. Лицо младшего озаряется от мысли, что на него, наконец, обратили внимание, и ребенок спрыгивает со стула, отбросив ложку. Вытянувшись во весь свой значительный рост, поднимает вверх кулак. — Чимин поможет! — улыбается омега, — А с чем? — Сначала мы соберемся на бал, — приободряется Чонгук, мгновенно вызывая у Роджерса приступ подозрительности. — На бал! — восклицает Чимин. — Потом сбежим от Роджерса и стражи, — продолжает альфа, отчего камердинер мгновенно бледнеет лицом. Особенностью Чонгука всегда была способность претворить в жизнь любую свою задумку, даже если о ней было известно каждой дворовой собаке. — Сбежим! — И я верну Тэхена сам. И плевали мы на то, что там придумали отец и далосские министры. Чонгук с прищуром окидывает взглядом камердинера, но перед глазами у него стоит только один образ. Он представляет, как Тэхен, не выказывая страха, идет на зов колдуна и думает, что сделал правильный выбор. Его безрассудный и смелый Тэхен возвращается в развалины замка, и тьма смыкается за его спиной. Видение это столь яркое, что приходится тряхнуть головой, отгоняя его. — Плевали! — кричит Чимин в восторге, когда старший брат подхватывает его на руки и принимается кружить по комнате под нечитаемым взглядом Роджерса, — Ура! Придется отсидеть пару часов празднества, чтобы тщательно продумать детали своего побега.***
Отчаяние горчит на языке и встает комом в горле, и его не сглотнуть и не выплюнуть. Оно эфемерное, оно в крови и в воздухе, отражается в глазах ровным кругом луны на воде. Стоя посреди замка, свой медальон Тэхен до рези сжимает в ладони, держится как утопающий за соломинку, ощущая, что, едва отпустит, задохнется. Ему не присущи хандра и флегма, он, скорее, неизлечимый фаталист с верой в лучшее. Или в свои силы. Возникни перед Чонгуком стена, тот ее, бесноватый, проломит и продолжит путь. Тэхен же предпочтет обхитрить сторожа и вынудить распахнуть двери. Этой ночью подле ни сторожа, да и двери открыты. Но, стоит Тэхену решительно сжать кулаки и шагнуть к выходу, он утыкается в незримую границу заклятья, которым Ротбарт окружает замок на время своего отсутствия. Прихватив с собой точную копию принца, колдун отправляется на торжество. Торжество своих свершений и квинтэссенции коварства. Обращенный лебедем в свете дня, Тэхен бьется раненой птицей в клетке, пока солнце не описывает круг в небе и не падает за горизонт. Тогда луна освещает его крылья, растворяя их подобно волшебной микстуре, и вот он уже переживает долгую, темную ночь. Не один, потому что мрачные мысли становятся его самыми верными спутниками во мраке коридоров. Омега уже пытался сигать из окна и кидаться в дверные проходы тяжелыми предметами. Пробовал копаться в записях колдуна в поисках нейтрализатора оков, точно мог хоть что-то понять и воплотить. Выкрикивал, рассвирепев, проклятья в сводчатые высокие потолки. Замок отзывался злорадным эхом, точно заговоренный потешаться над измученным принцем. Злость сходит с него разрушительной лавиной, оставляя после себя изломанные остовы живого. Руки взлетают в воздух, чтобы бессильно ударить по завесе заклятья и опуститься. Теперь приятными кажутся даже воспоминания об озере, дойти до которого больше нет возможности. Страшнее всего омеге признаться самому себе: глупо было надеяться. Стоит Чонгуку увидеть Тэхена на балу, и он во что бы то ни стало исполнит свою волю и принесет клятву. Тогда Тэхен упадет замертво, и триумфальный хохот Ротбарта станет его лебединой песней. Опустевшим взглядом он смотрит перед собой, пока обзор не затуманивается. Наследный принц Далосса не глупый и не слабый человек. Он юн, смышлен, своенравен, он презирает малодушие и нерешительность. Обескураженный собственной беспомощностью, Тэхен себя почти не узнает. Благодаря близости озера, когда он прячет лицо в ладонях, размеренный плеск воды вплетается в его беспокойные мысли прохладой. — Нужно подумать, нужно всего лишь хорошо подумать… — бормочет омега, зажмурившись, отстраняясь от темных развалин за спиной и от продрогшего уязвимого тела. Стрекот цикад аккомпанирует оркестру озерных жаб, вместе с шумом воды эта симфония окружает безутешного принца, как вдруг… С порывом ветра его настигает далекий голос. — …Е-е-ен! Он вскидывается, заслышав знакомые ноты. Взгляд стремительно пробегается по раскинувшейся долине, Тэхен замирает. Он слышит нарастающий шум и вздрагивает, когда звук обрывается, а прямо перед его лицом в стену заклятья врезается и съезжает на землю сноп сверкающего крошева. Когда оно оседает, опустившийся на корточки омега тотчас припадает к границе оков. — Поверить не могу, что ты здесь делаешь? — брови его удивленно взлетают вверх, а в следующее мгновение Тэхен уже раздосадовано щелкает языком, когда понимает, что ему не удастся коснуться гостя и пальцем. Юнги хватается за голову, дезориентированный столкновением с преградой, и морщится. — О, небеса, кто ж знал, что ты сам возвращаться не захочешь… — ворчит он, чем вызывает у омеги облегченный вздох. Все в порядке, пока у звездной феи хватает апломба глумиться. — Он заколдовал замок, — вздыхает принц, усаживаясь поудобнее, — В его записях я не нашел ничего, что бы касалось этого колдовства. — Мерзкая ящерица, постарался, — вспорхнув, фея хмуро ощупывает завесу, — Зачем? Слабая улыбка непроизвольно освещает лицо Тэхена, но от ее вида Юнги хочется разве что схватиться за сердце. — Чтобы я здесь концы отбросил, — пожимает он плечами, — Ротбарт создал куклу, которая похожа на меня как две капли воды, и отправился с ней на бал. — Ты хочешь сказать, что… — Да, он вынудит Чонгука принести клятву другому. — Тэхен… — впервые у богатой на замечания феи не находится слов для ответа. Взлетев на уровень глаз человека, он растерянно открывает и закрывает рот. — Не все так плохо, — хмыкает принц, — Я хотя бы не один. Его внезапное спокойствие приводит Юнги в ярость. — Ты что мне тут, умирать собрался? — вскрикивает он, всплеснув руками, — Совсем с ума сошел на почве стресса! Чтобы я от тебя такого бреда больше не слышал, ясно? — Да что ты, — Тэхен не ожидает этого, но смеется с чужого возмущения, чувствуя, как в горле встает ком. Признаться в том, что успел сдаться и оплакать собственную жизнь, становится совестно, — Ты здесь, а значит, еще не все потеряно. Юнги приободряется, услышав в его голосе проблеск надежды. — Вот именно, — сурово сдвигает он брови, — Есть идеи? Судя по тому, что я почувствовал, эта завеса больше похожа на стену, а не купол, значит, можно придумать… — Если поторопиться, ты успеешь добраться до Чонгука и предупредить его, — вмешивается омега, вынуждая фею остановиться. Тот окидывает Тэхена задумчивым взглядом. — Ну нет, нельзя тебя здесь оставлять. — Все будет в порядке. — Что, если не успею? — А как тогда? Они замолкают, и в этой тишине отчетливо слышно, как ветер гуляет меж башен, со свистом обходя камень. Взгляд феи приковывает один из черных высоких шпилей. Юнги сосредоточенно осматривает его, возвращается к Тэхену, и та решимость, что загорается в его глазах, заставляет беспокойство зашевелиться у принца за ребрами. — Придумал, — выносит он вердикт, и в голосе его столько стали, сколько не должно умещаться в этом крохотном существе, — Есть у моего рода такая особенность… Чтобы словить звезду, ее связь с землей нужно уметь увидеть и схватить. Эти связи, они как длинные крепкие нити, понимаешь? Тэхен кивает, нахмурившись. Пока что понимает он мало. — Если я схвачу побольше нитей и хорошенько дерну, звездам придется слегка пригнуться. И если их будет много, их света хватит, чтобы целого человека закинуть в любое место. Омега сглатывает. — Звучит опасно. — Не бойся, — машет Юнги руками, — Тебе нужно забраться повыше, во-он на ту башню, и, как только увидишь яркий свет, подпрыгни и схватись за него покрепче. Он тебя удержит, клянусь! — Я о том, что это звучит опасно для тебя! — повышает принц голос взволнованно, — Ты делал это когда-нибудь? Взгляд феи смягчается, точно он глядит на дитя, когда Тэхен произносит это. Есть в этом новом взгляде что-то немыслимое, или столь колдовское, что его уму пока непостижимо. Он вспоминает этот пронзительный взгляд: так Юнги смотрел на него из паутины. — Конечно, — кивает фея, — Я тебя здесь не брошу, человек. — Юнги, мне что-то… мне страшно. — Ты доберешься до замка целый, гарантирую. — За тебя. У меня плохое предчувствие. — Помнишь, как ты меня нашел? — заявляет Юнги внезапно, словно уходя от темы. Против воли Тэхен напрягается. — Ты сбежал из своей стаи и искал укрытие, но вляпался в паутину, — настороженно кивает он, — Я пришел на звук ругательств и распутал тебя. То, что Юнги произносит после, с оглушительным звоном обрывает внутри принца все нити, что держали связь с его сердцем, точно звезды с землей. — Я тебе врал, — признается фея, признается с присущей ему дерзостью и простодушием, — Никуда я не сбегал, феи от своих не уходят. Мою стаю перебило звездопадом, когда кто-то слишком сильно дернул нити. Всех до единого. А я лежал в траве и в ус не дул, потому что обожрался так, что и пальцем не мог пошевелить. Потом нашел то, что от них осталось. Самообладание, которого это крохотное существо не теряет даже в эти мгновения, поражает Тэхена до глубины души. Глаза его расширяются в изумлении. — Юнги… — срывается с губ сдавленное. Тот продолжает говорить, не поддаваясь эмоциям. — Фее без сородичей идти некуда. Так что я сам в паутину лег. Специально днем, чтобы точно не спастись. Мне не хватило духу все самому закончить, положился на мать-природу… — усмехается, обратив лицо к небу, туда, где перемигивались коварные звезды. Помолчав, точно собираясь с мыслями, он вновь поворачивается к омеге, и даже несмотря на ледяное спокойствие и иронию в голосе, ураган эмоций в его пустых светящихся глазах цепляет за живое. — Матери-природе оказалось угодно, чтобы ты нашел меня раньше паука. Принялся спасать зачем-то, а там и дурак твой примчался. Ты за меня так дрался… — его глаза подергиваются пеленой воспоминаний, ровно как и тэхеновы, — За никчемную жалкую фею. Мне настолько стыдно было, что я тебя почти попросил отдать уже Чонгуку на опыты. Но ты бы себя до конца жизни винил, что позволил фее окочуриться. Воображение принца играет против него, широкими мазками рисуя эту картину. Как наяву он видит Юнги, что растерянно изучает плоть и кровь, оставшуюся от некогда наделенных жизнью существ. По нелепой случайности, лишь потому, что было слишком ленно присоединиться к общей охоте, теперь он находит каждого, кто ранее был ему дорог, раздавленным всмятку. Тэхен почти физически ощущает их: оцепенение, замешательство, звенящий ужас утраты. Он обращает взгляд к терновому венку Юнги, который тот носит годами как напоминание о том, что больше нигде не найдет покой. Терновый венок Юнги был его гордостью. Знак принадлежности к древнему роду, он подцеплял шипами обрывки звезд. С содроганием Тэхен представляет, как измученное и осунувшееся существо дожидается, когда восход солнца ослабит его, и взбирается в паутину, так сильно зацепив ей крыло, что оно рвется, причиняя боль. А ее не чувствуется. Тэхен вспоминает, насколько пугающе безразличными показались ему когда-то эти белесые глаза. Глаза, видавшие больше, чем сиянье небесных светил. — Ты все это время хотел умереть? — глухо спрашивает он. Юнги неопределенно взмахивает рукой, отвечает вскользь, точно не о собственной гибели говорит. — Мне жить было незачем. Но ты начал кормить меня медом и ухаживать за крылом. Чонгуку не отдал. И я подумал: поживу с тобой еще немного. Его распахнутая настежь душа доверчиво освещает перед принцем поглощенные тьмой уголки, и тот ужасается тому, что в них пряталось. — Если бы я только знал, что все это время… — Я тебе не для того рассказал, чтобы ты плакал, — прерывает Юнги, и тень улыбки намечается на его лице. Только тогда омега, коснувшись щеки, обнаруживает на ней влажный след. Он поджимает губы, справляясь с собой. — Я хочу, чтобы ты знал, что ты самая настоящая звезда, — продолжает фея тем временем, отчего дыхание перехватывает, — Я такого красивого сияния в жизни не видел. Поэтому пойду на все, чтобы твоя жизнь в этом месте не закончилась. Он улыбается. Щурит свои белесые сверкающие глаза и улыбается. Принц яростно мотает головой и, собравшись с силами, давит: — Ни за что. Я не верю, что все будет в порядке. Ты говоришь так, будто прощаешься. — Человек, — склоняет тот голову к плечу. Фея подлетает ближе, и в свете луны пыльца с его крыльев кружится в блистательном вальсе, опускаясь на землю, — Я тебя догоню. Веришь мне? Первая мысль Тэхена — отказаться. Придумать другой способ выбраться, найти решение, которое не заставит их разделиться. От которого на него не будет волнами накатывать неистовое ощущение неотвратимости. В то же время он глядит на спокойного, не терпящего возражений Юнги, и хочет верить в его безрассудную решимость, пусть сердце и рвется на части. — Да, но… — шепчет он, прижавшись лбом к невидимой завесе. — Тогда прямо сейчас поднимай свою задницу и мчи наверх. Иначе все, что я делал раньше, окажется напрасным, — отрезает фея, приложив ладонь по другую сторону заклятья, — Мы потратили много времени здесь, нужно спешить. Зажмурившись, Тэхен вздыхает, пока его сердце агонизирует. Через несколько мгновений он распахивает глаза, чтобы пронзительно глянуть прямо в лицо Юнги. — Я разберусь с этим лебединым бредом и буду ждать тебя во дворце, — решительно произносит он. — Куда ж ты денешься. Юнги улыбается. Когда Тэхен бросается в глубь замка и его спина скрывается во тьме, маленькая звездная фея смотрит вслед и улыбается.***
Стремительно взлетев вверх по лестнице, Тэхен чуть ли не падает: под ногами содрогается пол. Он нелепо взмахивает руками и приказывает себе не останавливаться, пусть легкие его и горят от стремительного бега. Что бы ни сделал Юнги с «нитями», похоже, тряхнули землю они знатно. В какой-то момент от усиливающихся толчков откуда-то из самых недр замка часть старой лепнины не выдерживает испытания и срывается на пол, чуть не награждая принца шишкой на макушке. Отплевываясь от летящей повсюду пыли, дрожащий от страха, Тэхен продолжает бежать по винтовой лестнице вверх. От волнения руки слушаются его плохо, поэтому вскрыть замок на башенной двери оказывается для него непосильной задачей. Страх оказаться погребенным под развалинами замка вынуждает его решительно схватить обломок лепнины и броситься на дряхлую дверь с таким остервенением, с которым он даже Чонгука в юности не лупил. Поддается не сразу: ругаясь на чем свет стоит, омега обрушивает удары один за другим, пока дерево с предсмертным жалобным треском не расходится на волокна, а замок не оказывается выбит. Тэхен со всей дури пинает дверь и бросает тело на узкое открытое пространство смотровой башни. Дух его захватывает от вида далекого озера, размеренного плеска его волн, а гигантская высота сбивает с мысли и заставляет оцепенеть. Совсем не сразу Тэхен обнаруживает, что зрение его вдруг затуманивается. Он прикрывает глаза рукой, все еще завороженный устрашающей красотой долины далеко внизу, но от света оказывается невозможно укрыться. Точно очнувшись, принц оборачивается, чтобы зачарованно ахнуть. Свет, что разливается вокруг, льется потоками прямо с неба, и пока под ногами дрожит и шатается пол, грозясь рухнуть в любой момент, бесконечное мерцание звезд режет ему глаза. Все внутри сжимается от страха, когда Тэхен делает шаг к окольцовывающей площадку стене, достаточно широкой, чтобы когда-то умещать на себе арбалетную установку или подзорную трубу. Почти ослепленный, качающийся из стороны в сторону, омега онемевшими пальцами хватается за ледяной камень, карабкаясь на ограждение. Он уже не видит ничего вокруг от скопившихся слез: настолько режет нестерпимый свет глаза. В последний момент Тэхен решает, что стоило отказаться. Тогда же башня под ним пошатывается и, потеряв равновесие, принц с громким воплем бросает тело вперед. Зажмурившись от ужаса, он рывком хватается за что попало, продолжая кричать что есть мочи, и необъятная вспышка света, окутав его, несется вперед. С громогласным шумом развалины замка сотрясаются, прежде чем осесть, поглощенные клубами многовековой пыли.