То, что считаешь правильным

      Гермиона чувствует присутствие Гарри прежде, чем видит его, и это осознание заставляет ее остановиться, спотыкаясь на словах, когда она читает Драко. Она захлопывает блокнот и поднимает взгляд, зажимая большим пальцем нужную страницу.              − Ты готова? – Гарри скрещивает руки. Он зол, но этот гнев более приятен, чем суровый оценивающий взгляд, который он иногда на нее бросает, будто не знает, что с ней делать.              − Как долго ты стоишь там?              − Недолго. Я пробовал постучать, − Гарри смотрит на блокнот. – Но ты не ответила.              Она встает, подходит к кровати Драко.              − Кто-нибудь будет здесь с ним? – его ладонь под ее прохладной и сухой, лишенная обычного тепла. Если Грейнджер закроет глаза, она может притвориться, что это не Драко, а просто тело. Ее муж дома: не пострадал, не здесь.              − Панси снаружи. Она говорит, что скоро приедут Малфои.              − Хорошо.              Она сжимает руку Драко. Ей хочется наклониться и поцеловать его, но Гарри пристально смотрит на нее, и концентрированная экспозиция врезается в ее кости.              Они проходят мимо Панси, которая бегло кивает им. Она не разговаривает с Гермионой, что неудивительно, но вызывает неожиданную боль.              В коридоре она следует за Гарри к лифтам. Гермиона задается вопросом, сделает ли он то, что она видела в магловских телешоу, наденет на нее наручники и уведет прочь: объявление преступника, которым она стала.              Но он этого не делает. Он почти не смотрит на нее. На самом деле Поттер не встречался с Гермионой взглядом с тех пор, как узнал о Кадрике, о том, что она сделала.              Пенелопа рассказала ему, но Гермиона задается вопросом, было бы лучше, если бы она призналась сама. Был бы Гарри менее зол? Насколько его ярость была связана с её упущением?              Она представляет, как Пенелопа наседает на Кадрика, осторожность вплетена в ее голос: Гермиона Грейнджер навещала вас? Стыд охватывает Гермиону, когда она думает об ответе Кадрика, о необъяснимых пробелах в его памяти. А потом зарождающееся осознание Пенелопы, ее панический визит к Гарри.              Я должен привести тебя для допроса. Мерлин, Гермиона. Ты хоть представляешь, что произойдёт, если Кадрик решит предъявить обвинение?              − Я знаю, что ты злишься на меня…              − Не надо, − она смотрит, как Гарри сглатывает и трёт щетину на своей челюсти. – Я не хочу сейчас говорить.              Они ждут сигнала о своём побеге, но двери лифта открываются, представляя взору каталку, медсестер и доктора, прижатых к стене.              − Извините, − говорит белый халат. – Здесь занято.              А потом все смеются, и тошнота подкрадывается к горлу Гермионы, когда они остаются в ожидании следующего лифта.              Она хочет попробовать еще раз, в последний раз.              − Гарри, − говорит она, засовывая пальцы в джинсы. – Мне очень жаль, но я просто…я сделала то, что считала правильным, − его молчание душит её во время поездки в лифте и следует за ними к точке аппарации.              Когда они наконец достигают входа в Министерство, он очень тихо говорит:              − Я больше не знаю, кто ты, Гермиона.              Она выдыхает, ее дыхание затуманивает воздух, словно между ними воздвигнут барьер.              − Что бы ты сделал? Если бы это была Джинни? Если бы это был кто-то, кого ты любил? Я просила тебя помочь мне, Гарри…              − И что, по-твоему, я должен был сделать? Сжечь офис портключей? Использовать Империус на партнёре? Мерлин, Гермиона. Ты хоть представляешь, что натворила?              Люди поворачиваются, моргая от суматохи, и он втягивает ее в лифт, нажимая кнопку пятого этажа.              − Я не причинила ему вреда. Я просто… я всегда собиралась отменить заклинание, − она чувствует, как нарастает паника, но ее возмущение утихает. – Гарри, мы делали гораздо худшие вещи во время войны…              − Не…не говори мне о том, что мы сделали на войне, − его голос резко усиливается, когда лифт трясется в сторону, и он врезается в неё. Гарри успокаивает ее, а затем немедленно отступает, как будто она заразна. – Слушай себя. Ты честно пытаешься оправдать то, что сделала с Кадриком?              − Я пытаюсь заставить тебя понять…              − Я не понимаю. Я не могу понять. И да, Гермиона, ты права. Я сошел с ума. Я в ярости. Но послушай меня, − он наконец прикасается к ней, выводя ее из лифта в пустой конференц-зал, − прямо сейчас я сосредоточен на том, чтобы провести тебя через следующий час, хорошо? Кадрик готов снять обвинения, но его просят поговорить с тобой. Я не знаю почему, я не знаю, чего он хочет, но так помоги мне, Гермиона. Из-за этого не нужно отправляться в Азкабан. Потому что мы с Джинни, люди, которые тебя любят, люди, которых ты оставила, заслуживаем возможность рассердиться на тебя. И я не могу этого сделать, если ты в Азкабане.              Она впервые видит Гарри – этого Гарри – старшего аврора, начальника отдела.              − А какие у меня были варианты? – по шее поднимается жар, а руки сжимаются в кулаки. – Смотреть, как умирает мой отец, когда можно было бы это исправить?              − У тебя были варианты. Юридические, моральные варианты. Гермиона, почему ты не пришла к нам, друзьям? Ты просто закрылась от нас. Я мог бы помочь тебе.              Абсурдность его фразы заставляет ее смеяться.              − Помочь мне? Серьезно? Когда? Когда ты не угрожал арестовать меня за преследование? Когда ты ворвался в моей дом и украл мою палочку?              − Это не так…              − Или как насчет того, когда я попросила тебя помочь? Что случилось в офисе портключей, Гарри? Ты даже… − слова стали липкими во рту, её горло перехватило, предупреждая ее о постоянстве ее вопросов. Он расскажет ей, и тогда она всегда будет знать о нем, как о том мужчине, которым он стал, когда она больше всего в нем нуждалась. – Ты вообще разговаривал с Грегори Допером? Ты хоть пытался?              Его рот закрывается, и он делает резкий рывок. Гермиона наблюдает, как сетка складок на его губах исчезает, подавляя то, что он хочет сказать.              − Сейчас не время, Гермиона, − наконец говорит он. Поттер выдвигает стул, жестом приказывая ей сесть. – Мне нужно подготовить тебя, прежде чем ты увидишь Кадрика.              ***              Кадрик прищуривается и садится. Флуоресцентный свет подчеркивает его редкие волосы, заставляя кожу головы исчезать и появляться, словно по волшебству.              Он молча изучает Гермиону. Металлический стол леденяще обжигает ее ладонь, и она смотрит на его рваные кутикулы, чтобы не встречаться с ним взглядом.              − Здравствуйте, Кадрик.              − Мисс Грейнджер.              На столе стоит пластиковый стакан, и он делает глоток, капельки прилипают к его усам, а горло вздрагивает.              − Гарри упомянул, что вы хотели, эм, поговорить со мной.              Он смеется, в этом звуке слышно недоверие.              − Да, можно так сказать, − он складывает пальцы вместе, наклоняется вперед на локтях. – Ты ужасно молчишь для того, в отношении кого ведется уголовное расследование.              − Я…              Его губы широко раскрываются, подобно карикатуре на улыбку. Теперь она понимает: это бойня, а не митинг.              − Вы ничего не хотите мне сказать, мисс Грейнджер?              Она глубоко вздыхает, как будто она может вдохнуть команды Гарри в своё тело: Просто скажи то, что тебе нужно сказать. Ты не можешь позволить себе показывать гордыню прямо сейчас, Гермиона.              − Простите, Кадрик, − ее язык во рту кажется неуклюжим и безвольным. – Мне очень жаль, что так случилось.              Еще один смешок, на этот раз резче, рот раскрывается, когда вылетает слюна.              − Вам? У меня такое впечатление, что на самом деле это не так.              − Я не планировала того, что произошло. Я просто…я была в отчаянии, − часы тикают. Её сердце колотится. – Я бы вернулась как можно скорее и восстановила бы ваши воспоминания. Исследование всегда было вашим – я не воровала его, чтобы опубликовать, или…              − Но вы это сделали – украли. Вы лишили меня памяти и украли мои исследования для..?              − Я думала, что смогу спасти своего отца. Исправлю то, что я сделала.              − И вы? – его лицо остаётся безразличным.              − Нет, − она поправляет край свитера. – Нет, не смогла.              − Жалко, − он прижимает пальцы ко рту. – Все это планирование напрасно.              − Я не планировала…              − Планируют все, мисс Грейнджер. Вопрос в том, как далеко вы зайдете? Каковы были бы ваши пределы?              Ее щеки горят, плечи напрягаются.              − А каков был ваш грандиозный план, ваши пределы? Привести своих учеников в Патагонию и ввести им неизвестные магические вещества? Разве это тоже не бесчеловечно?              Затем он улыбается, как будто это то, чего он ждал все это время.              − Как вы определяете человечность, мисс Грейнджер? Одна жизнь или, возможно, тысячи, − он наклоняется вперед, и Гермионе хочется отпрянуть от его лица, от темной родинки, съедающей его щеку, − может быть, миллионы. Если мое зелье подействует, у меня есть шанс спасти миллионы магловских жизней. Что сравнится с этим?              − Вы не можете… − она колеблется; она стоит на краю обрыва, прижавшись ногами к выступу.              − Я не могу что? Играть в Бога? – его глаза мерцают, как будто у него есть секрет, которым он может поделиться: − Я не могу сыграть Бога, но вы можете?              Паника охватывает ее изнутри, свернувшись в животе.              − Всё не так просто, мисс Грейнджер?              − Чего вы от меня хотите?              − Я хочу, чтобы мои исследования вернулись, и мне нужно средство из астрагала.              − Я там не была.              Он приподнимает бровь.              − Ваш отец не был в критическом состоянии? Я почему-то не могу поверить, что вы отложили поездку.              − Мой, − она облизывает губы; у нее обжигает горло, − вместо этого поехал мой муж.              − Он смог раздобыть растение? – Кадрик наклоняется вперед, стул скрипит о плитку.              − Нет…              − Нет? – он хлопает рукой по столу, все следы веселья исчезают. – Не лги мне.              Ее руки дрожат, и она скользит ими по бедрам.              − Драко не смог достать растение. Он получил травму. У меня не было возможности спросить, что случилось…Он в коме.              Стакан трещит между его пальцами, и звук расколотого пластика заставляет ее вздрогнуть.              − На нём ничего не было?              − Нет.              − И когда он проснётся? Что сказали врачи? Мне нужно поговорить с ним.              − Они не знают…У него обширные внутренние травмы, − она прикусила губу, впиваясь в щеку. − Это было огнестрельное ранение.              − Это прискорбно.              Тишина между ней и Кадриком нарушается поступью шагов Гарри, эхом отражающейся снаружи. Черствость Кадрика не должна её удивлять; его внимание сосредоточено исключительно на растении. Гермиона смотрит, как он прижимает пальцы к виску, губы сжаты, тело вибрирует от разочарования. Наконец он выдыхает и встаёт.              − Вы передадите исследования аврору Поттеру. Я поговорю с ним о снятии обвинений. Если ваш муж проснется, вы немедленно свяжетесь со мной, − он останавливается на выходе; из ее положения сидя его ребра параллельны ее плечу. – И позвольте мне быть предельно ясным: если я обнаружу, что вы лжете, если он всё-таки забрал растение, я не буду колебаться, − фраза висит, неполная и зловещая. – Вы меня понимаете?              − Почему вы снимаете обвинения?              Он делает паузу перед ответом, профиль обращен к ней.              − Вы слышали о чудовище Франкенштейна, Гермиона? – затем он хихикает, поворачиваясь к ней. – Неужели мы такие разные?              ***              Вернувшись в больницу, Гермиона сидит в углу палаты Драко. Осуждение её обитателей проникает в её кожу, клеймит её: каменное пренебрежение Панси, резкие слова Малфоев, неверие Блейза.              − Грейнджер, − Панси наконец смотрит на неё, задерживая взгляд на непричесанных волосах Гермионы. – Не могла бы ты еще раз объяснить, почему Драко здесь, а не в Мунго? Я думала, что одежда целительницы здесь плоха, но это откровенно непристойно, − она смотрит в дверь, хмурясь. – Неужели мы искренне ожидаем, что маглы в белых халатах смогут исцелить Драко?              − Я должен согласиться с мисс Паркинсон в этом вопросе, − по трости Люциуса скользит металлическая змея, ее золотой хвост колеблется каждый раз, когда он говорит. – Я не понимаю, как эти ресурсы, − усмехается он, оглядываясь по сторонам, − способствуют выздоровлению Драко.              − Магловские врачи более знакомы с этим типом травм, − говорит Гермиона. – Дело не только в размерах телесных повреждений Драко. У него, − Гермиона сглатывает и смотрит вниз, − отравление свинцом от пуль. Ему понадобится хелатотерапия, возможно, диализ, − она ненадолго задается вопросом, стоит ли ей объяснять, что означают эти термины, но каждый раз, когда она пытается, в ее горле застревает страх. – Целители не дают должного лечения.              − И, пожалуйста, еще раз просветите нас, мисс Грейнджер, − Люциус чеканит слоги из её девичьей фамилии до тех пор, пока буквы не звучат неприлично. – Как именно мой сын получил такую травму?              Гермиона закрывает глаза, ногти впиваются в лакированный подлокотник. Как она не подумала об этом? Она все спланировала – упаковала мелочи, нетленную пищу, водонепроницаемую одежду – но никогда не задумывалась о том, что люди делают в джунглях. Ее горе ослепило ее.              − Он был в джунглях Патагонии. У них очень хороший сезон охоты. Я думаю, его подстрелили случайно.              − А не могли бы вы повторить, почему мой сын оказался в джунглях Патагонии? Каков именно его порядок работы там?              − Он пошел искать растение, аст…              − Но зачем ему это растение? – голос Люциуса повышается; его рука сжимает трость, суставы побелели. – Зачем ему было отправляться в такое глупое, нелепое путешествие? Для чего именно он это делал?              Гермиона сглатывает. Панси ёрзает рядом с ней, немая. Блейз смотрит в окно.              − Драко пошел за мной. Вместо меня, − она знает эту игру, чего хочет Люциус. Она рассказала всем в этой комнате, что произошло, но Люциус хочет, чтобы она снова призналась публично и позорно.              − А что теперь происходит, мисс Грейнджер? Самая умная ведьма вашего возраста. Пожалуйста, расскажите, что теперь происходит с моим сыном?              − Не знаю.              − И ему больно? – Люциус встает, и Нарцисса хватает его за рукав, но он отталкивает ее.              − Я не знаю.              − А он проснётся?              Ее голос надрывается, и она смотрит вверх, сосредотачиваясь на часах над головой Драко.              − Не знаю.              − Итак, − Люциус останавливается перед ней, нависая над её сидящей фигурой. Он медленно поднимает свою трость, кладёт ручку ей под подбородок и задирает его. Их глаза встречаются, и металл вонзается ей в горло, когда он изучает её, раздувая ноздри. – Что именно вы знаете, мисс Грейнджер?              ***              Панси – единственная, кто остался в комнате Драко, когда вернулась Гермиона, держа чашку чая в руке, что является ее предлогом для побега от Люциуса. Стало холодно от того, как долго она бродила в коридоре, ожидая ухода Малфоев.              − Они ушли переодеваться, − говорит Панси, не поднимая глаз. – Малфои вернутся через час.              − О, − Гермиона сидит напротив кровати Драко и делает вид, что пьет свой черный чай. – Доктора уже вернулись?              − Нет, − Панси скрещивает лодыжки, отклоняясь. – Их некомпетентность остаётся неизменной.              Они погружаются в гнетущую тишину. Панси время от времени фыркает, и небольшая, ужасная часть Гермионы желает, чтобы она ушла. Остались еще записи в блокноте, которые нужно прочитать; ей нужно убедиться, что Драко понимает всю глубину её вины, искренность её сожаления.              Читать и писать ему утешает. Гермиона точно знает, что происходит в каждой записи в дневнике, может определить ошибки в своем суждении – то, что она тогда не могла увидеть. Но здесь, сидя в больнице, ожидая своих врачей, она понятия не имеет, что будет дальше. Гермиона чувствует себя беспомощной, бесполезной и нежеланной. Самая умная ведьма своего возраста без ответа.              Доктора прибывают еще полчаса, они входят в комнату в халатах разной длины. «Студенты-медики», − понимает Гермиона. Негодование змеится по ее телу; Драко – это не выставка.              Они знакомятся и начинают излагать дело Драко. Слова проскальзывают мимо Гермионы, потерянной для глухого рева, проникающего в ее разум: обширная травма живота, гиповолемический шок, компьютерная томография.              − Что здесь произошло? – спрашивает один из них. Короткие черные волосы, хихикает от нервов. Она указывает на зазубренную рану – сморщенную красной и запечатанную черной нитью – разделяющую руку Драко пополам.              Расщеплен, хочет сказать Гермиона. Мой муж был расщеплен.              Она считает плитки на полу, пытаясь заглушить ровный тембр голосов.              − Миссис Малфой? – кроссовки входят в ее поле зрения, и она смотрит вверх. Длинные светлые волосы и блестящие белые зубы. Доктор Колдер, врач, с которым она говорила, когда они перевели Драко из отделения неотложной помощи. – Не могли бы вы рассказать нам, как была получена травма?              − Я точно не знаю, − лжет она. Что она могла сказать? Как бы она что-нибудь объяснила? – Я нашла его в подъезде нашего дома, истекающего кровью.              − Вы говорили с полицией?              − Я…нет, еще нет. Я отвезла его в больницу, как только нашла.              − Вы не вызывали скорую помощь?              Она чувствует недоверие в комнате. По ее волосам капает пот. Придется сбить с толку их всех. Ей придется поговорить с Гарри. Стыд прорывается, давя на ее легкие. Кто она сейчас? Она помнит улыбку Кадрика, его голос: каковы были бы ваши пределы? Неужели ее магия заставила ее сыграть в Бога? Или это только она?              Из мыслей Гермиону вырывает голос Панси.              − Разве вы не должны рассказать нам его план лечения?              Недоверие пробегает цепочкой по врачам и доктор Колдер поправляет очки, прежде чем говорить.              − Последняя компьютерная томография показала обширное повреждение его кишечника. После того, как пули были извлечены, уровень свинца в его теле действительно снизился, но, − он поднимает взгляд, отрывая его от своей карты. Его рука подвешена на середине движения, пальцы сжимают страницы в блокноте. – Сочетание воздействия свинца и физической травмы было слишком сильным, − он ерзает, и студенты-медики позади него переглядываются. – Ему понадобится пересадка кишечника, как только мы найдём подходящего донора.              Гермиона закрывает глаза, пытается выровнять дыхание. Ее охватывает странное чувство отстраненности, статика гудит в ее голове. У нее есть вопросы, слова и звуки, наполняющие ее язык, но единственное, что она сообщает, − это:              − Список доноров длинный, правда? Ему понадобится точно совпадение.              Логика, факты – она обосновывает себя этим, отталкивает внутреннюю панику.              − Ваш муж молод и в остальном здоров. Он будет цел, но да, это может занять некоторое время. После того, как донор сдал анализы, все еще нужно провести тестирование, чтобы убедиться в совместимости и…              − Это варварство, − Панси выпрямляется, указывая на Драко. – Ты собираешься вставить в него органы мертвого человека?              − Ну, это немного сложнее…              − Почему нельзя вырастить новую? У вас нет какой-то процедуры, чтобы сделать ему это? Зачем ему отремонтированный материал?              − Мы, − прерывает доктор, глядя на Гермиону. Она смотрит в сторону. – В настоящее время у нас нет для этого технологий. Возможно, в будущем…              − Так это ваш лучший вариант? – голос Панси переходит на крик. – Ты собираешься вставлять ему гниющие органы? Это твоя лучшая идея?              − Панси, − Гермиона начинается тянуться к ней и останавливается.              Она знает, о чем думает Панси: для этого должно быть зелье, что-то вроде Костероста. Гермиона думала о том же, но органы – это не кости не кожа. Зелья не могут настраивать кровеносную систему, формировать артерии, развивать вены. Когда Гермиона увидела пулевое ранение, осознала его местонахождение и глубину, она поняла, что в Мунго не смогут помочь так, как им было нужно. Темная магия, возможно, могла бы, но Гермиона не может ничего найти и научиться достаточно быстро.              − А если Драко не выживет после операции? – спрашивает Панси.              В ее голосе переходят свирепость и опасение, как будто она ожидает тишины после своего вопроса.              Студенты прочищают горло, занимаясь своими заметками. Доктор Колдер открывает рот, но его ответ прерывается ее следующим вопросом.              − Где вы находите этих доноров? – Панси поджимает губы, и Гермиона понимает, что впервые видит ее без помады.              − Это недавно скончавшиеся пациенты, которые решили стать донорами органов при подготовке к завершению своего жизненного цикла. Если у донора есть жизнеспособный орган, он перейдет к кому-нибудь из списка трансплантатов.              Панси замирает, плечи напрягаются, так что линия ее ключицы выступает как полка.              − А может ли кто-нибудь выбрать, кому передать свои органы?              − Да, с назначенным пожертвованием, − доктор Колдер переносит свой вес, засовывая пальцы в карман халата. – Но я должен подчеркнуть, что это не живое пожертвование. Донор должен быть мертв.              − Гермиона, − Панси поворачивается к ней; на ее лице загадочное выражение. – Твой отец – донор органов?