То, что считаешь правильным

      Она сидит за столом [Мерцание вины разжигает сожаление]. Люстра капает на ее кожу бриллиантами света [Несмотря на все, что осталось недосказанным или незавершенным]. У нее треснувшая книга, корешок гибкий от чрезмерного использования [Бывают дни, когда вы просыпаетесь счастливыми]. Низкий уровень паники пронизывает Гермиону [Снова в полноте жизни]. Если она прищуривается, пейзаж выглядит знакомым: министерская библиотека, библиотека Хогвартса [Внезапно без предупреждения]. Но затем мебель трансформируется, полки мерцают, свет искрится [Ты попадаешь в засаду горя]. Это напоминает ей картину с плавящимися часами, весь этот цвет исчезает [Становится трудно доверять себе].              Она начинает перелистывать страницы перед собой [Определение безумия]. Так много красного, везде [повторять одни и те же действия снова и снова]. Некоторые страницы разорваны [но ожидать другого результата].              Она смотрит на фотографию. Драко сидит на столе, скрестив руки, глаза широко распахнуты от страха: скальпель поднимается [Как худенькая рыбка, он ждет, готовый, тогда вперед! Он мчится, за ним следует тонкий красный след]. Столько крови [Части плоти превращаются в желтые шарики жира]. Он начинает кричать; страница вибрирует [Под жиром лежит фасция — жесткий волокнистый лист, покрывающий мышцы. Его нужно разрезать и отделить мясо от мускулов]. Его ноги отрываются; она чувствует, как ее живот сжимается, когда это случается [ленивые клубки кишечника.]              Она переворачивает страницу и видит тело отца [еще глубже]. Кровоизлияние [Брюшина розовая, блестящая и перепончатая]. В его животе образовался каньон [выпирает в рану]. Его глаза открыты [их захватывают щипцами и открывают], белки пересекаются венами [полость живота]. Его зрачки впиваются в неё [такое примитивное место]. Это то, что ты хотела? Теперь ты счастлива, Гермиона?              Она вздрагивает. Ее ночная рубашка прилипает к спине, и она вдыхает, жадно дыша. Ее сердце бьется в бешеном ритме. Когда она пытается плотнее обернуть себя простыней, у нее дрожат пальцы, и ей приходится сунуть их под бедра, прижаться лбом к коленям.              Она проверяет свою палочку: 4:15. Она больше не уснет, поэтому закутывает себя в халат и идет на кухню, щурясь от резкого луча света. Она смотрит на ободок пузырей на своем кофе, когда входит Рон, уже одетый.              − Извини, − говорит она. — Я тебя разбудила?              Он смеется.              − Расстройство суточного биоритма в связи с дальним перелетом, − а потом: − Ты ужасно выглядишь, Гермиона.              − Я не могу уснуть.              Они продолжают делать это, встречаясь на кухне почти каждую ночь с тех пор, как он здесь. Она рада, что он предложил остаться с ней, пока Драко в больнице, хотя это, вероятно, предложили Джинни и Гарри. Они не доверяют ей оставаться одной. Она очень тщательно выбирает свои сражения.              − Кошмары?              Она краснеет; она ненавидит, что рассказала ему о своих снах. Она ненавидит то, что она взрослая, но ее разум все еще терроризирует сам себя.              Он выдвигает стул, и Гермиона вздрагивает от резкого действия.              − Нам не нужно…              − Тогда давай, пожалуйста, не…              − Ты должна рассказать ему…              − Слишком рано…              − Гермиона, − он берет ее за руку, − ты должна сказать Драко, кто донор.              Его пальцы на ощупь такие влажные и теплые, что ей хочется отдернуть ладонь.              − Однажды ты что-то узнаешь, − говорит она, − и уже никогда не сможешь этого забыть.              Часы в коридоре бьют. Она смотрит на свой большой палец; кровь сочится оттуда, где она обгрызла кожу кутикулы.              − В конце концов он спросит. Разве он не интересовался о твоем отце?              − Он знает, что папа… умер. Я просто еще не сказала ему, как это произошло.              «Что бы сказал Драко, − подумала она, − если бы он знал, что — кого — он сейчас скрывает внутри себя».              ***              Они перевели Драко из отделения интенсивной терапии в отделение трансплантации, в отдельную палату, которую, как она знает, они больше не могут себе позволить. Она представляет, что Тео или Малфои заплатят за это, и осознание успокаивает и причиняет ей боль. Она больше не может позволить себе гордость.              Его палата — это карусель лиц: доктора, медсестры, семья, друзья. Она не провела с ним много времени наедине, но через неделю после его выздоровления она входит в комнату и обнаруживает, что в ней нет обычных обитателей, только Драко. Еще рано, слишком рано для посещения, но она осознала, что безопасность в больнице невысока, и ее редко кто остановит, если она сможет пройти мимо поста медсестры. Он читает книгу — сборник рассказов Чехова — когда она входит, и одаривает ее легкой усталой улыбкой, обозначая произведение, не отрывая зрительного контакта.              — Ты давно не спишь?              Он качает головой.              — Может, час.              — Мне очень жаль. Я бы пришла раньше, но навещать…              Он качает головой.              — Они взяли несколько анализов до этого, — его улыбка натянута и небрежна. — Я рад, что тебя не было здесь, чтобы увидеть это.              Иногда она играет в эту игру с собой: если бы Драко чуть не умер из-за нее, рассказал бы он ей об испытаниях? Если Драко по-прежнему доверяет ей, будет ли он ей что-то еще говорить? О чем сейчас думает Драко?              Есть часть ее — уродливая, безжалостная часть, которая задается вопросом, проявляет ли Драко такую доброту только потому, что она потеряла отца? Стал бы он так смотреть на нее, если бы знал правду? Она косится на него, пытаясь найти ответ на последний вопрос, когда он хохочет.              — Я в порядке, — говорит он. — У тебя будет косоглазие, если ты продолжишь так на меня пялиться.              — Извини, я просто…              — Ничего страшного, — он гладит матрас, и она подходит к нему. Обычно, когда рядом другие, она сидит на стуле у его кровати. Близость этого момента заставляет ее грудь напрячься. — Мои родители просят о ранней выписке. В конце следующей недели.              — Это… скоро, — слишком рано, насколько она понимает.              Он пожимает плечами.              — Табита будет там.              Его плечи напрягаются, а глаза бросаются к ее лицу, ожидая реакции. Они еще не говорили об этом, о том, как обманывали друг друга: поездка во Францию, фирма, деньги, целитель. Слишком рано. Она думает, что в будущем у них будет больше времени.              Она кивает.              — Ты уверен, что будешь готов уйти?              Прежде чем что-то сказать, он поднимает взгляд, дергая пальцами одеяло.              — Думаю, я смог бы поправиться быстрее, если бы мы использовали некоторые магические методы.              — Верно, — у нее перехватывает горло, и она знает, что скоро ей придется симулировать оправдание, причину, чтобы покинуть комнату. — Я понимаю.              ***              Она несет в себе этот страх: существует пересечение между естественным и магическим, которое развращает; она видела это. Она не верит ни своей интуиции, ни своим страхам.              Она пыталась выразить эту озабоченность Малфоям. Почему бы нам не использовать магические средства, чтобы ускорить его исцеление? Люциус зашипел в ответ. Ваши собственные недостатки не являются отражением магии в целом. На это у нее нет контраргументов.              Вместе этого она беспокоится, отслеживая каждый скачок пульса Драко на мониторе, внимательно следя за колебаниями его кровяного давления. К груди у него прикреплена прозрачная трубка, которая змеится под перилами его кровати. Через него течет молочная субстанция, и каждый раз, когда он царапает это место, она хочет сказать ему остановиться.              — Мисс Грейнджер, — протягивает Люциус, прерывая ее мысли. — Я полагаю, вы слышали о ранней выписке Драко? Надеюсь, вы будете так любезны упаковать ему кое-что, когда он переедет в поместье, — а потом, как запоздалую мысль, добавляет: — И, конечно же, ваши собственные вещи.              Драко вкладывает свою руку в ее, быстро перебирая пальцы; она выдыхает и заставляет себя кивнуть Люциусу.              Позже в коридоре она стоит рядом с Малфоями, ожидающими лифта. Красные числа увеличиваются по мере подъема лифта. Ее немного удивляет, что Малфоям комфортно садиться в магловский лифт — это заставляет ее задумать о том, как им пришлось акклиматизироваться во время посещения больницы Драко, если это был болезненный процесс для них, чтобы увидеть, насколько похожи некоторые вещи, которые находятся между двумя мирами.              — Я еще не сказала ему, — говорит она, нарушая тишину. Она прижимает ткань рукава к ладони. — Я не сказала ему, кто донор.              Трость Люциуса стучит по полу. Когда она поворачивается к нему, он смотрит на лифт, нахмурив брови. Нарцисса сжимает его руку, но ничего не говорит.              — Еще слишком рано, — продолжает Гермиона. — Я не хочу, чтобы он пока об этом думал.              Красные цифры скользят, 4 превращается в 5, Гермиона вдыхает.              — Он должен сосредоточиться на выздоровлении.              Со звоном открываются латунные двери. Люциус без ответа делает шаг вперед, но Нарцисса задерживается на мгновение, поворачиваясь к Гермионе и очень мягко говоря:              — Спасибо.              ***              Гермиона теряет счет дням: временя меняется, несется перед ней. Она моргает, и ее волосы снова становятся жирными, а темные круги под глазами глубже.              — Ты могла бы пойти сегодня позже, — говорит ей Рон сегодня утром. — Драко будет в порядке. С ним будут люди. Ты могла бы немного поспать.              Она отказывается. Ей нравится проводить утро с Драко, быть первой до прихода Малфоев, до прихода Панси, Тео и Блейза. Дафна и Астория Гринграсс тоже посещали его однажды, и ей до ужас стыдно рядом с ними, с их причесанными волосами, мягким переливом их голосов, воркованием: «О, бедняжка, Драко. И магловская больница, серьезно?»              Она сейчас дома. Всего на час или два. Ее багаж лежит у кровати, рядом с чемоданом, набитым одеждой Драко. Рон протягивает ей свернутые свитера, пока они сидят бок о бок в гардеробной и решают, что именно Драко хотел бы надеть в поместье. Она не считает это его домом; она не хочет давать Малфоям так много.              — Ты уверена, что сможешь это сделать? Переехать… туда?              — Как долго ты в творческом отпуске?              Гермиона кладет носки Драко под слой его свитеров и не смотрит на Рона, пока спрашивает. Она хочет пользы от тишины, не прибегая к ней; она очень хорошо умеет отвлекать разговор от цели.              — Пока я тебе нужен.              Гермиона чувствует прилив привязанности к нему, к советам, которые он дает. Он, должно быть, зол, так же зол, как и Гарри, но ничего не говорит. Трудно примирить невозмутимого человека, которым он сейчас является, с вспыльчивым мальчиком, которым он был. Война изменила его, а затем Министерство обучило его, но иногда ей хочется, чтобы он просто кричал на нее. Это было бы доброй демонстрацией того, что не все изменилось.              — Джинни зайдет сегодня? — спрашивает она.              — Да. Она говорит, что принесет ужин.              — Ты говорил с Гарри?              — Несколько раз, — он протягивает ей рубашку, но не смотрит на нее.              — Он все еще злится, не так ли?              В течение нескольких секунд единственный звук — это шелест Рона по полкам. Она смотрит на рябь на его свитере, когда он двигается. Он замирает, спиной к ней, раскинув руки, и кладет обе ладони на деревянный выступ в шкафу. Его шея наклонена. Она не видит со своего места, но ей кажется, что его глаза закрыты, а подбородок прижат к груди.              — Мы все злимся, Гермиона.              Она ошибается. Это хуже. Она не должна была ничего говорить. У нее болит грудь, под грудиной улей пчел. Она замирает, закрывает глаза. Раздается звук шевеления ткани, и затем Рон касается ее плеча.              — Мне жаль. Я не имел в виду…              Качая головой, она так сильно сжимает кашемировый свитер Драко, что думает, что оставит дыру.              — Я знаю, что напортачила, — с нее капает, как из крана, и она вытирает рукавом под носом, а ее голос срывается. — Я приняла ужасные решения, Рональд, но я попыталась. Я действительно пыталась что-то исправить. Я…              Рон успокаивает ее, потирая руками ее плечи. Это напоминает ей об отце, о том, как она забиралась на его больничную койку, как его голос задевал персиковый пушок на ее щеке. Она так сильно плачет, что не может дышать. «Невозможно навсегда откладывать свои эмоции», — сказала ей однажды Сьюзен. Она чувствует себя отвратительно, плачет на руках у бывшего парня, пока они сидят в гардеробной, которую она делит с ее раненым мужем.              — Я не знаю, что делать, — шепчет она, и это хотя бы раз освобождает от признания правды.              Рон кладет руку ей на лоб, гладит ниже, убирая волосы с мокрого пятна на ее щеках.              — Я знаю, — говорит он.              ***              Большой палец Гермионы кровоточит, размазывая красную ленту по бумажному стаканчику. Сегодня четверг, день перед выпиской Драко. В его больничной палате царит непринужденность. Даже Люциус улыбается один или два раза, но беспокойство Гермионы заставляет ее живот сжаться от спазма, прижимая его содержимое к горлу. Она впивается ногтем в кожу вокруг большого пальца каждый раз, когда кто-то упоминает поместье.              Медсестра здесь, чтобы объяснить инструкцию по его выздоровлению.              — Кто будет основным опекуном мистера Малфоя?              Ее рука вздымается вверх, но когда она оглядывается, то видит, что все подняли руки.              Медсестра улыбается.              — Что ж, мистер Малфой, вам повезло, не так ли? — она движется к нему, тянется за прикрывающим его одеялом. — Стома действительно самая сложная часть, — она начинает поднимать его рубашку и внезапно спотыкается о линолеум, оттолкнувшись назад; ее кроссовки скрипят, и она задыхается, пока Драко вопит:              — Не трогай меня.              Все смотрят.              — Драко, — говорит Гермиона. — Пожалуйста.              Медсестра стоит в углу, нахмурив брови. Ее пальцы слегка дрожат, но никто не пытается ее утешить.              — Уходи, — его голос очень низкий и очень тихий, и когда никто не отвечает, он сжимает простыни в кулаке и кричит: — Уходи!              — Драко, — Нарцисса движется к нему, и на его челюсти пульсирует вена, когда он снова говорит с такой силой, что Нарцисса останавливается как вкопанная:              — Убирайся, прямо сейчас.              В коридоре Гермиона слышит шепот Тео: «Что только что произошло?» Ситуация объясняет, что нужно вызвать новую медсестру. Панси пытается посмотреть в окно двери, чтобы увидеть, что вызвало такую бурную реакцию, и голос Гермионы оказался намного сильнее, чем она ожидала:              — Не надо, Панси. Просто дай ему немного уединения.              Позже, когда они выходят из больницы, Рон спрашивает:              — Что такое стома? — и Гермиона качает головой. У нее в словарном запасе этого нет.              ***              Поместье отличается от того, каким она его помнит. Но воспоминания ошибочны. Гермиона знает, к примеру, что воспоминание никогда не бывает восстановлено 1:1. С самого начала есть предубеждения. Объективность иллюзорна. Процесс вызова воспоминания является итеративным: ты вытягиваешь воспоминание и должен снова его стабилизировать, оставляя во власти дальнейших искажений.              Когда она проходит через гостиную особняка и видит фиолетовые обои, кристаллы, свисающие с новой люстры, Гермиона повторяет про себя эту мантру: Беллатриса пытала ее здесь, вырезав на ее коже «Грязнокровка», но, вспомнив об этом, она усугубила ситуацию, добавив ужаса в обновленном виде. Если она сможет не думать об этом, само воспоминание начнет исчезать, уходя прочь, пока не станут видны только его края. Он может сделать это для Драко. Она может заставить себя не вспоминать.              Драко опирается на груду подушек цвета лесной зелени. Она сидит на краю его кровати, а Нарцисса и Люциус стоят перед ним. Они похожи на схему посещения больницы, мизансцену выздоровления: пациент, жена, родители. Он выглядит молодо на фоне кровати с балдахином; над ним висит слизеринский гобелен. Она держит его за руку, но его пальцы ерзают, как будто он хочет вырваться. Ей не нравится то, что она задается вопросом, какие девушки лежали с ним в этой постели раньше.              — Когда завтра придет целитель? — спрашивает он.              Нарцисса проводит пальцами по его челке.              — Рано, тебе стоит немного отдохнуть.              — Поппи может показать мисс Грейнджер ее комнату, — говорит Люциус, собираясь уйти. Драко отпускает ее пальцы.              — Ты же не серьезно, отец.              — Разве твоя кровать не мала для двоих? Конечно, мисс Грейнджер прежде всего ценит комфорт?              — Я не возражаю…              — Конечно, мисс Грейнджер хотела бы, чтобы ты хорошо отдохнул, как часть твоего выздоровления.              При этом Гермиона закрывает рот. Она загнана в угол. Это даже не ее борьба.              — Конечно, отец, ты понимаешь, что споры с тобой только повышают кровяное давление. Мне это вряд ли поможет.              Есть ритм. Люциус выдыхает. Нарцисса вздыхает. Вместе они уходят.              — Спасибо, — говорит Гермиона, но у Драко закрыты глаза, голова приподнята, между бровями образовывается складка.              ***              Эхо коридоров поместья. Это заставляет ее задуматься, каким было детство Драко, какие секреты он узнал в слишком юном возрасте. По стенам постоянно доносится звук; есть странное ощущение тишины, хотя настоящая тишина бывает редко: топот шагов, треск аппарирующих домашних эльфов, шепот голосов.              Драко, мы с твоей матерью готовы вернуть своё доверие к тебе, если ты подумаешь… переехать обратно, навсегда.              Я чувствую, что это щедрое предложение также имеет оговорки.              Я уверен, ты думаешь, мисс Грейнджер.              Гермиона прижимается к стене возле кабинета Люциуса. Она выравнивает дыхание, старается оставаться неподвижной и тихой.              Гермиона…              …но есть много других подходящих женщин.              Какого черта?              Не ругайся, дорогой… — голос Нарциссы.              Напряжение в разговоре спало, и она задается вопросом, поймают ли ее и отразился ли звук ее дыхания в комнате.              Ты же не серьезно.              Драко, у тебя есть выбор.              Хватит, отец. Она моя жена, а не помощница.              Гермиона трет ладонью грудь. Колени кажутся желеобразными. Голоса стихают до неразборчивого шепота. Она стала вмешиваться в ее собственную жизнь, но Драко пытается; этого должно быть достаточно.              ***              Люциус изгибает палочку, передавая соль Нарциссе, которая благодарит его, а затем наклоняет палочку в сторону Гермионы, которая качает головой. Гермиона проводит ножом по отрезанному стейку, и Люциус вздыхает, когда металл царапает ее тарелку.              — Извините, — говорит она, но никто не отвечает.              Наверху Драко находится в своей комнате с Табитой. Он еще не перешел на твердую пищу. «Скоро, — сказала Табита, — но тебе не следует торопиться с выздоровлением». Гермиона думает, что это самая разумная вещь, которую кто-либо здесь сказал.              Ужин заканчивается так же, как и начался, в тишине, и Гермиона идет в комнату Драко. Она не торопится, слоняясь по коридорам, любуясь портретами, выстилающими их, пока они не усмехается ей и не шепчут «Грязнокровка». Она надеется избежать Табиты, но когда она приближается к двери в комнату Драко, она слышит залп голосов.              Просто закрой, — говорит Драко. — Просто закрой эту чертову штуку.              Мистер Малфой, если мы закроем стому слишком рано, у вас может развиться сепсис. Ваши внутренности нуждаются в заживлении.              Ты сказала мне, что это не навсегда. Ты сказала, что избавишься от него.              Это не навсегда, но это мера безопасности, а ваш…              Мне все равно. Какой ты целитель, если ты не против держать меня в обезображивании? Это антисанитарно.              За дверью Гермиона прислоняется к стене, пытаясь дышать сквозь панику в груди. Она не может оттолкнуть образы сепсиса, воспаления, прилива лейкоцитов, румянца от лихорадки. Внутри Драко восстание.              Табита в раздражении выходит из комнаты, качая головой и бормоча себе под нос. Она кивает Гермионе, которая на мгновение останавливается, прежде чем войти в комнату. Драко сидит на кровати, одеяло натянуто до груди. Если она прищурится, то увидит очертания стомного мешка, но он никогда не позволит ей это увидеть. Каждое утро, на рассвете, она слышит, как он одевается в темноте, когда его палочка вызывает искры света, когда он призывает свою одежду. Они оба берут на себя долгое утаивание; способы, которыми они продолжают прятаться друг от друга.              — Драко, — говорит она. Гермиона складывает руки вместе, сглатывает ком в горле. — Стома не вечна, но ты не должен…              Он не отрывает взгляда от стены напротив. Его голос резкий и холодный, как сталь, и он сжимает одеяло, отвечая.              — Гермиона, — говорит он, — не надо.              ***              — Он всё ещё слаб, Гарри, — шепчет она. — Мне нужно еще немного времени.              Она склонилась над очагом, волосы были в опасной близости от огня, очерчивающего лицо Гарри.              — У тебя больше нет времени, — угольки прыгают с бревен, скрывая выражение лица Гарри, но даже сквозь искры она видит жесткую линию его рта. — Ты должна была сообщить Кадрику сразу после того, как он проснется.              — Я была занята. Как ты думаешь, что я должна была сделать?              — Ты действительно хочешь знать, что, я думаю, тебе следовало сделать? Ты хочешь, чтобы я перечислил все, чего тебе не следовало делать? — Гарри закрывает глаза. — Извини, — говорит он. — Я…              — Ты не можешь привести сюда Кадрика, — говорит она. — Драко недостаточно здоров, чтобы выдержать допрос.              — Мои руки связаны, Гермиона. Ты заключила сделку…              — Ты заключил сделку.              — Я сделал это для тебя, чтобы уберечь тебя от…ради Мерлина, Гермиона. Ты все еще не понимаешь того, что сделала? Я весь месяц убираю твои последствия. Ты знаешь, что хотел напечатать «Ежедневный пророк»? — он выдыхает с такой силой, что вспыхивают искры и прыгают ей на джинсы.              Она хлопает ладонью по бедру и тушит тлеющие угли, делая вид, что от жары у нее болят глаза.              — Что ж, прошу прощения, что наша дружба — такое бремя, — ее ответ детский, но все же лучше, чем то, что она хочет сказать, где он был. Это первый раз, когда он под таким большим влиянием с тех пора, как…              — Это намного больше, Гермиона. Есть последствия того, что ты…              — Думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, что я не живу со своими последствиями?              — Я думаю, ты должна взять на себя ответственность за свои действия.              Они смотрят друг на друга. Гермиона впивается ногтями в ладонь. Гарри моргает, его рот распахивается и закрывается. Наконец, он говорит:              — Скажи Драко, чтобы он готовился ко вторнику. Я буду там с Кадриком, — со свистом он ушел, оставив Гермиону смотреть на пламя.              ***              Она может сказать, что он не спит, по его подергивающимся пальцам, но то, как он пытается придать ритм дыханию, означает, что он, должно быть, симулирует сон. Она лежит менее, чем в футе от него, но он чувствует себя далеко и неопознанным призраком сна. Может быть, он почувствует, что она хочет о чем-то поговорить. Может, он так же отчаянно пытается этого избежать.              — Драко, — говорит она тонким и мягким голосом. Когда он не отвечает, она скользит пальцами по его плечу, ожидая, пока он откроет глаза. — Ты спал? — спрашивает она, и ее уши горят от собственного идиотизма.              Она ожидает резкого ответа, чего-то испещренного сарказмом — может, поэтому она задала такой глупый вопрос. Вместо этого он смиренно спрашивает:              — Что случилось?              — Я должна тебе кое-что сказать, — полоса лунного света проникает в комнату, освещая флаконы с зельями, аккуратно выстроенные на его комоде. Когда она говорит, она сосредотачивается на флаконах с оттенком драгоценного камня. — Кадрик приезжает завтра.              — Кто?              — Ученый из… — она хочет сказать «до твоего ранения», но не может выговорить слов и заканчивает на «до».              — Тебе нужно уточнить, Гермиона, — теперь в его голосе звучит раздражение.              — Тот, у которого я получила исследования для зелья. Тот, которого я, — она сглатывает, — лишила памяти.              — Что? — Драко ерзает, вытаскивая ногу из-под одеяла. Она забыла; он еще этого не знает. — Он предъявляет обвинения?              — Нет, — во рту становится кисло и сухо. — Это длинная история, но он хочет поговорить с тобой.              — О чем?              — Он хочет знать о растении, которое тебе удалось найти.              Драко впивается указательным и средним пальцами в лоб, закрывая глаза, как будто ему больно.              — Не может ли это подождать? Я ничего не нашел. Я не помню большую часть поездки.              — Я… — ее стыд поднимается вверх, проникая в живот, стремится по лестнице ребер, скользит по изгибу ее шеи, пока не оказывается во рту, заглушая слова. Предполагается, что она позаботится о нем, но она должна попросить его о последнем для себя. Она всегда говорит, что ей не нужно, чтобы кто-то о ней заботился, но каждый раз в ее жизни кто-то убирает ее беспорядки. — Он сказал, что снимет обвинения, если я верну результаты исследования и если ты…если у него будет возможность поговорить с тобой, когда ты проснешься.              Тишина. В ней есть маленькая извращенная часть, которая надеется, что он скажет «нет», что он оставит ее на произвол судьбы, но она знает, что он никогда не сделает этого с ней. Она всегда знала, что есть пределы его жестокости; он всегда знал свои границы. Это одна из причин, по которой она его любит. Иногда она не уверен, что узнает себя.              — Хорошо, — наконец говорит он. — Я расскажу ему, что случилось.              — Спасибо, — говорит она и тянется к нему, но ее пальцы скользят по воздуху. Он уже отвернулся.              ***              — У нас завтра будут гости, — говорит Драко.              Нарцисса ерзает на диване, аккуратно ставя чашку на блюдце.              — Друзья?              Гермиона смотрит вниз и наблюдает, как сахарный кубик рассыпается в ее чае, как снегопад.              — Старые друзья, — говорит Драко после паузы. — Мы будем в зимнем саду, и я был бы признателен за уединение, — его слова твердые, но тон легкий.              Нарцисса кивает, и когда она тянется к его плечу, он не отступает.              ***              Гермиона плавает в ванне, окруженная пузырьками, которые скользят по ее телу, окутывая ее ароматом роз. Потолок ванной комнаты Драко очаровательно показывает ночное небо, и она смотрит на изгиб его созвездия, пока ее пальцы сжимаются.              Сегодня 27 марта — день рождения ее отца. Она не вспомнила, пока ее палочка не зажужжала с уведомлением: позвони папе. Почему она не избавилась от напоминания? Она столкнулась с целым потоком задач: похороны родителей, их завещания, их дом. Днем она не позволяет себе думать об этом, но здесь, сидя в воде, мысли проносятся сквозь нее.              Если бы это была книга, думает она, никто бы не поверил сюжеты. Из нее вырывается смешок, а потом она не может остановиться, у нее в носу соль, а в глазах водянистая пленка, и ей приходится опускать голову под воду и кусать кулак.              ***              Она отслеживает его движения в ванной, отмечая, что он должен делать паузу после чистки зубов, легкий вдох, когда он прижимает ладонь к животу. Ему больно, если он сгорбится, но болеутоляющих больше не будет.              — Я…              Его взгляд отражается в зеркале; он ненавидит, когда она волнуется из-за него.              Она сама чистит зубы и, выплевывая пену в раковину, смотрит в зеркало, чтобы найти его пристальный взгляд.              — Почему ты мне не сказала?              Ее охватывает паника. Кто сказал ему о донорстве? Он не проводил много времени со своими друзьями. Он всех избегал. Была ли это Нарцисса? Люциус? Хотели бы они таким образом навредить собственному сыну?              — Ты должна сказать мне, что именно я должен говорить Кадрику, чтобы не усугубить ситуацию.              Ой, ой. Облегчение изгибается по ее спине, заставляет расслабить плечи таким образом, что это может показаться несовместимым с предметом обсуждения. С этим она справится. В своем разочаровании по этому поводу она может сориентироваться. Она очень тщательно выбирает свои ощущения.              Она поворачивается к нему лицом и прижимается бедром к стойке.              — Ты должен сказать ему правду, — говорит она. — Ты ведь не нашел растение?              Его брови нахмурены, и он с силой вставляет зубную щетку в держатель.              — Верно, — говорит он. — У меня это не получилось.              Она сказала не то. Он начинает уходить, а она отчаянно пытается не закончить ночь таким образом.              — Драко, — говорит она. Он вырисовывается на фоне двери, схватившись за дверной проем. Его шея наклонена вправо, лицо наполовину повернуто к ней. Она чувствует его нетерпение по жесткой хватке пальцев. Она облизывает губы. — Спокойной ночи, — говорит она.              Он кивает, а затем, когда уходит, она тихо шепчет:              — Я люблю тебя, — и не ожидает, что он услышит или ответит, но часть ее надеется, что он знает о том, что ей не всегда хватает смелости сказать.              ***              Перед ними чай, любезно предоставленный Поппи. И печенье, прямоугольное шоколадное, напоминающее ей летние походы. У Кадрика на тарелке два. Крошки цепляются за жесткие волоски его усов, и Гермиона чувствует тошноту, когда они падают на его рубашку, пока он говорит.              — Гермиона, я вижу, ваш муж поправился.              — Выздоравливает, — бормочет она и сразу же сожалеет об этом, когда плечи Драко напрягаются.              — Ну в любом случае, я считаю, что у нас есть незаконченные дела, не так ли?              Она смотрит на Гарри, который отворачивается. Кадрик наклоняется вперед.              — Мистер Малфой, — говорит он, протягивая руку. — Приятно познакомиться. Я Кадрик.              Драко не двигается, и после паузы Кадрик опускает руку.              — Я буду краток, но все, что я действительно хочу знать, это: вам удалось хотя бы увидеть, как выглядит растение? Я слышал, вам не удалось достать…              — Я не говорил этого.              Кадрик поворачивается к ней.              — Так он его забрал?              — Нет, нет. Я просто хочу сказать, я никогда не использовала слово «провал».              Он смотрит на нее, как на насекомое, жужжащее у его плеча.              — Хорошо, простите мою семантику, но, мистер Малфой, давайте сосредоточимся на текущей задаче. И вы? Вы видели это?              Драко выдыхает.              — Нет.              — Вы следовали карте? Той, которую я включил в свое исследование?              — Да, но… Я не нашел.              На щеках Кадрика появились два румяных пятна.              — Я провел годы, отслеживая его. Я его отлично пометил. Вы, должно быть, сделали это неправильно, пошли по неверному пути…              — Кадрик, — Гарри начинает вставать со своего места, — он явно не…              — Тогда в чем смысл? Какой в этом был смысл? — Кадрик вдыхает, а затем кусает губу, вены на его шее расширяются. — По крайней мере, расскажите мне, на что была похожа поездка, мистер Малфой. По крайней мере, это вы можете мне предоставить?              Драко переминается; его свитер свободный и мешковатый, что резко контрастирует с приталенными кашемировыми изделиями, которые он обычно носит. Он переделал все, что она упаковала для него, и она знает, что выбор одежды больше связан с попыткой скрыться, чем со стилем.              — Я мало что помню, — наконец говорит он. — Погода была переменчивой. Дождь, а затем мокрый снег перед солнечными вспышками, от которых я перегрелся. Видимость в течение дня была…              — Это прекрасно, мистер Малфой, но вы наверняка пострадали от чего-то большего, чем от погоды во время поездки?              Ноздри Драко раздуваются, и он отталкивает свою чашку.              — Леса сбивали с толку. Чем глубже я заходил, тем… это была не просто густая растительность. В лесу было что-то…темное, вроде силы или…              — Магия, — выдыхает Кадрик. Его глаза широко раскрыты, рот приоткрыт от интереса. — Якобы глубоко в лесу есть преграда, своего рода защита для астрагала. Магия крови, — Кадрик говорит с бешеной энергией, и его рот изгибается, когда он продолжает. — Я читал об этом. Способ защитить такое мощное растение, но никто не знает, кто это сделал.              — Я все терялся. Я шел по тропинке, но каждый раз проходил мимо одних и тех же деревьев. Я их пометил. Я шел по кругу, но не мог…              — Заклинание! — кричит Кадрик, наклоняясь вперед. — Должно быть, это было заклинание, что-то вроде маскирующего заклятья для дезориентации, чтобы скрыть местонахождение растения…              — Я так и не нашел, — говорит Драко, его голос тоже повышается. — Я просто ходил кругами и кругами, дезориентировавшись все больше и больше. А потом, я…– он останавливается, нахмурив брови, и смотрит на стол. — А потом я стекал кровью на земле.              — Вы идиот. Вы уже были там. Вы были так близко к растению. Разве вы не поняли, что это должно быть заклинание? Разве вы не думали, что что-то не так…              — Это не…я не помню… Если бы у меня было больше времени на подготовку… — Драко вздыхает.              Ее пальцы покалывают, в груди нарастает боль.              — Хватит, — сказала Гермиона. — Достаточно. Вам нужно уйти сейчас же, — уверенность в ее голосе удивляет. Где она была все это время?              — Но…              — Драко сказал вам то, что знает, — она тянется к руке Драко, и он не отрывается, но его пальцы безвольно лежат в ее руках. — Больше нечего сказать.              Несколько секунд никто ничего не говорит. Внезапно Кадрик ерзает, наклоняясь ближе к Гермионе.              — Вы все испортили, — его глаза широко раскрыты, зрачки расширены. — Вы украли мою работу, и посмотрите, что случилось. Все мои годы исследований были потрачены впустую. Ваш муж чуть не умер, и все это было неудачей…              — Кадрик, ты закончил, — Гарри хватает его за плечи, но Кадрик резко отворачивается, пряжка его пиджака задевает боковой столик. — У тебя была возможность поговорить с ним. Ты ею воспользовался.              — Вы все испортили. Посмотрите, что вы наделали…              Воздух вырывается из нее. Она впивается ногтями в диванчик. Мир переворачивается, ее охватывает головокружение. Слышна серия отрывистых криков, свист камина. Она не может дышать. Она сгорбилась, обхватив голову руками.              Она чувствует давление ладони Драко на ее спину. Ей больно думать, что он беспокоится о ней прямо сейчас, когда ему должно быть больно.              — Драко, — говорит она.              Его движения прежние, но он держит руку на ее плече. Она облизывает губы, прижимается языком к коренным зубам. Она бьет себя по щекам, и слова выходят приглушенно.              — Мне нужно кое-что тебе сказать.