Звонкий стук каблуков, разносится по огромной пещере, и ещё долго не может стихнуть, уходя всё дальше и дальше вглубь. Отчего появлялось чувство бесконечности, но Тарталья знал, что всё это по большей части лишь иллюзия. Единственное место на этой планете, которое скорее всего соизмеримо с размером космоса — это Бездна. Огромная пустота, возможно, даже без стен и ограничений.
Здесь душно и жарко. Хочется снять звонко лязгающие доспехи и окатится ведром ледяной воды, которая хоть на секунду возможно станет спасительным кругом.
Мужчина проходит дальше вдоль горячих стен, и вот теперь ему кажется, что пол под ногами не уступает им в температуре.
Он хочет увидеть что-то похожее на человека или дракона. Что-то что сможет впечатать его в стену одним легким движением. Но здесь пустота и одиночество. Может он ошибся островом? И хотя это маловероятно, но чем дальше идёт Чайльд, тем сильнее начинает он в это верить.
— Здесь есть кто? — он останавливается и кричит так громко, чтобы даже в самом конце пещеры его вопрос услышали. Но в ответ на это ему лишь тишина. Неужели рассказы про Короля Драконов — ложь и не более? Но Чжун Ли ведь знает его, тогда какого…
— Да, есть, — рокочущий голос вмиг отражается от стен и доносится до Тартальи в мгновение ока, а вместе и с ним затхлый запах морепродуктов. Почему у всех драконов так отвратительно пахнет изо рта?
— Здорово, — мужчина вскидывает руками, пытаясь найти взглядом зорких глаз источник шума. Но кроме лавы и каменного окружения ничерта не видит.
— Может ты, наконец, вылезешь? — он произносит это, потому что драконы бывают разные, и он не удивится, если эта тварь сидит, например, в скале или вообще является лавой, которая текла в некоторых местах.
— Кто ты? — и с чего вдруг дракону эта информация?
— Я? Бывший предвестник фатуи, но не думаю, что эта информация играет хоть какую-то роль, — он зачесывает рукой волосы назад, чувствуя привычной холод на лице.
Ответом на его вопрос служит удовлетворённое мычание. Тарталья уверен, что эта тварь сейчас радостно скалится или быть может чувствует Бездну. Но всё-таки Аякс сомневается, что эта громадина будет боятся его.
Пол начинает дрожать под его ногами и Аякс даже не пытается увернуться, когда каменная кладка под ногами исчезает и он падает в темноту. Простое движение руками и в руках вырисовываются знакомые рукояти клинков. Чайльд не раздумывая вонзает их в невидимые стенки. Камень крошится и это тормозит мужчину. Он оглядывается — это просто туннель вниз, так что он отзывает клинки и идёт на поводу чувств.
Чайльд падает в огромный зал. Дыра в стене сразу же затягивается, стоит только Тарталье упасть на мраморный пол.
— А ты неплохо обжился как я погляжу, — красный шелк, золотые кубки, вино, монеты и драгоценные камни. Прям как в сказке: драконы тащат в гнездо все самое дорогое. На кой хрен это ему?
В самом конце комнаты среди шелка сидел мужчина достаточно крупного телосложения. Странно, но Тарталья точно не видел таких ног у других драконов. Может это его особенность? И хотя драконов называли весьма яркими — этот не отличался от обычных людей по внешности. Ну, это если убрать характерные драконьи признаки, в виде рогов, хвоста, ну теперь и ног.
— И зачем же ты пришёл? — он вскидывает в сторону Чайльда бокал с красным вином, которое на такое весьма резкое действие тут же выплёскивается.
Аякс лишь хмыкнул, а затем засмеялся. Это явно не те эмоции, что должны быть на смертном одре, но что ж он сможет выжать из себя все соки. Он делает два шага вперёд, смотря за тем как дракон, наконец, встаёт с почивальни, и Чайльд склоняет голову вбок:
— Собираюсь убить двух зайцев сразу, — шёпот из полуоткрытых губ, а затем молниеносное движение вперёд. Он пускает рябь по белоснежному мрамору, превращаясь в воду, что ж теперь игра началась.
Лязгающий звон
***
Он падает возле какой-то колонны, чувствуя тошноту в горле и сильное головокружение. В ушах звенит. Клинки давно валяются несуразными кусками металла, а кожа на плече теперь скорее всего напоминала кашу. По ощущениям всё было просто хуже некуда.
Мужчина запрокидывает голову назад, упираясь затылком в горячую колонну. Золотистый рисунок вился до самого потолка и сейчас под взглядом предвестника плавился и походил на размытые краски на холсте. Как же он ненавидел золото…
В помещении разносится треск: стена напротив него начинает медленно крошится и из трещин тут же начинает вытекать струйки воды. Это неудивительно.
Аякс хочет встать, но боль в груди расползающаяся в теле отдавалась приятной негой, что покалывала на самых кончиках пальцев. Он выдыхает немного рвано, делая сразу же два кратких вдоха, чуть ли не захлебываясь слюной, которая успела образоваться во рту. У него помутнение рассудка из-за чего кажется, что белоснежные колонны шатаются.
Разносится грохот, а вместе и с ним комнату начинает топить. Шипение, пар, дым, солёная вода. Смесь всего чего только можно туманила рассудок. Он пытается подняться на ноги, но новая порция воды, которая сбивает его с ног, проникает под кожу. Ожог на плече начинает лопаться снова, окрашивая воду рядом с мужчиной в красный цвет. Пахнет металлом. Яркий привкус оседает на языке и тянет вниз. К чему-то запрещённому и такому знакомому.
Тарталья слышит шепот, когда последний факел на стене потухает от воды, что теперь начала топить зал. Эти твари сидят в темных местах, они внутри него и их не убить. Они скребутся и воют, а волны сбивают с ног. Что ж две стихии схлестнулись за право обладать бренным телом.
Он опоминается не сразу: лишь в тот момент, когда легкие заполнила вода, а тело лишилось опоры. Его выкинуло в море. Оно было розовым, таким как при рассвете и багровые частички крови, что маленькими кружочками плавали перед глазами, вовсе не мешались. Он видит черноту сходящую с рук — его отпускала Бездна, вот только… принимало кое что другое. Оно завывало ветром в его голове, ворошило волосы словно пытаясь утешить и заполняло легкие. Океан был холодным: прямо как на родине, там где царствовал лёд и снег. Было что-то похожее. Даже ощущения были схожими.
Ему было холодно и темно, потому что море тянет его вниз, туда, куда солнечные лучи не доходят, а кислорода всё меньше и меньше. Он видит собственные руки: они чистые, такие, какими должны быть. Он думает про Тевкра, затем про Чжун Ли, а затем и про эту бойню. Не напрасно ли он погиб? Хотя… он умер, по-своему, достойно. Нигде не загнулся от боли, и никого не прибил по воле случая, в любом случае принёс пользу, и возможно небольшую, как на то рассчитывал мир, но явно нужную. Потому что всегда надо верить в лучшее. Только вот Чайльд уже не верил.
…На что похожа боль от потери близкого человека? На падение с огромный высоты или быть может на сломанную в горячке руку? Вовсе нет, он чувствует будто бы внутри него словно что-то исчезло. Разорвалось натянутой струной, разрывая воздух и «плача». Руки выпускают фарфоровый чайник, и тот падая на пол трескается и звенит, заливая ароматным чаем древесину.
Он пытается схватиться за столешницу, когда ноги сводит в судороге. Пальцы предательски мажут по ровным краям и он падает, чувствуя боль в районе сердца. Она сжимает его тело в спазме и не желает выпускать, всё сжимая и сжимая, пока, наконец, из горла не вырвется истошный крик, а из глаз не польются слёзы. Он кричит навзрыд, задыхаясь от нехватки воздуха и боли в конечностях.
Вот на что похожа эта боль
