Гореть

Тончик всегда гордился тем, что он абсолютно бесстрашен, особенно в детстве. Он, в конце концов, рос в криминальной среде и больше других детей был приобщён к кровавым подробностям и жестокости жизни. Только вот один страх у маленького Анатолия всё же был. Цыгане. Вернее даже то, что они делали. Сколько себя помнит, Тончик слышал от взрослых, а особенно от матери: "увидишь цыган – беги, они детей воруют". И Анатолий слушался. Рассказывали ему и то, что цыгане дурят народ, проклинают, обкрадывают, и много ещё как пакостят советским людям. И Тончик верил. Он вырос. Со временем страх ушёл, сменяясь неприязнью и злостью, но в глубине души всё ещё оставалось какое-то совершенно дикое чувство, мешающее доверять. Даже когда вышло наладить отношения с Лошало, Анатолий продолжал временами вести себя так, будто опасался чего – "подставы" какой. Глупо, наверное, но байки и детские сказки надолго застряли в Тончиковой голове.

***

Зная, как Анатолий падок на сладкое, Лошало протягивает ему петушок на палочке, но в ответ ловит лишь напряжённый взгляд. — Не будешь? — он удивлённо изгибает бровь, пристально вглядываясь в постную мину Тончика и гадая, что того не устраивает. Раньше он с готовностью принимал от Лало конфеты в обёртках – ириски, батончики, шоколадки, но сейчас почему-то сладость брать не спешил и особого энтузиазма по этому поводу не испытывал. И какая муха его укусила? — Анатоль, — цыган тихо кашлянул, отвлекая Тончика от гипнотизирования леденца, — Ты часом не заболел? Тот пару секунд мнётся, поджав губы, а потом всё же недовольно выдаёт: — Мне мать в детстве запрещала. Говорила, что вы в них плюёте и облизываете, чтобы блестели, — Анатолий пялится на петушок, будто это какая-то отрава. Пару секунд Лошало со смесью удивления и шока разглядывал его лицо, а потом прыснул, чуть ли не сгибаясь пополам от сдерживаемого хохота. — Что, правда? — Лало распрямился, утирая пальцем слезу, проступившую в уголке глаза. — Только не говори, что ты верил. — Не, бля, ну а кто вас, цыган, знает! — возмущённо вскинулся Тончик, из последних сил пытаясь сохранить остатки гордости и ума в чужих глазах. — Права была твоя мать, — внезапно произносит Лошало, с пугающей серьёзностью. Анатолий почти испуганно затыкается, вытаращив глаза, чтобы потом окорблённо пихнуть вновь засмеявшегося цыгана в плечо. — Харэ ржать! — Всё, всё, — Лало хмыкает, вновь протягивая ему петушок на палочке, — Бери, дырлыно, не отрава, — видя неуверенность Тончика он добавляет, — Не плевал я на него, даю слово. Тот фыркает, собираясь всё же принять сладость, но цыган в последний момент одёргивает руку, с ехидной усмешкой облизывая леденец. — Эээ, Ло! — Шучу, шучу, у меня ещё один есть, — Лошало ухмыляется в усы, а после протягивает ему идентичный петушок. Анатолий слегка обиженно хмурится, но угощение в итоге принимает. Леденец оказывается вкусным. Тончик довольно улыбается, глядя на сидящего рядом Лало. Ему он всё-таки верил.