***
— Тяжёлый день? — сочувствующе тянет Малиновский, протягивая Альберту платок. Тот молчаливо хмурится, тут же шумно высмаркиваясь и злобно косясь на цветения ближайших деревьев. — Какой идиот вообще придумал собираться на улице, — хрипло рычит Алик, складывая руки на груди и непроизвольно сжимая ткань пиджака. Роман усмехается. — Ты, видимо, забыл, что мы в этот раз собираемся у Лошало. Альберт косится на него раздражённо, но ничего не отвечает. И не успевает толком – со стороны галдящего табора, неподалёку которого они стояли, появляется тот самый "идиот". — Бахталэс, товарищи! — с улыбкой выкрикивает Лошало, находясь ещё шагов за шесть от них. — Чего такие недовольные? — тянет он слегка ехидно, оказываясь уже ближе и обращаясь главным образом к Альберту. — Алик, дружище, вижу ты очень рад меня видеть, аж прослезился, — насмешливо цедит Лало, тут же усмехаясь и демонстрируя золотой зуб, явно не в силах удержаться от возможности вставить подобного рода высказывание. — Будешь умничать, я тебе язык-то твой цыганский вырву, — предупредительно рычит Алик сквозь зубы, слегка успокаиваясь лишь тогда, когда тяжёлая ладонь Малиновского ложится на его плечо. — Ну зато погода хорошая, — примирительно произносит Роман, натянуто и слегка нервно улыбаясь. — Ага, его аж растрогало, — добавляет Лошало, тут же срываясь на сдавленный смешок. От избиения его спасает лишь своевременное появление Тончика. Тот шагает размашисто, почти в припрыжку и что-то довольно насвистывает себе под нос. Светлые кроссовки идеально чистые, несмотря на вездесущие грязь и пыль, а ворот яркой олимпийки распахнут, явно показывая, что заболеть её хозяин совершенно не боится. — Здорова, старичьё! — чересчур уж радостно, по мнению Альберта, приветствует их Анатолий. — А чё Зурабыч выглядит, будто щас зарыдает? Слышь, Малина, ты его таки довёл? — Тончик хохотнул беззаботно, видимо, пока ещё не осознавая всей опасности своего положения. Алик при виде того, чье настроение было в разы лучше его собственного и кто позволял себе весьма наглые высказывания, скрипит зубами, разве что не дымясь от раздражения, перерастающего в злость. Лошало тем временем сдавленно хохочет в кулак, тут же ойкая, отхватив подзатыльник от злющего гробовщика.***
Тончику весна нравилась. Тепло, солнце, одурманивающий своей свежестью воздух. Хочется бежать что есть мочи, не заботясь ни о чём и сбивая носки кроссовок об асфальт, и смеяться – громко и от души, настолько легко. Лошало на него такого смотрит и не может сдержать искренней улыбки – тот сейчас ни дать ни взять – ребёнок. Анатолий и был ребёнком – взбалмошным, резким, живым, даром, что уже двадцать шесть. И был у него какой-то талант делать окружающих такими же живыми. Лало смеётся звонко, подражая ему, и перепрыгивает через ближайшую лужу с разбегу, совсем по-ребячески, будто самому было меньше тридцати, а не сорок с хвостиком. Сам Лошало весну любил ещё с детства – когда воздух пахнет особенной свободой, когда под ногами бескрайняя земля и трава, когда впереди поле, колышущееся, словно море, на ветру. Тончик её делал только лучше. Наблюдать за его счастливой улыбкой и лицом, под солнцем стремительно покрывающимся веснушками, было истинным удовольствием. Лало чувствует в волосах ветер, лишь сильнее путающий пепельные кудри, в которых уже пробивалась седина, и думает, что ощущает себя ничуть не старше Анатолия, если даже не моложе. Весна – молодость.***
— Ещё хоть раз я на это соглашусь... — ворчит Алик, сидя в чём-то среднем между цыганским шатром и подобием открытой беседки и борясь с навязчивым желанием оглушительно чихнуть. — Расслабься, драго, — Лошало смеётся и вскидывает руки, позвякивая браслетами. В выражении его лица как всегда проскальзывает что-то насмешливое, но силы злиться конкретно на это Альберт в себе не находит. — Расслабляться будем, когда все дела сделаем, — только холодно подмечает он, сцепив руки в замок. Окружающие на него смотрят с выражением лиц, как бы говорящим: "типичный Алик, ничего необычного". Привыкли уже. Он и сам привык и прекрасно понимал, что на "работу" сейчас едва ли кто-то из них настроен. Точник уже явно не здесь – витает где-то высоко в своих мыслях, глазея на виднеющееся там, наверху, небо, Лошало посмеивается над чем-то ему одному понятным. Даже Малиновский, кажется, думает не о том, о чём надо. На секунду они встречаются взглядами и Роман вздрагивает едва уловимо, а потом тут же улыбается мягко, собирая тонкой паутинкой морщинки в уголках глаз. Альберт фыркает, первым отводя глаза, но сам не замечает, как улыбается ответно. Долго они не сидят. Разговоры упорно идут не в ту сторону. Вернее даже не идут, а лениво перетекают. Полуденное солнце отлично способствовало безделью – это Алик подмечает, когда окружающие медленно, но верно начинают зевать. На календаре уже май. Пятница. А впереди обезоруживающе своим простором лето. Альберт уже не слушает – кивает машинально, прикрывая уставшие глаза.***
Жиле нравится весна, потому что для него это свобода. Всегда ей была. Он выходит на улицу, вдыхая жадно прохладный воздух и смотрит в небо – не привычно клетчатое, а свободное и широкое. Скоро он вернётся домой. Увидит брата, будет пить с ним чай и всё станет привычным тягуче-тоскливым, всё ещё сложным, но таким родным. Серёга опять будет смотреть на него бесконечно осуждающе, ровно до следующего раза. Но… Он хотя бы жив, верно? Он снова пройдет по родным улицам, снова увидит своего пацана и ухмыльнётся широко, поражаясь тому, как тот за эти два года вымахал, хотя казалось бы взрослый уже давно. Может это он просто стареет? Алексей расстёгивает куртку и запускает руку за ворот потрёпанной майки, выуживая крест. Старый, потемневший – он перебирает его в ладони почти с трепетом, улыбаясь невольно. Скоро будет дома.***
Просыпается Алик от тихого смеха и звуков гитары – щурится дезориентированно, пытаясь понять, где находится, и тут же выдыхает спокойно, чувствуя в волосах знакомую широкую ладонь. Солнце уже обжигает глаза яркостью красочного заката, постепенно уступая пока ещё мягким теням. Под его головой свёрнут небрежно малиновый пиджак, а над ним… Альберт рассматривает слегка сонно лицо широко ухмыляющегося Малиновского, сидящего в одной рубашке с закатанными грубо рукавами. Он смеётся раскатисто и взмахивает руками, рассказывая кажется что-то, но старается слишком не дёргаться, видимо, чтобы не потревожить Алика, уснувшего у него на коленях. — Я ищу таких, как я – сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных, — напевает хрипловато Лошало, бренча струнами старенькой гитары. Всё внимание, кажется, устремлено в основном на него. Рядом с ним сидит Тончик, слушая, чуть ли не открыв рот, и улыбаясь довольно, словно мальчишка. На низком столике посередине уже появились замысловатые узорчатые бокалы. Запах кальяна перекрывал дурящий аромат ближайших цветений. — Проснулся? — внезапно прерывает ход его мыслей Малиновский, улыбаясь и вновь опуская руку, чтобы погладить его по голове почти бессознательно. Алик хмурится еле уловимо, но не противится, вместо этого приподнимается медленно, чувствуя, как затекли конечности. — Вовремя, вовремя проснулся, — тянет довольно Лошало, откладывая в сторону гитару, — Тебе вино или коньяк? — Я не буду, — хмурится Альберт, потирая сонно переносицу. Лало в ответ только взмахивает руками, зазвенев многочисленными браслетами. — Как не будешь?! — он вскидывает брови наигранно возмущённо, будто Альберт Зурабович только что оскорбил весь его цыганский род, ни больше ни меньше. — Сегодня даже Анатоль пьёт, — Лошало качает головой неодобрительно, уже, видимо, решив всё за Алика, — Отдохни с нами, ты же только и делаешь, что пашешь. Мы уход весны празднуем, — подмечает он довольно, щурясь. — Вам только повод дай что-нибудь отпраздновать, — хмыкает сухо Альберт, — Алкоголики стареющие. Алик хмурится, будто по инерции уже, сам не совсем понимает зачем. Смех вокруг лишь поначалу ощущается непривычно – потом становится чем-то приятным, обыденным. Частью коллектива, пожалуй. Острое лицо постепенно разглаживается, расслабляясь, кажется. И он усмехается. От того, какие они все временами дураки. От того, насколько самому иногда хочется побыть таким же. — Давай вино, — наконец тихо тянет Альберт, — Коньяк у тебя, — он морщится красноречиво и тут же не выдерживает, срываясь на хриплый смешок. — Что поделать – армянский не завезли, — смеётся Лошало, доставая ещё один бокал. Пробка с тихим хлопком вылетает из бутылки.***
Жила переминается с ноги на ногу у двери знакомой квартиры. Сквозь дребезжащие стёкла окон лестничной клетки режет глаза рассветное солнце, а спортивная сумка с вещами приятно оттягивает плечо. Спустя пару требовательных нажатий кнопки звонка на пороге наконец возникает заспанный хозяин квартиры в майке и шортах с растрёпанными волосами. — Кому я в такую рань нужен, — ворчит недовольно Тончик, тут же просыпаясь при виде родного лица. Пару секунд он смотрит растерянно-радостно, а потом не выдерживает и бросается вперёд, сгребая Жилу в объятиях. — Я скучал, — тянет тихо Анатолий, не стесняясь, кажется, совершенно того, что сам Жила всегда называл "размазыванием соплей". — Я тоже, — признаёт Алексей, улыбаясь до ямочек на щеках, — В квартиру хоть пустишь?***
У Ромы с весной отношения сложные. С одной стороны это время года ему нравилось, а с другой… С Аликом весной было особенно трудно. С Аликом трудно было, в целом, всегда, но весной с этой его аллергией… Так или иначе, сейчас, когда до конца мая оставались считанные дни, Малиновский мог позволить себе выдохнуть и расслабиться. Грядёт лето – время отпусков, когда Альберт Зурабович становится мягче, терпимее и даже позволяет себя куда-нибудь увезти. Рома при мысли об этом улыбается невольно, чем обращает на себя внимание последнего. — Чего довольный такой? — тянет слегка насмешливо Алик, лежащий рядом. — Вот закончу все срочные дела и возьму отпуск, — Малиновский хмыкает, переводя взгляд в потолок мечтательно, — И ты возьми. Отвезу тебя на море. Хочешь в Ялту, м? — он поворачивает голову, разглядывая слегка задумчивое лицо Альберта. — Так и быть, я подумаю, — наигранно недовольно ворчит тот, тут же не выдерживая и улыбаясь ответно. Роман прикрывает глаза, приобнимая его за плечо. — Подумай, конечно. Впереди у них лето. Наполненное, несомненно, для каждого большими надеждами. Кто-то хочет отдыха и покоя, кто-то ищет себе приключений, а кто-то… Кто-то просто ценит каждый день свободы таким, какой он есть. И ветер колышет траву.