Гореть

Стоит холодам начать опускаться на город, Альберта накрывает коматозная напряжённость. Он старается забыться в работе, будто не вспоминая, что есть способы куда лучше, намного более здоровые. Вечное повисшее в тягучем холодном воздухе ощущение, что что-то не так, преследует Алика неотступно. Проблемы на работе и очередной бардак, в который они влезли, лишь усугубляют. Альберт в очередной раз отрывает голову от бумаг, чтобы посмотреть на часы. Те словно застыли в пространстве, не давая стрелкам двинуться. Алик чувствует себя загнанным в тупик.  Рома сцеловывает усталость и злость, скопившиеся в морщинках и складках бледного лица, вырвает его из омута тревоги. Альберт Зурабович в последнее время хмурый до невозможности, и Малиновский в такие моменты всеми силами его отвлекает.  — Снова о работе думаешь? — интересуется Роман вкрадчиво, внимательно заглядывая в холодные глаза. Алик вздыхает ужасно тяжело. Потирает переносицу, непроизвольно цепляет тонкими узловатыми пальцами оправу лежащих на столе очков.  — Мы должны убедиться, что не оставили следов. Если они на нас выйдут, начнутся действительно серьёзные проблемы…  Альберт иногда не просто работает за двоих, так впивается в работу, что зыбкая почва под его ногами начинает осыпаться окончательно. Он поддаётся тревожности, продолжает себя накручивать, пока не дойдёт до исступления, паранойи, пока не начинает проверять уже выполненную работу десятки раз и придумывать себе новую.  — Заземляйся, — коротко и спокойно обрывает его Рома, не давая додумать причины, почему он должен быть целиком в работе даже сейчас, в свой перерыв. Малиновский целует медленно, ненавязчиво, но с чувством. Выходит всё равно довольно поверхностно, но как раз без той настойчивости, за которую Алик нахмурится и оттолкнёт.   Альберт всё равно сводит брови к переносице, но едва заметно, на пару секунд. Те скорее дёргаются практически неуловимо, а потом расслабляются, разглаживая складку на лбу.  — Я устал, — честно, со спокойным недовольством признаёт Алик.  Едва ли руки на груди не складывает. Отстранившийся Роман разглядывает эту картину слегка напряжённо, но привыкшим взглядом. То, что Альберт озвучивал собственные негативные эмоции, в особенности усталость – хороший знак. Значит, ещё не поздно помочь.  — Давай я поработаю за тебя, — легонько усмехается Малиновский, вновь наклоняясь.  Знает, что Алик фыркнет и поморщится. Может даже глаза закатит.  — Тебе не к чему будет придраться, — отмахивается он беззлобно. Рома щурится лукаво, словно специально пытается вывести из себя. Хочет отчасти позволить Альберту выплеснуть негатив, дать возможность очиститься от готовых в случае кризиса вылиться через край эмоций. До кризиса Алику в таких ситуациях обычно рукой подать.  — Это ты так хочешь сказать, что я – баран тупорылый, и не пойму, где просчёт, или, что ты настолько хорошо всё проверил, что смысла перепроверять мне нет?  Альберт, не удержавшись, ломается, издаёт смешок. Прикладывает узкую ладонь ко лбу, потирает слегка, не знает сразу, что ответить. Рома именно этого и ждал.  — Значит, ты хорошо всё сделал, — уже серьёзно добавляет он. Алик снова тяжко вздыхает. Продолжает ломаться, теперь будто бы не знает, куда себя деть.  — Дай себе расслабиться, ты заслужил. — Ладно, — наконец выдыхает Зурабович.

***

Дома у Алика они путаются в одежде и словах. Альберт поспешно сбрасывает ботинки и пиджак, мимолётно потягивается, до того, как Малиновский полезет целоваться.  Ромы порою так сильно не хватало, что он, Алик, начинал забывать, как приятно после тяжёлого рабочего дня зарыться пальцами в всклоченные каштановые волосы. Альберт ощущает себя так, будто у него, как и пятнадцать лет назад, ничего кроме Малиновского нет. Будто у них снова всё общее: скудная еда, крыша над головой, ванная, крошечная холодная комната.  Ему, как и тогда, в подобные моменты ничего кроме Ромы не надо.  Малиновский гладит его плечи и стекает горячими руками к пуговицам рубашки. Алик его почти перехватывает. Смотрит с серьёзной расслабленностью, но всё же едва заметной настороженностью. — Давай… Не сегодня.  Роме дважды повторять не приходится. Нет – значит нет. Он лишь кивает и вновь поглаживает узкие плечи.  — Отдыхать надо, Альберт Зурабович, — произносит Малиновский проникновенно, почти шёпотом, ему в лоб, тут же усмехаясь и прикладываясь к бледной коже губами, — А то так, глядишь, скоро фляга засвистит. Алик не выдерживает и издаёт серию тихих смешков. Он всё же не может устоять перед глупой ухмылкой Романа и криво улыбается в ответ. — До тебя мне всяко ещё далеко, — лениво парирует Альберт. Этот диалог ему видится почти интимным.  — Давай тогда сделаю тебе массаж, — продолжает Рома спокойно, на миг усмехаясь. Алик не может отказать и не поддасться соблазну. Руки у Малиновского хоть и грубые, усталую спину разминали мастерски. Убирали зажатость, расслабляли, успокаивали ноющие после целого дня в офисе шею, плечи и поясницу.  Альберт едва ли не вырубается здесь же, на мягких диванных подушках. Роме приходится отнести его в кровать, чему Альберт Зурабович несмотря на показное недовольство не сопротивляется.  Алику даже не нужна была особая близость, чтобы действительно отвлечься от беспокойств и расслабиться.  Ему было достаточно того, что Малиновский находится рядом. Достаточно чувствовать запах горького травяного чая на кухне, тепло тела в своей постели, улавливать его и так очевидное присутствие в заставляющих приятно ныть душу мелочах.  Мысль: "рядом", прокручивается в голове постоянно. Именно это и отвлекает. Альберту безусловно приятно, что Рома хочет избавить его от хандры, что Малиновский всё ещё с ним, всё ещё никуда не исчез.  Такое заземление работает. Алик сосредотачивается на прикосновениях, своих и чужих, мягкости одеял и спутавшихся каштановых волос, тепле домашних свитеров, которые он таскает у Ромы, и горячих напитков, которые тот ему делает.  Альберту хорошо лишь от такого осознания чужой любви. От того, что сейчас он может позволить "оставить" Малиновского у себя, переключиться хотя бы на день-два на простые радости, вроде возможности быть вместе, иметь крышу над головой, банальный комфорт. Иногда полезно напоминать, что когда-то всего этого не было.  — О чём задумался? — интересуется Роман, пропуская пряди иссиня-чёрных волос сквозь пальцы. — Надеюсь, не о работе… Алик криво усмехается и переводит задумчивый взгляд в потолок.  — О том, что нам больше не нужно быть вместе второпях…  Малиновский вздыхает и мягко улыбается.  Им действительно когда-то приходилось видеться урывками, практически прятаться, исчезать утром, впиваться в каждую встречу как в последнюю. Для них обоих, должно быть, возможность проводить время вместе, как сейчас, с неторопливой размеренностью была самой настоящей высшей степенью блага.  Рома поворачивается, чтобы коснуться губами бледной скулы. — Я надеюсь, больше никогда и не придётся.