Пропаганда гомофобии

Утро встретило Диму назойливым клёкотом будильника и хмурым небом, которое гудело и ворчало на всех ранних пташек, грозясь вновь излиться сильнейшим дождём и потопить великий город на болоте к чёртовой матери. Он осоловело проморгался, пытаясь сообразить, где завалялся его телефон, а потом так же неудачно попытался выключить неровные басы, которые били по сонному мозгу как пудовые кулаки по боксёрской груше. Лежащий рядом Гром легонько всхрапнул, по-детски мило причмокнул губами и продолжил спать как убитый, даже не попытавшись избавиться от источника шума. Дима провёл пальцем по экрану, смахнул будильник, откинулся на подушку и зажмурился, уверенный что так открыть глаза и начать новый день будет значительно легче. Предсказуемо, получилось сфокусировать взгляд хоть на чём-то не раньше, чем через несколько минут беспробудных попыток, когда веки стали чуть менее неподъёмным грузом, да и то только после по-детски милого трения глаз кулаками. Когда зрение вернулось в норму, первым делом Дима пошёл в туалет, а потом завернул и на кухню, наскоро ополоснувшись в ванне и при этом воровато оглядываясь на спящего слишком крепко для служителя порядка майора. Игоря не разбудил ни цокот капель по эмали, ни шипение масла на сковородке, ни аромат омлета с помидором (с одной стороны овощ уже начал подгнивать, но вторая половина ещё была вполне себе целой и годилась для питания после термообработки), и когда Дима — чистый, опрятный, свежий и бодрый — пошёл его будить, Гром — помятый, сонный и ничего не осознающий — медленно сел, моргнул пару раз, уронил голову на подставленное напарником плечо и продолжил сопеть, досматривая одни ему известные сны. — Игорь, — негромко, чтобы не слишком потревожить спящего, прошипел Дима. — Проснись, пора на работу. Гром вздохнул глубже, медленно очухиваясь, повернул голову налево, притёрся лбом о висок Дубина и ткнулся губами прямо в шею, горячо задышав и послав толпу мурашек к затылку и позвоночнику. Сидеть с таким ласково-домашним Игорем было особенным чудом, которое поражало своей чувственностью; Дима ощутил прилив вседозволенности, и, чуть посомневавшись, нырнул в него с головой: сам развернулся так, чтобы не лишиться огненных губ на чувствительной коже, прижался губами к тёмной макушке, вдохнул ртом аромат яблочного шампуня, буквально ощутил его свежесть и тепло, то самое, людское, которое ни один солнечный луч не смог бы дать. Дима положил Грому на спину руку, приобнял и притянул его ближе, чтобы ощутить грудью ровное и медленное биение сердца сонного человека. Завораживающе. — Давай, вставай, я завтрак сварил — пельмени у тебя нашёл и горчицу старую, вроде неплохо вместе сочетаются, — Игорь лишь согласно промычал, да обнял в ответ. Спустя минуту провёл плечами, руки завёл за спину, потягиваясь, и Дубин понял: окончательно проснулся. Гром, в принципе, всегда тяжело отходил от сна, Дима не раз это замечал, когда они с Юлей бывали у полицейского дома по тем или иным причинам или когда Игорь ночевал в изоляторе и по утрам выкатывался прямиком к кофемашине, опухший, иногда попахивающий после ночи без душа и сменной одежды, сонный и попросту помятый, а затем долго и кофеинисто просыпался, параллельно почитывая новое дело. И даже это Дима находил очаровательным. — Дим, — начал Игорь, когда они оба — одетые, умытые и сытые — закончили пихать нехитрый завтрак за обе щеки. Мужчина нервно крутил ложку в пальцах, взгляд не поднимал и говорил непривычно тихо и низко, будто пытался тщательно подбирать слова, что у него никогда не получалось с лёгкостью. Дима внутреннее напрягся, поняв, к чему вёл Игорь, и ощутил кислый привкус на языке. Об их поцелуе же говорил, верно? Дубин сам тянул неизбежное насколько только можно, сам убеждал обманом себя, что всё забудется и не будет этого стыдного для них обоих разбора полетов. Где Игорь скажет "Я просто поддался тебе, было интересно, любопытно, да и в любви не каждый день признаются, тем более парни, тем более напарники и близкие друзья" и добавит: "Распробовался и всё, хватит, я понял, что не такой, как ты". Видно, Дима — открытая книга, потому что Игорь, стоило ему поднять глаза, будто бы потеплел, мягче стал, чувственнее и ближе — что-то увидел в нём, страх или горечь, тут и к гадалке не ходи. — Всё, что надумать сейчас успел, забудь, — грозно, но всё же с явно слышимой просьбой сказал Игорь и положил свою тяжёлую ладонь на макушку Димы, погладил с нажимом, опустил пальцы на щёку и ощутимо провёл ими, вынудив поражённого Дубина во все глаза уставиться на него. — И давай поговорим как взрослые люди, ну? — Ты-то и взрослый? — более хрипло и надорвано, чем планировал, заметил Дима, и Игорь успел и опешить, и улыбнуться, пока до него доходило, что напарник сейчас так скомкано пошутил. — Не похож, да? — Игорь хмыкнул, поддерживая шаткое равновесие между ними щепоткой юмора. Дима был ему за такую чуткость благодарен. — Юля так же говорит. Димка, я, это... В общем, насчёт вчера поговорить хотел. Думаю, ты понял уже, что я сказать хочу, да недопонял. Дима неопределённо пожал плечами, не зная, куда майор клонил, и чувствовал себя при этом максимально глупо, хотя и пытался не подавать вида. Как Игорь не любил говорить о чувствах, так Дубин ненавидел признаваться в своих недостатках, коих, он считал, был вагон и маленькая тележка. — Смотри, — Гром пробил ему одному известный ритм пальцами по кухонной столешнице, собираясь с мыслями, потом бросил эти потуги, чертыхнулся и продолжил, уже не шевелясь: — Допустим, я нравлюсь тебе, так? — Не нравишься, — Игорь издал удивлённый вздох и тяжело замолчал, в миг растеряв остатки уверенности. — Я люблю тебя. Это разные вещи. — Ты... Не делай так больше, — голос Грома приобрёл лёгкий оттенок обиды, и Дима показательно прикрыл рот ладонью, будто говоря, что перебивать больше не будет — видел, как сложно разговор давался майору и как он буквально перебарывал себя. И даже если Дубин не хотел стебать его острыми словами, нет, в самом деле не хотел, то в любом случае Игорю было бы легче, если бы он держал язык за зубами. С каких пор они поменялись местами, и Игорь начал бояться своих мыслей и слов, а Дима, наоборот, стал острее на язык, сложно сказать, но то, что вчерашнее признание перевернуло всё с ног на голову — понятный им обоим факт. — Так. Ладно. Ты любишь меня, хорошо, мда, — Игорь чуть-чуть пожевал слова, посмаковал их, растянул на языке задумчиво и продолжил: — И я не могу сказать, что люблю тебя. Дима понятливо кивнул, отведя взгляд. Ожидаемо, что тут ещё сказать? Всё эти поцелуи и касания, а должны ли они что-либо значить? Или это просто алкоголь и одиночество заставляли кровь бурлить и совершать опрометчивые, почти животные поступки, которые затем казались сделанными не нами, а кем-то посторонним, делящим наше тело с рациональной частью личности. — Но ты нравишься мне, — Дима в удивлении вскинул голову, но, как и обещал, не перебил. — И вот теперь представь: мы начинаем встречаться — коллеги, напарники, мужчины. Люди вокруг будут тыкать пальцем, косо смотреть, шутить и оскорблять. Таких как Купцов будет каждый второй, просто потому, что это не нормально. Дим, ты уверен, что протянешь это? Если правда вскроется, будет пиздец. Мне плевать, но а тебе? — Я понимаю, — сказал Дима, помолчал, пожевал губу, кинул взгляд на окно вдаль и кивнул, поверив в себя. — Но и мне начхать. У меня есть ты и Юля, вы не отвернётесь от меня, а большего мне и не надо. Дима улыбнулся тепло и солнечно, ставя в их разговоре однозначную жирную точку, и Игорь запустил пальцы в его волосы, задумчиво потрепал их, поскрёб другой рукой свою чуть отросшую щетину, а потом притянул Диму поближе к себе, чтобы аккуратно, словно впервые, медленно его поцеловать. Дубин лишь послушно и чуть смущённо приоткрыл губы, собрав чужой желанный вкус, и плотно сомкнул веки, будто боялся, что видел мираж, характерный для любого бедного путника в пустыне, который набрёл на пышущий жизнью оазис — похоже на сладкую ложь, но надежда остаётся всегда, сколь бы маловероятной она не была. Рефлексии по поводу долгожданного сближения с Игорем почему-то не было. Да, Игорь, скорее всего, не смог различить дружбу, уважение, любопытство и обескураженность внезапным признанием и необычным делом, которые в нём возникли за достаточно короткий срок, да Гром и сам это понимал, не мог не понимать, но всё равно решил попробовать, даже если его в итоге хватит на пару дней — это будут отличные дни, которыми Дима собирался эгоистично наслаждаться по полной. До их выхода из дома Дима урвал ещё несколько поцелуев, ограничившись только тем, что своей излишней навязчивостью мог спугнуть достаточно консервативного и деревянного в коммуникациях Грома, но тот каждый раз с удовольствием отвечал, чуть топорно, словно успел позабыть, что к чему, но с энтузиазмом и запалом, от которых терял остатки стыда и спокойствия уже Дубин. Сердце трепетало в горле, ощущалось абсолютно инородно, неправильно, но и приятно до колющих ощущений на кончиках пальцев и давления на лёгкие, словно едва ощутимые касания Игоря к его спине или груди, которые и объятьями нельзя было полноценными назвать, были сильнее любого пресса — и это было слишком, невероятно хорошо. В метро, по пути к антикварному магазину некого "хорошего знакомого" Игоря, они держались достаточно далеко, чтобы не вызывать у сонных петербуржцев подозрений, и в то же время достаточно близко, чтобы чувствовать тепло тел друг друга, которое в холоде грозового июля ощущалось грандиозным великолепием. Вчерашний ливень перерос в мелкую морось, но не планировал заканчиваться, из-за чего некоторые особо мерзлявые люди уже перешли на кожанки и рубашки, словно крепкие двадцать два градуса ощущались почти как морозная середина декабря. Впервые за долгое время на душе стояла весна — спокойная, тёплая, солнечная. Сонливость как рукой сняло, хотя Дима проспал за ночь едва ли пять часов, точнее не вспомнить, потому что он знал, что вчера заснул прямо посреди очередного ленивого поцелуя, и кто из них с Игорем первым отрубился — вопрос. Антикварный магазин стоял на том самом месте, где обычные граждане почти не ходили случайно: подворотня располагалась за раскидистыми кустами и была скрыта от посторонних взглядов, да и невзрачная вывеска "Раритетные товары" не привлекала внимание ровно до тех пор, пока знающий прохожий не заходил внутрь маленького магазинчика, приоткрыв тяжёлую дубовую дверь. Убранство было сделано со вкусом: высокие полки до потолка, ломившиеся от множества разных предметов быта и украшений, витрина, в которой стояли ритуальные маски южных и восточных народов, повёрнутые внутрь комнаты лицом и смотрящие своими пустыми глазницами на каждого, кто заходил в лавку; зелени не было совсем, зато обработанная древесина была всюду, куда бы не упал глаз, и даже сам воздух будто бы искрился золотом, которое дарили кружащие в воздухе пылинки, освещённые аутентичными светильниками с мягким тёплым жёлтым светом. Дима быстро влюбился в атмосферу этого места, с удовольствием осматривал ювелирные украшения на самой средней и заметной витрине, отметив, до чего же грубой была красота украшений древности. Все эти толстые линии ковки, узоры, частично стёртые или разорванные — в них была своя сила и непоколебимая страсть. Игорь почти не смотрел на красоты окружающих его древностей и не очень интересовался их стоимостью, хотя на некий струнный инструмент, который напоминал маленькую гитару, Дима не знал точно название, тот глаз положил и даже примерялся к его стоимости, порывшись у себя в карманах в поисках денег, но там лишь звенели мелкие монетки и сложенная дважды сотка — сдача с позавчерашней шавермы. Такой интерес Диму удивил, и он это на всякий случай запомнил — вдруг пригодится. — О-хо-хо, Игорёк! — выскочил из-за одной полки в глубине магазина мужчина и, расплывшись в липкой улыбке, бросился обнимать Игоря, который с недовольным лицом тут же начал его от себя оттаскивать. Мужчина был низким, даже коренастым, средних лет, с аккуратно подстриженной короткой седой бородкой, в сером костюмчике с красным искусственным цветком в нагрудном кармане, с благородными чертами лица, которые портили не реалистичный, натянутый оскал и мелкие, блестящие цепким умом и хитрой расчётливостью глазки. Производил он на Диму впечатление двоякое, но он, как воспитанный мальчик, и виду не подавал, что удивлён, возмущён или очарован. Он профессионал, и, значит, не будет показывать своё отношение ни свидетелю, ни Игорю, ни самому себе. — Хорош, хорош, — Игорь похлопал мужика по плечу, и тот, наконец, отстал от его торса, но выглядеть недовольнее не стал. — Сколько лет, сколько зим, — мужчина окинул быстрым взглядом Диму, чуть заметно скорчился, словно зажевал лимон, и вновь расцвёл в улыбке, стоило ему повернуться к Грому. Дима, видно, показался ему или слишком простым, или просто не заслуживающим внимания, но его это нисколько не задело и даже вполне устроило: этот скользкий тип перестал казаться интересным ему в ответ. — Чем могу быть обязан столь приятным гостям? — Помощь нужна, по делу, — Игорь говорил грузно и будто бы через не хочу, а руки, засунутые в карманы джинсов, подтверждали, что ему быть в компании этого человека тоже не слишком приятно, что было редкостью для Игоря в окружении его около преступных шестёрок. Обычно он держался уверенно и даже по-своему дружелюбно, но здесь не выглядел победителем по жизни и уверенным в себе полицейским, а скорее ментом, которого прогнули под себя бандиты из лихих девяностых, которому такое положение дел не по нраву, но и не повиноваться он не мог. Лёгкая хмурая нервозность Игоря перешла к Диме и приумножилась, заставив их обоих напряжённо следить за каждым движением мужчины и кратко, почти без задней мысли, переглядываться в поисках поддержки. — Ещё бы, всем нужна помощь, да не все её получают, — на секунду посерьёзнел старьёвщик, а после вновь вернулся к типичному поведению, начал сахариться, как застарелый мёд, улыбаться от уха до уха и хитро поглядывать на них, словно знал всю их подноготную. — Молодой человек, мы, кажется, не знакомы, — обратился к Дубину галантно и вежливо, но очень скользко и изучающе. — Аристарх Юрьевич Шитело. Чем могу быть полезен? — Ножик есть один, — Игорь положил на прилавок кухонный нож Алисы, и антиквар мгновенно прикипел к его гротескным узорам взглядом. — Не видел такого? — Ножик? Да это шедевр! — с благоговейным обожанием и сочной обидой в голосе ответил Аристарх Юрьевич и с укором посмотрел почему-то на Диму, словно он транслировал такие неприятные его слуху слова прямо Игорю в голову. — Рукоять сделана из кости слона — не высшей пробы, судя по трещинам, но всё же, — резьба выше всяких похвал, ставлю, что нанесена вручную. Острое лезвие, изысканный баланс, — мужчина взвесил холодное оружие на двух пальцах, и оно, чуть покачнувшись, замерло, не наклоняясь ни в сторону рукояти, ни лезвия. — Ага, — без энтузиазма поддакнул Игорь, — но мы не по этому делу. Говорят, тебе на днях такой же принесли. Уже выставил на продажу? Дима чуть ошалело на него посмотрел, но практически сразу понял, что к чему, и с интересом посмотрел на реакцию антиквара на очевидный блеф. Удивительное дело, но он заметно занервничал. — И кто говорит? — Кто надо, тот и говорит, — Игорь осклабился довольно, даже зубами клацнул, что могло выглядеть вполне угрожающие, если бы Дима не знал точно, что кроме пары тумаков разной степени травмоопасности, он серьёзного вреда не причинит. — А ты не соскакивай, вижу же, что не в первый раз такой ножик наблюдаешь. — Да никак нет, товарищ майор! — на прямом лбу Аристарха Юрьевича выступила испарина, а глаза забегали, как у отъявленного рецидивиста. — Всего разок до этого видел, помощник принёс. А на продажу не выставлял пока — оценка, очистка, возможно, реставрация. Всё это время занимает, знаете ли. — Нож у тебя? — грозно нависнул над антикваром Игорь, не оставив и шанса на отступление. — Да, да, конечно у меня! — мужчина засуетился, покивал, взгляд кинул куда-то направо, и Гром вскинул подбородок, невербально разрешив ему отойти. — Тащи сюда. Дима не смог сдержать радостной улыбки: неужели всё так просто? Главная и единственная улика против гомофобно настроенной ОПГ вот-вот должна была оказаться у них в кармане, а там столько возможностей, и отпечатки, и ДНК, и прочие наводящие вещи, которые могли бы пролить свет на личность убийц. Лыжники в шаге от карающей длани правосудия, и понимание этого щекотало внутренности щенячьим восторгом. Шитело принёс нож быстро, словно его гнала стая диких собак, аж испариной покрылся и часто запыхтел. В руках у него был красивый футляр-шкатулка, на вид сделанный из дерева, слоновой кости и зелёного минерала, возможно, малахита, или всё было гораздо прозаичнее: отполированного стекла и дорогой пластмассы. Внутри шкатулки располагался на специальных ставнях и мягкой подкладке тот самый многострадальный нож, выглядя при этом до того гармонично, словно он был создан для созерцания, а не нарезания помидоров и убийства невинной девушки. Игорь без каких-либо зазрений совести выцепил его пакетиком для улик и закрыл, закинув Диме в рюкзак. Антиквар недовольно фыркнул, а потом осветился мыслью: — Ты мне кругленькую сумму должен, майор, — провозгласил почти победоносно, словно не он минуту назад жался от страха перед знаменитым в узких кругах Громом. — За нож и мои услуги — это не бесплатно! Игорь открыл было рот от удивления, затем закрыл его, нахмурился, вновь открыл, оскалился и произнёс: — Я рыло твоё наглое начистить должен, — Гром заиграл желваками и начал попеременно сжимать и разжимать кулаки, вновь нависнув над антикваром. Тот вмиг поубавил спеси и примирительно поднял ладони. — Ладно, ладно, чёрт с тобой, майор! Иди уже по делам своим важным, или чем ты там в свободное от террора честных граждан время занимаешься. — Что-то честных граждан я здесь кроме напарника моего не наблюдаю, — рыкнул низко и раскатисто Игорь. — Нож где надыбал? — Помощник притащил, — неохотно признался Аристарх Юрьевич. — Помощник? — решил вставить свои пять копеек Дима, нарвался на тяжёлый и угнетающий взгляд мужчины, который вынудил Игоря взять его за грудки и смачно встряхнуть в целях профилактики — чтобы развязать язык. — Да, да, помощник. Пацан молодой, ещё несовершеннолетний, шпана. Реликвии, антиквариат и прочие ценности на улицах ищет, а потом мне приносит. — Ищет, ага, — Игорь ещё раз встряхнул Шитело, грозно сверкнул глазами и даже со своего места наблюдателя Дима — он мог поклясться — услышал скрип зубов. — Ворует, а ты по дешёвке скупаешь и перепродаёшь. — Не всегда! — сказал он, потом осмыслил, чертыхнулся, но продолжил: — Редко. Находит чаще. Не представляете, какие богатства можно откопать на свалке. — Конечно, охотно верю, — голос Игоря зашкворчал кислым сарказмом, от которого даже у Димы неприятно свело горло, и он, поморщившись, сглотнул. — Где помощника этого можно найти, м? — Да что бы я своих наводчиков сдавал? — мужчина вздохнул и возмутился натурально, почти без нареканий: — Да я... — Ты лучше со мной не шути, — процедил сквозь зубы зло Игорь и схватил за лацканы пиджака антиквара, с силой встряхнул его и прижал к стенке, нависнув грозной скалой. Шитело испуганно пискнул, заметался взглядом по комнате, наткнулся на стоящего в паре метров от них Диму и начал выглядеть ни то жалобно, ни то возмущённо. — Да сделайте же что-нибудь! Этот псих меня вот-вот убьёт! — Не убьёт, — спокойно, совершенно не похоже на себя обычного ответил Дима и показательно облокотился на стеклянную витрину с вполне себе дорого выглядящей диадемой и скрестил руки на груди. Самого изнутри распирал мандраж вперемешку с восторгом, клокочущим в груди, и приливом адреналина, но он продолжал играть свою роль, которую — наконец он понял — всё это время желал видеть в нём Гром. — Но сломать что-нибудь случайно может. У Аристарха Юрьевича на лице отразился самый что ни на есть настоящий животный страх, глубокий и леденящий, а Игорь при этом смотрел на Диму так, что Дубин едва смог сдержать щенячий скулёж — столько восхищённой гордости отразилось в его вечно напряжённо глядящих на мир вокруг глазах. — Или разобью одну из твоих красивых безделушек, — Игорь будто воспрял духом, игриво оскалился, кивнул подбородком на ломившиеся хрупким антиквариатом полки и Шитело сдался, обездолено вздохнул, открыл рот: — Тебе, Гром, это просто так с рук не... — Давайте по делу, — вновь вставил свои пять копеек Дима, почувствовав себя гораздо раскрепощённее и увереннее. — Кто вам дал этот нож? — Илья, кажется, Уткин, не вспомню точно. Детдомовский, скоро восемнадцать стукнет, волосы светлые, глаза голубые, на подбородке шрам заметный. Всё, больше ничего сам не знаю, клянусь! — на одном дыхании выдал антиквар, и Игорь отпустил его. — Он мне сам приносит всякое, где берёт не знаю, я не спрашиваю. Честно! — Вот так бы сразу, — заключил Игорь. — Столько лет тебя знаю, а каждый раз информацию клещами тянуть приходится. — Чтобы я тебя в своём магазине больше не видел, ты понял, Гром? — мужчина пригрозил кулаком, но под взглядом майора вновь стушевался и мигом заткнулся. — Посмотрим на твоё поведение. Не шали. Игорь круто развернулся, махнул головой напарнику, мол, следуй за мной, и вышел на улицу. Дубин, не долго думая, вышел за ним. Они в молчании зашли за угол, Гром повертел головой, чем ввёл в замешательство Диму, а затем наклонился и поцеловал, вырвав у него удивлённое аханье. Игорь так же быстро, как наклонился за поцелуем, так его и разорвал, воровато уставился в землю под ногами, потом на стену за Димой и только потом на него самого, выглядя при этом и виновато, и взволнованно, и довольно, и удивлённо одновременно. Дима, наверное, выглядел примерно так же. — Я просто не ожидал от тебя такого, — признался Гром, отмерев и зашагав в сторону улицы. — Я от тебя тоже, — Дима смущённо замялся, но нашёл в себе силы поднять глаза на Игоря. Они оба знают о его привязанности, так, казалось бы, чего бояться? Гром принял его чувства, ответил на них, да, Боже, он поцеловал его посреди улицы, что может быть большим доказательством признания и понимания чужих чувств? И всё равно он неуверенно жался к холодной стене и отдёргивал руки, которые будто металл тянуло магнитом к Игорю. — Есть идеи, как нам найти Илью? — Есть у меня одна знакомая, — недолго подумав и достав из кармана телефон, сказал Игорь, и Дима готов был поклясться, что увидел на его лице благодарность за смененную тему. — Воспитателем в детском доме работает...