Пропаганда гомофобии

Нож, который они нашли в наборе в квартире сестёр, и вправду был необычным: на ручке из то ли полированного дерева, то ли слоновой кости фигурная резьба в виде азиатского дракона, на остро заточенном лезвии выкален иероглиф, а сама она на ощупь ощущалась приятно гладкой, хоть и с несколькими грубыми трещинами вдоль всей ручки. Мастерски сделанное холодное оружие, которым девушки ежедневно нарезали банальные овощи, рыбу и мясо. Почти кощунство. Дима с любопытством крутил нож в руке, балансировал им, уложив лезвие на два пальца, и изучал его вдоль и поперёк. Игорь его любознательность никак не комментировал, только задумчиво осматривал квартиру Алисы и Ани на предмет нахождения того ножа, которым Лыжники нанесли смертельный удар младшей из сестёр. Вероятность того, что такую ценную улику не заметили ни дежурные полицейские, ни судмедэксперты — крайне мала, но Игорь всё равно упрямо пахал носом каждый сантиметр многострадальной квартиры и, ожидаемо, ничего не нашёл. Они обшарили весь район, осмотрели все густые кусты, заросли давно не кошеной травы и укромные места, о существовании которых подозревали далеко не все старожилы, разве что в придомовые мусорные контейнеры не полезли — как раз вчера днём увозили мусор, так что искать один единственный нож в дурно пахнущих отходах по всему району — а это, без малого, десятка три мусорок — не было никакого смысла. — Ножа нет, — констатировал Дима и тяжело вздохнул, обдумывая то, что у них было известно в данный момент. — Получается, Лыжники либо были в шоке от убийства и забрали его с собой, либо выбросили в мусорку, и потенциально главная улика всего дела уже сожжена на мусороперерабатывающем заводе. —Либо выбросили где-то ещё, — добавил Игорь и, заметив, как поник Дима, хлопнул его по плечу, обдав тело приятной тяжестью. Обратив внимание напарника на себя, он продолжил: — Не боись, есть у меня одна идейка, может повезло и ножик уже нашёлся. — О чём ты? — недоумевал Дима, а потом поморщился, вспомнив, чем обычно оканчивались идеи Игоря. — Мне это не понравится, верно? Широкая улыбка и блеск в шальных глазах стали ему красноречивым ответом. В общем-то, когда они подъехали к первому на сегодня ломбарду, Дима просёк идею Игоря и даже чуть приободрился. Такая красивая вещь, бесспорно, должна была заинтересовать старьёвщиков и антикваров всех мастей, и если кто-нибудь нашёл у себя во дворе подобную бесхозную вещицу, то и попытаться её сбыть могли бы на раз. Женщина лет пятидесяти осмотрела цепким взглядом взятый в доме Алисы нож, пожала плечами и сказала, что никто подобного не приносил, да и она всю жизнь занималась драгметаллами и ювелирными украшениями, а не холодным оружием, и вряд ли знающие люди к ней бы пошли. Она порекомендовала пару своих знакомых, которые как раз принимали и продавали в ломбардах холодное оружие, но и у них ничего не было, хотя один из них — высокий и щуплый мужичок средних лет с бородкой и уже явно седеющими и выпадающими на макушке волосами — пропел им дифирамбы и даже настойчиво начал предлагать купить весь оставшийся набор ножей за "десять... ну ладно, ладно, пятнадцать тысяч", но Игорь на это лишь рыкнул, напугав его до полусмерти, тыкнул чуть ли не в лицо удостоверением, пообещал проверку по факту незаконного хранения холодного оружия и с лёгким сердцем вышел на улицу, оставив Диму самого сглаживать углы. На улице в свои права входила вкрадчивая ночь, и по темнеющему небу было заметно, что именитые Белые ночи сходили на нет, а влажная жара на короткое время отступила, даже позволила лёгкому ветерку проникнуть под футболки, шорты и сарафаны, охлаждая прелую и потную кожу своими успокаивающими прикосновениями. Дима вышел из ломбарда и с удовольствием подставил лицо ласковому ветру, ощущая, как он слегка прохладными пальцами трепал его отросшие волосы и влажно целовал щёки, обнимая свежестью за торс. — Наслаждаешься? — спросил вышедший следом Гром, и прозвучал он до того умиротворённо и тихо, без привычного сарказма и двойного дна, что Диму обдало тягучим желанием разделить эти мгновения сакральной безмятежности с самым близким человеком, который занимал всё свободное место в его душе. Игорь будто бы окунулся в его ощущения, тоже застыл под касаниями ветра, зажмурился, открутил крышку от бутылки с питьевой водой, которую они прикупили ещё с час назад, и вылил себе на лицо, жадно приоткрыв рот и инстинктивно зажмурившись. Светлая футболка без принта быстро пропиталась водой и прилипла к груди и животу, а сам Игорь по-собачьи отряхнулся, устроив Диме внеочередной душ. Несмотря на то, что вода успела нагреться и почти не охлаждала раскалённую до предела кожу, ощущения её на лбу, щеках, шее, груди приятно отрезвляли и успокаивали, даруя живительную трезвость. Вода стекала быстро иссекаемыми ручейками по вискам и точёным скулам Игоря, пленя взгляд, и капли спадали с кончика носа, острой линии челюсти и облепляли приоткрытые губы, которые постоянно облизывал Гром. Дима с усилием отвёл взгляд, делая вид, что прошедшая мимо девушка в лёгком белом ситцевом платьице интересовала его гораздо больше, нежели такой настоящий и самобытный Гром. Глупость, в которую едва ли кто-то мог поверить, но Игорь и бровью на это не повёл, только довольно поморщился и вытер капли воды с подбородка тыльной стороной ладони. — Куда дальше поедем? — вопросом на вопрос ответил Дима, и Гром посмотрел на него долгим взглядом, словно что-то решал, и махнул головой: — Домой. — Ко мне или к тебе? — тут же среагировал Дима, сразу придумав миллион причин, что майору могло понадобиться на ночь глядя у одного из них дома, и лишь по открывшемуся в шоке рту и расширившимся глазам Игоря он понял, как тот трактовал его фразу. — Ну, я думал, каждый к себе поедет, — протянул Гром и в миг как-то стушевался, шею потёр, взгляд отвёл, словно принял всё за чистую монету и поверил, что Дима предложил ему... Что конкретно Игорь подумал, Дима придумать не успел, но зарделся как маков цвет и так же смущённо посмотрел себе под ноги, начав оправдываться: — Я не это... В смысле, по делу или... — Я понял, — поспешил крякнуть Игорь и показательно потряс правой рукой, запястье которой украшали старые отцовские часы. — Уже поздно, продолжим завтра, как раз посетим моего знакомого антиквара. Он мне должен, так что может чем поможет, посмотрим. Дима кивнул нарочито оптимистично, даже лёгкую улыбку пустил на губы, но действовал будто бы отстранённо, не задумываясь, а мыслями и вовсе был со своей глупой двусмысленной оплошностью, которая даже прямолинейного Игоря поставила в тупик, неслабо удивив. Это ж надо такое ляпнуть! Ещё бы сразу переспать предложил, идиот, чтобы Гром сбежал от него как от чумного. Странно, что он до сих пор этого не сделал и спустил историю на тормозах, как и те пьяные поцелуи, и случайный каминг-аут, как всё гейское, что обычные русские мужики за тридцать на дух не переносят ни в каком виде. А Гром вечно не как все, хотя по нему этого точно и не скажешь: вот вроде и толерантен, и никак не отстранялся от напарника, даже наоборот, будто нитку за ниткой наматывал, связывал их воедино, но на практически открытое признание, да, под градусом, да, на эмоциях, да, на волне душащего возбуждения, но признание ответил мягким и категоричным отказом. Пустой желудок обдало жгучей желчью, отдавшейся неприятно кислым привкусом на корне языка, но Дима стоически перетерпел зарождающийся гастрит и даже подумал, что ощущения схожи с теми моральными тяготами, в которых он увяз по шею и до сих пор тонул, цепляя на ноги гирьки для более скоростного спуска на илистое дно. — Знаешь, — протяжно и неуверенно начал Игорь, и Дима удивлённо на него глянул: на типичного майора Грома это было очень не похоже. — Я тут подумал... Айда ко мне, а? Диму прошило восторгом вперемешку с шоком и неверием, и единым крышесносным коктейлем влилось в каждую клеточку тела. Мозг отказывался анализировать реальность и застопорился на фразе "ко мне", заставив Дубина покрыться холодной, несмотря на душную жару июля, испариной. Игорь хоть понимал, что и кому предлагал? То есть, нет, понимал, конечно — другу и напарнику Диме Дубину переночевать под одной крышей, чтобы не терять время и вместе пойти на работу завтра — но его ничего не смущало? Ни ориентация Димы, ни его явная, заметная, наверное, всем вокруг влюблённость в Игоря, ни предыдущая неудачная и смутившая их обоих недомолвка. Ничего из этого? Вместо очевидных вопросов язык сам повернулся, проигнорировав волю хозяина: — Давай, — и Игорь, ему показалось, едва заметно выдохнул, улыбнувшись увереннее и свободнее. До дома Игоря добирались ещё почти час, еле успев до закрытия метро: ещё десять минут, и заветные пятнадцать минут первого захлопнули бы прямо перед их носом самый бюджетный и быстрый способ передвижения по городу. Жаркая духота последних дней собралась воедино и была готова вот-вот излиться проливным дождём, о чём явственно говорили поднявшийся свежий ветер, редкие вспышки молний где-то вдалеке и лёгкий, почти не слышный, но будто бы ощущаемый кожей гром, от которого вставали дыбом волоски на руках и загривке. Когда они попали в квартиру и сняли обувь, ввалившись в коридор, раздался первый полноценный раскат, сопроводивший яркую электрическую вспышку. Дима от неожиданности вздрогнул, но быстро пришёл в себя и с любопытством осмотрел содержимое холодильника, найдя яйца, колбасу и сыр — в не открытых упаковках, а яиц и вовсе был полный десяток, словно их только что купили в магазине и притащили для последующего приготовления, и что это не Юля подсуетилась неделю назад и не прикупила "то, без чего невозможно жить и чего у Грома отродясь не было". — Я похозяйничаю, ладно? — Ага, — рассеяно ответил Игорь, потоптался немного на месте, посмотрел, как ловко Дима разбил тонкую скорлупу яиц ребром вилки и начал взбивать их до однородной субстанции, не забыв добавить щепотку соли, а потом ушёл в сторону комнаты, где достал что-то с антресоли, даже не став на стул. Диме не пришлось оборачиваться, чтобы понять, что он готовил им ночлег, и хотя Дима не представлял, как он их обоих сможет уложить в своей переполненной пережитками прошлого квартире, но волновало его это гораздо меньше, чем одиноко стоящая ни к месту на кухне ванная, которая гордо обозревалась фактически с любой точки гостиной. Даже если учесть чистоплотность Димы, мыться на виду у Игоря ему не улыбалось, а, значит, ничего лучше, чем попытаться смыть липкий пот с кожи рук и торса в раковине, он попросту не находил. За окном вовсю гремел гром и сверкали молнии, свежий ветер гнул деревья в преддверии бури, а Дима накладывал им по тарелкам омлет с пылу с жару. Игорь, вновь раздевшись до одних домашних штанов и красуясь подтянутым торсом, набросился на еду как с голодного края, пережёвывая ещё горячий и исходящий паром ужин, не страшась опалить язык. Дима при этом ел спокойнее и медленнее, польщённый благодарным мычанием Грома, но так как его порция была в разы меньше порции майора, то закончили с ужином они практически одновременно. Дима тут же принялся умываться, наконец-то почувствовав себя более или менее чистым и свежим, а выделенная Громом футболка помогла не потерять это приятное ощущение сразу после надевания грязной одежды. И стоило Диме выпросить пасту и даже старую, но всё ещё имеющую мятный освежающий привкус зубную нить, как Игорь, совершенно не смущаясь, стянул домашние штаны, вышел из них, наступив на штанины пяткой, и голым залез в ванную, сразу включив душ на полный напор. В стороны тут же полетели капли воды, а Гром лишь довольно фыркнул и подставил волосы под тугие струи, одной рукой растирая шампунь по тёмным прядям, а другой направляя душ. — Игорь! — возмущённо вскрикнул Дима и повернулся спиной к кухне, чтобы не видеть подтянутое тело с рельефно подчёркнутыми мышцами спины и длинных сильных ног, но тут же прикусил себе язык. Он в доме всего лишь гость, которому указывать, что делать хозяину, было бы слишком грубо и неправильно. Но даже если Игорь не знал, что для Димы было тяжело видеть его голым и недосягаемым, то в принципе мыться вот так откровенно при ком-то, кто не является твоим любовником или обезличенным соседом по общему душу в бассейне — по крайней мере бестактно, очень по-Громовски, кстати. У него словно не было предубеждений, словно он и не помнил, что он моется ни при типичных мужиках, которым подавай лишь мягкие бока или осиную талию, да грудь побольше и характер помягче. Нет. Рядом смущённо отворачивался Дима, который любил пробивных и умных девушек, без мини во всей одежде и без выдающихся и редко настоящих форм, а ещё мужчин — старше, опытнее, выше, темнее, сильнее, таких, которым хотелось подчиняться и отдавать всего себя. Интересно, если бы Игорь услышал эти мысли, как быстро бы он понял, в кого конкретно влюблён Дубин? Было бы у него хоть мгновение сомнения, что речь не о нём самом? Или, может, он бы вбил себе в голову, что это всё не может быть о нём, и продолжил бы игнорировать чужие острые эмоции, которые резали Диму словно нож для разделки туш. — А, я запамятовал, прости, — внезапно сказал, перекрикнув шум бьющей по эмали воды, Гром, и прозвучал он настолько искренне виновато, что Дима еле сдержал порыв обернуться и посмотреть, не отразилась ли вина и на его лице. — Просто привык жить один, вот и пошёл делать то, что обычно делаю. — Если я мешаю, я могу пойти домой, — заметил Дима, с преувеличенным интересом изучая потрескавшийся потолок. — Бред не неси, я ж не об этом! — шум воды прекратился и Дима услышал шлепки вставших на пол мокрых стоп и шорох полотенца, которым Гром снял излишки воды с волос. Потом несколько коротких звуков, напоминающих трение ткани о кожу, шлепок резинки, и вот Игорь предстал перед ним в одних потрёпанных и заношенных домашних штанах. Волосы были влажными и забавно топорщились, призывая вплести пальцы в пряди, капли текли ручьём по телу, и Дима старательно держал взгляд на уровне глаз Игоря, борясь с жгучим желанием проследить их движение вниз, до кромки штанов, едва прикрывающих пах. — Я привык к тебе, мне комфортно, вот и позабыл, что я дома не один. Да и куда ты пойдёшь, ночь уже, а завтра с утра дел много. Мне нужен выспавшийся напарник. Игорь потрепал его по волосам, усмехнулся смущённо-возмущённым причитаниям Димы, который в тайне млел от прикосновений Грома, и кивнул вглубь комнаты. — Я матрас новый как раз в прошлом месяце прикупил, Юля подсобила. Так что можешь лечь, я постелил уже. Дима согласно кивнул, сонно и чуть осоловело поморгал, переоделся в широкую футболку, доходившую ему чуть ли не до середины бедра, которую любезно отдал ему Гром, устало упал на матрас, стоящий за диванами близ боксёрской груши, и лишь когда его тело окунулось в мягкую негу, до мозга дошла одна простая истина: — А где будешь спать ты? — Да я это, по старинке, на диванчике могу, — Игорь неопределённо пожал плечами, окинул диван расстроенным взглядом и поплёлся к нему, присматриваясь к тому, как ему лучше лечь, чтобы не проснуться завтра со стреляющей болью в боку и пояснице. Доброе сердце Димы облилось кровью от такого зрелища. — Давай я на диване, всё-таки гость... — Лежи уже, где положили, — Гром попытался сказать это грозно, грубо и в приказном тоне, но Дима давно уже не воспринимал все его потуги всерьёз, воспринимая его за добрую собаку, которая лениво лаяла на прохожих, чтобы показать, кто на дороге главный, но при этом активно махала хвостом и охотно подставляла уши и шею понравившимся людям, продолжая бессмысленно порыкивать, не забывая довольно высовывать язык. Вместо того, чтобы подчиниться и лечь спать, как того и требовал и уставший организм, и мозг, и майор, у него взыграли чувства и сработали они быстрее их всех. — Тогда ложись сюда, — сказал он, приглашающе похлопав по свободной части матраса. — Ты завтра целый день будешь кряхтеть, что спина ноет, а тут места на троих хватит. Плюс он ортопедический, спать полезно, — уже не так уверенно закончил мысль Дима, сжавшись под внимательным взглядом Игоря. И кой чёрт его за язык дёрнул? Да это же Гром, да он не в жизнь не ляжет в одну постель с кем-то вроде Димы... — А... Ты не против? — вместо этого серьёзно спросил Игорь и незамедлительно понёс подушку к Диме, тут же уложив её на свою половину и улёгся справа от Дубина, повернувшись к нему лицом и накрывшись общей простынёй. Выражение глубокого участия стало ясно различимо в свете луны и улицы, бьющего из витражного окна. — А я должен? — удивлённо спросил Дима, стараясь не думать о том, что он лежал в одной постели с тем, кого любил, находясь всего в сантиметрах тридцати от его голого тела. — Ну, ты мог бы, — заметил Игорь, начав выглядеть при этом чуть смущённо. — Я же мужчина, а ты, ну... — Би? — кисло подсказал Дима, и Гром согласно кивнул. — Ну да. — Тогда это ты должен быть против. Мало ли, вдруг я к тебе приставать начну? — А ты начнёшь? — без привычной усмешки, даже как-то серьёзно и проникновенно уточнил Игорь, а у Димы засосало под диафрагмой и зачесались руки, так хотелось претворить свою угрозу в жизнь и коснуться, приласкать, вжать в себя и, что вроде, быть вжатым со всей неуёмной силой Грома, быть окутанным его телом, теплом, запахом, вкусом, боже, каким же мучением было простое, но вынужденное бездействие! — Можешь не волноваться, я ничего такого делать не буду, честно! — оправдался Дима, потом они полежали чуть в тишине, думая каждый о своём, а затем подал голос, уточняя то, что с начала всей этой истории о признании в ориентации заботило его больше всего. — Ты... Почему ты не презираешь меня? — скомкано уточнил Дима и нарвался на полный непонимания взгляд. — Да я забыл давно про тот случай с Чумным доктором, да и ты потом многократно доказал, что тебе можно доверять. Ты мой самый близкий друг, в конце концов, как я могу... Ты не о том, верно? Дима кивнул, уверенный, что Игорь это увидит и продолжит в нужном ему ключе, а ещё что его смущённо прикушенной губы он не заметит тоже. — А за что презирать-то? — голос Игоря оставался серьёзным и даже недовольным, словно ему не хотелось в тысячный раз повторять прописную истину. — Не вижу проблемы. Каждый сам выбирает, кого любить, и пока ты не нарушаешь закон, то можешь делать что хочешь. — А если бы я стал вне закона? — Дима, кажется, перестал дышать и сам не заметил, как приблизился к Игорю, впитывая каждое его слово или едва заметную мимику, пытаясь запомнить и понять его позицию так хорошо, насколько только возможно. — Если бы ввели срок за мужеложство, как раньше? Если бы меня признали преступником, ты бы арестовал меня? Игорь на пару мгновений примолк, задумался, а потом решил что-то для себя, привстал на локте, нависнув над Димой, и чётко и уверенно произнёс: — Нет. Я бы никогда тебя не сдал, даже если бы любовь к своему полу приравняли к убийству. И дело не только в том, что ты это ты, — поспешил добавить Игорь, хмурясь. — Просто ненавидеть за любовь — бред. У нас есть дурацкие законы и несправедливая система, по которым нам нужно судить людей, но такой закон был бы верхом идиотии, к которой лично я бы не хотел иметь никакого отношения. Ты знаешь, я могу действовать не по уставу, а в таком случае я бы мог наплевать на такой глупый закон. И не пожалел бы. Дима вздрогнул так, что Игорь должен был это увидеть или даже почувствовать, настолько близко, практически касаясь, он был, прикусил губу, задышал чаще и поверхностнее, и издал короткий звук, будто не мог сдержать эмоции в себе. — Спасибо, Игорь, – кое-как собрал мысли в кучку он и стиснул плечо Грома, ища посреди эмоциональных зыбучих песков, в которых он оказался, островок твёрдой стабильности. Признание в чувствах, в любви рвалось наружу, клокотало в горле, билось в груди, ныло в зубах и сильно укушенной губе, душило и завораживало, останавливало время и крушило внутренние устои и уверенности, тянуло на дно и со скоростью света несло на поверхность, разбивая и перекручивая внутренности. Боже, знал бы кто, как это мучительно больно, когда чувств слишком много и им нет выхода, когда руки чешутся сделать что-то, но ты не можешь, не имеешь права — лучшая пытка, которую люди только могли придумать. — Спасибо. Пришло время Игорю напрячься, замереть, дышать перестать, жадно смотреть вниз на напарника, который до того сумасшедше притягательно лежал практически под ним и смотрел, смотрел, смотрел своими большими зелёно-серыми глазами, которые в кои-то веки не скрывали толстые линзы очков, что сдержаться было невозможно, да и нужды сдерживаться не было тоже. В этот раз Игорь поцеловал Диму первым. Он просто наклонился, жадно обхватил губы Димы своими и, словив удивлённое аханье, проник языком в рот, задев ряд ровных зубов и шёлковую по ощущениям внутреннюю сторону щёк. Дима замер, не до конца понимая, что только что произошло, а потом зажмурился так крепко, как только мог, вцепился в плечи Грома и ответил с таким рвением, словно получил в подарок самое желанное в жизни. Игорь перенёс опору на ладони, разместив их по обе стороны от плеч Дубина, и поднял бёдра, полноценно нависнув над напарником, и удобно разместился между разведённых ног, ненавязчиво коснувшись пахом разгорячённого тела. Дима коротко застонал и вскинул бёдра, притеревшись так остро и правильно, что Игорь вынужденно оторвался от его губ. — Твою мать..! — мысль не желала оформляться в слова, вертелась на языке, кусалась и казалась вяжущей, как неспелая хурма, и вместо того, чтобы пытаться словить её и наконец высказать, Игорь с большей горячностью набросился на призывно приоткрытые губы, а затем плавными покусываниями и мазками языка по подбородку перешёл к шее, которую Дима незамедлительно подставил, откинув голову и громко и рвано задышав. Дима млел от поцелуев и укусов на шее, дёрнулся, когда Игорь широко мазнул языком по яремной вене, вцепился ладонями в его влажные волосы и настойчиво притянул наверх, найдя губы не открывая глаз. Поцелуй был бешеным, так ему казалось, полным страсти и адреналина, с заходящимся сердцем, бьющим по носу ароматом туалетной воды Игоря и не функционирующим на полную мозгом. Игорь был близко, пожалуй, ближе, чем когда-либо, и хотя это был не первый их поцелуй, но только сейчас он был трезвым, желанным, полноценным и обоюдным. Игорь двинул бёдрами на пробу, притёрся и, будто войдя во вкус, плавно заскользил, не возбуждая, но касаясь и примеряясь. Словно пытаясь понять, как реагировать на собственные желания и действия. А Дима... Диме было в тот момент плевать, что у Грома на уме, что он мог разочароваться и прервать свой эксперимент или что он тут устроил, плевать, главное, чтобы не прекращал. И, словно услышав его мысли, Игорь оторвался от его губ, целомудренно чмокнул напоследок и навис Дамокловым мечом, смотря внимательно и молча. Дима никогда не хотел не открывать глаза так сильно, как сейчас. — Дима, посмотри на меня, ну же, — прозвучало мягко, но и нетерпеливо, и Дубин не решился ослушаться. Игорь был близко, держался на вытянутых руках и смотрел так испытывающе, что даже сам Дима не мог сказать, что он видел под собой и нравилась ли ему эта картина. — Ты говорил, что у тебя есть человек, в которого ты влюблён, так? Сердце Димы замерло, и он аккуратно и даже боязливо кивнул. Ну почему Гром сложил дважды два именно в этот момент триумфа, посреди сочного поцелуя, почему нельзя было хоть немного подождать. И сам себя пожурил: не ссыкун он, чтобы от проблем бежать, вот и сейчас примет всё, что скажет Игорь, как на духу, прямо и стойко. — Дим, честно скажи: это я? Дима прикусил губу, глубоко вздохнул и кивнул. Всё, все мосты сожжены, обратно дороги нет. — Да. — То есть, ты любишь меня? — ещё раз спросил Игорь, и Дима даже начал злиться: и с первого раза же понятно, так зачем спрашивать опять? Поиздеваться так решил? Осудить? — Да. — уже увереннее. — Я люблю тебя. Прости. Лицо Игоря вытянулось, он глупо похлопал ресницами, нахмурился, приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, закрыл, а потом вцепился пальцами в волосы Димы и вновь его поцеловал, на сей раз медленнее и крепче. Где-то далеко сверкнула яркая молния, кашлянул гром и звучно запел ливень, задувая свежесть в душную квартиру. — Придурок. — Сам такой.