Приходи на чай

      «Такой голубой свет повсюду. Что это? Так ярко… Чьи это руки? Такие маленькие и худые. Почему они дрожат?       — Дорогой, прошу тебя, ты столько времени мучал меня, столько жизней погубил. Умоляю, не сгуби и ее жизнь! Она ведь твое кровное дитя.       Ааа, это же мои руки. Ясно.       — Не смей мне перечить, Вивиан! Я ее кормил, поил и одевал. Дал ей образование, нанимал лучших учителей, скупал эксклюзивные книги, дарил лучшие наряды. И как она мне отплачивает за это? Она обязана мне. Или ты желаешь, дабы она встретила какого-то, сожри ее титан, поддонка в том подземном городе, куда бежит при первой же возможности. А тот, в свою очередь, обрюхатит ее и они наплодят еще поганых крыс.       Почему этот человек кричит? О ком он говорит? Неужели? Это голос моего отца?       — Но, Ричард, она ведь девушка, все девушки мечтают о том невинном чувстве, от которого трепещет юное сердце.       О каком чувстве вы говорите, матушка?       Прозвучал звук удара, будто кто-то зарядил ладонью по щеке что есть мочи. Всхлипы.       Матушка плачет?       — О чем ты говоришь? Она тебе не простолюдинка паршивая! Только им свойственно слепо влюбляться в кретинов, а затем страдать. Им ничего не остается, помимо этого. Никаких радостей в жизни!       — А какие у тебя радости? Изобретать яды? Золото, вино и шлюхи?       — Заткнись!       Еще удар. Крик. Плач матушки.       — А мне тоже больше ничего не остается! Ведь моя жена слегла и доживает последние дни. У меня тоже есть потребности!       — Да ты и раньше борделей не чурался.       Удар.       — Молчать.       Вбегаю в комнату. Несусь, сбив отца с ног, падаю на колени к матушке.       — Отец, прошу вас, не бейте матушку. Она ведь так слаба.       Кричу. Плачу       — Явилась. Дитя мое, ты сегодня уезжаешь погостить к брату Роберту и тетушке Элеоноре. Пошли.       Отец схватил меня за руку и потащил по полу из комнаты.       Как ярко, ничего не вижу.       — Матушка, я не хочу уезжать».       — Эй! Лизи! Ты чего? Проснись. — Я открыла глаза и увидела белокурые локоны. Прямиком на меня глядели глаза цвета чистого безоблачного неба.       — Криста… Что случилось? — я поняла, что нахожусь в казарме.       — Ты кричала во сне…       — Ха-ха-ха, кричала? Это еще мягко сказано, — встряла Имир, обняв Кристу за плечи, — ты звала свою мамулю! Ха-ха-ха! Так кричала: "Матушка, матушка!". Тебе ведь больше двадцати лет, а ведешь себя годиков на пять, не более.       — Имир… Не надо так. Лизи просто скучает по своей маме, правда? — Криста стукнула Имир под бок и улыбнулась на все тридцать два зуба.       — Да, скучаю, — решила не вдаваться в подробности.       — Не грусти, Лизи, собирайся, пора на завтрак.       — И правда!       Я глянула в открытое окно. На подоконнике сидела белая птица, а как только мы встретились с ней глазами, она улетела, взмахнув крылом на прощание. За окном началось движение. Солдаты подметали двор. Кто-то прискакал с письмом в руках и направился к главному корпусу. Солнце снова так ярко светит. Как и в моем сне.       В душевой мылись еще несколько девушек. Хотя все уже привыкли, что приватности на службе солдата мало, мне до сих пор было трудно справляться с некой неловкостью, принимая душ. Хорошо хоть здесь разделяют на мужчин и женщин.       После завтрака, обсудив насущные проблемы с ребятами, такие как: "Какую погоду поза сна Бертольда предсказывает на этот раз", я поспешила закончить вчерашнее дело.       Сегодня дверью я не промахнулась, постучав и получив разрешение войти, прошла внутрь. Главнокомандующий сидел за столом и разглядывал, вероятно, письмо в руках. Сделала вывод по раскрытому конверту, лежащему на столе. К слову, на том столе стояли целые стопки бумаг. Видимо, разгребать всю эту бумажную волокиту, также входит в обязанности командира.       — Слушаю, — не отрывая глаз от письма, произнес Эрвин.       — Здравствуйте. Я солдат Лизи Вилс, — стукнула кулаком по середине груди, — и я пришла к вам с вопросом.       — Привет, Лизи. Мое имя ты знаешь. Я весь во внимании, — он поднял взгляд на меня.       — Хотела спросить, почему ко мне в госпитале приставили наблюдение? Что-то не так?       — А, так тебе Ханджи уже все выпалила. Что ж, Леви нашел тебя в стороне от всех солдат. Одну. Я счел это подозрительным. Вот и все.       — Я ударилась головой, что тут подозрительного? — не понимала я.       — Предполагаю, ты уже уловила тот слух, что женская особь, скорее всего, скрывается среди нас. В стенах.       — Да, — конечно я слышала. Весь бывший сто четвертый кадетский корпус об этом шепчется.       — Слухи быстро расходятся. У нас были все основания подозревать тебя.       — Меня? — я не поверила своим ушам.       — Да, потому что никто не видел, как ты получила ранение, — спокойно говорил Эрвин.       И хорошо, что никто этого не видел. А то мне было бы еще больше стыдно.       — Понятно, — с облегчением бросила я, — спасибо за ответ.       Мое внимание привлек документ на столе. Такие я видела у отца ранее. Это договора поставки лекарств, компания-производитель которых принадлежит знакомому отца. Помню я этого мистера Кирстона, так он утопает по военной тематике, а сам не служил даже. Больно хилый и пугливый отроду. Заметив мой интерес к бумагам, главнокомандующий привычным тоном сказал:       — Пытаюсь договориться о поставке новых лекарств для разведки, надо выбить цену пониже. С финансированием беда.       — И как? — мне стало интересно, потому что мистер Кирстон еще тот скупердяй.       — Пока туго.       — Знаете, часто мужчины, что не состояли на службе, интересуются военной атрибутикой. Можно расположить человека к сделке, преподнеся сперва презент.       Черт! Взболтнула лишнего. Откуда мне это может быть известно.       — Ну, это я так, — исправилась, — фантазирую. До свидания, командир Эрвин.       Пробубнила я, и, не дожидаясь ответа, поспешила к выходу, оставив Смита одного.