Страницы

Кейя вваливается в спальню, тихо прикрыв за собой дверь, и сразу же падает на кровать. Разодранное плечо пульсирует, кровь, пропитавшая накидку, капает на чистое постельное белье, оставляя на нем красные разводы. — Вот же, — бубнит себе под нос Кейя, но сил встать и нормально обработать рану у него попросту нет. На этот раз Магов Бездны было слишком много. Кейе, на самом деле, чудом удалось уйти живым. От неминуемой смерти его отделяло всего несколько шагов и природное упрямство. Кейя пытается подняться с кровати, но руки предательски подгибаются, и он падает обратно лицом в подушку, раздраженно фыркая. Альберих резко поднимает голову, услышав, как открывается дверь. Он с шипением переворачивается на спину, внимательно следит за дверным проемом и напрягает здоровую руку, готовясь в любой момент атаковать. — Кейя? — раздается знакомый голос, и Альберих расслабляется, выдохнув. — Ты в порядке? Я слышал грохот. Ну конечно, Кейе же нужно было собрать по пути все, что плохо стояло. Чужая ладонь опускается на его лоб. — У тебя температура, — говорит Дилюк, бегло осматривая брата в темноте. — И не только. — О, ты такой наблюдательный, — ухмыляется Кейя, с трудом подползая к спинке кровати и принимая сидячее положение. — Я возьму аптечку, — уже покидая комнату, говорит Рагнвиндр. — Я смогу обработать тебя. — Как скажешь, — обессиленно опуская голову на деревянную перекладину, отвечает Кейя и прикрывает глаза. Кейя вернулся в поместье относительно недавно — пару недель назад. Никто из них не был инициатором данного события, на этом настояла Джинн. Она видела, что Кейя стал реже появляться в штабе Ордо Фавониус, а если появлялся — выглядел так, словно его выплюнула сама Бездна. Когда же Эмбер сказала, что обнаружила полуживого Альбериха на развалинах рядом с поверженными стражами руин, Джинн смерила Кейю таким взглядом, что он невольно поежился. Дилюк не стал возражать, когда она сказала, что теперь он будет за ним присматривать. Если ей так спокойней — пускай. Кейя был рад вернуться в поместье. Дилюк видел, как потеплел его взгляд, когда он увидел родные стены, видел, с какой искренней улыбкой он обнял Аделинду. И великодушно проигнорировал его комментарии, касаемо поставленной на самое видное место вазы. Не сказать, что их отношения после «воссоединения» наладились. Первое время все было как раз наоборот. Кейя явно не хотел мириться с тем, что ночные похождения Дилюка с каждым днем становились все безрассуднее. Дилюка же раздражало, что Альберих совал нос во все его дела и буквально следил за каждым его вздохом. А стоило указать Кейе на то, что он сам пропадает неизвестно где, тот лишь криво усмехался и сворачивал разговор. Кейя не хотел открываться. Дилюк не пытался его разговорить. Кейя слышит, как Дилюк переговаривается с горничной, как он идет обратно в комнату, гремя тяжелой аптечкой, в которой есть лекарства на все случаи жизни. Дилюк садится на кровать, придвигается к раненому плечу. Он аккуратно снимает с юноши накидку, жилет, под недовольное ворчание разрезает рубашку от горловины до конца рукава и промывает рану. Кейя стискивает зубы, часто дышит и отворачивается, чтобы не видеть, как Дилюк умело накладывает швы. Ему совершенно не хочется вспоминать, как, где и при каких обстоятельствах он этому научился. Дилюк заканчивает бинтовать его плечо, откладывает аптечку в сторону и облегченно выдыхает, потому что все прошло намного лучше, чем он себе представлял. Кейя успел вырубиться, скорее всего, от болевого шока, но усталость и вторые сутки без сна не стоит сбрасывать со счетов. Дилюк убирает аптечку на место и возвращается в спальню. За окном который день моросит дождь, сквозь открытое окно в комнату помимо сырого воздуха проникает холодный ветер, что стелется по полу и кусает голые ноги. В комнатах довольно-таки прохладно, учитывая, что Кейя любит спать только с открытым окном, даже если мерзнет. Потому что иначе, ему попросту нечем будет дышать, по его словам. Но Дилюк давно думает, что так юноша может слышать уличный шум и не чувствовать себя таким одиноким. Дилюк стоит на пороге, наблюдая за спящим братом, сложив руки на груди. Даже сейчас Кейя напряжен. Он хмурится, что-то бормочет, ворочается с бока на бок, пытаясь закутаться в одеяло, которое почти не греет на фоне открытого окна. Юноша смешно морщится, когда непослушные волосы почти скрывают его лицо, лезут в глаза, щекочут ресницы. Дилюк тихо подходит к кровати и осторожно, стараясь не разбудить, убирает темные волосы с лица. — Дилюк? — сонно тянет Кейя, приоткрывая глаз, и смотрит на него удивленно. — Ты еще не ушел? — Как раз собирался, — отвечает Рагнвиндр, пожимая плечами, и, махнув рукой, направляется к выходу из комнаты. Чужие холодные пальцы успевают схватить его за запястье. Хватка слабая, рука дрожит и не слушается, но в этом жесте столько мольбы остаться, что Дилюк разворачивается. Он встречается с уставшим просящим взглядом, в котором столько тоски и колючего одиночества, что его сердце невольно сбивается с ритма. — Останься, — одними губами просит Кейя, слабо потянув его на себя. — Пожалуйста. Дилюк смотрит на него долго, неотрывно, надеясь найти хоть какую-то усмешку или огонек задорства, но там лишь пробирающая до костей грусть и надежда. Он вздыхает, послушно ложится на кровать, с самого края. Кейя отпускает его руку, поворачивается к нему спиной и закрывает глаза. Он дрожит, но причиной того является не только холодный ветер. Впервые за долгое время ощущать чужое присутствие — непривычно, дико, страшно. Кейя привык один, привык сам справляться с душащим его одиночеством. Он сильнее кутается в одеяло, но оно не греет совсем, заставляет поджимать колени к груди, пытаться как-то сберечь то тепло, что еще осталось. А чужой взгляд жжет кожу между лопатками. Дилюк сверлит взглядом его спину, цепляет взглядом несколько родинок ближе к шее, еще одна прямо за мочкой уха, спускается к острым плечам, с недовольством отмечает, что бинт уже успел пропитаться кровью. Он видит, как Кейя дрожит, раздумывает несколько секунд и осторожно тянет его на себя. Дилюк чувствует, как брат вздрагивает, стоит его спине соприкоснуться с его грудью. Рагнвиндр берет холодную ладонь, переплетает пальцы, опаляет горячим дыханием шею и мягко, почти невесомо касается губами чужого затылка. Кейя сгорает от жара чужого тела. Дилюк буквально укутывает его в тепло, которого ему так не хватало. Дело даже не в физическом теплообмене, нет, все намного глубже, сложнее, необъяснимей. Кейя будто согревается изнутри. Словно что-то, давно зачахшее в холодной пустыне, вновь наполняется жизнью, несмело расцветает, пригревшись под лучами чужого тепла. Оно тянется к этому солнцу, молит его остаться и никогда больше не покидать пропитанную льдом душу. Прикосновения обжигают, юноша боится открыть зажмуренные глаза — не хочет смотреть на оставленные Дилюком ожоги. — Спи, Кейя, — тихо говорит Дилюк, прижимая его к себе крепче. И Кейя засыпает, наконец, чувствуя себя в безопасности.