Сцены после титров

— Итадори, — Годжо поднял голову и посмотрел снизу вверх из-под полуопущенных ресниц. — Потише, маленький. Юджи взвыл, прикусив губу, и подался бедрами вперед, едва переводя дыхание. Ему ли, блять, быть потише, когда сам Сатору совершенно бесстыдно облизывает член, как яблоко в карамели. Ох, соблазнитель хренов, педофил несчастный, чтоб тебе… — А-а, — несдержанно простонал Итадори, безвозвратно расходясь с собственными мыслями. — Ха-ах. И запустил руку в чужие, совершенно белые волосы, бездумно перебирая пряди. Бездумно — потому что в такой ситуации, хочешь не хочешь, думать разучишься совершенно, а Юджи и так мастером в этом деле не был. Пусть, вон, Годжо думает — он хотя бы умный. «Умный» Годжо с тихим хлюпаньем выпустил изо рта крупную красную головку и медленно провел кончиком языка по всей длине, неторопливо собирая выступившие капельки. Юджи охнул и отключил остатки мозгов совершенно, позволяя учителю творить там внизу с собой все, что душе угодно. Душе Годжо, видимо, было угодно все и сразу. Он прикрыл глаза, сосредоточенно изучая взглядом член (будто впервые увидел, ага). Возбуждало невероятно. Итадори изо всех сил вцепился в блондинистые патлы, вынуждая уже хоть что-нибудь сделать, потому что ни один учитель не имеет права так издеваться над собственным учеником. Любимым, между прочим, и самым талантливым. Лежит алмаз — ни дать ни взять. Хотя Годжо, к его чести, и взял, и дал, и все это в кратчайшие сроки. Домогался он его откровенно, настырно и умеючи. Так умеючи, что Юджи, сам не понимая, как так вышло, оказался под учителем. Разок. Один раз — не пидорас, ага. «Разок», правда, перерос во второй с перерывом в пятнадцать минут, но к тому времени Итадори вообще перестал что-либо соображать и все, на что был способен — орать, стонать и хныкать. Да, Сатору был хорош во всем. В прямом, сука, смысле слова. Так хорош, что на следующий день Юджи не присел ни разу за всю тренировку. Двуликий, конечно, сопротивлялся такой смене тренировочной деятельности, выказывая свое возмущение активно и не совсем цензурно. Из самых неожиданных мест. Фантазер хренов. Итадори потерпел денька два, а потом заявил, что если фокусы продолжатся — он пойдет на блядки. И не по девушкам. Двуликий подумал немного и заткнулся — к Годжо он хотя бы привык, он уже почти как родной, в конце концов, а десяток чужих членов рассматривать как-то, мягко говоря, не комильфо. Юджи, конечно, блефовал: никуда он от Годжо бы не делся даже под предлогом избавления от интересных комментариев в самый разгар процесса, но, как говорится — на войне все средства хороши. — Что-то ты отвлекся, — Годжо, наконец, прекратил издевательства и легко прикусил кожу на внутренней стороне бедра. — Не люблю, когда меня не замечают. «Попробуй тут не заметь рот на собственном члене» — злобно подумал Юджи и нарочно отвернулся к стенке, расслабляя зарытую в чужие волосы ладонь. — Мстишь? — бессовестно оскалился Сатору снизу. — Маленький паршивец. И насадился ртом. Сразу. На всю длину. И сжал стенками горла, глядя совершенно издевательски-невыносимым взглядом. Итадори застонал, отбросив голову на подушки, прижимая учителя за волосы ближе — не давая отстраниться, бедрами толкаясь еще глубже. Сатору был не против, судя по расслабленным стенкам и довольному взгляду. Он уперся руками в бедра Юджи, сжимая до боли. Юджи подумал что-то про синяки, про регенерацию, и бессовестно спустил Сильнейшему магу в рот, вцепившись накрепко и не давая отстраниться. Чисто на рефлексах, ага. Годжо облизнулся, словно сытый кот, и аккуратно вытер уголки рта костяшкой указательного пальца. Шлюха-шлюхой. Итадори только переводил дыхание, уставившись в потолок и считая трещины на люстре. Получалось в районе шести — но это при условии, что в глазах не двоилось. — Что, сдулся? — вопросил Годжо снизу, разводя ноги Юджи еще шире и чуть ли упирая колени в матрас. — А я только начал. Юджи вдохнул и выдохнул, а потом выдохнул еще раз и куда громче, потому что влажный язык как раз коснулся колечка сжатых мышц. О Боже. Боже, благослови королеву и Сатору. Сатору же останавливаться не собирался: обхватил бедра Итадори двумя руками, легко приподнимая над матрасом. Для пущей доступности, видимо. Лица, теперь исчезнувшего, Юджи видеть не мог, зато чувствовал прекрасно. Очень даже. Так, что взвизгнул чуть ли не на ультразвуке. Годжо только сильнее вцепился в него, ногтями царапая кожу, и продолжил медленно обводить языком, дразнясь. Итадори всхлипнул и едва ли не выгнулся дугой, чувствуя, как тело охотно отзывается на ласки. Подростковые, чтоб их, гормоны — не натрахаешься. Сатору бессовестно заскользил языком внутри, прижимаясь ртом почти вплотную, иногда касаясь волосами уже снова вставшего члена. Юджи скулил, бесцельно водя ладонями по простыне, и отчаянно пытался не орать на всю Академию. Получалось плохо. Или, если быть совсем уж честным — не получалось вообще. Потому что невозможно контролировать голосовые связки, когда внизу в тебе с хлюпаньем скользит чужой язык. Сука. Годжо, видимо, только входил во вкус, добавляя к языку теперь еще и пальцы. Задница горела, член требовал хотя бы прикосновения, а Юджи отчаянно хотелось большего. Очень хотелось чужого члена в заднице. Конкретнее — члена Годжо. — Извращенцы, — совершенно некстати буркнул Двуликий где-то в животе. Итадори, сквозь волны беспощадного удовольствия, мечтательно подумал, как было бы хорошо сейчас садануть по нему подушкой. — Хрен тебе, — самодовольно откликнулся Двуликий. — Не достанешь. В это самое мгновение Годжо как-то очень удачно попал пальцем куда-то, так что Итадори взвыл, мигом забывая про болтливое проклятие. Сквозь пелену удовольствия Юджи разобрал, как где-то на фоне тихо щелкнул тюбик, а затем Сатору перевернул его на живот. Юджи инстинктивно (ну да, врожденное умение) выгнулся в спине красивой ровной дугой, выпячивая задницу и пряча лицо куда-то в сгиб локтя. Смазка, заботливо согретая Годжо, легко проникла внутрь вместе с чужими пальцами. Итадори всхлипнул, в предвкушении расслабляясь полностью. — Такой красивый вид отсюда открывается, — сообщил Сатору, сосредоточенно двигая рукой у него в заднице. — Очень запоминающийся. И врезал пальцем по простате. Ровно-ровно так, чтобы Итадори впился зубами в собственную кожу, сдерживая новый исступленный стон. — Хочешь кончить? — осведомился Годжо, издевательски задевая стоящий колом член ребром свободной ладони. — Сейчас или подо мной? Юджи сумел только проскулить нечто невразумительное и поддаться бедрами назад, навстречу аккуратно растягивающим его пальцам. Годжо, видимо, воспринял движение, как призыв к действию, потому что через мгновение пальцы исчезли, впрочем, тут же сменившись каменным членом. К Юджи, почему-то, только сейчас пришло вполне осязаемое осознание того, насколько Годжо его хочет. Мысль отдалась в мозгу новой волной кайфа, параллельно с почти незаметной болью. Сатору мягко двинулся, осторожно, давая привыкнуть. «Было бы время отвыкнуть» — пронеслось в голове, и Итадори бездумно подался назад горящей задницей, бессовестно выстанывая просьбы. Всякого рода просьбы. Интересные. И здесь, кажется, Сатору сорвало тормоза вполне по-настоящему, потому что темп он тут же взял воистину достойный мага его уровня. Юджи успевал только орать, хныкать и дышать — и то, через раз. Состояние было откровенно близким к аффективному. Годжо, смилостивившись, наконец накрыл ладонью его член, быстро и рвано двигая ладонью. Неебически клево. Итадори заскулил, выгибаясь так, что, кажется, хрустнули позвонки, и кончил снова, бессильно падая щекой в подушку. Через несколько секунд сдался и Сатору, до боли сжав его бока. Юджи почувствовал, как мокро стало внутри от чужой спермы. Годжо рухнул рядом с рожей кота, нажравшегося сметаны, и по-хозяйски закинул колено ему на бедра. Сволочь.