Сцены после титров

Тодо был каким-то… ебнутым. Это Итадори понял почти сразу после веселой зарядки-пробежки вокруг Академии с криками «отвали, я тебя не знаю и знать не хочу». Помогло не сильно — Тодо не отвалил (видимо, он не только огне-удароупорный и водонепроницаемый, но еще и по скорости мозговой деятельности больше походит на пень), наоборот — подталкиваемый спортивным азартом, попыток захомутать Юджи не прекратил, а вложился в конфетно-букетный период. Не совсем, правда, в привычном понимании. Конфетно-букетный период у Тодо — что-то вроде «я буду бить не очень сильно и сам приклею оторванную ногу изолентой», романтика, короче. Итадори решил, что сходить с ума, конечно, рановато, но в принципе сойдет в качестве запасного варианта. Запасной-запасной вариант предложил совершенно внезапно Двуликий. Итадори инициативу поощрял, так что уселся на дереве с упаковкой чипсов, свесил ножки и принялся наблюдать за бушующим внизу Тодо, параллельно внимания речам проклятия. Двуликий, ожидаемо, предложил махнуться местами на пару минут и аккуратно распилить Тодо пополам. Юджи твердо отказался — взыграли принципы, совесть и (совсем чуть-чуть) страх получить по жопе от Годжо. Хотя, конечно, сначала принципы и совесть! Так что запасные планы так и остались запасными, а Итадори, как настоящий мужчина, решил просто ждать, пока все как-нибудь само рассосется, Аой найдет себе кого-нибудь поебабельнее и от него отстанет. Не прокатило. Тодо с ослиным упорством продолжал гонять его по истинно японской жаре, клясться в вечной любви, ссориться с вообще не врубающимся в любовные похождения ученика Сатору — короче, всячески и умело портить и так не самую сладкую жизнь. Уже даже Двуликий, сначала угарающий над превратностями судьбы и «любовь зла — полюбишь и козла», откровенно заебался терпеть двухметровую шпалу, гоняющую его сосуд по всему двору на потеху публике, и вновь предложил Юджи пойти самой легкой дорогой, рассудив, что тело можно и закопать. — Ага, — язвительно отозвался Итадори, баррикадируя комнату шкафом под недоумевающим взглядом Фушигуро. — Левую половинку в правом крыле, а правую — в левом. Такой ты, конечно, заботливый. Фушигуро, подвинь вон тот комодик, будь другом. Фушигуро окинул получившийся Кёнигштайн равнодушным взглядом, наполненным вселенской усталостью, и послушно пнул полутораметровый «комодик» в сторону пыхтящего Юджи. За дверью послышались подозрительно громкие звуки. Итадори жалобно взвыл, придвинул комод к кровати, кровать — к шкафу, и сполз на пол, прислонившись спиной к нагромождению. — Как думаешь, выдержит? — спросил он Двуликого. Спросил бы Фушигуро — но тот, сволочь, свалил в окно. На птице, что ли? Эх, будь у Юджи такая птица — он бы давно упорхал куда-нибудь в Сибирь (чтоб наверняка). — Не-а, — обнадежил его Сукуна. — Маловато мебели. Он же истинно танковой комплекции — пальчиком нажмет, и все — плакала твоя оборона. — Мог бы и поддержать, — буркнул Юджи, наваливаясь на дрожающую под убийственной силой Тодо дверь. — По-дружески, что ли. — Есть пробитие, — констатировал Двуликий вместо поддержки и заткнулся. Ну вот, и снова Итадори одному отдуваться — где справедливость? — Не набегался еще? — поинтересовался Тодо, протискиваясь в образовавшуюся в шкафу и двери дыру, параллельно проходясь босой ступней по чистым футболкам Фушигуро. — Марафонец. — Я не марафонец, — сказал Юджи, производя стратегическое отступление вглубь комнаты и раздумывая, что будет больнее: остаться в комнате или сигануть в свободный полет с третьего этажа. — Я тебя боюсь. — Это я знаю, — Тодо окончательно преодолел Кёнигштайнскую брешь и скрестил руки на груди, выпрямляясь в комнате во весь исполинский рост. — Не знаю, правда, почему конкретно. — Конкретно просто так, — парировал Итадори, делая еще шажочек назад и упираясь попой в стену. Где-то внутри заржал Двуликий. — У меня аллергия на людей, которые в два раза больше меня. — Ты себя недооцениваешь, — Тодо аккуратно приблизился. — Максимум в полтора. И бежать тебе некуда. Только если в мои крепкие дружеские объятия. — Нифига себе дружеские, — возмутился Итадори. — Ты же меня трахнуть хочешь, как родственную душу. — Хочу, — признал Тодо, и шагнул еще раз, почти припирая Юджи к стенке. — Но могу начать и с тесной гетеросексуальной дружбы. — Ага, — с сомнением протянул Итадори, выбрасывая руки вперед в оборонительной позе третьеклассницы. — Я тебе и твоему здоровому либидо доверять опасаюсь. Мало ли, что, а у меня задница не застрахована от предметов больше пятнадцати сантиметров в обхвате. Про длину даже думать страшно. Так что не приближайся, а то буду кричать. — Ага, — Тодо закатил глаза. — И кто тебе поможет? — Правильно, — согласился Юджи и нащупал лопатками оконную раму. — Сам себе не поможешь — никто не поможет. И сиганул в окно, только Двуликий в ушах засвистел. Оказалось, что падать с третьего этажа не так больно, если падаешь на собственного учителя. Годжо, к счастью, оказался крепким (не то что на вид), и дело обошлось обезболивающим и пачкой пластырей. А, ну громкими возмущениями Сатору, разумеется, но это не в счет. Тодо в итоге своего добился (взял, как говорится, настырностью), и растлил невинного Итадори прямо в классе для дополнительных занятий, куда обоих запер вконец заебавшийся Годжо с конкретным заданием потрахаться и перестать ломать Академию, потому что бюджет не железный. И смазку очень удачно забыл, гад. Оказалось, что Тодо не такой уж и страшный, если закрыть глаза, а умеет всякое разное и много, так что Юджи решил смириться с потерей гетеросексуальности и жить дальше в компании вполне себе адекватного Тодо и далеко не адекватного Двуликого. А, ну и Фушигуро, как соседа по комнате. Хотя тот обещал скоро съехать — брезгливый, видите ли. Ну и ладно — им с Тодо больше простора для творчества, да.