Сцены после титров

Вытаскивать Двуликого — это как рыбалка, и никогда не знаешь, перепадёт или нет. То сом, то карась, то, мать его, акула, а перед Юджи стыдно. Он-то там внутри не спит — видит. Хотя иногда Годжо и с ним спал — для разнообразия и чтобы Сукуна не слишком зазнавался. Клёво, конечно, но ощущения все-таки не те: мало того, что чувствуешь себя старым извращенцем, так еще и адреналина не достаёт катастрофически. То ли дело — Двуликий. Его из Юджи-то достать — целое дело, а потом ещё полдня на минетик уговаривать — приключение тянет на нетфликсовый сериал. Не Ривердейл, конечно, но это как минимум потому что Сукуна сопливые сериалы терпеть не мог, а кровавую битву на пять сезонов не растянешь — скука. Это вам не на подростковые страсти пялиться. Сукуна, конечно, жмётся из принципа, зато потом всю ночь из постели не выпускает, у него как будто аккумулятор в члене. Очень долгодержащий, стоит заметить. Причем в масштабах поистине вселенских, потому что Годжо, между прочим, тоже не промах. В этой ситуации было жалко, во-первых, Итадори, потому что он имел честь наблюдать затраханного Сатору с самых первых рядов (вип-ложе из желудка, да), а во-вторых — задницу, собственно, Сатору, потому что, несмотря на все преимущества магии — очко целее не будет. Сатору об этом, кстати, думал (много думал. Больше, чем требует профессия), но в голову ничего так и не пришло. Приходилось по старинке: смазка, пальцы и моральная поддержка Юджи. С Двуликим вообще весело было. Хороший он человек (точнее, не человек, еще точнее — не весь, а пока что сожранные Юджи пальцы) всё-таки, когда хочет трахаться, а не детей убивать. Общество Сатору на него вообще как-то отрезвляюще действовало: кровь приливала не к лицу, а туда, куда надо. И смертность в Академии сразу сошла на нет. Ее процент и так только Юджи и составлял — с его-то любовью к внезапным Иисусовским воскрешениям, и то по вине обычно или Двуликого, или шила в жопе. А Годжо, извините за каламбур, в каждой дырке затычка — так и жили счастливой шведской семьей. Сукуна со временем попривык к счастливой безнедоебовской жизни, подобрел и сам стал выходить на поиски счастья. Юджи, конечно, от этого хорошей жизни не прибавилось: сидишь ты себе, учишься, Фушигуро на очередную хуету уговариваешь и тут из тебя посреди урока древнее проклятие вылазит. И, главное, совершенно спокойно валит в закат — трахаться. А у Юджи экзамены! Сволочь. Сатору, конечно, как человек с резиновым графиком, таким переменам был рад несказанно: гора сама к Магомеду приходит, как по расписанию, и даже ломается не так долго. В общем, у Сатору Юджи получал автомат и с любовью. И даже непонятно: с одной стороны вроде как и насосал — физически, а с другой он вроде как и не при чем. Морально. По крайней мере в этом триместре. Хотя Годжо особыми моральными принципами скован не был, как и совестью, в общем-то, так что особо не парился. А Итадори с автоматом вообще грех жаловаться было: сиди себе у Двуликого в брюхе и чипсы лопай — волшебно же. Сукуна был извращенцем в классическом среднестатистическом понимании: то ему взбитые сливки подавай, то юбки с чулками, то зажимы на соски, то, извините, что ещё покруче. Наручники с повязкой — это вообще всенепременно, без этого у них каждый секс сводился к поиску ближайшего секс-шопа. Сатору уже все в округе выучил по названиям, геолокациям и степени осуждения продавцами. Хотя ради члена Итадори в ансамбле с умениями Двуликого, у которого за плечами явно был обширнейший опыт, о котором, видимо, умалчивали легенды ввиду их разновозрастной аудитории (а зря — Годжо бы почитал), Сатору вообще был на многое согласен. Кроме юбки с чулками, разумеется. Хотя за это Сукуна с Юджи оба и хором обещали глубокий горловой в четыре руки и сколько-там-у-них-в-сумме-ртов, так что Сатору пообещал подумать. Глубоко подумать.