Авдотья Романовна

      Что-то громко затрещало, загремело, сверкнуло и тут же затихло. Дунечка вздрогнула и обернулась. Сердце её с грохотом ухнуло вниз. Позади стоял Пётр Петрович и назидательно смотрел на неё из темноты коридорчика.       — Как вы себя чувствуете, Авдотья Романовна? — тихо и холодно спросил Пётр Петрович, не сводя взгляда с её испуганных глаз.       — Хорошо чувствую, — чуть слышно ответила Дунечка и ступила шаг в комнату, шумно выдохнув. Она вмиг побледнела и затряслась.       — Не слышал, как вы приехали-с, — так, как будто это действительно было возможно в таком крошечном домике, спокойно сказал Пётр Петрович, зайдя следом и закрыв дверь. Пульхерия Александровна молчала. Она только отвернулась от окошка и совсем отложила рукоделие.       — Вы снова сидите ночами со свечкою? — спросил, подняв брови, Пётр Петрович у Пульхерии Александровны. — Ведь это ужасно неэкономно, — недовольно прибавил он.       — А вы что же, видите в темноте? — осторожно, но с напором спросила Пульхерия Александровна. Дунечка побледнела ещё крепче.       — В темноте нужно спать, а не жечь свечи-с, — скептически заметил Пётр Петрович, уже не глядя на Пульхерию Александровну.       — О чём вы говорили с маменькой? — обратился Лужин к Дунечке, глядя, впрочем, без особенного интереса, потому как и сам знал, что за разговор затевался между ними. Он давно уж стоял возле двери выделенной ему комнаты, выжидая своего часа.       — Дунечка просила… — начала было Пульхерия Александровна, неосознанно желая защитить дочку от нападок.       — Я, кажется, не у вас спрашивал-с, — грубо перебил её Пётр Петрович, сверля побелевшую Дунечку взглядом. Что-то вдруг снова сверкнуло и в тени Петра Петровича на стене Дуня разглядела большие рога. Дунечка страшно испугалась, вздрогнула и едва не вскрикнула, шатнувшись назад. Она почти не слышала того, о чём говорили Лужин и маменька.       — О нашей с вами помолвке, — дрожа и едва не задыхаясь, ответила Дуня.       — О, это очень хорошо-с, давно пора, а то ведь мы с вами с неделю отираемся уже, а вы обещали-с одним днём. У меня ведь, если изволите помнить, дела в Петербурге, — с укором проговорил Пётр Петрович и теперь только посмотрел на Пульхерию Александровну. — Вы ведь благословите нас?       Пульхерия Александровна болезненно-тяжело посмотрела на Дунечку. Дуня совсем потерялась, не умея от испуга собрать мысли, и оловянно посмотрела на мать.       — Утро вечера мудренее. Ложитесь спать. Завтра, всё завтра, — так и не дав определённого ответа, сказала Пульхерия Александровна и поднялась. — Вот уж и Родя мой идёт…       После этих слов Пётр Петрович несколько засуетился. Он неуклюже и как-то глупо раскланялся и поспешно вышел из комнатки Пульхерии Александровны, удаляясь к себе.       Дунечка, на лице которой ярко виднелся отпечаток произошедшего, некоторое время приходила в себя, стоя у стены.       — Я пойду, мама, что-то меня жар бьёт… — тихо проговорила Дуня и вышла. Пульхерия Александровна в ответ только тихо прошептала «Благослови тебя Господь».       Родион, давешнее их спасение, пришёл только через четверть часа, несмотря на то, что Пульхерия Александровна упомянула его уже теперь. Сделала она это только для того, чтобы Пётр Петрович не мучил больше её Дунечку. Всё они как-то не сходились с Родионом, о чём первое время очень печалилась Дуня, а с ней и Пульхерия Александровна. Теперь же, не наяву, а где-то внутри, втайне она была рада, что хоть кто-то мог помешать Петру Петровичу так бессовестно издеваться над её дочерью.       Родион, думая, что мать его спит, стал подниматься в комнату.       — Родя, — шёпотом окликнула его Пульхерия Александровна, проворно тихонько добравшись до дверки и выглянув за неё. Родион удивлённо посмотрел на мать, обернувшись, и, заметив её зовущий жест, спустился к двери.       — Родя, Родя, сынок, — тихо заквохтала Пульхерия Александровна, взяв его руки. Она была до того рада наконец увидеть сына, что готова была повременить со своими переживаниями, утолив прежнюю печаль.       — Полно, полно вам, маменька, что за дельце у вас? — поняв для себя, что мать ждала его все эти ночи, но вышла только теперь, и осознав, что для этого определённо должна была быть веская причина, спросил Родион, ища ответ где-нибудь в комнате и на старушкином лице. Пульхерия Александровна заметно опечалилась.       — Дунечка приехала, Родя, — ответила она, уведя взгляд куда-то в пол и выпустив руки сына из своих.       — Ну, что же в этом плохого? Дочка ваша, маменька, приехала, радость какая, — заговорил Родион, подначивая нарочито светлой интонацией Пульхерию Александровну к рассказу. Он сам взял её руки в свои. Пульхерия Александровна некоторое время решалась, но способ Родиона подействовал довольно быстро.       — Ох, Родя… Дунечка… — Пульхерия Александровна вдруг совсем притихла, поглядев на дверь, испугавшись, возможно, нежеланных ушей, а после поманила Родиона наклониться к ней и сипло, со слезами зашептала. — Дунечка просит благословить их с Петром Петровичем.       Родион отстранился и поглядел недоверчиво на мать. Не придумала ли она себе чего? Бывало такое, что она так разрисует себе картинку, что сама же в неё поверит и других в её правдивости убедить попытается. Ничего из своих мыслей Родион не сказал. Он только едва заметно улыбнулся и чуть крепче сжал руки матери.       — Разберёмся, маменька, поймём. Дунечка у нас умная, знает, что делать, — ответил Родион и выпустил руки Пульхерии Александровны. — Ну, доброй ночи, маменька, ложитесь спать, — улыбнулся он и неспеша вышел, чтобы сильнее не тревожить мать. Родион снова поднялся по лестнице, помедлив только немного, прежде чем войти, прислушиваясь. Не успев толком закрыть дверь, Родион тут же встретился с сестрой, торопливые шаги которой услышал ещё с лестницы. Дунечка бросилась ему на шею, крепко обняв. Он обнял сестру в ответ, обомлев. Мысли хлынули ему в голову, даже глаза расширились от осознания того, на что решилась его сестра.       — Неужели правда? — только и спросил Родион спустя несколько времени молчания.       — Родя, Родя… — шептала Дуня, мотая головой. Она вдруг отстранилась и посмотрела ему в глаза совершенно потерянно. Взгляд её взбалмошно бегал по всему его лицу, не зная, за что зацепиться. Дуня убрала от лица брата волосы, загладив их обеими ладошками назад, и снова обняла его, крепко зажмурившись.       — Что ты, ну, что ты… — тихо заговорил Родион, став гладить сестру по спине. — Не дадим тебя в обиду, слышишь? Не дадим.       Дуня снова отстранилась, но на этот раз как-то резко. Она отпустила Родиона и отошла от него, поглядев ему в глаза тяжело, со сдерживаемыми изо всех сил слезами. Во всём её виде была та тяжесть и вместе с тем непоколебимость и прочность её решения, которая могла заставить её отвернуться даже от брата, чтобы только помочь ему наладить судьбу.       — Вона как… — горько усмехнувшись, проговорил Родион. Он медленно подошёл к столу и поднял с него зажжённую свечу. — Ну, доброй ночи.       Свеча потухла.