Авдотья Романовна

      Едкий табачный дым, смешанный с тяжёлым запахом трав, заставлял Дунечку чувствовать себя дурно. Она чихнула в крошечный женский платочек и потёрла нос.       — Пётр Петрович, ради бога, потушите сигару, — взмолилась, не выдержав, Дуня.       — Авдотья Романовна, ежели вы меня будете так часто попрекать, то, клянусь этим вашим богом, я уеду сразу же, как только у меня появится возможность, — недовольно отозвался Лужин на трижды повторенную просьбу. Дунечка притихла. Душевная тяжесть не отпускала её с самого момента, когда, благословляя, матушка со слезами на глазах поднесла к её лбу икону. Они ходили по городу уже второй час, занимаясь приготовлениями, о сути которых одному Петру Петровичу и было известно, потому как посвящать в свои планы Авдотью Романовну он не был намерен. Накрапывал мерзкий дождик и только тихие чириканья, едва различимые в дневном городском шуме, помогали Дунечке отвести мысли.       — Идите прямо, что вы, нарочно меня позорите? С вами решительно невозможно ходить, вас бы отправить теперь же домой, — то и дело слышала Дуня от Петра Петровича, совершенно недовольного каждым её жестом. Они не были ещё женаты, а Авдотья Романовна уже была сыта по горло замечаниями Петра Петровича на каждый свой шаг.       Домой они вернулись только к вечеру. Дунечку до того вымотала эта прогулка, что она уснула в коляске, проспав всю дорогу до самого съезда, после чего снова получила замечание:       — Авдотья Романовна, вы ужасно спите.       Дунечка терпела каждую колкость, стискивая зубы и ни единым жестом не выдавая злости и раздражения. В дом она вошла чернее ночи. Венчание должно было состояться через два дня. Не обмолвившись ни полсловом с матерью, Дуня поднялась в комнату, где в изнеможении и с жуткой головной болью упала на кровать. Родион, оставшийся ею незамеченным, развернулся на стуле, будучи до этого занятым какой-то своей работой.       — Как вы чудесно прогулялись, — заметил он, бросив взгляд на сестру. Дуня осуждающе посмотрела на него и отвернулась.       По подоконнику звонко и по-весеннему весело колотил дождь. С течением времени он всё набирал силу, обрастал, пока не превратился в сильнейший ливень. Сила его разрушений была так велика, что с деревьев в саду тут же градом посыпались только появившиеся цветочки завязей.       Много времени прошло в молчаливом бойкоте, пока Дунечка вдруг не нарушила негласную забастовку тихой просьбой.       — Родя, открой окно. Родион оторвался от бумаг и недоумённо посмотрел на Дуню.       — Разве ты не слышишь ливня?       — Открой, ради бога, Родя, душно, — взмолилась Дунечка, медленно растирая кулаком горящую грудь.       — Ставень выбьет, что ты?.. Из комнаты… Давай из комнаты?       Родион подошёл было к сестре, но тут она поднялась сама и, подлетев к окну, распахнула обе створки. Кровь, хлынувшая до того в лицо, тут же отошла, как только брызнул на Дуню дождь. Дунечка упёрлась руками в раму и опустила голову, приподняв плечи. Родион, испугавшись такого резкого порыва, оттащил сестру от окна и захлопнул ставни. Дуня, вымокшая под косым дождём, чувствовала, как у ней по лицу с волос бегут тоненькие дорожки. Она смотрела на брата тяжело, с глубокой печалью и горестью в глазах.       — Ложись, ложись, я… Сейчас, я чаю тебе сварю, — приговаривал Родион, укладывая сестру в постель, как он всегда делал в детстве, если Дунечка чем-то была сильно огорчена. Он стянул с её ног туфельки, оставив их подле кровати, расстегнул манжеты и потянул ленту банта на шее, развязав его.       Слёзы не шли. Горло жутко давил стоявший в нём ком. Дуня начала медленно, бессильно тереть грудь. Её мучила мысль о предстоящей свадьбе. Пульхерия Александровна чувствовала мучения своей дочери, но всё убеждала себя, что это ей только кажется, что ежели её Дунечка решила, то это единственно правильный выбор и что она, старая, просто ничего не понимает в делах молодёжи. Родион, как и Пульхерия Александровна, тоже чувствовал, но сидеть сложа руки не собирался.       Во весь следующий день Дунечку била лихорадка. Она совсем не могла встать с постели и Пульхерия Александровна высказала тихое предложение перенести венчание, пусть бы сгорела в церкви заложенная сумма. Дуня наотрез отказалась, снова утвердив своё желание обвенчаться с Петром Петровичем завтра же в назначенный час. Платье её было закончено, как были закончены и приготовления Петра Петровича.