Авдотья Романовна

      Дмитрий Прокофьевич вылетел из брички, боясь промочить ноги в дождевых реках Петербурга. Ливень бушевал с самого утра, а Разумихин забыл в имении Пульхерии Александровны зонт. Забежал он не в контору, как хотел сделать сперва, чтобы забрать там кое-какие папки, а сразу в двери соседнего дома, где было у него одно ужасно волнительное дельце. Миновав лестничный пролёт, он вдруг остановился на ступеньках. С чего вдруг в нём взялась такая уверенность, что Порфирий непременно поможет ему? С чего появилась мысль сказать, объяснить, спросить совета? Разумихин надолго погрузился в мысли и стоял бы ещё дольше, если бы не услышал, как отворилась дверь.       — Дмитрий! — послышался голос с верхней площадки. Подняв голову, Дмитрий Прокофьевич увидел круглое улыбающееся лицо следователя. — Чего не заходишь?       — Да вот, по правде, к тебе и иду, — неловко отозвался Разумихин и вбежал по лестнице, оставив на ступеньках, на которых стоял, мокрые следы. Несмотря на то, что разница у них была почти в два десятка лет, что были они в разных должностях и статусах, оба обращались друг к другу по имени и на «ты», как старые товарищи. Не раз Порфирий Петрович выручал его, не раз помогал советом или делом, только теперь Дмитрий Прокофьевич отчего-то сомневался. Порфирий Петрович вернулся в комнаты. Следователь, почитаемый и уважаемый человек на службе и в обществе, на лестницу так и вышел в домашнем халате, по-простому. Разумихин не раз бывал у него в доме. Не один вечер провели они в свете одной только лампы, обсуждая и споря, играя в карты, как могут говорить и играть хорошие товарищи. Легко обходясь друг без друга, они всё равно находили в компании интерес и не бегали от возможности поломать голову над каким-нибудь делом в тоскливый долгий вечер.       Теперь только квартира Порфирия казалась Дмитрию какой-то чужой, пустой и как будто холодной. Порфирия в коридоре не было, он сразу ушёл в просто обставленную гостиную с диваном, парой кресел, большим столом и глухим посудным шкафом, рядом с которым ютился маленький столик с крошечной пустой вполне безвкусной вазой.       Дмитрий долго стоял на пороге. Голова его гудела от множества мыслей, так внезапно закрутившихся в плотный ком. Впервые так бесновались его нервы, когда он хотел только спросить совета.       — Идёшь ты что ли? — послышался голос Порфирия из гостиной. Разумихин вздрогнул, выведенный из раздумий. Он стянул калоши и прошел в комнату. То ли из-за ливня и потемневшего неба, то ли ещё отчего, лампы теперь, казалось, не хватало.       Дмитрий вошёл неуклюже, едва не уронив столик возле двери, из-за чего маленькая ваза задребезжала и повалилась на бок, покатилась тельцем по кругу.       — Дело, кажется, важное, — учтиво заметил Порфирий Петрович и сел в кресло, дав гостю волю выбора. Дмитрий сел в кресло напротив и крепко потёр колени.       — Важное, — согласился он спустя несколько времени и кивнул.       — Ты не ломал головы над старухиным делом до того, — ненавязчиво заметил Порфирий. Всегда до этого времени Дмитрий восхищался умением Порфирия Петровича находить детали и безошибочно определять мельчайшие моменты. Самому ему это искусство было недоступно, поэтому он почти всегда обращался за помощью к старшему товарищу. И всё-таки собственной чуйкой он обделён не был, тоже кой-чего соображал и кумекал. Теперь же он только досадовал, зная, что по его лицу можно прочитать чуть ли не все вопросы и смятения, которые он в это мгновение переживал.       — Не ломал, — подтвердил Разумихин и тяжело вздохнул. Теперь только он поднял глаза на Порфирия, тут же встретившись с его несколько обеспокоенным взглядом.       Обыкновенно Дмитрий едва не с порога декламировал и возмущался, теперь же сидел смирно и вырывать слова из него приходилось чуть не клещами. Но Порфирий был готов и к такой ювелирной работе, тут, не без греха, играл роль и его рабочий, профессиональный интерес.       — Я тоже не думал, а теперь вдруг стал. Поди, не просто пьяница старуху обокрал, хотя вполне мог быть он, коли дверь не была заперта, — спокойно и даже несколько отстранённо сказал Порфирий Петрович. Дмитрий не раз до того говорил об этом деле, потому многие подробности следователю были известны. Неизвестны были только…       — Я опросил свидетелей, — не сдержавшись, сказал Дмитрий.       — Это бишь…       — Женщина этажом сверху и закладчик, что приходил в тот день. Женщина говорит, мол, краля какая-то, такая-сякая, да и никакая, всё спасибо да пожалуйста, а так ни бе, ни ме, а закладчик сказал, тонкая и бледная, в тёмном платье…       — Так бишь девушка, — зацепился Порфирий.       — Конечно девушка, — кивнул Дмитрий.       — А что же кроме?       — Свёрток… Точь-в-точь, как в старухином сундуке. Но ты погоди, есть ведь и пьяница! — воскликнул вдруг Дмитрий и не заметил даже, как пересел на диван, ближе к Порфирию. — Показал даже, куда сложил награбленное, под мосток, там же, где и она, но нельзя и сказать, что она! Сложены даже неотличимо, а он и не помнит, сколько положил, но складывается в то, что старуха в протокол вписала, по цене складывается!       — Не девушка, значит?       — Она… — Дмитрий осел и потускнел.       — Но улик нет, — заметил Порфирий Петрович и повернул голову к шкафу.       Дмитрий вдруг вскинул голову и снова зашёлся.       — Нет… Нет, нет, нет улик! Кроме свёртка и нет, да и тот без подписи. Настенька говорила, мол, господин один подарил, а кто ж после того спросит?       — Но ты знаешь, что она.       — Знаю.       — И не выдашь?       — Не выдам.       Порфирий пожал плечами и поднялся, отходя к окну. Разумихин вдруг снова охладел и недоверчиво посмотрел на него.       — Что ж ты не говоришь? — осторожно, вкрадчиво спросил он.       — Что ж сказать? — отрешённо отозвался Порфирий. — Дело твоё — кого подведёшь под суд, того и осудят. Скажи… Она что? — он повернулся к Разумихину и снова подошёл к креслу, оперевшись локтями на его спинку.       Дмитрий опустил глаза и притих.       — Убивается, только этим и бредит.       — Каторгой?       — Грехом.       Порфирий помолчал несколько времени.       — Хватит с неё наказания, коли так, — заключил он. Порфирий Петрович неспешно подошёл к столику и поставил упавшую вазу на донышко.       Дмитрий опешил.       — С чего ты?.. — непонимающе спросил он.       — Коли ты встал за неё, то она, поди, святая. А ежели так, то святой страшнее нет наказания и благости, чем страдания за грех. У ней и мысли не будет ещё раз перейти черту, зато пьяница… — Порфирий Петрович так и не закончил. Он снова вернулся к креслу и медленно сел, погрузив в него усталое старое тело.       — Пустишь? — недоумённо спросил Дмитрий.       — Ты пусти. Её ты пустил, себя пусти.       Разумихин медленно поднялся и, протянув руки, крепко пожал ладонь Порфирия, глядя не него с искреннейшею благодарностию.       — Вы зовите, Дмитрий Прокофьевич, на свадьбу, — для убедительности подняв брови, заговорщически проговорил Порфирий, на что Дмитрий, рассмеявшись, кивнул.       Вечером Разумихин снова был в имении Раскольниковых. На следующий день Дунечка наконец пришла в себя.