Мой истинный север

      Алина бежит, не глядя по сторонам. Слезы застилают глаза, девушка прижимает ладонь ко рту, пытаясь сдержать рыдание - признак позорной слабости, которой она стыдится. Ей больно и горько и хочется вытравить образ Мала, целующего Зою, но он отпечатался на изнанке её век, и даже если Алина зажмурится, то все равно будет видеть образ любимого, целующего другую девушку. Алина давится рыданиями и едва сдерживает стон отчаяния, что рвётся из глубины её раненого сердца, которое стучит надрывно, пульсацией отдаваясь в висках. Алина задыхается от быстрого бега, горечь скапливается во рту вязкой слюной, которую Старкова с трудом сглатывает. Её тошнит, она чудом давит рвотный позыв, вцепившись в косяк двери, согнувшись, едва не падая на мраморный пол.       Она отмахивается от обеспокоенной Тамары, и запирает за собой дверь комнаты. Ей душно, кафтан давит на плечи. Как назло мудреные застежки никак не хотят подчиниться, и Алина выдирает часть из них, ломает, рыча от ярости, срывает кафтан с плеч и с силой швыряет его на пол. Бездумно смотрит на узор на паркете: изящные линии затейливо переплетаются. Вновь отмечает, что у Дарклинга хороший вкус. И стонет в отчаянии, понимая, что вновь думает о Заклинателе Теней.       Алина злится. На Мала и его вероломность. На Зою и её легкомыслие, ей ведь не нужен Мальен. И на себя. За свою наивность, за то, что поверила: Мал видит её. Именно её. Не Заклинательницу солнца. Не генерала Второй Армии. Не Санкта Алину. Её. Алину Старкову.       И это оказалось ложью. Красивой, греющей её, позволившей ей воспарить, взлететь так высоко, дыша полной грудью. Тем больнее оказалось падение, и от удара перехватило дыхание.       Алина задыхается. Рвёт две верхние пуговицы на рубашке, пытается дышать глубоко. Делает вдох и задерживает дыхание до тех пор, пока перед глазами не появляются чёрные точки, пока не начинают дрожать руки, а ноги не слабеют.       Алина опускается на кушетку перед зеркалом. Бездумно смотрит на свое отражение: измученное лицо с заострившимися чертами, бескровные губы и потухший взгляд карих глаз, обведенных тёмными кругами. Она призывает свет, и на щеках расцветает едва заметный румянец. Но этого мало.       Мало-мало-мало!       Ведь дар - это часть ее, осознает в который раз, но сейчас с ослепляющей ясностью. Что делать,если без этого дара нет Алины Старковой. И Заклинательница Солнца не отделима от её сути? Она гриш. И отказывается быть обычной! И очень жаль, что Мал этого не понимает. Ему никогда ее не понять. Никогда.       Алина вздрагивает, понимая, чьи слова только что повторила. Она истерически смеётся, закрыв лицо ладонями и опустив голову. А когда вновь смотрит в зеркало, то напарывается на внимательный взгляд темных глаз.       Дыхание перехватывает. Завороженная, Алина не в силах оторвать взгляд от лица мужчины в отражении зеркала.       Он приближается неспешно, с грацией опасного хищника, рядом стелются тени, ползут тёмным туманом, тянутся к Алине с той жадностью, с которой умирающий от жажды в пустыне тянется к воде.       И она позволяет. Гасит всякий свет, разрешая тьме затопить все вокруг. - Что случилось, Алина? - он спрашивает небрежно, почти равнодушно, но взгляд полосует разрезом по коже, Дарклинг желает добраться до сути, желает узнать правду. - Уходи, - бросает Алина, не желая быть вспоротой и выпотрошенной, не желая, чтобы он узнал, как низко она пала.       Ведь в ее глазах это самое настоящее падение: быть согласной с Дарклингом хоть в чем-то. - Алина, - произносит он не то укоризненно, не то устало.       И внутри у неё все переворачивается, когда он произносит её имя. В его голосе ласка острозубого чудовища, чьи клыки оцарапывают кожу почти больно. Но только почти. - Уходи, - повторяет Старкова и призывает свет, но он не яркий, а тусклый, робкий, словно девушка не может до конца решиться прогнать тени.       Ей бы спалить все вокруг дотла, ей бы располовинить Дарклинга разрезом, ей бы твёрже быть. Но Алина смертельно устала. И свет её дрожит пугливо, не в силах разогнать тьму.       Дарклинг лишь цокает языком и закатывает глаза.       Алина замирает, чувствуя, как сердце останавливается на мгновение, когда мужчина оказывается рядом, проводит руками по плечам, вниз к кистям, едва-едва касаясь.       У Алины внутри все дрожит и переворачивается, когда Дарклинг садится позади неё так, что девушка оказывается между его разведенных ног. - Уходи, - выдыхает Алина.       Останьсяостаньсяостанься!       И противореча своим словам, она откидывает голову ему на плечо, выдыхает судорожно. Тело расслабляется, рыдания больше не сдавливают грудь, не царапают изнутри горло, проходит мучающая с утра головная боль.       То, что происходит, так неправильно, но все, что девушка чувствует, это облегчение, пусть и придушить себя хочется за то, что сдаётся так легко.       Алина слышит, как быстро бьётся сердце Дарклинга, словно он действительно человек, словно он действительно может хоть что-то чувствовать. Это почему-то пугает.       Настолько, что Алина задерживает дыхание, сжимает кулаки и выдыхает шумно, когда Дарклинг касается её живота, пробегает лёгкой щекоткой по ребрам, едва касается груди самыми кончиками пальцев. - Ты устала, - тихо звучит его голос, а дыхание опаляет шею, - ты расстроена.       И у неё нет сил сопротивляться, у нее нет сил закрыться. Она не хочет закрываться. Лишь прижимается к его груди сильнее, потолок вертится перед глазами, и Алина смежает веки. Жар чужого тела заставляет её дрожать, Дарклинг оглаживает ребра, прикосновения становятся настойчивее, грубее. И чудится стон, полный отчаяния, возле её уха, но, быть может, это её собственный, когда Дарклинг сжимает её грудь. - Кто из них обидел тебя, мой свет? - спрашивает Дарклинг. - Никто, - дыхание сбивается, когда его руки скользят под рубашку, обжигая прикосновением кожу. - Лгунья, - посмеивается Дарклинг.       И ей хочется его ударить. Это чудовищно: она так его ненавидит и так наслаждается его собственническими прикосновениями, которые становятся все смелее, его горячим дыханием на своей шее, которую он целует мягко и нежно, самим его присутствием, от которого внутри все дрожит и трепыхается.       Да, она лжет ему, зная, что открыта сейчас так, что это бесполезно. Но лжет. Не для того, чтобы защитить друзей и Мала, которого остро ненавидит в этот момент, ведь он толкнул её в жестокие объятия Дарклинга, но чтобы не показать своей слабости, своей уязвимости и такой человечной зависимости от других людей. - Кто? - касания становятся жёстче, рука ложится на шею, не сдавливая, но утверждая власть и принадлежность.       Другая рука оглаживает кожу над поясом штанов и скользит дальше, касаясь.       Тело прошибает током, волоски на коже становятся дыбом, Алина давится воздухом, когда его пальцы скользят, лаская, оглаживая.       Воздух больше не холодит кожу, он раскален, с трудом проталкивается в лёгкие. Голова кружится, Алина цепляется за предплечье мужчины, не зная, хочет ли остановить. Ей нужно цепляться за что-то, потому что мир качается вокруг, уплывает куда-то, когда пальцы Дарклинга скользят внутрь, а с губ Алины срывается стон. Она кусает губы и подаётся бёдрами навстречу.       Ей хочется его поцеловать. Это становится необходимо, словно воздух, почувствовать вкус его губ, вспомнить, каково это было в зале военного совета, когда голова упоительно кружилась и воздуха не хватало.       Алина открывает глаза, поворачивает голову, чтобы порезаться взглядом о линию челюсти и скул. Оставляет смазанный поцелуй на шее и почти плачет от невозможности дотянуться до столь желанных губ. Она всхлипывает и стонет, и дрожит. - Кто, моя милая? - спрашивает Дарклинг.       У неё нет сил ответить. У неё нет сил сопротивляться. Ей жарко, тело напряжено, пальцы на ногах поджимаются, а ногти руки впиваются в предплечье Дарклинга, скользят по плотной ткани кафтана, срываясь. - Я уничтожу их всех, - шепчет мужчина ей на ухо, - каждого, они будут умирать долго и мучительно. Я сравняю Ос Альту с землёй, я заставлю Равку полыхать, - его голос хрипнет, движения пальцев становятся быстрее.       Алина чувствует себя так, словно стоит на краю обрыва, а внизу лишь тьма и острые камни, о которые она разобьется насмерть и едва ли себя соберёт заново. Ей стоит только позволить Дарклингу столкнуть себя. И разбиться. Пусть будет больно. Пусть будет страшно. Но почва уже осыпается под ногами. И Алина не отступает от края. - Я сделаю всё, - голос Дарклинга срывается, он целует её шею, прикусывает мочку уха, снова скользит губами по шее, - тебе стоит лишь приказать.       Слова его - смертельный яд. Но он уже в крови Алины, разносится по телу, отравляя каждую клеточку её организма. И нет лекарства от этой отравы.       Алина все же изворачивается и целует его, прикусывая губы, проходится языком слизывая кровь, чувствуя себя не меньшим чудовищем.       И срывается с обрыва, в груди печёт, дыхание перехватывает, когда Алина выдыхает, не узнавая собственный голос и себя больше не узнавая: - Тогда я приказываю.