***
— Не прикасайтесь, милорд. Это может быть опасным. Зонтик послушно сцепил руки за спиной и склонился над конторкой, чтобы рассмотреть серую продолговатую коробочку, на узкой стороне которой, как рожки, торчали два металлических штырька. Внутри разбитого корпуса виднелись проводки, соединявшие какие-то цилиндрики и катушки. Странную штуковину нашли раздавленной и растоптанной у злополучного колодца. Судя по всему, она принадлежала бесу-лазутчику, и Зонтик теперь горько сожалел, что почти ничего не смыслит в электротехнике. Первый министр и не хотел в ней разбираться, испытывая перед прибором почти суеверный страх, который старался скрыть. — Все в порядке, монсеньор, — попытался успокоить его Зонтик, — Скоро прибудет мой добрый друг и заберет эту вещь на экспертизу… То есть на проверку, чтобы понять… — Я не был бы так уверен доброте его намерений, — резко перебил его Алебард. — Вам не следует позволять чужакам вмешиваться в наши дела. Зонтик вздохнул. — Ах, если бы я был подобен моим статуям с их всевидящим оком, способным постичь все людские помыслы, благие и не очень. Но моя проницательность несовершенна, поэтому иногда я могу лишь доверять, полагаясь на… — он не сразу подобрал слово, — Интуицию, наверное. На то, что между строк и никогда не будет сложено в строки. Алебард нахмурился еще больше, и Зонтик поспешил отшутиться: — Хотя третьему глазу я предпочел бы волевой подбородок — у истуканов он вон какой, залюбуешься! Шутка не возымела действия, и Зонтик совсем приуныл. Из окна доносился тревожный перезвон храмовых колоколов, и казалось, что само ожидание звенит металлом, как перетянутая струна. — Горожане назвали лазутчика «бесом», — нарушил молчание Зонтик. — Я не вполне понимаю, что это значит. — Ничтожное воплощение зла, милорд. Мы с вами сочинили того, кто олицетворяет добро, кто дарует надежду и защиту. Они, в пику, придумали тех, кто якобы склоняет их ко злу и кого можно бояться. — Но зачем? — Люди скверны по своей природе, а потому ищут оправдания своим порокам и дурным поступкам. Кроме того, они жаждут страха: он их сплочает и дает почувствовать, что они еще живы. Зонтику сделалось не по себе. Созданные по его опасливому и болезненно мнительному образу и подобию… Эту мысль не хотелось додумывать. Зонтик помнил их другими: невинными детьми, чьи помыслы были чисты, а смех искренен; детьми, которые выказывали ему не почтение, а неподдельную радость. Но он отчетливо осознавал, что сам отвел взгляд и воздвиг между собой и ними стену, а значит виноват во всем, что уже случилось и что случится после. Тихий омут колодезной воды вновь манил, укачивал и убаюкивал, тянул на дно — не утонуть, а раствориться. Пребывая в этом полузабытьи, Зонтик не услышал формального «Здравия желаю» Куромаку и церемонного, наполненного ядовитой вежливостью, ответа первого министра. Очнулся он только когда Куромаку, подтянутый и прямой, словно из задачки на геометрическое построение с помощью одной лишь линейки, уже бодро прохромал к окну и опустил на пол продолговатый чехол, который нес через плечо. Зонтик, опасаясь, что его в два смычка отчитают за рассеянность, вытянулся по струнке и угловатым незаконченным жестом махнул рукой в сторону двери. — Алебард, любезный, я был бы весьма благодарен, если бы вы присмотрели за нашими почтенными гостями из Курограда и оказали отряду всевозможное содействие. — С вашего позволения, повелитель. Алебард кинул колкий взгляд на чужака — в лице его показалось что-то хищное, птичье — и неслышно притворил за собой дверь. — Тебе необходимо скорректировать порядок и форму подачи приказов, — сделал замечание Куромаку, доставая и чехла длинные металлические трубки и ловко соединяя их между собой. — Но это же никакой не приказ…— недоуменно протянул Зонтик и зябко поежился. — Привет, кстати. Мне очень приятно, что ты приехал помочь. Правда. — Разумеется, приехал. Ты не из тех, кто беспокоит по мелочам. Не стой столбом. Разбирай вещи. Зонтик присел на корточки и извлек из чехла увеситый предмет, состоящий из нескольних цилиндров. — Это телескоп? Зачем он? И что мы, собственно, делаем? Не то, чтобы я против, но… — Крепко держи обеими руками, иначе уронишь, — Куромаку снова нашел к чему придраться. — По сути да, это телескоп-рефрактор малых размеров, то есть подзорная труба. Мы оборудуем наблюдательный пункт. Зонтик коротко кивнул и больше не приставал с вопросами, то держа что-то, то закручивая, если ему говорили. Когда работа была закончена, Куромаку очень четко и доходчиво объяснил, как правильно искать объект и наводить резкость, и почему ни в коем случае нельзя смотреть в окуляр на солнце, так что Зонтику сделалось боязно — вдруг он что-нибудь напутает и случайно посмотрит. — Спасибо! Это очень полезно и познавательно. Кроме тебя… — начал было он и запнулся. Куромаку словно не расслышал. Поискав глазами стул — безрезультатно — он взгромоздился на подоконник и приник лбом к холодному откосу стены. — У тебя все в порядке? — взволнованно спросил Зонтик. — Башка раскалывается, — тихо и совсем просто, без обычных мудреных терминов, ответил Куромаку. — Здесь опять ночью дождь планируется? Его очки съехали на кончик носа, так что глаза показались беззащитными и непривычно большими на сером осунувшемся лице. Зонтик кивнул, судорожно пытаясь сообразить, чем же помочь, вместе с тем кляня себя за нечуткость и надоедливость. — Значит, из-за резкого понижения атмосферного давления, — неубедительно объяснил Куромаку сам себе. — Может, ты просто устал или простужен? — предложил Зонтик, и тут же ужаснулся еще одной догадке. — Или это из-за вашего Режима Ускорения? Я не совсем понимаю, что это, но думаю, если слишком ускориться… — Не болтай о том, в чем не разбираешься! — со злостью одернул его Куромаку. — И воспользуйся уже наконец подзорной трубой по назначению. Зонтик вздрогнул и закусил губу. Поболтать ему действительно хотелось, а послушать и того больше: о загадочном Режиме и том, как живется в Курограде, куда его никогда не приглашали; об опасном путешествии в горную страну, не таком уж тайном — слухами земля полнится, а собирать и сопоставлять их наблюдательный и незаметный Зонтик умел, как никто другой; об опыте, страшно сказать, клинической смерти — о том, что же в этом тоннеле, пугающем и заманчивом. Впрочем, Зонтик был слишком деликатен, чтобы задавать подобные вопросы в лоб, а Куромаку делился информацией крайне дозированно. Врать он совершенно не умел, зато скрывал и недоговаривал превосходно. Зонтик сам удивился тому, как легко навел трубу на нужное место, и поразился её увеличивающей способности и четкости изображения, в который раз отметив, что Куромаку плохого не посоветует. Площадь была видна, как на ладони. Подле колодца стояла тележка с водруженной на нее лебедкой; рядом — отряд, трое пионеров, казавшихся, на контрасте с долговязым первым министром, россыпью канцелярских скрепок. В этой россыпи он сразу узнал Курона, который часто ассистировал на Съездах Правителей. Двое других — юноша и девушка — показались ему незнакомыми. Зонтик не раз гадал, из чего Куромаку их сотворил: из логарифмической линейки, из командирских часов на кожаном ремешке или из оловянной ложки, как солдатиков в одной иномирной сказке. Он был разочарован, узнав, что всего лишь из авторучки, канцелярского расходника. Правильна ли его догадка о странном слове «пионеры», которое он трактовал как «перехопроходцы» или как «первородные люди», Зонтик не знал. Он старательно отгонял от себя мысль о том, что пионеры предназначены только для того, чтобы проложить дорогу в светлое будущее второму изданию людей, исправленному и дополненному. Каким бы кощунством ни казался ему такой подход, он был вполне в духе Куромаку. Однако все та же тактичность вкупе с осторожностью заставляли Зонтика держать эти предположения при себе. Тем временем пионеры, безуспешно попытавшись вытащить из колодца крюком то, о чем Зонтик страшился даже подумать, рассматривали какие-то чертежи и, судя по жестам, оживленно спорили. И вдруг он вспомил о таинственном приборе, принадлежавшем лазутчику, но когда оторвался от окуляра, увидел, что на конторке его нет. Куромаку, заметив, куда смотрит Зонтик, тут же отчеканил: — Образец на экспертизу уже упакован. — Как ты думаешь, что бы это могло быть? — полюбопытствовал Зонтик, восхитившись такой предусмотрительности. — Я в этом совершенно не разбираюсь. — Воздержусь от необоснованных предположений. Экспертиза покажет, — невозмутимо ответил Куромаку и, поспешив перевести тему, кивнул в сторонку конторки. — Занятное решение с точки зрения эргономики. Опробую у себя в канцелярии. Зонтик был так польщен, что совсем смутился. — Возможно, многим будет непривычно… Лучше, чтобы у сотрудников был выбор. Просто меня это как-то дисциплинурует. И для осанки полезно. Куромаку хотел было весьма резко указать на то, что осанка в первую очередь зависит о состояния мышечного корсета, но смолчал, решив не затевать бесполезный разговор снова. Худющий и донельзя нескладный Зонтик держался так, как будто его куртку сдали в гардероб и повесили за петельку, забыв предварительно вынуть самого Зонтика. Куромаку неоднократно проводил с ним ликбез о том, что для поддержания материальной оболочки, подобной человеческой, требуется соблюдать правильный режим сна, питания и физических нагрузок. Зонтик всякий раз неопределенно пожимал острыми плечами и виноватым тоном мямлил «мне не до того, когда я волнуюсь», «у нас другие обычаи» или коронное «извини, забыл», от которого у Куромаку возникало совершенно иррациональное желание с размаху удариться лбом о стену. На такой вопиющий «без» его светлого «лика» явно не хватало. Куромаку глянул в окуляр и одобрительно кивнул. Пионеры действововали по плану 2б). Миниатюрный Курон в монтажном поясе, прицепленном к веревке, готовился спускаться в колодец. Курокайхо помогала ему затянуть ремни и проверяла карабины. Зонтик переминался с ноги на ногу, крутил пуговицу на жилете и кусал губы. Посмотреть в трубу страсть как хотелось, но попросить он стеснялся, а Куромаку все держал ладонь в предупреджающем жесте. Ожидание казалось невыносимо долгим, но Зонтик прекрасно понимал, от какого зрелища его уберегают, потому был отчасти благодарен, но отчасти обижен. Когда ему наконец-то позволили взглянуть в окуляр снова, бедолага Курон уже стоял около колодца, согнувшись пополам и содрогаясь всем телом от рвотных спазмов. Девушка придерживала его волосы, завязанные в короткий хвостик, и легонько гладила его по спине. Алебард и второй юноша накрывали мешковиной что-то, лежавшее в тележке. — Вот, собственно, и все, — подытожил Куромаку. — Планируется еще один спуск в колодец в целях поиска предметов, которые могли попасть туда вместе с телом. Сумки, например, или других крупных личных вещей. Экспертизу проведем в Курограде. Возможности передвижных лабораторий ограничены, и начинать работу на месте — только терять время. — Какие же они у тебя молодчины! — с чувством произнес Зонтик. — Я мог бы выразить им свою признательность лично? — За что? Это их работа, причем выполненная не идеально. Но если тебе так хочется, идем. Только накинь плащ — на улице холодает.***
Они шли через черный ход. Винтовая лестница была узкой и крутой. Зонтик подал Куромаку руку, и тот чиркнул взглядом по стене, как спичкой, поджал и без того тонкие губы, но от помощи не отказался и принялся поспешно подволакивать ногу с одной высокой ступеньки на другую. На улице Зонтик скрыл лицо капюшоном. Обычно тот создавал иллюзию безопасности, но сейчас это не сработало. Как бы ни занятно было играть в зведочетов, исследующих небо на земле, самый важный вопрос оставался невысказанным, и Зонтик наконец решился его задать: — Я правильно понимаю, что по рамочному соглашению о территориальной целостности и невмешательству шпионаж, если факт такового подтвердится, может расцениваться как противозаконное деяние? Однако, при отсутвии прецедентов… — Обнародованных прецедентов, — поправил его Куромаку нарочито высокомерным тоном в попытке забыть, как его чуть ли не на себе тащили по лестнице, и отвлечься от головной боли, которая, как упорный звонарь долбала изнутри черепушку. — Что ты, я не клоню к тому, чтобы все замолчать, — обиженно произнес Зонтик. — Моральная сторона вопроса вполне однозначна.Однако случаи насильственной смерти гражданина одного государства на территории другого никак не регулируется международным правом и, видимо, должны разбираться в частном порядке. — Хочешь поторговаться с тем, кто направил шпиона? Признаться, не ожидал. Зонтик вздрогнул и остановился. — Мы даже не знаем, был ли лазутчик. К тому же, я готов признать свою вину публично. Просто, если подтвердится худшее… Как бы чего еще кошмарнее не вышло… — он запнулся и не смог произнести больше ни слова. Жонглировать юридическими формулировками у него выходило весьма ловко, хотя Зонтик этим не гордился, зная, что это в нем говорит трефовая масть и только. Но сказать о том, чего он действительно боялся, казалось совершенно невозможным, противным и унизительным. Куромаку осторожно коснулся его мертвенно холодной руки. — Ты и твои люди ни в чем не виноваты. Лазутчик напал на чиновника отделения связи, значит, с их стороны это была самооборона, — голос Куромаку звучал уверенно и убедительно. — Если это действительно имперец, и если мы обнаружим хотя бы косвенные доказательства факта шпионажа, я сам призову Пика к ответу перед лицом всего международного сообщества. — Пожалуйста, не надо, — прошептал Зонтик, теряя последнюю надежду. — Ничего не бойся, я с тобой. «…бойся, я с тобой», — отозвалось эхом в подсознании. Теперь Зонтику сделалось совсем тошно: его пытались обелить за счет того, кого и так несправедливо считали злодеем. Пик был грубым, несдержанным и жутковатым из-за чего-то первобытно-звериного в своей натуре. Но Зонтик отдавал себе отчет в том, что это всего лишь метка масти; такая же, что делала трефовых усердными, аскетичными и, признаться, невероятно скучными. Обвинять кого-то только из-за черт, свойственных ему как данность, казалось отвратительным, а то, что собирался сделать Куромаку — сродни самосуду над «бесом». Он вряд ли решился бы высказать эти соображения, хотя был не прочь подкинуть идею о том, что инцидент мог быть провокацией. У Куромаку тоже было предостаточно идей, только по части развития международного уголовного права, но на пустыннный улице появились патрульные, расходившиеся после снятия оцепления, и обоим пришлось, умолкнув, свернуть в темный проулок. —… своим глазами бесогонов этих видел! — взволнованно тараторил один из патрульных. — Серые все, мрачные, что оторопь берет. Веревка заговоренная у них была и крюк, не иначе серебряный. — Брось заливать! Видел он, деревенщина неотесаннная. — Да я пред оком Превеликого поклянусь — так все и было. И девственницу полуголую с собой притащили. Видать, приманкой была. Зонтик прикрыл рот ладонью, сдерживая смех. Куромаку страдальчески закатил глаза, демонстрируя муки, которые причиняют ему эти продукты мистического мышления, превосходящие своей нелепостью даже статейки из желтых газет Варулэнда. Отряд «бесогонов» обосновался в другом проулке, совсем рядом с площадью. —…открытых источников огня, а именно свечей, вблизи легковоспламеняемых материалов, а именно бумажных цветов, — бойко чеканила слова Курокайхо, — недопустимо согласно правилам противопожарной безопасности. — Да будет вам известно, ваши правила не действуют для наших алтарей, — сухо отвечал Алебард, неодобрительно косясь на её острые колени, торчащие из-под форменной юбки. — И ничего, не сгорела Зонтопия, милостью Превеликого. — Объект вашего культа, будучи вымышленной абстрактной сущностью, — упрямилась девушка, — Не может влиять на пожарные риски. Курон, укутанный в плащ-палатку, делал записи в пухлом блокноте. Курохико, присев на корточки, пинцетом доставал что-то застрявшее меж камней мостовой. Едва завидев правителей, пионеры выстроились в шеренгу и, синхронно прищелкнув каблуками, отсалютовали. Алебард только кивнул, явственно адресуя этот недо-поклон одному лишь Зонтику, но тот, не обратив внимания на протокольные расшаркивания, подбежал к Курону. — Извините, пожалуйста, что так вышло. Вам уже лучше? Курон ошалело глянул на него и не сообразил, что ответить. Сообразил за него Куромаку. — Ему отлично. Опозорился на международной арене — считай, день прожит не зря. В голосе зазвучал такой металл, что Зонтику сделалось не по себе. — Какая же мы арена… Все свои, всё по-домашнему. Курон, вцепившись обеими руками в блокнот, как в спасательный круг, начал докладывать своей обычной скороговоркой. Зонтик попытался вслушаться, но фокус внимания куда-то уплывал, словно его утягивала растревоженная колодезная вода, и все, что ему оставалось — это рассматривать пионеров. Те, невысокие даже для младших мастей и щуплые, выглядели подростками, выряженными в униформу. Кадетами. Их лица казались нарисованными под копирку; под круглыми настороженными глазами будто растушевали уголь. Зонтик пожалел их, вспоминая рассказы о Курограде. Поговаривали, от смога там не видно солнца, а небо, истыканное заводскими трубами, кажется желтым; от жары плавится асфальт, а копоть в горячем воздухе перемешана с цементной пылью. Родная Зонтопия, дождливая и туманная, была куда милее его сердцу. Словно в подтверждение этому мысле-чувству, начало моросить, и послышался запах прибитой пыли. — Так и есть, моё свидетельство, — со снисходительным одобрением произнес Алебард, едва Курон закончил доклад. — Пора признать очевидное, милорд. Это типичный имперец, как по учебнику. Желаете убедиться лично? Зонтик вспомнил тот «учебник» — чудесно иллюстрированную книгу этнографических очерков, вдохновившую обоих: его — на несколько неудачных карандашных набросков национальных костюмов, а министра — на концепцию канализации народного недовольства в случае очередного неурожая, по горькой иронии напоминавшую иномирные крестовые походы. — Полностью тебе доверяю, — поспешно проговорил Зонтик, ругая себя за малодушие. Об утопленнике даже думать было жутко, не то что смотреть. Он хотел было рассыпаться в благодарностях, но понял их неуместность, глядя на застывших по стойке «смирно», вымокая под дождем, пионеров и поглядывающего на часы Куромаку. — Может, останетесь переночевать? Или хотя бы… — неувернно начал Зонтик и тут же понял, какую глупость сморозил. — На кухне найдётся яблочный пирог. Говорят, он ничего, и вы могли бы угоститься. Пионеры едва заметно переглянулись между собой, и Курохико чуть было не отсалютовал «всегда готов», но Курон успел пнуть его по лодыжке. Курокайхо вымученно улыбнулась. — Они уже угостились, — в голосе Куромаку снова зазвучали угрожающие металллические нотки, — До ноты протеста за порчу национального памятника. Все трое синхронно втянули головы в плечи, будто ими щелкнули, как авторучками. Зонтику стало неловко за свое непрошенное гостеприимство. Куромаку пообещал предоставить результаты экспертизы через шестнадцать часов и громко скомандовал: — Сворачиваемся!***
Дождь в одно мгновение сменился ливнем. Капюшон промок насквозь, челка липла ко лбу и лезла в глаза. Зонтику захотелось прыгать по лужам и стучать палкой по водосточным трубам — как в последний раз перед устрашающим завтра; как в детстве, несуществующие воспоминания о котором подменяли такие вот книжные штампы. Разумеется, столь неподобающего поведения он себе позволить не мог и просто быстро шагал рядом с Алебардом, который не удостаивал ливень ни толикой своего внимания. Они проходили перекресток и поравнялись с алтарем. Лампадки залило дождем, на постаменте застыли уродливые наплывы воска. Каменный Превеликий смотрел на прохожих строго и неумолимо, а струйки воды стекали по его выпуклым пустым глазам, словно краденые лживые слезы. Сам Зонтик почти отучился плакать. То ли в злую шутку, то ли всерьез он теперь раздумывал, о том, какие изваяния могут появиться в свете недавних событий: не поставят же они в самом деле истукана, попирающего ногой поверженного беса? От этой фантазии и от реальности, ее породившей, было тоскливо и страшно. — Справьтесь, пожалуйста, завтра о здоровье пострадавшего экзарха из третьего сектора. Возможно, ему пригодится наша помощь, — попросил Зонтик, умалчивая окончание фразы «раз бесу уже не поможешь». — Разумеется, милорд. С ним придется поработать, — сказал Алебард многозначительно. — Не переживайте, все под контролем. Стандартные тексты проповедей для утренних служб уже направлены в отделения связи. В них говорится о зле как о максимально абстрактной категории, выражающейся лишь в помыслах и деяниях, но не в физической форме; о непротивлении злу, но уповании на Превеликого, что защитит от него. И вариации на тему. — А как же слухи о бесогонах? Это же… — Зонтик запнулся, не найдя подходящего слова, и растерянно взглянул на министра. — Фантасмагория? — подсказал ему тот, — Не будьте так строги, милорд. Это всего лишь фольклор, в нем есть свой шарм. Закажем хорошим бардам пару песен, чтобы этот бред имел хотя бы художественную ценность. — Но ведь по официальной версии… — Во множественности точек зрения нет ничего страшного до тех пор, пока вы сами расставляете эти точки. — Боюсь, что со всех них открывается вид на сплошное вранье, — заявил Зонтик и опешил от собственной прямоты. Алебард не выказал ни малейшего удивления и только картинно развел руками. — Таким создан мир, милорд. В начале было слово. И слово было Ложь.