Неожиданность.

— Хорошо, я быс… — человек, что как раз собирался выходить из дома, к которому принесли Цзян Чэна его дрожащие ноги, замирает. Еще секунда и они оба смотрят друг на друга с искренним удивлением в глазах, и лишь через мгновение мужчина на пороге выдыхает: — Цзян Ваньинь? Цзян Чэн успевает только крепче обхватить себя руками и невозмутимо произнести: — Здравствуйте, господин Лань. Удивляться было чему: совсем не к двери этого альфы он пришел в поисках спасения, и что тот здесь делает — совсем не было понятно. Цзян Чэн бы удивился такому нелепому стечению обстоятельств в любое другое время, но сейчас ему было слишком плохо, слишком холодно и просто… плевать. Он лишь выдавливает из себя улыбку и быстрый кивок, когда мужчина произносит: — С вами всё в порядке? — Лань Сичэнь выглядит и вправду обеспокоенно, а Цзян Чэну остается только гадать о том, не галлюцинации ли всё это. Ну не мог же он прийти в дом, что абсолютно ну никак не связан с этим мужчиной, прийти за тем, чтобы успокоить бурю эмоций, одной из причин которых он и является, чтобы… встретить его здесь? Ну не может ему так везти, верно? — Сичэнь, что такое? Может, говорит ему жизнь, когда слышит ласковый голос, а после — видит аккуратную, словно аристократическую руку, что берет Лань Сичэня под локоть. Рядом с альфой появляется невероятно красивый омега, что нежно поддерживает уже довольно-таки большой животик и тоже смотрит на него, раскрыв свои янтарного цвета глаза и приоткрыв свои мягкие губы в удивлении. Цзян Чэн сразу узнает его: это тот самый омега с фотографии. Тот самый омега с которым Лань Сичэнь выглядел невероятно счастливым. Он здесь не нужен. — Я… Его никто не ждал. — …простите. Цзян Чэн тихо разворачивается, не опуская головы, чтобы не показывать как сильно он на самом деле раздавлен. Он не хочет казаться жалким. Не хочет казаться… — Цзян Ваньинь, подождите, — неожиданно тёплая рука берет его за ладонь, не хватая за локоть или еще как-то, чтобы не причинить боли, а лишь дать ощущение теплоты. — Куда же вы? Он поднимает на Лань Сичэня взгляд. Взгляд его потерян и словно ищет какие-то свои ответы в чужих глазах, что полны вопросов. Он растерянно произносит: — Я… не знаю. Он слышит шорох со стороны: тот омега тихо подходит к ним и смотрит на него так… понимающе? Словно знает, что у него на душе . Знает, что он чувствует. И голос его такой ласковый: — Вам есть куда идти? Цзян Чэн качает головой отрицательно, а омега нежно улыбается ему в ответ. — Тогда не хотите вместе отужинать? У нас почти всё готово, Сичэнь как раз собирался съездить в магазин за недостающими продуктами, — Лань Сичэнь хмурится, глядя на Цзян Чэна, словно теперь не хочет уходить, но этот омега тут же глядит на него улыбающимся взглядом с каким-то намёком, — Правда ведь? — Что ж, да… скоро буду, — и альфы след простыл. Цзян Чэн чувствовал себя… странно. Вся эта ситуация была такой сумбурной и непонятной, что ему всё больше кажется, что это всё глупый обман его захмелевшего или уже с ума сошедшего мозга. Он краем глаза наблюдает, как альфа идет к машине, что одиноко стоит в уютном дворике. Когда Цзян Чэн прибыл сюда, то настолько был не в себе, что и не заметил столь роскошной машины в столь скромном месте. Но теперь, когда эта самая машина отъехала — он остался один на один с этим незнакомым омегой Лань Сичэня, что смотрит на него с самой теплой улыбкой и тихо приглашает в дом. Цзян Чэну неловко. Он аккуратно кивает и следует за ним. Этот омега и вправду маленький: его макушка была примерно ему по шею, и хоть Цзян Чэн не считался «дылдой» по общепринятым меркам и был, так сказать, выше среднего, но все же был ниже большинства альф. Волосы этого омеги действительно были цвета самого теплого шоколада и колыхались при ходьбе чуть ли не как у небожителя, словно плавая на ветру. Лань Сичэню и вправду повезло. Цзян Чэн… завидовал бы, но этот человек выглядит слишком приятным. Он ведь пригласил его на ужин, даже не зная его имени. Сердце Цзян Чэна сжимается от вины за свои глупые чувства. — Извините, но… можно узнать ваше имя? — тихо произносит он, и омега, уже зайдя в комнату, поворачивается к нему: — Ох, простите мою бестактность, я — Цзинь Гуанъяо, а вы?… — омега уютно положил руки на большой животик, и Цзян Чэн неконтролируемо проследил за этим движением взглядом. Со смешанными чувствами он смотрит на будущего ребенка Лань Сичэня. Господи, когда он перестанет доставлять проблемы? Он и так чувствовал себя не очень хорошо, а теперь стыд и вина захлестнули его, и всё это кажется глупой галлюцинацией его больного сознания. Он не понимает, что здесь вообще происходит. Он ведь пришел к… — Меня зовут… — Цзян-сюн! Неожиданно из-за угла выбегает человек и врезается в Цзян Чэна с объятиями, заставляя его плечи наконец расслабиться в чувстве такой знакомой тяжести навалившегося тела. Наконец он может себе сказать, что всё это не галлюцинация, когда обнимающий его человек поднимает голову и смотрит на него, улыбаясь: — Почему не предупредил, что заглянешь в гости? Цзян Чэн нахмурился, чувствуя вину всё сильнее. Он ведь и вправду ворвался без предупреждения. — Я… помешал вам? Не Хуайсан поправляет растрепавшиеся из-за неожиданных объятий волосы и смотрит на него непонимающе: — Что? Да не, ты чего, Цзян-сюн. Ты как раз вовремя, у нас сегодня застолье в честь моей будущей племянницы! Цзян Чэн смотрит на него удивлённо, и винтики вместе с шестерёнками крутятся в его голове: — Племя... нницы? — Да! Ты что, не заметил шарик на ножках в этой комнате? Я иногда думаю: это просто Цзинь Гуанъяо такой маленький или это моя племянница родится уже сразу размером с Да-гэ? Аха-ха-ой! — Не Хуайсан схватился за голову, потому что получил по ней свернутой в трубочку газеткой от того самого «шарика на ножках». Омега, что стоял всё это время позади них и наблюдал за воссоединением, нервно улыбнулся: — А-Сан, не порть обо мне первое впечатление перед гостем, — а после перевел на него тёплый взгляд, — так вы Цзян Ваньинь? Мой муж о вас рассказывал, он как раз должен скоро прийти с работы. Думаю, они с Сичэнем придут одновременно, — он протянул руку для рукопожатия, и Цзян Чэн даже не успел ощутить облегчения в собственном теле, когда услышал, что «мой муж» и «Сичэнь» - это разные люди, как… увидел, какая изысканная и маленькая у этого человека ладонь по сравнению с его узловатыми пальцами, что усеяны мозолями от скрипки. После рукопожатия руки сразу же захотелось спрятать в карманы худи, что он и сделал, не замечая пронзительного взгляда этого омеги. — Что ж, тогда можете подождать здесь, в гостиной, а мы с А-Саном пока пойдем на кухню… — Что? Но я хочу… — перебил его Не Хуайсан, но тут же замер под острым взглядом. — На кухню. Живо. Цзян Чэн же, наблюдавший за этим, сглотнул. Цзинь Гуанъяо и вправду был пугающим, но одновременно с этим так добродушно улыбался, что от этого становилось не по себе. И вот опять: от его холодно-приказного тона и угрожающей улыбки не осталось и следа, когда омега повернулся к нему: — Цзян Ваньинь, присаживайтесь. Надеюсь, вы почувствуете себя как дома. Цзян Чэн кивнул им и понаблюдал за тем, как маленький по размерам омега потащил за шиворот другого, что изо всех сил рыдал и стенал о том, как не хочет идти на кухню. И только когда дверь за ними закрылась — он действительно расслабился. Его брал стыд, но он ничего с собой поделать не мог: да, он пришел в чужой дом за помощью, но был искренне благодарен Цзинь Гуанъяо за то, что тот забрал Не Хуайсана. Ему сейчас не были так сильно важны разговоры по душам, да и говорить он никогда не любил, чего греха таить — не умел. Сейчас для него важнее было просто присутствие хоть кого-то рядом. Ощущение, что он не один. Гостиная, в которой он остался, была оформлена в белоснежно-бежевых тонах, разбавленных черно-серыми предметами в виде семейных фоторамок, кресел и разной самой обычной утвари на полках, что намекала на полный баланс приложенных усилий в оформлении всего дома. Цзян Чэн некоторое время сверлил стену взглядом, пытаясь привести себя в чувство и собрать мысли в кучу, но в какой-то момент его взгляд всё же зацепился за огромное количество фотографий. Он долго решался, но всё же осмелился подойти, рассматривая каждую. На первой фотографии, которая попалась ему на глаза, все были изображены возле какого-то здания, скорее всего роддома, потому что Цзинь Гуанъяо держал маленький сверток в руках, а его, по всей видимости, муж обнимал его за талию. Цзян Чэн присмотрелся к высокому счастливому мужчине и попытался вспомнить, где же он его видел, раз тот «рассказывал» о нем своему мужу. Эта фраза Цзинь Гуанъяо всё вертелась у него в голове, но он правда не мог вспомнить этого мужчину. Что ж, скоро они придут, и может, увидев в жизни, Цзян Чэн его узнает. Снова пробежавшись по людям на той же фотографии, он заметил и Лань Сичэня, что стоял с другого боку и выглядел счастливым за друзей. Вина снова загрызла его, потому он отошел от того места. Он перевел взгляд на другую фотографию и увидел на ней обнимающихся братьев Не, и по тому, как празднично они были одеты, можно было понять, что это выпускной Хуайсана. Что ж, он снова задержал взгляд на старшем Не. Они с Вэй Усянем часто слышали об этом мужчине из уст Не Хуайсана и считали, что он слишком строг с их другом, но… на фотографии он выглядит действительно как тот, кто любит своего младшего брата. Цзян Чэн переводит взгляд на фотографию рядом и… о боже, фотография показывает плачущего молодого мужчину, что обнимает маленький сверток. Цзян Чэн смутился, но всё же заметил надпись под рамкой, что гласила: «День Рождения нашего дорогого А-Сана». Что ж, он действительно очень любит своего младшего брата. Еще на нескольких фото — разнообразнейшие важные для семейства события: на каких-то все сидят, на каких-то стоят, а где-то все крепко обнимаются. Всегда мелькали одни и те же лица: братья Не, Цзинь Гуанъяо, их старший сын, имени которого Цзян Чэн еще не знает, Лань Сичэнь и человек, что очень на него похож. Фотографий было так много, но общее у всех них было лишь одно — люди, изображенные на них, были искренне счастливы. Люди на них были настоящей и любящей друг друга семьей. Цзян Чэн заломил брови и перевел взгляд на рамку, что стояла выше на полке. На ней были совсем еще молодые Цзинь Гуанъяо, Не Минцзюэ и… Лань Сичэнь. Он присутствовал и на всех остальных семейных фотографиях, но здесь… здесь Цзян Чэн вблизи может рассмотреть, каким же был его преподаватель в юности. Эта фотография наверняка с их подростковых времен, потому что позади видны очертания школы. Цзян Чэн смотрит на своего преподавателя и думает о том, что… почему Лань Сичэнь здесь еще так молод, но уже выглядит таким уставшим? За этой рамкой стояла еще одна, но ее совсем не было видно из-за того, что полка была расположена выше остальных, да и передняя рамка ее заслоняла. Любопытство Цзян Чэна не могло оставить все так просто, поэтому он приподнялся на носочки и попытался аккуратно достать ту рамку, но ничего не получалось из-за того, что он очень боялся что-то задеть или уронить. Цзян Чэн снова опустился на пятки и недовольно сдул упавшие на лицо прядки распущенных волос, которые он так и не заплёл, когда впопыхах выбегал из дома. Он заправил прядь за ухо и снова встал на носочки, аккуратно прикасаясь к пластику рамки в попытках ее достать. Он был настолько сосредоточен на своей миссии, что в какой-то момент не заметил, как поверх его руки возвысилась другая, а в спину уперлась чужая грудь. Цзян Чэн тут же подобрался и повернулся к человеку, что подошел к нему так близко без предупреждения. И, конечно же, по всем законам тупого жанра это был Лань Сичэнь. Он без проблем снял рамку с полки и только после того, как сам посмотрел на фотографию — передал её Цзян Чэну с улыбкой: — Вы хотели посмотреть?… Цзян Чэн встал в защитную позу, скрещивая руки на груди и хмурясь: — Я и сам мог. Лань Сичэнь посмотрел на полку, а потом снова на него: — Конечно могли, но я всё равно решил вам помочь, — и он был прав, потому что Цзян Чэн не был маленьким и беззащитным омегой, которому нужна была глупая помощь, чтобы дотянуться до полки. Он был высоким и вполне спокойно дотягивался, но проблема была именно в том, что даже с таким ростом он не мог просто взять ее: нужно было быть аккуратным, чтобы не задеть остальные. Он и сам бы смог, это правда, но как скоро? Лань Сичэнь же просто ускорил процесс. — Так что, вы все еще хотите взглянуть на фото? Цзян Чэн смерил его взглядом, но всё же заинтересованно наклонился и взял в руки протянутую рамку. Что ж, оно и вправду стоило того. Эта фотография тоже была, видимо, со школьных времен, но здесь была изображена не та привычная троица: еще совсем молодой Лань Сичэнь держит за руку мальчика лет двенадцати за руку, а позади них стоит мужчина и обнимает детей за плечи. Что удивительно на этой фотографии, так это то, что все трое были словно на одно лицо, просто разных возрастов. И мальчик, и мужчина были поразительно похожи на Лань Сичэня настолько, насколько Лань Сичэнь был похож на них же. Цзян Чэн предположил: — Это?.. — Моя семья: младший брат и дядя, — Лань Сичэнь сделал шаг, становясь с Цзян Чэном плечом к плечу, — это был мой выпуск из старшей школы. — Понятно… — Цзян Чэн немного сильнее сжал рамку. Сколько бы лет ни прошло — его всегда будет передергивать от слова «выпускной». Лань Сичэнь же, заметив его настрой, решил аккуратно начать: — Даже не спросите, почему на фото нет родителей? Цзян Чэн даже не задумался об этом вопросе, потому удивленно поднял на преподавателя глаза. В его голове был совершенно нормальным тот факт, что его родители никогда не были рядом, потому он и не подумал, что это что-то странное: ребенок и без родителей на таком важном празднике жизни. — Что ж, только если вы хотите мне об этом сказать. Он чувствовал себя странно. Он стоит в доме своего чуть ли не единственного друга, куда пришел для того, чтобы угомонить страшные мысли. На пороге чужого дома он встретил гипотетическую любовь его внутренней омеги со своей беременной омегой, которая в итоге оказалась беременной омегой брата его чуть ли не единственного друга, и… в итоге это всё так запутано, а они стоят посреди чужой гостиной и этот мужчина/альфа/его преподаватель пытается вывести его на задушевный разговор. Всё это странно. Непривычно. Но Лань Сичэнь выглядит таким… уставшим, что Цзян Чэну хочется выслушать его. Выслушать, почему на таком нежном и красивом лице прорисовываются такие темные синяки под повидавшими жизнь глазами? Почему Лань Сичэнь вообще начинает с ним разговор, если ему и самому тяжело? Почему не отшил его при первой же возможности, а смотрит на него так до блевоты понимающе, когда самому нужна помощь? Хоть кто-то об этом Лань Сичэня спрашивал? И Лань Сичэнь начинает, сразу же снося его с ног: — Они умерли. Дядя воспитывал нас с Ванцзи, поэтому их нет на фотографии, — и альфа смотрит на него. Смотрит без слез либо чего-то подобного, а просто со всевозможным спокойствием, что граничит с пустотой. Наверное, думает Цзян Чэн, он так долго живет с этим, что у него не осталось сил на скорбь и подобные эмоции. Цзян Чэн может лишь смотреть на него в ответ и, заломив брови, снова перевести взгляд на фото. — Мне жаль. Лань Сичэнь лишь тихо кивает и смотрит на его профиль еще с минуту, прежде чем начать: — А ваши?.. Цзян Чэн снова поднимает на него взгляд и смотрит непонимающе: — Что? — он заправляет опять выпавшую прядку за ухо, но замирает, когда альфа произносит: — А ваши родители есть на выпускной фотографии? Цзян Чэн смотрит на него и устало выдыхает. — Нет, — и прежде, чем мужчина сделает неправильные выводы, добавляет, — никто не пришел. И фотографии. Её тоже нет. А вот в его взгляде наверняка проскальзывает та вселенская грусть, хоть он и старается скрывать эмоции. На самом деле он надеется, что когда-нибудь сможет достичь такого же уровня профессионализма в сокрытии эмоций как и Лань Сичэнь. Но даже в такой ситуации мужчина все равно смотрит на него как-то понимающе и ничего не говорит по этому поводу, не задает вопросы, за что Цзян Чэн благодарен. Он еще с минуту смотрит на рамку и вручает ее мужчине. Тот спокойно ставит ее обратно на полку, а когда поворачивается — в комнате воцаряется тишина, разрываемая только звуками суеты на кухне. Цзян Чэн все еще чувствует себя странно, потому складывает руки на груди в привычном жесте и идет к дивану, чтобы присесть. Лань Сичэнь тихо следует за ним и садится напротив, сразу же начиная разговор: — Цзян Ваньинь, у меня к вам такое предложение… я понимаю, что неожиданно, но я хотел бы предложить вам сыграть на концерте в конце учебного года. Цзян Чэн распахивает в удивлении глаза: — Ч-что? Нет. Лань Сичэнь не удивляется такому скорому ответу, потому аккуратно продолжает: — Я прекрасно понимаю, но… — Ни черта вы не понимаете, господин Лань, — получилось агрессивнее, чем Цзян Чэн предполагал, но он всё равно продолжил, — я не буду выступать, даже не пытайтесь меня уговорить. Я больше не выступаю. И снова Лань Сичэнь смотрит на него понимающе, и это заставляет его чувствовать вину за то, что он так грубо отказывает хорошему человеку, который не желает ему зла, но всё же — от своего он отступаться не собирается. — Могу я хотя бы узнать причину?.. Цзян Чэн хмурится. Он не хотел бы рассказывать, ведь весь год после выпуска для него был подобен аду на земле. Он не хочет врать этому человеку, но он может ведь просто недоговорить, верно? — Я… много лет готовился к чемпионату, думаю, вы слышали от Вэй Усяня, — Лань Сичэнь кивнул, вспоминая, — это было моей мечтой, но я… не смог сыграть так, как нужно. Из-за травмы, либо же я действительно не был так хорош — причина не имеет значения. В итоге я лишь занял третье место и потому… не поступил на ваш факультет. Лань Сичэнь вскинул в удивлении брови: — Вы хотели стать музыкантом? Цзян Чэн потупил взгляд, кивая: — Да, но по собственной глупости всё испортил. Да и заняв третье место, будучи калекой, я расстроил тех, кто… Ладно, не важно. В конечном итоге я завязал с музыкой, поступил на бизнес, как того и хотели мои родители, — вздохнул он, все еще не глядя на Лань Сичэня, — развлекаюсь только на ваших парах. Он повернул голову и насмехаясь над собой улыбнулся, но встретил серьезный взгляд мужчины и слова: — Но вы же любите музыку. Цзян Чэн посмотрел на него горько: — Люблю. — Все еще? — Всегда. Между ними повисла тишина. Цзян Чэн снова отвернулся, отдавая предпочтение рассматриванию книжного шкафа гостиной, нежели игре в гляделки со своим преподавателем. И только он хотел перевести тему, как Лань Сичэнь спросил: — Та травма связана со шрамами на ваших бёдрах? Цзян Чэн резко посмотрел на него с вопросом в глазах «откуда вы?..», но после пришло озарение, ведь он сам бегал с голой задницей по чужой квартире — конечно Лань Сичэнь заметил бы эти шрамы в любом случае. Но что ему сейчас сказать? Правда была слишком постыдной, а недоговорка звучит так плохо, но… он хотя бы попытается. — Я упал. — Упали? — голос Лань Сичэня звучит так, словно он ему не верит. Да он бы сам себе тоже не поверил, если честно. — Да. На стекло. Лань Сичэнь смотрит на него с прищуром, словно ожидает продолжения, но Цзян Чэн не собирается ему и слова больше говорить. Это же так глупо. «Я упал на стекло с окна, из которого собирался выброситься, потому что меня никто не любит», так, что ли? Или «я тогда упал на стекло, тем самым перерезав себе всю правую сторону тела и сломав правую руку, отчего не был в состоянии держать смычок год, а потом из-за так и не восстановившейся руки провалил вступительные, разрушив мечту всей жизни»? Ничего из этого он не собирался произносить. Это было стыдно, было глупо, поэтому когда он заметил, что Лань Сичэнь собирается заговорить — приготовился ругаться за излишнюю любознательность этого мужчины, как услышал: — Что ж, надеюсь, сейчас вы в порядке. И этот вопрос заставил Цзян Чэна замереть. Цзян Чэн и сам бы хотел на это надеяться, если честно. Потому он просто кивнул. Снова неловкость и тишина окутывают гостиную, в которой они сидят. Лань Сичэнь устало откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза, потирая переносицу. Цзян Чэн же снова отвернулся, но краем взгляда всё же наблюдал за альфой, что потихоньку расслаблялся, словно сняв с себя тот груз дня, что нес на своих плечах. И только потом, в тишине этой комнаты, Лань Сичэнь тихо встанет и подсядет на диван к омеге, кладя свою ладонь поверх чужой. Цзян Чэн лишь поднимет на него свои глаза в удивлении, но ничего не скажет, ведь встретится со взглядом, полным поддержки и понимания. Цзян Чэн растерялся, ведь… рука Лань Сичэня такая теплая, он весь такой… тёплый? Он и вправду теряется и, когда чужие ладони сжимают его холодные, мозолистые, уродливые руки покрепче, шепчет: — Лань… Но тут же из коридора слышится громкий хлопок двери и возглас: — Я дома! Омега сразу же подобрался и выдернул свои руки из чужих, вставая и ощущая себя словно пойманным на месте преступления воришкой. Лань Сичэнь тихо вздыхает, но омега отворачивается, скрывая лицо за челкой. Он слышит, как мужчина тоже встает и без слов направляется к двери из комнаты, чтобы выйти в коридор и поприветствовать хозяина дома. Цзян Чэн тихой поступью следует прямо за альфой и когда выходит — выглядывает из-за чужого плеча и… встречается наконец с братом Не Хуайсана. Мужчина был очень высок, необычайно хорошо сложен: казалось, что кожаная куртка на его плечах вот-вот треснет, а массивная поступь задавит, словно танк маленький цветочек. Не Минцзюэ как раз обменялся рукопожатиями с Лань Сичэнем, как в следующую секунду выпучил глаза, глядя на него: — Ты? Цзян Чэн же уставился на него непонимающе: всё-таки он никогда не видел этого мужчину, но тот, похоже, его всё же знает. Заметив его взгляд, мужчина посмотрел на Лань Сичэня: — Это ж он, или меня всё-таки белка схватила? — этот огромный альфа улыбнулся ехидной улыбкой, — Сичэнь, вы что, перешли на новый уровень отношений? На днях выносил из клуба, а теперь на семейный ужин приводишь? Лань Сичэнь чуть не подавился воздухом: — Да-гэ… И одновременно с ним Цзян Чэн воскликнул: — Что? — он посмотрел на своего преподавателя хмуро-осуждающим взглядом. На секунду в его голове сложилась вся картинка и он решил, что этот мужчина знает о его позоре в клубе из-за того, что старший все ему растрепал, но сам Лань Сичэнь, словно читая его мысли, выставляет в защитном жесте руки и спешит объясниться: — Цзян Ваньинь, вы не так поняли, просто Да-гэ был тогда со мной, вы даже выпивали с ним. Помните, я рассказывал? Цзян Чэн еще с секунду смотрит на него, а потом, немного краснея щеками, вспоминает, что да, такое и вправду он слышал, хоть сам этот момент помнит лишь отрывками. Омега одобрительно кивает головой, соглашаясь, переводит взгляд на Не Минцзюэ и… встречается с пронзительными глазами. На секунду он замирает и не знает, что это всё значит, но когда и Лань Сичэнь поворачивается к мужчине — то взгляд Не Минцзюэ расслабляется, из-за чего Цзян Чэну снова кажется, что у него галлюцинации. Неожиданно позади них слышатся тихие шаги, и все трое поворачиваются, глядя на Цзинь Гуанъяо, что, улыбнувшись самой мягкой улыбкой из существующих, произносит: — Проходите к столу, уже всё готово.

_________

Цзян Чэн все еще чувствует себя странно. Даже когда его провели в семейную столовую, когда по пути неловко познакомили со старшим сыном Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо — пятнадцатилетним Сюаньюем. Странно чувствовал, когда его усадили за большой стол, что до краев был наполнен вкуснопахнущей едой, и даже когда Не Хуайсан завел абсолютно обычный разговор об университете, пока все остальные так же дружно разговаривали и усаживались на свои места. Всё было так странно. Для него не было привычным, если семья вместе ужинала. Хотя нет, даже не так. Его семья часто собиралась за общим столом, они ели вместе, конечно, но… здесь что-то другое. Здесь… все счастливы. Каждый член этой семьи: от Не Минцзюэ, что помогает держащемуся за живот Цзинь Гуанъяо накладывать еду, от Не Хуайсана, который заливисто смеется над какой-то шуткой в телефоне, которую ему показал Сюаньюй, до Лань Сичэня, что просто смотрит на них и улыбается. Цзян Чэн смотрит на его профиль и… ему становится тепло. Так тепло здесь. В месте, где… дом светлый не только потому, что обставлен в ярких цветах, а потому что в нем живут люди, которые действительно любят друг друга. В месте, где людям есть друг до друга дело и они не смотрят суровыми взглядами, а смотрят взглядами полными доверия. Цзян Чэн сжал ложку и подумал о том, что ему и вправду не хватало подобного ощущения тепла, поэтому он, тихонько улыбнувшись, принялся за вкуснейший ужин, вкус которого он наконец-то чувствует. А еще подумал о том, что его собственная семья разломана на куски: отец ушел в тот злосчастный год, с матерью Цзян Чэн не может больше разговаривать, сестра вечно занята на работе, а если и становится свободной, то посвящает всю себя заботе о собственной семье. Остался только Вэй Усянь, что вечно кантуется в его квартире. Цзян Чэн и не против, но… он устал смотреть на его бегающий взгляд и слушать его придуманные причины, почему именно он вечно приходит. Цзян Чэн прекрасно знает почему. Вэй Усянь боится, они все боятся и… Цзян Чэн чувствует невыносимую до слез вину. Он просто хотел бы, чтобы его семья была счастлива. Даже если она будет счастлива без него. — У меня тост, — с места поднимается Не Хуайсан, прерывая его мысли, и улыбка его расплывается от уха до уха, — хочу выпить за здоровье моей будущей племяшки! Все так же поднимают бокалы с алкоголем, кроме беременного Цзинь Гуанъяо, еще маленького для такого Сюаньюя и Лань Сичэня, которому ещё нужно будет садиться за руль, и громко чокаются. И не успел Цзян Чэн даже поднести свой стакан к губам, как Не Хуайсан с громким глотком осушил свой и, схватив бутылку, начал наливать новый, воодушевленно приговаривая: — А еще давайте за… — Моя дочь не повод для твоего очередного запоя, А-Сан! — вскрикивает Не Минцзюэ и тянется через весь стол, чтобы выхватить у брата из рук бутылку или хотя бы стакан, но всё это тщетно, когда Не Хуайсан подхватывает бутылку и прижимает к груди словно самое драгоценное, но в то же время умудряется продолжать наливать себе напиток, даже ни капли не пролив. Цзян Чэн наблюдает за распростершейся картиной, тихонько попивая вино из стакана. Он удивляется: почему никто не пытается разнять братьев? Но улыбающиеся лица остальных дают простой ответ — всё в порядке. Возня продолжается еще некоторое время и прервать ее решает Цзинь Гуанъяо, что тихонько стучит ложкой по стакану и привлекает внимание всех за столом. Братья наконец отпускают друг друга: Не Минцзюэ усаживается на место, а Не Хуайсан показывает ему язык и плюхается, всё же обнимая бутылку, которую отвоевал в честном бою. Приятный голос Цзинь Гуанъяо нарушает тишину: — Что ж, полагаю, у нас есть еще один повод, — омега берет свой стакан с соком и мягко смотрит на Лань Сичэня, — дядя Цижэнь чувствует себя лучше. Думаю, мы должны выпить за его здоровье тоже. Цзян Чэн кидает взгляд на Лань Сичэня и всего на секунду замечает, как плечи мужчины грузно опустились, но через еще одну секунду снова были расправлены и рука, что держала стакан, не дрогнула. — Да, давайте выпьем, — сухо произнес он, но натянул на лицо улыбку. Цзян Чэн не знал, кто такой «дядя Цижэнь», но полагал, что это тот мужчина с фотографии, и раз зашел разговор о том, что он чувствует себя лучше, то… получается, родной человек Лань Сичэня чем-то болен. Скорее всего, даже очень тяжело, раз грусть пробежала в глазах всех присутствующих и… Цзян Чэн чувствует себя лишним. Не сказать, что он не чувствал себя так с самого начала: его тут и не ждали, его здесь быть не должно, здесь собралась семья, к которой он не имеет абсолютно никакого отношения. Но он всё-таки сидит здесь и ему неловко. Он опускает взгляд в стакан с вином, которое очень долго попивал, чтобы не сильно пьянеть, ведь и так выпил перед приходом, но… выпить что-то ой как хочется. Цзян Чэн закидывает в себя стакан и возвращается в реальность из своих раздумий, замечая, что все давно уже перевели тему разговора Щеки краснеют от медленно пьянеющего сознания, но он всё равно смотрит на эту семью и на секунду допускает мысль, что… когда-нибудь он хотел бы быть частью подобного.

_________

— Что ж, думаю, мне пора, — Цзян Чэн отложил последнюю тарелку на специальную подставку для сушки. Когда ужин закончился, он попросился помочь, чтобы хоть как-то отплатить за то, что его пригласили. Цзинь Гуанъяо тогда посмотрел на него непонимающе, но всё равно тепло улыбнулся и принял помощь, заодно заставив и Не Хуайсана, который как раз хотел сбежать. Сейчас же Цзинь Гуанъяо снова смотрит на него удивленно, пока вытирает руки о кухонное полотенце. — Вы не останетесь? Не Хуайсан, стоящий около раковины, тоже оживился: — Цзян-сюн, оставайся! Под их пристальными взглядами Цзян Чэн почувствовал себя неловко. Ладно Хуайсан — его взгляд кота из любимого мультика Вэй Усяня, который тот пересматривает чуть ли не каждую неделю, мало что заставит в Цзян Чэне дрогнуть, но… Цзинь Гуанъяо и вправду имеет какую-то внушительную энергетику. Он вроде бы ничего не делает, но выглядит как человек, которому можно довериться. И сейчас он смотрит на него таким же понимающим взглядом, как и… — Цзян Ваньинь, вас подвезти до дома? — в дверях кухни появляется Лань Сичэнь, и Цзян Чэн слишком резко поворачивается, отчего встречает удивленный взгляд, когда чуть ли не врезается в чужую грудь. — Аккуратнее… Цзян Чэн тут же отступает на шаг, при этом краснея щеками, но не опуская головы и стараясь не замечать провокационно поднимающиеся брови Не Минцзюэ, что стоит позади мужчины и смотрит хитрым взглядом на стоящего за Цзян Чэном Цзинь Гуанъяо, который безнадёжно выдыхает и прикладывает ладонь к лицу. — Я… — Цзян Чэн и вправду не знает, что ему сейчас делать. Он и так пришел в чужой дом без предупреждения, они оставили его на ужин наверняка только из жалости. Он больше не может пользоваться чужим гостеприимством, но… домой ехать он просто боится. Он ведь только сбежал оттуда, и мысль о том, что он он сейчас вернется в эту пустоту… — Цзян Ваньинь, если вы останетесь… — сзади послышался голос Цзинь Гуанъяо, и Цзян Чэн почувствовал чужую теплую руку на своем плече. Он повернулся и встретил такой же теплый взгляд, — мы будем рады. Цзян Чэн и вправду на секунду подумал, что… эти люди не против, поэтому он побудет эгоистом еще немного и останется. Он заправил локон своих чернильных волос за ухо и одобрительно кивнул, все еще чувствуя себя неловко. Возможно, причина его красных щек и тепла во всем теле — ранее выпитое количество алкоголя. Как минимум, он хотел бы списать всё на это. Снова погрузившись в свои мысли, он не заметил взгляда Цзинь Гуанъяо, который он кинул на Лань Сичэня, после чего тот произнес: — Тогда, я поехал, спасибо за ужин, — мужчина чуть поклонился другу и улыбнулся омеге. В конечном итоге этого неловкого ужина Цзян Чэну оставалось только смотреть на удаляющуюся спину альфы и думать захмелевшим сознанием о чужой улыбке.

__________

Не Хуайсан роется в шкафу в поисках одежды для Цзян Чэна, пока тот заинтересованно рассматривает чужую комнату. Стены были выкрашены в приятный изумрудный, а потолок и пол оттеняли этот темный цвет серым. Вдобавок ко всему почти вся мебель была такого же цвета: и рабочий стол, что стоял у окна, и большая кровать посреди комнаты, и даже полки, которые были полностью заставлены книгами и… — Веера? — спросил он друга, и Хуайсан тут же вынырнул из шкафа, бегая взглядом от полки к Цзян Чэну, тем самым расплываясь в широчайшей улыбке. — Ага! Это моё хобби! Правда, Да-гэ не очень нравится, но… — омега немного затих, но тут же снова улыбнулся и подскочил к полке, хватая веер, что стоял прямо посередине, — он всё равно дарит их мне, хоть ничегошеньки в этом не понимает. И вправду, тот веер, который протянул ему Хуайсан, не был особо выдающимся, даже, скорее сказать, был обычным, если бы не видимая дороговизна материала. Но даже несмотря на его обычность — этот веер стоит посередине и наверняка является для Хуайсана самым ценным, ведь он даже прижимает его к груди и смотрит на Цзян Чэна восторженными глазами: — А у тебя, Цзян Чэн? Есть хобби? Омега замер, глядя на друга. Что ж, хобби у него действительно было, вот только… это не то, о чем стоит рассказывать. Что-то столь постыдное, что-то… чего не поймут остальные, наверняка будут осуждать и отвернутся от него. — Я… нет, у меня нет никаких хобби, — он повернул голову и посмотрел на коллекцию чужих вееров, задумываясь и снова не замечая, как во взгляде Не Хуайсана промелькнуло что-то… но тот тут же воскликнул: — Ничего страшного! Может, тогда если я расскажу тебе про веера, то тебе тоже понравится и это станет твоим хобби? Цзян Чэн немного улыбнулся и, повернувшись, произнёс: — Что ж, буду рад послушать.

__________

Казалось, Не Хуайсан мог говорить о веерах вечность. Он всё рассказывал и показывал, при этом высказывая каждый раз своё мнение о том или ином материале, который используют для их изготовления. Омега даже достал из тайничка те скромные экземпляры, которые покупал, когда был еще совсем неопытен в этом деле. Слава Богам, что Не Хуайсан вдобавок к этому додумался стащить с кухни бутылку вина, иначе до конца этой презентации всевозможных на этой земле вееров Цзян Чэн не досидел бы. А так, алкоголь и вправду делает тебя суперзаинтересованным в вещах, которые раньше тебе были чужды. Ранее он думал: «Ну веера и веера, что в них такого, ими разве что в жару махать классно», но когда в тебе почти две бутылки вина — веера становятся самым увлекательным и глубоким изобретением человечества. Всё это время они сидели на кровати, потому по всему одеялу были разбросаны веера разных расцветок и размеров, а еще стояла уже пустая бутылка вина. Цзян Чэн допил наконец бокал, отложил последний рассмотренный веер в чужие руки и еле произнёс: — Так… ик… думаю, нам уже пора баиньки… — с этими словами он откинулся на подушки мягкой кровати Хуайсана. Он поправил задравшуюся футболку, что хоть и была размера оверсайз, но всё же была ему мала, потому что ее владелец был маленьким и худым. Глаза Цзян Чэна уже закатывались за орбиты, а сознание ловило вертолёты, готовясь отключиться, когда со стороны послышался голос Не Хуайсана: — Цзян Чэн. К сожалению, он был слишком пьян, чтобы подумать над тем, почему же голос обычно добродушного и такого простого Хуайсана вдруг стал таким серьезным, когда послышался вопрос: — Тебе нравится Сичэнь-гэ? Цзян Чэн нахмурился, зарываясь лицом в подушку. Вертолёты все еще назойливо летали, конечности покалывало, а голос омеги был таким стальным, что отпадало какое-либо желание отвечать. Потому в конце столь тяжелого дня, полного неловкостей и ощущения ненужности, Цзян Чэн прежде, чем отключиться, лишь неразборчиво промычал ответ на чужой вопрос.