Формула полной вероятности

Jingle bells, jingle bells, Jingle all the way.

Jingle bells, jingle bells, звонко пел маленький бубенчик, задорно подпрыгивая в такт каждому резкому движению. Кроули попытался сфокусировать опьяневший затуманенный взгляд на блестящем шарике, похожем на спелую сладкую ягоду, призывно манящую взять ее в рот, — неприлично звонком, неприлично красном и совершенно неприлично дорогом. Он прищурился и чуть приподнялся, силясь поймать взглядом траекторию движения бубенчика, но потерпел неудачу и, уловив сквозь веселую мелодию в своей голове тихий протяжный стон, снова откинулся на подушку. Рождество в жизни Кроули определенно наступило раньше, чем полагается. Азирафель сделал ему подарок на день рождения. Очень странный и необычный подарок. — Только пообещай, что не будешь его трогать, — строго сказал он. — Не трогать собственный подарок? Как это вообще? — возмутился Кроули. — Ну, какое–то время, — виновато покраснел Азирафель и задрал футболку. В тот момент Кроули показалось, что он снова стал подростком, вернувшись в свои далекие семнадцать: дыхание перехватило, а сердце затрепетало и застучало, словно просясь наружу, — вон из тесной грудной клетки. Кроули непроизвольно поднял руку, потянувшись к покрасневшему припухшему соску, но Азирафель резко ударил его по пальцам. — Нельзя, сказал же, — он обиженно надул губы и, как показалось Кроули, тоже внезапно превратился в капризного юношу, слегка обремененного переходным возрастом. — Смотреть хоть можно? — Можно, конечно, это же твой подарок. Кроули скорчил ехидную гримасу, заставив Азирафеля закатить прелестные серые глаза, и чуть наклонился вперед, рассматривая маленькое серебряное кольцо, пропущенное сквозь нежную розовую кожу. Кроули сглотнул, пытаясь даже не дышать и изо всех сил стараясь представить, какой дискомфорт испытал Азирафель, когда игла проткнула столь чувствительное место, но мозг все равно упрямо подкидывал картинки исключительно эротического содержания. Сначала Кроули честно пытался гнать эти мысли прочь, коря себя за невероятный эгоизм, но потом вспомнил, что сегодня день его рождения, и забил, ограничась обещанием самому себе выполнить просьбу Азирафеля. — Ты меня убиваешь, — хрипло пробормотал он, как следует рассмотрев свой подарок со всех сторон, а потом аккуратно опустил край футболки Азирафеля, скрывая манящий сосок подальше от собственных глаз и похотливых мыслей. — Я знаю, что так нечестно, дорогой, но сделай я это раньше, ты бы заметил и сюрприза бы не получилось, — улыбнулся Азирафель и обнял его, стараясь не прижиматься слишком сильно левым боком. — Терпеть не могу сюрпризы, — пробубнил Кроули, еле сдерживая слезы радости, скопившиеся в уголках глаз. Иногда Азирафель начинал грустить от того, что они не встретились раньше. — Представь, сколько времени мы потратили впустую. Столько времени, которое могли бы провести вместе… — говорил он, грустно вздыхая. Кроули не жалел — он чаще думал о том, что они могли бы не встретиться вовсе, и тогда жизнь вообще не имела бы смысла. Представляя себе образ Азирафеля-подростка, Кроули понимал, что когда-то они проживали совершенно разные жизни и, скорее всего, просто не заметили бы друг друга в те далекие годы. — Напомни мне, чем ты занимался в молодости? — спросил Кроули, прижимаясь щекой к животу Азирафеля и с тоской глядя на контуры маленького колечка, спрятанного под тонким свитером. — Хм, не знаю, книжки читал… — Азирафель смущенно покосился на книгу у себя в руках. — Почему ты спрашиваешь? — Мне кажется, я плохо на тебя влияю, — Кроули измученно вздохнул, не отрывая взгляда от колечка под свитером. — Прекрати, Кроули, я взрослый человек и сделал это осознанно. — Разве такие вещи делают осознанно? То есть, можно, например, купить дом осознанно, или ребенка завести осознанно, но нельзя осознанно проколоть сосок. — У меня складывается впечатление, что тебя что–то не устраивает. — Азирафель надулся и демонстративно вернулся к чтению. — Меня не устраивает только одно — я не могу его потрогать! — воскликнул Кроули и, уткнувшись носом в мягкий живот, громко засопел. — Терпение — благодетель, Кроули. К тому же у меня всегда есть второй… — ехидно улыбнулся Азирафель и приглашающе дернул головой. Кроули облизнул пересохшие губы — от таких приглашений он никогда не отказывался. Кроули не жалел, что не встретил Азирафеля, будучи подростком. В свои семнадцать он испытывал только боль, разочарование, долгое отрицание, а потом принятие себя. В то время он совершенно не ощущал гипертрофированно счастливой эйфории, какую обычно приписывают молодости. Кроули почувствовал себя молодым и счастливым только после сорока, когда совершенно случайно познакомился с самым невероятным и прекрасным человеком на свете. Теперь ему действительно было семнадцать, и он пребывал в счастливой эйфории. Азирафель трепетно оберегал свой несчастный левый сосок от любых посягательств, и Кроули, дабы скрасить ожидание момента, когда он наконец–то сможет «развернуть» свой подарок, придумал игру в предвкушение. Он чувствовал себя полнейшим кретином, но все равно сравнивал это с ожиданием Рождества. Именно подготовка к празднику придает ему ни с чем не сравнимый налет радости, рассудил Кроули, когда начал заходить во все ювелирные магазины, которые встречались на его пути. Как это часто бывает, он нашел то, что ему нужно, в небольшом частном магазине в Брайтоне, куда ездил по работе. Когда Кроули узнал цену тонкого колечка, на котором висел небольшой красный бубенчик с блестящим камушком посередине, ему стало слегка не по себе. — Это белое золото, покрытое эмалью и инкрустированное бриллиантом, — пояснила продавщица, заметив его замешательство, а потом гордо добавила: — Ручная работа. Кроули было плевать на происхождение, состав и даже цену этой маленькой и совершенно ненужной вещи: он вдруг ярко представил звонкий красный шарик в левом соске Азирафеля, как будто этот атрибут всегда был неотъемлемой частью образа, и, не дав себе времени на раздумья, вручил продавщице карту, попросив красиво все упаковать. Кроули положил руки на чужие бедра, крепко прижатые к его телу, и слегка надавил: мягкая, бархатистая на ощупь кожа сразу же поддалась, легко проминаясь под пальцами, словно разогретый пластилин. Он чуть повернул голову влево, посмотрел на свою смуглую кисть, сжимающую бледную, практически белую ногу, и надавил еще сильнее, срывая очередной стон с губ Азирафеля. Кроули довольно оскалился — завтра на этом месте будут красоваться едва заметные серые следы от его пальцев, и он будет тайком любоваться ими, откинув одеяло с бедер спящего Азирафеля. Даже сам Азирафель часто не замечал следов страсти, оставленных на нем чужими пальцами, но Кроули всегда с точностью знал их местоположение и упивался яростным и необузданным чувством собственничества, которое пробуждали в нем такие вещи. Когда Азирафель проколол сосок, сделав это подарком на день рождения, Кроули совершенно точно и правильно понял, что именно означает этот жест. Кроули снова повернул голову, поймав легкий отблеск маленького бриллианта, мелькающего перед глазами, и переместил пальцы на напряженные ягодицы, чуть раздвигая их в стороны. Азирафель замер на секунду, наклонившись вперед, оперся руками о его грудь и снова задвигался, быстро и резво подпрыгивая. Кроули застонал от удовольствия; он чувствовал, как мягкий округлый живот с каждым толчком ударяется о его собственный — напряженный и влажный, — и с упоением мял упругие ягодицы, неотрывно глядя на мелькающий перед глазами красный шарик. Он крепко стиснул зубы и задышал тяжело и часто — чертов бубенчик манил и гипнотизировал разум, пробуждая в нем какую-то совершенно дикую животную страсть. — Ты вроде бы уже делал мне предложение. — Азирафель неуверенно взял в руки небольшую квадратную коробку, обернутую блестящей бумагой. — Угу, — хмыкнул Кроули, — и ты даже согласился, как это ни странно. Азирафель улыбнулся и ласково погладил его по щеке. — Что там? — Он поднес коробочку к уху и потряс. — Звенит. — Открой и узнаешь, — Кроули сощурился и нетерпеливо дернул головой. Азирафель хихикнул и, сорвав оберточную бумагу, аккуратно приоткрыл коробочку. — Какая прелесть! — он восторженно округлил глаза и, вынув кольцо с бубенчиком из коробки, потряс им в воздухе. — Нравится? — Да, очень! Он такой звонкий, и красный, и… Что это за камень? — Бриллиант, — Кроули небрежно пожал плечами, предчувствуя волну негодования. — Что? — Азирафель замер, удивленно уставившись на него. — Зачем, Кроули? Это же наверняка очень дорого стоит. — Нет. То есть да, но какая разница, сколько это стоит. Мне просто захотелось порадовать тебя, — Кроули замотал головой и обиженно отвернулся. — Я знаю, дорогой, и мне приятно, — Азирафель положил руку на его плечо и слегка надавил, заставляя повернуться обратно, — но я ведь даже не смогу носить его. — Почему это? — возмутился Кроули. — Он же звенит! — И что с того? — Ну, это будет немного странно, если я начну звенеть… — Азирафель неуверенно посмотрел на него, но под гнетом обиженного взгляда сдался и клятвенно пообещал надевать бубенчик хотя бы раз в году, хотя бы на Рождество. Когда Азирафель проколол сосок, Кроули был на седьмом небе от счастья. Не столько от того, как горячо и эротично тот выглядел с маленьким колечком, поблескивающим на фоне темной горошины соска, сколько от осознания безграничной интимности этого жеста. Глядя на многочисленные слои ткани, скрывающие левую половину груди Азирафеля, Кроули отчетливо видел крошечный красный шарик, слабо позванивающий при каждом шаге. Никто не мог видеть то, что видел Кроули, никто даже представить себе не мог, откуда доносится странный тихий звон, — только он один во всем мире знал о существовании настолько интимной детали и теперь упивался этим знанием с какой-то совершенно маниакальной страстью. — Как считаешь, эта елка влезет в нашу машину? — Азирафель посмотрел на него с надеждой в глазах. — Вряд ли. — Кроули поморщился, оценивающе глядя на высокую пушистую пихту, покрытую искусственным снегом. — Думаешь, в пригороде не продаются елки? — Мне эта понравилась, — Азирафель печально надул губы, словно разочарованный ребенок, которому не купили приглянувшуюся игрушку. — Это не проблема, ангел. — Кроули достал телефон и, наклонившись к ценнику, сфотографировал название елки. — Закажем ее в интернете. — А так можно? Как здорово! Тогда пойдем смотреть фонарики. — Воодушевленный Азирафель взял Кроули за руку и потянул за собой, отчего бубенчик в соске издал тихий, едва слышный звон, заставив сердце Кроули пропустить удар. Азирафель обожал Рождество. Именно в это время года он становился особенно задумчивым и мечтательным, а в его невероятных серых глаза появлялся радостный огонек предвкушения, делающий его похожим на маленького мальчика, ожидающего волшебства. Кроули никогда не любил Рождество, но, каждый год наблюдая восторг в любимых глазах, он все больше принимал этот праздник, все глубже впускал его в свое сердце. Когда Кроули встретил Азирафеля, тот стал для него тем самым чудом, которого он мог бы ждать от Рождества, стал самым настоящим воплощением этого праздника. Глядя на людей, суетящихся вокруг, на гирлянды, украшающие торговый центр, и на многочисленные магазины, пестрящие подарками и дурацкими рождественскими символами, Кроули совершенно не ощущал духа Рождества. Но когда он смотрел на румяные щеки и радостную улыбку счастливого Азирафеля, бегающего по магазинам в поисках фонариков для их нового дома, когда слышал легкий звон красного бубенчика, скрытого под шерстяным пальто и теплым свитером, Кроули совершенно отчетливо ощущал как пресловутый рождественский дух наполняет его черствое сердце. Ему снова было семнадцать, и Рождество в его жизни наступило раньше, чем полагается. Азирафель не сдерживался: ухватившись одной рукой за изголовье старой, видавшей виды кровати, другой он крепко, практически до боли сжимал плечо Кроули и буквально вдалбливал того в матрас, отчего массивные деревянные ножки слегка подпрыгивали, яростно стуча по полу и дополняя воображаемую мелодию партией ударных. Кроули все еще держал его ягодицы, мертвой хваткой вцепившись в податливые мышцы, и ехидно радовался тому, что теперь они живут в собственном доме. Он ловил горячее дыхание и протяжные стоны, срывающиеся с чужих губ, и исступленно наблюдал за красным бубенчиком, мелькающим практически перед самым носом. Кроули лежал неподвижно, ощущая волны удовольствия, с каждым резким толчком все больше распространяющиеся по телу. Это удовольствие туманило разум, путало мысли, и Кроули чувствовал себя вконец обкуренным, загипнотизированным и не способным ни на что. Ему очень хотелось опрокинуть Азирафеля на спину, подмять под себя и загнать в него член как можно глубже, но удовольствие, разлившееся по телу, словно парализовало его, и Кроули не шевелился, сосредоточив все свои мысли на проклятом бубенчике, звенящем над ухом. В какой-то момент Азирафель замедлился и выпрямился, глядя на него затуманенным остекленевшим взглядом, разжал пальцы, стискивающие плечо, и аккуратно погладил ладонью влажную вспотевшую грудь, чуть сжав отвердевший сосок между пальцами. Кроули зашипел, резко выдохнул и, переместив ладони на мокрую спину, проследил большими пальцами выступающий позвоночник до самой поясницы, забрался в ложбинку между ягодицами, чуть раздвинув ее подушечками пальцев, и поймал маленькую капельку пота, скатившуюся вниз. Азирафель облизнулся, закусил нижнюю губу и, откинувшись назад, одним резким движением опустился на его бедра. Кроули задохнулся, почувствовав, как он сжимается на члене, пытаясь насадиться как можно глубже, как дрожат напряженные ноги, прижатые к его собственным бокам, и, не выдержав, резко приподнялся, обхватывая губами твердую горошину соска вместе с продетым в него кольцом. Кроули мгновенно ощутил привкус металла во рту и, чуть высунув язык, провел им снизу вверх, задев чувствительное место прокола. Азирафель протяжно застонал и схватил руками его волосы, крепко сжав их в пальцах. Кроули довольно ухмыльнулся и, подразнив сосок кончиком языка, слегка прикусил его зубами, срывая с губ Азирафеля очередной громкий стон. Снова повалив его на кровать, Азирафель нетерпеливо заерзал, покачиваясь на члене, — он все еще крепко сжимал его волосы, направляя движения головы, и с удовольствием подставлялся жадному рту, терзающему несчастный сосок. Кроули чуть приподнялся и толкнулся бедрами вверх, снова остро почувствовав как напряженные мышцы сжимаются на его члене. Он наращивал темп, не переставая исступленно вылизывать набухший сосок, когда Азирафель тяжело и часто задышал ему в ухо: Кроули просунул руку между их влажными разгоряченными телами и, крепко сжав его член, провел большим пальцем по чувствительной головке. Несколько раз толкнувшись в сжимающую его ладонь, Азирафель вскрикнул, и Кроули ощутил теплую липкую влагу, стремительно растекающуюся по животу. Азирафель все еще тяжело дышал, не произнося ни звука, когда Кроули аккуратно перевернул его на спину, оторвавшись наконец от истерзанного соска, и оставил нежные невесомые поцелуи на влажной шее и раскрасневшихся щеках. Пары нетерпеливых толчков хватило Кроули на то, чтобы с протяжным стоном кончить, и он обессилено упал на размякшего, разомлевшего Азирафеля, который ласково поглаживал его по спине, царапая влажную кожу ногтями. — Это было… хорошо, — тихо прошептал он, щекоча ухо Кроули горячим дыханием. — Просто хорошо? — Кроули посмотрел на него, внимательно прищурившись, а потом снова прикусил зубами несчастный сосок. — Прекрати! — Азирафель засмеялся и ударил его по плечу. — Иначе я опять захочу. — Тогда повторим, — подмигнул ему Кроули. — Не-е-ет, я слишком устал. — Азирафель ласково погладил его по щеке и улыбнулся. — И эта звенящая штука уже начала меня раздражать. Он сел на кровати и аккуратно вынул кольцо с бубенчиком из соска. — Эй, ты же обещал носить его весь день. — Кроули перевернулся на спину и, вытянув руку вперед, ткнул его пальцем в мягкую ягодицу. — И я носил его весь день, хотя сейчас даже не Рождество. — Азирафель бережно положил бубенчик в коробку и, убрав ее в ящик прикроватной тумбочки, снова лег в кровать, прижавшись к Кроули. — Надо в душ сходить, а мне так лень. — Зачем? Спи давай. — Я грязный! — Это не грязь. — А что это по-твоему? — Азирафель приподнялся и посмотрел на него, нахмурившись. — Не знаю. Естественные выделения? Биологическая жидкость? — Кроули пожал плечами. — Фу, перестань, меня сейчас стошнит. — Азирафель снова лег, уткнувшись носом в его шею. — Стошнит?! — воскликнул Кроули, едва сдерживая смех. — Странно, мы вроде бы предохранялись… — Что? — отстраненно пробубнил Азирафель. — Нет, ничего, — Кроули весело хмыкнул. — Хотя знаешь, мне кажется, я готов стать отцом. Азирафель опять приподнялся и непонимающе посмотрел на него, а потом измученно закатил глаза, встал с кровати и, кинув в него подушкой, направился в душ. — Не смеши меня, дорогой, ты даже кошек воспитать не можешь, — улыбнулся он, исчезая в дверном проеме. Кроули не ответил. Он плотоядно облизнулся, провожая взглядом обнаженные округлые ягодицы, на которых едва заметными красными пятнами расцветали следы его собственных пальцев, а потом потянулся за телефоном, намереваясь найти для Азирафеля самую лучшую елку на свете. Сейчас Кроули снова было семнадцать, и Рождество в его жизни больше не заканчивалось.