Формула полной вероятности

Стрелки часов давно перевалили за полночь. Азирафель сидел за столом, освещенном тусклой настенной лампой, подпирал голову рукой и наблюдал за тем, как человек, которого он видел третий раз в жизни, делает омлет на его, Азирафеля, кухне. Кроули был чертовски пьян и чертовски весел. Он курил и слегка пританцовывал под музыку, льющуюся из динамиков маленького радиоприемника, стоящего на окне, а его красивые тонкие пальцы словно летали, ловко смешивая в небольшой стеклянной миске все, что он смог найти в холодильнике. Азирафель, по его собственному скромному мнению, был пьян чуть менее сильно, что не мешало ему, однако, по-идиотски улыбаться, с отстраненной сонливостью наблюдая за тем, как это рыжее чудовище громит его кухню. Кроули порхал по тесному помещению, жарко согретому плитой и двумя разгоряченными, немного нетрезвыми мужчинами, грациозно открывал шкафы и находил ингредиенты, о наличии которых, казалось, даже сам хозяин кухни никогда не подозревал, тут же отправляя их в миску с яичной смесью. Несмотря на всю ловкость этих манипуляций, достаточно хорошо владеющий кулинарными навыками Азирафель в глубине души подозревал, что Кроули даже готовить толком не умеет, но это было абсолютно неважно — картина, которую он сейчас наблюдал, умиляла и заставляла чувствовать себя если не юным подростком, то уж точно не одиноким мужчиной слегка за сорок. Они были знакомы неделю. Для Азирафеля это был непомерно маленький срок, а для Кроули, скорее всего, непомерно большой. Кроули казался Азирафелю слишком ярким, слишком импульсивным и быстрым, и Азирафель никак не мог взять в толк, как он сам смог так скоро привыкнуть к этому странному, совершенно не похожему на него человеку. Впрочем, каким образом такой как Кроули мог все еще неизменно сохранять Азирафеля в своей жизни было для него еще большей загадкой. У Азирафеля никогда не было друзей. Он рос в тихом, провинциальном пригороде, окруженный классическими английскими пейзажами, ворчащими стариками, сохранившими культуру и образ жизни давно ушедшей эпохи, и заботой дружной, образцовой семьи. В детстве Азирафель не играл с соседскими детьми, не ездил на велосипеде и не воровал чужие яблоки — он практически не выходил за калитку, отделяющую участок родного дома от большого мира, а ближайшими друзьями ему служили многочисленные книги, годами бережно хранимые в библиотеке старого родового гнезда. Отец всегда считал его слишком странным и изнеженным, но, помня, видимо, о том, что у него все еще есть старший сын, который, по его меркам, обладал качествами, присущими исключительно нормальному, здоровому человеку, закрывал глаза на эти причуды и был ласков и снисходителен к Азирафелю. Мама просто любила его таким, какой он есть, и старалась отдать ему всю себя, вложить в него все то хорошее, что жило в ней самой. Он с радостью принимал это, впитывая ее любовь, ее знания и мысли, и бережно складывал их внутри себя, трепетно оберегая это все от посторонних глаз. Мама была его лучшим и единственным другом, а других Азирафелю было не нужно. Он вздохнул, с легкой грустью вспоминая про маму, и постарался сфокусировать затуманенный алкоголем и сонливостью взгляд на широких плечах, затянутых в черную рубашку. Кроули уже успел достать из шкафа сковородку и теперь помешивал шкворчащий на ней омлет, и Азирафель завороженно наблюдал за ним, невольно залюбовавшись напряженными жилистыми руками, ловко управляющимися с деревянной лопаткой. «Never felt this before. Never felt this before», — пропел радиоприемник, и Азирафель подумал о том, что у него действительно никогда этого раньше не было: никто не готовил омлет на его кухне, никто не напивался с ним до состояния чуть меланхоличной, но все равно удивительно приятной грусти, никто никогда не был рад ему так искренне, отдавая всего себя и не прося ничего взамен. — Просыпайтесь, мистер. Поздний ужин, — услышал он веселый голос, который вывел его из раздумий, прервав поток странных мыслей, витающих в голове. Кроули, все еще держа тлеющую сигарету в зубах, поставил перед ним большую тарелку с желтым месивом, щедро приправленным цветными вкраплениями разнообразных овощей и специй. Кажется, консервированная ветчина, которая вот уже год как завалялась в холодильнике, там тоже была. — Или ранний завтрак, — улыбнулся Азирафель, очень надеясь на то, что эта пьяная улыбка получилась хотя бы милой. Кроули хмыкнул и подмигнул ему, смешно скривив лицо, а потом выпустил изо рта облако дыма, который сразу же окутал сизым маревом его высокую, темную, чуть покачивающуюся фигуру. Азирафель снова залюбовался им, пытаясь понять, чем же этот человек так привлекает его. Возможно, секрет заключался в том, что Кроули был совсем на него не похож, а возможно, в том, что сам Азирафель чем-то явно привлекал Кроули. Продолжая стоять возле стола и опасно покачиваясь, Кроули наколол на вилку кусок омлета и отправил его в рот. — А знаешь, это даже неплохо. — Сядь, пожалуйста. — Азирафель взял его за запястье и слегка дернул на себя, опасаясь, что в какой-то момент залитый алкоголем вестибулярный аппарат Кроули просто откажет. Кроули взглянул на него с хитрой усмешкой и, резко опустившись на пол, облокотился на его колени руками. — Прекрати, не так! — засмеялся Азирафель, хватая его за плечи и пытаясь поднять с пола или хотя бы отодвинуть подальше от себя, но Кроули не двигался с места, внимательно глядя на него, и все так же обнимал за ноги. Азирафель видел что-то удивительно родное и знакомое в этом взгляде. У Азирафеля никогда не было друзей. Он смутно представлял себе, что такое настоящая дружба, и не знал, как друзья должны смотреть друг на друга. В университете он обзавелся парочкой хороших знакомых только лишь потому, что того требовали нормы жизни в социуме, но ему не было с ними весело или интересно. Азирафель осознавал, что он не такой, как все, и даже ходил — по очень деликатной просьбе отца — к врачу, чтобы в результате успокоить его отсутствием каких-либо диагнозов. Азирафель не знал, успокоился ли тот в действительности или же накрутил себя еще больше, но он любил и уважал отца, прекрасно понимая его беспокойство, поэтому предпочел сделать вид, что живет совершенно обыкновенной жизнью, заводя хороших знакомых, которые были ему абсолютно не интересны. Он все так же любил одиночество и никогда не смотрел на так называемых «друзей», предпочитая смотреть в книги и прекрасные светлые глаза своей мамы. У Кроули были совсем другие глаза, но почему-то Азирафель невольно сравнивал их с мамиными, замечая в глубине темно-коричневой радужки очень знакомые эмоции. Кроули смотрел на него практически так же как мама, и Азирафеля это очень смущало, но он все равно смотрел на Кроули в ответ, не в силах оторвать взгляд. — Сядь, пожалуйста, на стул, — снова попросил он, измученно вздохнув, и ласково погладил Кроули по растрепанным рыжим волосам. — Угу, — кивнул Кроули, перехватив его руку и крепко сжимая ее в своей ладони. Он облокотился на колено Азирафеля и, с трудом поднявшись, практически упал на табуретку, стоящую возле стола. — В следующий раз можешь ударить меня. — Кроули взял пустой стакан и, повертев его в руках, подозрительно прищурился. — За что?! — Ну, если я снова начну приставать. Азирафель смущенно улыбнулся, но предпочел промолчать, не зная, как лучше отреагировать на эту странную реплику, — он часто не понимал шутки Кроули. Взяв вилку, он принялся за дегустацию яркого омлетного месива, ожидающего его в тарелке. Оно оказалось действительно неплохим. — Я бы еще выпил. — Кроули перевернул бутылку над своим стаканом, пристально наблюдая, как сиротливая капля виски, оставшаяся на дне, медленно стекает по горлышку. — Мне кажется, нам уже хватит на сегодня. — Кто это сказал? — Кроули кинул на него вопросительный взгляд, и Азирафель пожал плечами. — Просто не думаю, что напиваться до беспамятства — это разумно. — Искусственные рамки — главная проблема современного общества, — хмыкнул Кроули, снова вернувшись к созерцанию несчастной капли. — Без рамок в мире наступит хаос, тебе так не кажется? — Ты! — Наконец оставив бутылку в покое, Кроули поднял указательный палец и ткнул им в Азирафеля. — Ты — не обремененный женой, детьми и работой по воскресеньям человек, — скажи, в твоей жизни наступит хаос, если ты продолжишь выпивать со мной сегодня ночью? На лице Кроули заиграла лукавая улыбка, и Азирафель хотел было согласиться с ним, но потом вдруг ясно осознал, что тот не прав. У Азирафеля никогда не было друзей. Он всегда жил в определенных рамках, стараясь подчинить свою жизнь каким-то общепринятым правилам, и не совершал странных, необдуманных поступков. Возможно, просто потому, что ему было не с кем их совершать. Азирафель не знал, что такое хаос, ему нравилась его тихая, размеренная жизнь без суеты и приключений. Когда он закончил университет и перебрался из родного пригорода в маленькую столичную квартирку, потребность создавать видимость наличия друзей отпала сама собой. Теперь он жил практически в центре огромного мегаполиса, рядом с миллионом других людей, но при этом был одинок как никогда, и это полностью его устраивало. Азирафель прекрасно помнил, что в то время считал себя счастливым человеком и не хотел от жизни ничего больше: у него была интересная, спокойная и порой очень однообразная работа, которую многие посчитали бы занудной, но для него она стала смыслом жизни; у него были все в мире книги, на которые он мог тратить свое свободное время, не оправдываясь ни перед кем и не испытывая угрызений совести; и, конечно же, у него была мама, которая всегда и во всем поддерживала его. Но в какой-то момент мамы вдруг не стало, и жизнь рухнула. Однажды Гавриил обнаружил его сидящим в углу комнаты и смотрящим в стену, и когда Азирафель осознал, что провел в таком положении несколько недель, он согласился с тем, что ему необходима помощь. С тех пор он жил в новых рамках своего диагноза, строго контролируемый таблетками и старшим братом, но Азирафель точно знал, что это помогает. Он снова получал удовольствие от работы, снова читал книги и даже стал общаться с людьми, в какой-то момент подумав, что, возможно, ему действительно всегда нужны были эти рамки, но друзей у него все еще не было. А потом в его жизни появился Кроули и принес с собой хаос. — Гавриил меня убьет. — Азирафель встал из-за стола и направился в гостиную. Покопавшись в ящике комода под телевизором, он вытащил оттуда практически полную бутылку джина и, вернувшись на кухню, поставил ее перед Кроули. — Кто-то привез ему этот джин из Америки, и теперь мы выпиваем по рюмке, когда он приходит в гости. Традиция такая, вроде как. — Он приходит раз в год? — Кроули взял бутылку и, открутив крышку, понюхал содержимое. — Или у тебя такие маленькие рюмки? — Думаю, мы просто слишком часто ссоримся, — засмеялся Азирафель. — Чаще, чем пьем. — Надеюсь, у нас с тобой все будет по-другому. — Кроули щедро разлил джин и пододвинул к Азирафелю практически до краев наполненный стакан. — Конечно, Кроули, ты же мой друг, — улыбнулся Азирафель, а потом вдруг сам смутился своих слов и, опустив глаза, сделал несколько больших, обжигающих горло глотков. У Азирафеля никогда не было друзей, но потом в его жизни появился Кроули — такой непохожий на него, такой живой, настоящий и искренний, — человек, которого он наконец с уверенностью смог назвать другом. У Азирафеля никогда такого раньше не было, и сейчас он словно проснулся от долгой спячки, начиная свою жизнь с чистого листа; сейчас в его душе поднимался какой-то странный, иррациональный бунт. Ему хотелось бросить все, послать к чертям работу, дом и даже дурацкого Гавриила и отправиться навстречу приключениям. Ему хотелось бежать без оглядки, делать необдуманные, глупые поступки, хотелось веселиться и напиваться до беспамятства — и непременно видеть рядом с собой друга, который за столь короткое время, вопреки всем законам вселенной Азирафеля, смог стать новым смыслом его жизни. «Every day is the day that you saved me. Light into darkness cut on the sharpness of you», — пело радио, и Азирафель, закрыв глаза, думал о том, как это все чертовски хорошо и правильно, ведь они были знакомы уже целую неделю, но все еще были друг у друга.