I'm sorry, I love you

Шерлок стоял возле полицейской машины в этом дурацком красном одеяле, наброшенном ему на плечи, и вдохновенно описывал Лестрейду психологический портрет человека, спасшего его от смерти, застрелив убийцу. Так он заливался соловьём, пока не встретился глазами со стоящим поодаль Джоном. После этого он осёкся, внезапно осознав, что только что чуть не заложил полиции своего брата. «К счастью, - подумал Шерлок, - IQ большинства присутствующих полицейских не выше, чем у табуретки, а скорость мышления не превосходит скорость передвижения улитки. Но каков Джон! С виду такой тихий и безобидный, но в критической ситуации не растерялся и смог принять единственно верное решение! И сейчас он стоит с невозмутимым видом, хотя вокруг море полицейских». Джон сегодня весь вечер пробегал с Шерлоком и был в восторге от происходящего до того момента, как понял, куда и зачем исчез его брат. Мысленно выругав его за самонадеянность, он кинулся за ним туда, где остановилась на карте города точка, обозначавшая местоположение Шерлока по показаниям GPS-навигатора телефона, подброшенного убийце его последней жертвой. Джон не помнил, где и когда он потерял свою трость, он вообще забыл о своей хромоте, обуреваемый единственным желанием найти и защитить Шерлока. Он подоспел почти вовремя и сумел спасти своего брата, правда, для этого пришлось застрелить таксиста-убийцу, но в данном случае это был допустимый побочный ущерб. Всё, что он чувствовал по этому поводу, была радость, возникшая из ниоткуда и целиком заполнившая не только всю его душу, но и тело. Когда Джон вспомнил о своей трости, то оказалось, что она ему больше не нужна. Он прекрасно обходился теперь без неё, потому что нога его больше не беспокоила и не стесняла передвижений. Теперь он снова чувствовал себя по-настоящему живым. Кроме того, сейчас Шерлок смотрел на него так, как будто он был самым главным человеком во Вселенной, и это было чертовски приятно. Джон вспомнил, как им было хорошо вдвоём до того, как они начали собачиться, как они весело проводили время, как помогали друг другу скрывать проказы от старших, как понимали друг друга с полуслова. Они действительно понимали друг друга с полуслова, и лишний раз убедились в этом, когда пятнадцатилетний Джон поехал в скаутский лагерь в озёрном краю Ньюбай Бридж, а Шерлок не смог поехать из-за фоликуллярной ангины. Им всегда хватало одной монетки для телефона-автомата, чтобы обменяться новостями. Чтобы поговорить с взрослыми Джону не хватало и трёх монеток, потому что они всегда задавали ему кучу вопросов одновременно, перебивали его, не дослушав ответы, вырывали друг у друга трубку и снова задавали те же вопросы. А в этот момент в окружении множества людей, на расстоянии более десятка метров они поняли друг друга без слов, просто глядя в глаза и обмениваясь едва уловимыми гримасками. И это было началом новой эры их взаимоотношений, в которую они взяли всё то хорошее, что было у них в детстве, забыв про все скандалы и драки, которые случились позже. С появлением Джона на Бейкер-стрит обстановка в квартире неуловимо изменилась. Нет, творческий беспорядок не ликвидировался внезапно самопроизвольным образом, и в холодильнике порой по-прежнему было шаром покати, просто атмосфера в квартире стала иной, такой, какой она становится при появлении в доме представителя семейства кошачьих, автоматически приносящего с собой уют и душевное тепло. Джон был очень удивлён, когда узнал, что Шерлок ни с кем не встречается. Странно, ведь далеко не урод, девушки, по идее, должны на такого мужчину гроздями вешаться. Девушки-то может, и вешались бы, да кто ж им это позволит? Шерлок никого к себе не подпускал. Предположение Джона о том, что Шерлок специализируется на парнях, тут же было им опровергнуто. Вместо внятного объяснения Шерлок сказал лишь то, что он повенчан со своей работой. Всё это, по мнению Джона, было очень странно. Иногда Шерлоку хотелось накинуться на Джона и задушить его в своих объятиях, растерзать своими поцелуями. Но порой ему хотелось просто усадить Джона к себе на колени, так, чтобы его голова лежала у него на груди, и, убаюкав его, долго-долго сидеть так, обняв его и охраняя его сон. Потому что повзрослевший Джон по-прежнему оставался для Шерлока тем юношей, с которым он впервые познал вкус поцелуя. Изо дня в день постоянно видеть рядом с собой Джона, и не сметь дать волю своим чувствам и желаниям, не выдать себя ни словом, ни взглядом, ни жестом было для Шерлока ежедневной постоянной пыткой. И это пытка была добровольной, ведь он мог отказаться, мог в любой момент просто выставить Джона за дверь без всяких объяснений. Но он не делал этого, потому что теперь он знал, что без Джона ему станет ещё тяжелее. Он не хотел отказываться от своих столь внезапно вернувшихся чувств, хотя то, что он теперь чувствовал, по большей части было лишь болью. Но настоящая боль пришла позже, вместе с дикой ревностью, когда устроившийся на работу Джон стал встречаться с Сарой. Вот тут-то Шерлока и накрыло с головой всеми самыми тёмными чувствами, которые он так презирал, видя их в других людях. Он пытался уговорить себя, что Джон имеет полное право с кем-то встречаться, должна же быть у него личная жизнь, раз уж между ними двоими не может быть ничего по той причине, что они родные братья. Умом-то он это понимал, но ревность его от этого никуда не девалась. Джону было очень интересно принимать участие в расследованиях Шерлока, он с удовольствием выполнял все те поручения, по которым бесцеремонно гонял его бесценный братец. Но вскоре он понял, что хочет жить своей собственной жизнью, и решил устроиться на работу. Кроме того, у него была надежда, что это, может быть, приучит Шерлока к самостоятельности. Устроиться на работу (правда, временную) удалось сразу, а вот приучить Шерлока обходиться без его помощи – нет. Так что Джону приходилось разрываться между работой и беготнёй по поручениям дражайшего братишки. Джон сразу же приглянулся одной из коллег на новом месте работы, и она без промедления дала это ему понять самым недвусмысленным образом. Не то, чтобы она нравилась Джону, просто он был слишком джентльменом и не мог отказать даме. Так они договорились о встрече вечером того же дня. Джона очень удивила реакция Шерлока, когда он, вернувшись домой, сказал тому, что сегодня идёт на свидание с женщиной. Шерлок повёл себя так, как будто Джон был его частной собственностью, которая всегда должна оставаться при нём. А ещё он испортил Джону тот вечер, нахально увязавшись за ними в качестве третьего лишнего. Шерлок чувствовал себя препаршиво, понимая, что ведёт себя, как та собака, что сидит на сене: сама не ест, и другим не даёт. Но при этом он держался с привычной самоуверенностью и апломбом. Он пытался убедить себя, что поступает так для пользы дела, а не только для того, чтобы воспрепятствовать сближению Джона и Сары, хоть и понимал всю несостоятельность подобного самообмана.