***
Армин вздохнул и потёр переносицу, уже не пытаясь скрыть раздражение. — Какая часть сбивает тебя с толку, Эрен? — Послушай, я не говорю, что мы разбудим её прямо сейчас, но в конце концов я должен поговорить с ней. Армин отвел взгляд от Титана-оборотня и посмотрел на спящую фигуру их подруги. Микаса так много пережила за последние несколько дней, и ему было противно делать что-либо, чтобы увеличить её бремя. У неё и так было достаточно проблем с… экспериментами Ханджи. — Я просто думаю, что новости могут подождать. Сейчас она находится под большим давлением. Эрен покачал головой. — С Микасой всё изменилось. Она знает о моих отношениях с Руби. У нас был такой большой, долгий разговор, помнишь? И она практически дала мне своё благословение, — он положил загорелую руку на маленькую бледную ладонь Микасы. — Я не собирался придавать этому большое значение. Я просто чувствую, что она заслуживает того, чтобы быть одной из первых, кто узнает… Армин изучал парня рядом с ним, своего друга детства, и боль вспыхнула в его груди. Это было похоже на чувство вины, на вкус сожаления. — Просто… подожди немного, — пробормотал он, а затем добавил, прежде чем Эрен успел расстроиться: — Я хочу, чтобы ты тоже сказал ей. Я… рад за тебя. И блондин был счастлив, но ему стоило большого труда не дать этой горькой боли просочиться в его голос. Эрен, казалось, был убежден и повернулся, чтобы одарить его одной из своих кривых улыбок. Уже не в первый раз Армин подумал о том, как тяжело Микасе было отпускать его. — Хорошо, Армин. Я доверяю твоему мнению больше, чем чьему-либо. Комплимент не должен был так сильно на него подействовать, эта боль в груди была обычным явлением в последние дни. Армин осторожно положил руку на плечо друга, чувствуя сквозь тонкую рубашку лихорадочный жар его кожи. Эрен вздохнул и наклонился к Микасе, он казался расслабленным, когда у него был контакт с двумя самыми важными людьми. — Когда вернется Руби? — вопрос причинял боль, но он отчаянно пытался смягчить гнетущее настроение, нависшее над ними. Это сработало, Эрен заметно оживился, мягко улыбаясь. — Через несколько дней. Может быть, тогда всё будет лучше. Думаю, я могу подождать её возвращения, чтобы рассказать Микасе. Армин обнаружил, что предпочитает растущее беспокойство, которое он испытывал минуту назад, этому горькому комку в животе. — Да, звучит неплохо. — Извини, я, наверное, задерживаю тебя, — сказал Эрен, неверно истолковав унылый тон друга. Он мягко отпустил руку девушки и встал со стула, прежде чем кивнуть на небольшую стопку бумаг и блокнот, лежащий рядом с её ногами. — Я позволю тебе вернуться к работе. Армин хотел исправить недоразумение, настоять на том, чтобы его друг остался, но комок сжался сильнее, и он просто кивнул. — Спасибо, Эрен. Я дам тебе знать, когда она проснется. Парень потёр затылок, ещё раз взглянув на спящую Микасу, прежде чем уйти. — О, — добавил он, резко остановившись. — Когда она проснется, не забудь дать ей это, — парень указал на длинный красный кусок ткани, свисавший со спинки стула, с которого он только что встал. Армин кивнул, и Эрен натянуто улыбнулся. Потом он ушёл. Но чувство страха не ушло вместе с ним. Армин нащупал торчавшую нитку постельного белья, прикусив верхнюю губу. Всё изменилось между ними, стало более напряженным. Сначала он подумал, что это своего рода дистанцирование, и приписал это новым отношениям Эрена. Но даже тогда было трудно избавиться от ощущения, что между ними произошло какое-то фундаментальное изменение. Ложь, конечно, не помогла. Но, несмотря на все вспыльчивые наклонности Эрена, он не был тупицей, и держать его в неведении было очень хорошо спланированной тактикой. Тем не менее, это было так неправильно лгать своему лучшему другу. Причина решения Эрвина была запутанной, но у Армина было подозрение, что это не имело ничего общего с доверием или его отсутствием. Вспыльчивый. На губах Армина появилась болезненная улыбка. Он посмотрел на шарф, висевший на стуле, и чувство вины снова сжало его сердце. Блондин просто хотел, чтобы всё пошло как надо. Только одного. Всего лишь один день, когда кто-то не умер, или ответы не были такими уж неуловимыми. — Когда свадьба? Армин чуть не свалился со стула. — Микаса! — он резко встал, с удивлением глядя на её ухмыляющееся лицо. Как долго она не спала? Армин запнулся на мгновение, подбирая правильные слова, какое-то оправдание, которое он мог бы придумать. Она только взглянула на него; он никогда не умел лгать, особенно ей. — Как много ты слышала? Она осторожно потёрла глаза пальцами, избегая царапин и синяков, всё ещё покрывавших её бледное лицо, и села прямо на узкой кровати. — Я не хотела подслушивать… Присядь, Армин… Я не хотела подслушивать, но проснулась прямо посреди всего этого. Я не хотела создавать неудобства, поэтому притворилась спящей, — она выглядела раскаявшейся и кротко улыбнулась ему. — Значит, ты не… расстроена? Улыбка исчезла с её лица, и она отвела взгляд. Там всё ещё чувствовалась боль. — Нет, не расстроена. Эрен прав, мы давно помирились. Наверное, это немного горько-сладко, если ты понимаешь, что я имею в виду. — Да, понимаю. Она выдержала его взгляд, тёплый и наблюдательный взгляд оникса, и у него перехватило дыхание, когда он задумался, сколько всего написано на её лице. Он поймал себя на том, что ломает голову в поисках другого оправдания, другой причины. — Прости, Армин, — выдохнула брюнетка, и её глаза наполнились эмоциями. О Мария, она знала? Могла ли она видеть его насквозь? — Микаса, я… — Я была уверена, что твоя теория сработает. Это казалось таким здравым, — она закрыла глаза, смятение отразилось на её лице. — Я не видела капитана Леви. Испытанное им одновременно облегчение и разочарование было странным ощущением, и странный хриплый смешок сорвался с его жеваных губ. Микаса, не открывая глаз, приняла этот звук за раздражение. — Я совершенно бесполезна. Как будто я только что вздремнула. Мне так жаль… — Эй, эй, Микаса, — он снова поднялся со стула и взял её за плечи. — Посмотри на меня, всё в порядке. В этом нет твоей вины, — Армин потянулся через кровать и снял шарф со стула Эрена. — Эрен принес это для тебя. Хотя ты, наверное, уже знаешь об этом. Микаса улыбнулась и прижала шарф к груди, поглаживая пальцами ткань. — Я уже целую вечность не надевала его… Армину не нужно было спрашивать почему. — Как Эфран? — внезапно спросила она, отвлекая его от мрачных мыслей. Армин почти не видел этого большого человека, за исключением тех случаев, когда он навещал Микасу. Было очевидно, что эти двое подружились, пока находились в Подземном городе, Микасе не нравилось сидеть взаперти во время её выздоровления, но дородный мужчина, казалось, всегда приходил с правильным словом, чтобы скрасить её настроение. Уже одно это ослабляло настороженность Армина по отношению к татуированному мужчине. — Кажется, он здоров. Приходил навестить тебя около часа назад, когда ты спала. Микаса усмехнулась и кивнула, снова выглядя слегка раскаявшейся. — Эфран хороший человек. — Он кажется благородным, — Армин невольно поморщился: — И, может быть, немного… Страшным? Очень страшным. На этот раз Микаса засмеялась громче, и Армин понял, что пропустил этот звук мимо ушей. — Не представляю, каково было бы увидеть вас всех троих вместе. Эти Искупители, должно быть, желали вам смерти. Улыбка Микасы медленно исчезла, и морщинка беспокойства появилась на её лбу. Она посмотрела на Армина, и он увидел, как его собственные страхи отражаются на ней. Он ободряюще сжал её руку. Мы вернем его. — Я должен сказать тебе ещё кое-что, Микаса. Что-то, чего, я знаю, ты не слышала. Должно быть, она услышала неуверенность в его голосе, потому что её лицо тут же скрылось за непроницаемой маской-той самой, которую он видел на ней множество раз. В этот момент Армин пожалел, что у него нет такой же маски. — У нас похороны капитана Леви. Она рассмеялась задыхающимся смехом и посмотрела на него так, как будто он только что рассказал худшую в мире шутку. Когда она увидела, что он серьезен, её улыбка испарилась. — Что ты имеешь в виду под похоронами? С чего вдруг похороны? Он не мёртв. Увидев смертельную вспышку в её глазах, он понял, почему Ханджи не решилась сообщить эту новость самой: Микаса была пугающей. Ничего такого, чего бы он уже не знал. Она обладала чем-то вроде молчаливого гнева, похожего на собирающуюся бурю, более сильную, чем если бы она кричала и бушевала. Армин стоял на своем. — Нет, нет, я знаю. Когда Эрвин впервые сказал мне об этом, у меня была похожая реакция, но если ты подумаешь об его рассуждениях, то увидишь, что он прав. В этот момент она расслабилась, но её взгляд не потерял своей остроты. — Что за рассуждения? — Единственная причина, по которой мы знаем о том, что капитан Леви выжил — это ваша связь, — он видел, как на её покрытом синяками лице появилось понимание. — Мы знаем, что у Искупителей есть глаза в этих стенах. Капитан Леви был… сейчас самый сильный солдат человечества, поэтому было бы разумно, чтобы мы почтили его и оплакали его потерю. Если нет, то о чем это говорит? Микаса уже кивала, но он продолжал настаивать. — Мы должны действовать так, как будто всё ещё думаем, что он умер. Как бы то ни было, лишь немногие из нас знают о его выживании и вашей ментальной связи с ним, — он сделал паузу, и последствия плана Эрвина наконец тяжело легли на его плечи. — На самом деле, самая трудная часть будет скрывать это от всех остальных. Микаса на мгновение задумалась над его заявлением, скручивая пальцами шарф на коленях. — Ты имеешь в виду… Жана, Сашу… Все думают, что капитан… — её слова перешли в хриплый шёпот. — Кроме нас с тобой, об этом знают только Эфран, Ханджи и командор Смит, — Армину не нужно было вдаваться в подробности, не нужно было говорить ей, что так и должно быть. — Я не люблю врать своим друзьям. — Они подумают, что мы им не доверяли и просто смотрели, как они горевали и страдали, хотя могли бы сказать им правду, — она больше не сопротивлялась, просто говорила о боли, которую они оба чувствовали. Армин впился ногтями в ладонь, торопливо произнося остальную часть эдикта Эрвина. — Эрен не должен знать. Если раньше она была устрашающей, то теперь это было что-то другое. На несколько ударов сердца она поймала его взгляд и казалось, что под её глазами таяла чужая маска, исчезала с лица ложная ширма и вскрывалась истина, уловка. — О чём? — тихо спросила она. — Обо всём. — Почему? Армин провел рукой по лицу. Не знаю, хватит. У него не было чёткого ответа. — Послушай, я не знаю всех причин командора, но я знаю, что между тобой и капитаном существует… связь… это может вызвать реакцию у людей, как на титанические способности Эрена. В настоящее время Эрвин хочет, чтобы об этом знали как можно меньше людей. Только до тех пор, пока у нас не будет больше информации. На лице Микасы отразилось раздражение, она подняла глаза к потолку. — И что, ты думаешь, Эрен не может хранить чёртов секрет? Он не ребёнок. Армин поднял руку, стараясь сдержать свое разочарование. — Я никогда этого не говорил, — вздохнул он. — Не важно. Не надо предавать этому большое значение, это необходимо. Подумай об этом. Лучше всего держать его в неведении, если всё это пойдет к чёрту. Конечно, я не знаю, как это будет выглядеть, но, очевидно, у Эрвина есть причина для этого, и я твердо уверен, что мы должны доверять ему. Выражение беспокойства на лице Микасы, недоверие в её глазах заставили чувство вины ещё сильнее сжаться в его груди. Он видел, как сильно она хотела дать отпор, но держала свои аргументы при себе. — Мне это не нравится, — только и сказала она. Микаса закрыла лицо руками и задышала в ладони, испустив взволнованный вздох, который просвистел сквозь её пальцы. — Я почти вижу связь, — рассеянно пробормотала брюнетка, всё ещё держа руки на лице. — Я чувствую, как она жужжит у меня в голове, но чем сильнее я пытаюсь дотянуться до неё, тем дальше она ускользает. Армин оживился. Это было что-то новенькое. Он вспомнил метафору Ханджи с мостом, которая помогла ему представить себе, что, должно быть, испытывает Микаса — но жужжание? Парень поднялся со стула и потянулся за блокнотом, лежавшим в ногах кровати. — Не кори себя, Микаса. Ты через многое прошла. Я чувствую себя ужасно, подвергая тебя всем этим испытаниям, когда на самом деле ты должна отдыхать. Его карандаш упал между матрасом и изножьем кровати, и он даже не стал пытаться поднять его, решив взять другой со стола Ханджи. — Не расстраивайся, Армин. Я хочу помочь всем, чем смогу. Я просто разочарована тем, что не могу заставить всё работать, — сказала она. Он стоял к ней спиной, но по её ясному голосу понял, что девушка убрала руки от лица. — Я просто ищу карандаш. Я хочу записать то, что ты только что описала — жужжание в голове, — он сунул блокнот под мышку, чтобы обеими руками порыться в ящиках стола. Карандаша нет. Армин раздраженно фыркнул и принялся рыться в куче бумаг Ханджи в поисках какого-нибудь пишущего инструмента, женщине серьезно нужно было организовать рабочее место. — Жужжание причиняет боль? Это похоже на головную боль? Ага! — наконец из-под наброска Сони и Бина показался карандаш, заточенный примерно до длины его большого пальца. — Я просто запишу все твои симптомы для дальнейшего использования. Они могут быть полезны для лучшего понимания-… О, милая Мария! Армин чуть не выронил свои записи и вновь найденный карандаш, когда снова повернулся к Микасе. Она всё ещё сидела на кровати, выпрямив спину, запутавшись руками в шарфе. Исчезли её радужки, её зрачки, её взгляд — просто два стеклянно-белых шара, уставившихся в какую-то неразличимую точку. — М-Микаса? — пискнул Армин, придвигаясь ближе к кровати. Она не двигалась, не реагировала на него. Девушка всё ещё дышала, её живот двигался спокойными волнами. Если не считать её вертикального положения и молочного взгляда, это было почти так, как если бы брюнетка спала. Армин в последний раз взглянул на своего подавленного друга, прежде чем открыть блокнот, слабый предлог для карандаша, готового писать. И парень делал то, что у него получалось лучше всего — учился.***
Леви стоял к ней спиной. Его спина была голой. Было темно, слишком темно, но она могла видеть мускулы его широких плеч и изгиб позвоночника, могла видеть грязь и сажу, покрывающую его плоть. Микаса не могла припомнить, чтобы капитан когда-нибудь был таким грязным. В этот раз они были в другом месте. Исчезла цепь на стене и фонарь. Это помещение больше походило на маленькую камеру — укрытие в земляной стене Подземелья с грубой решеткой, служившей дверью. Комната была маленькой, и, несмотря на небольшой рост Леви, она сомневалась, что даже он сможет полностью лечь в этом тесном пространстве. Леви заметно напрягся, хотя девушка не издала ни звука, даже не вздохнула, он повернулся, чтобы посмотреть на неё, его лицо было частично скрыто во мраке. — Как раз в это гребаное время ты и появилась. Его взгляд скользнул по её лицу, и Микаса поняла, что всё ещё прижимает шарф к груди. — Это сработало, — выдохнула она, протягивая руку, чтобы коснуться его плеча. При таком освещении трудно было сказать наверняка, но разведчице показалось, что она различает очертания отвратительного синяка. — Что сработало? — капитан схватил её за запястье прежде, чем пальцы коснулись его кожи, заставив её вздрогнуть. Его зрение, по-видимому, было более приспособлено к темноте, чем её. — Микаса, ты хоть понимаешь, что происходит? В одно мгновение ты была прямо передо мной, а потом просто растворилась в воздухе, и я не видел тебя три гребаных дня. Микаса отдернула руку, раздраженная его тоном. Это была не её вина. — И я сожалею об этом. Я в таком же замешательстве, как и ты. Ханджи и Армин объединили свои усилия, но выяснить эту связь, которая у нас есть, и как её инициировать, оказалось довольно трудно. Леви глубоко выдохнул и прислонился лбом к решетке, закрыв глаза и расслабившись в холодном металле. Даже стоя к ней спиной, она видела, как он устал. Некоторые из его ран начали немного заживать, но она могла поклясться, что появились и свежие. — Почему ты… — она не знала, какой вопрос задать первым, по правде говоря, он выглядел ужасно. — Без рубашки? — протянул он, и Микаса почувствовала, как её лицо невольно вспыхнуло. Не то чтобы она никогда раньше не видела его без рубашки, но она никогда не краснела, как какая-нибудь девственица… Она отбросила этот запутанный ход мыслей в сторону, довольствуясь еще одним едким ответом. — Нет, почему ты такой… грязный? Леви заметно вздрогнул, но ничего не ответил. Не то чтобы девушка ожидала, что он будет жить в роскоши, учитывая обстоятельства, но было очевидно, что он недавно испачкался, и она нашла это странным. Его брюки были пыльными, местами потемневшими, она могла только предположить, что это была кровь, а его волосы были жидкими и растрепанными. От него пахло грязью, потом и запекшейся кровью. Неужели он сражался? Микаса почувствовала, как в её груди вспыхнула ярость, не только из-за него, но и из-за условий, в которых его держали; как бы Микаса ни ненавидела грязь, она могла только представить, что чувствует её привередливый капитан. — В прошлый раз нас прервали, прежде чем мы смогли поговорить по-настоящему, — его голос стал мягче, а резкость притупилась. — Полагаю, Эфран выбрался оттуда целым и невредимым? — Эфран здоров. Он спас мне жизнь, — девушка продолжила рассказывать ему о событиях, которые произошли после их последней встречи, когда она вправила ему плечо. Он по-прежнему прижимал голову к решетке, не реагируя, но она видела, что он внимательно слушает. Его плечи расслабились, но костяшки пальцев побледнели, когда он вцепился в металлические прутья, и Микаса поняла, как ему неловко. Мужчина выглядел так, словно хотел вырваться из собственной кожи. Поэтому она продолжала говорить, воздерживаясь от того, чтобы снова попытаться положить руку на его плечо и осмотреть рану, зная, что последнее, чего он хотел бы, так это еще один слой чего-то, покрывающего его. — К счастью, пропавших детей больше не было. Хотя главное внимание сосредоточено на том, чтобы вернуть тебя. Я не знаю, почему связь между нами была потеряна в ту ночь, и я абсолютно не представляю, почему я могу снова связаться с тобой сейчас. Ханджи перепробовала всё: от медитации до снотворного, пыталась заставить меня стоять на голове, но ничего не помогало. Леви испустил вздох, который прозвучал немного как смех. Она поморщилась, вспомнив идею Ханджи висеть на краю кровати, пока она почти не отключится, безумное возбуждение в глазах учёного, когда она разрабатывала новые способы потенциально вызвать «связь», как женщина это называла, только больше тревожило Микасу. — Армин описал то, что произошло с нами в пещере, как своего рода мост между нашими умами. Он не знает, почему это произошло, но, похоже, это связано с всплеском силы, который мы оба испытали в какой-то момент нашей жизни, — она оглядела маленький вольер, земляной пол — это действительно было похоже на загон для животного, но, в конце концов, девушка сдалась и села в грязь, прислонившись спиной к решетке. — Она не должна знать об этом, — внезапно пробормотал Леви. Прежде чем Микаса успела спросить, что он имеет в виду, он присел на корточки рядом с ней. Черты его лица были неясны в темноте, хотя его лицо было близко к её лицу. — Послушай меня. Есть одна женщина, её называют Красной Матерью, она руководит всем этим дерьмом. — Она их лидер? Леви кивнул, его серые глаза блеснули в тусклом свете. — Да, она чертовски сумасшедшая. У неё есть вся эта программа спасения и мести, которую она продвигает, и последователи просто впитывают её. Считает, что она какой-то линчеватель, исправляющий ошибки, совершенные против маленького народа, и подобное дерьмо. Я хочу сказать, что, несмотря на все её колдовство, она кое-что знает о нас, о родословной Аккерманов. Она продолжала ссылаться на наши усиленные способности, говоря, что Аккерманы были одним из самых могущественных кланов, бесценным для короны. Микасе пришлось перебить его. — Откуда она все это знает? — Леви едва дал ей закончить, информация вырвалась из него быстрее, чем он мог говорить. Она никогда раньше не видела, чтобы он был так оживлен. — Я планировал сказать тебе это в первую же ночь, когда ты появилась, потому что знал, что это ценно, но теперь я вижу, что это опасно. Особенно если ты снова испаришься, тебе нужно это услышать. Всё это имеет смысл. Или, по крайней мере, начинает. Леви всмотрелся сквозь металлические прутья, осматривая пространство за пределами камеры, прежде чем снова обратить свое внимание на неё, голос был ещё ниже, чем раньше. — Ты спросишь, почему я такой грязный, — он раскинул руки в стороны, словно представляясь ей, и теперь, когда её глаза немного привыкли к полумраку, его фигура стала гораздо заметнее. — Каждую ночь они вытаскивают меня из этой дерьмовой камеры и бросают на ринг. Это как какой-то гребаный петушиный бой, ставки и всё такое, — он повернул лицо так, чтобы бледный свет падал на его черты, и бросил еще один взгляд наружу. Микаса невольно ахнула, увидев пурпурно-чёрную отметину на его левом глазу. Он обернулся на её вспышку гнева, и она увидела засохшую кровь у него на носу. Желудок Микасы сжался, и она с трудом поднялась на ноги, не в силах сдержать обиду в голосе. — О, Леви… — девушка увидела раны, которые невозможно было не заметить, и ее поразило, что она не увидела их сразу. Он снова отвернулся от нее, явно чувствуя себя неловко из-за ее эмоций. — Успокойся, всё не так уж плохо. — Не так уж плохо? — она почти вскрикнула, не обращая внимания на угрызения совести, которые испытывала из-за его утешения. — Они заставляют тебя драться? Он снова повернул голову к свету и одарил её ястребиной улыбкой, лишенной юмора. Почти злобное выражение в сочетании с избитым лицом придавало ему странную привлекательность. — Эта красная женщина считает меня своего рода защитником. Хочет посмотреть, скольких её парней я смогу уложить за тридцать минут. Леви посмотрел на свои руки, грубые и окровавленные, повернул их, чтобы осмотреть костяшки. — Я хочу сказать, что она рассматривает меня как оружие, — его глаза снова метнулись к ней, взгляд просочился сквозь спутанную темную челку. — Она знает кое-что о родословной Аккерманов — клане, как она его называла, и я думаю, что она хочет использовать эту… эту силу, которой мы обладаем. Микаса крепче стиснула шарф, и в её груди пробежала дрожь. — Если она узнает, что был ещё один Аккерман.… — ей не нужно было заканчивать фразу, подтекст был ясен; что бы ни задумала эта Красная Женщина, ей будет гораздо труднее справиться с двумя сильнейшими солдатами человечества в её распоряжении. — И тебе собираются устроить похороны. Она сказала это без вступления, прямо к делу. Леви, со своей стороны, остался невозмутимым и лишь кивнул. — Логично, — пробормотал он, а затем добавил: — Сколько людей знают? — Что ты не умер? Кроме Ханджи и Армина, знает ещё Эрвин и Эфран, — Микаса снова принялась теребить шарф, наматывая его на пальцы, но, всё ещё не обматывая вокруг шеи. — Эрен не знает. Ни о чем. Леви наблюдал за её движениями, казалось, он только тогда заметил красный материал, который она держала в руках. — Старые привычки умирают с трудом. Было что-то в его заявлении, что заставило её напрячься. Тон капитана не был неблагоприятным, но этот непроницаемый взгляд заставил её ощетиниться. Он заговорил снова, прежде чем она успела дать едкий ответ. — Только не позволяй Эрвину быть поэтичным на службе. На самом деле я не умер, но это мои гребаные похороны, и я не хочу никаких длинных речей. Я не хочу, чтобы кто-то плакал из-за этого. Микаса глубоко вздохнула, устремив глаза к небу. — Я не совсем уверена, что могу контролировать то, что говорит или делает командир, но даже если бы он ничего не говорил, я не думаю, что там были бы люди, которые бы не плакали, сэр. Леви бросил на неё насмешливый взгляд. — Они будут скучать по мне? Он кривился, но Микаса не находила это забавным. Во всяком случае, она почувствовала укол грусти, неужели он не думал, что люди будут оплакивать его? Брюнетка открыла рот, чтобы спросить его об этом, но звук тяжелых шагов заглушил слова, застрявшие в горле. Леви напрягся, едва не бросившись к решетке, чтобы посмотреть, кто приближается. Ведомая каким-то безмолвным инстинктом, Микаса молча забилась в дальний угол камеры. Шаги сопровождались металлическим звоном ключей, и все вместе они создавали тревожный ритм. Леви резко повернулся к ней, и она увидела едва сдерживаемое опасение в его глазах. — Ты должна уйти, — прошипел он, неопределенно дернув большим пальцем, как будто это было то направление, в котором она должна была выйти. — Я не могу, — выдохнула она. — Я не знаю как! — Тогда, чёрт возьми, разберись с этим, Аккерман. Тюремщик поймает тебя здесь, и нам крышка. Упомянутый тюремщик начал насвистывать в ритм его ключам — веселую, безвкусную песенку, от которой у Микасы учащенно забилось сердце. Она должна была выбраться оттуда. Она закрыла глаза, тщетно надеясь каким- то образом снова вызвать связь — или положить ей конец? Она не могла сказать, было ли это похоже на попытку заснуть по команде или проснуться от кошмара. В тесной камере было слишком жарко, слишком много отвлекающих факторов. Она опустилась на колени с мягким стуком, свернувшись калачиком в попытке отгородиться от шума этих ключей. — Я всё ещё вижу тебя ясно, как днём, кадет, — прохрипел Леви. Она в отчаянии оскалила зубы, но не открыла глаза. — Лейтенант. И я стараюсь. Как ни старалась она сосредоточиться на гудении в затылке, всё, что она могла слышать — это дребезжание приближающегося охранника и взволнованное дыхание Леви. — Крики в мой адрес не помогают. Резко дернув за бицепс, Леви заставил её встать. — Всё равно уже поздно, отродье, — проворчал он. Микаса наблюдала за растущей тенью тюремщика — теперь он был достаточно близко, чтобы она могла слышать ткань его одежды, когда он шёл. Леви с мрачным лицом и устремленными вперед глазами принял позу, которую она видела у него множество раз. Он заговорил, не отводя взгляда от надвигающейся тени. — Нам придется сражаться, Микаса.