Три, два, пять, пять, семь, ноль, три, восемь.
Он так старался не забыть его. Во время каждой изощренной пытки в плену нацистской Гидры, Баки прокручивал его в голове вместе с именем, обещая, что не забудет. Скорее умрёт, чем забудет. Но германская гадина оказалась сильнее его воли. — Откуда? — все что может озвучить Баки. — По моей просьбе, хороший друг смог достать твоё досье, с тех самых пор, как ты только попал к ним в руки. Жетон, видимо, сохранили, как часть личных данных. Посчитал… стоит вернуть тебе. Баки, немного подумав, надевает жетон на шею, пряча под воротом рубашки. — Спасибо.***
Белль просыпается от ощущения невесомости собственного тела, а еще порывистого ветра и слишком громкого шума. Это шум квинджета, его сложно с чем-то перепутать. Она разлепляет веки и утыкается взглядом в белую ткань, пытается оглядеться и понимает, что находится на руках Баки. Он крепко и надёжно прижимает ее к своей груди, так что Белль едва чувствует тряску от своего неустойчивого положения. Когда они заходят в дом, она замечает, что укутана в черный пиджак — судя по всему тот самый, который Баки за весь вечер не одел ни разу. Белль не думала, что в дороге уснет так крепко, но теперь чувствует себя куда более трезвой и с досадой вспоминает все то, что наговорила Баки там, на вечеринке. Из-за чего они и сорвались домой, Стив поначалу распереживался и удивился их внезапному уходу, но в итоге отвез домой. Хоть дорога на джете занимала гораздо меньше времени, чем в машине, Белль все равно не удержалась и уснула. Лучше бы она продолжала оставаться пьяной, что теперь делать? Как объясняться? Стоит Белль подумать о том, чтобы притвориться спящей, как Барнс опускает взгляд замечая ее пробуждение. Он уже поднимается на второй этаж. Белль сонно переводит взгляд на свои руки, крепко прижатые к груди Барнса. Что будет дальше?***
Баки снова чувствует себя не в своей тарелке, стоит ему остаться одному. Белль улетела со Стивом около минуты назад и вроде как Барнс должен был к этому привыкнуть — или он только делал вид что привыкает — на самом деле он и пары секунд без нее не может, и этот факт раздражает и даже злит. Но Баки держит себя под контролем. Ведь так? Он уже минут пять стоит в прихожей, как дурак, и пялиться на носки своих ботинок. Интересно, в его возрасте нормально вот так «зависать» на неопределённое количество времени без единой мысли в голове? Хотя, если учитывать его фактический возраст, то, пожалуй, это еще не самое странное. Баки облокачивается спиной о входную дверь позади и пытается дышать так, как учила его Белль. Вдох на четыре секунды и выдох на четыре секунды. В голове немного проясняется и Барнс понимает почему именно сейчас ему особенно дурно. Белль отправилась в ЩИТ не как обычно, она проведет там весь день, чтобы подготовиться к праздничному вечеру. Вся эта ситуация с гребанной вечеринкой, у гребанного Старка, раздражает Баки и не дает ему покоя вот уже который день. Он чувствует себя абсолютным ничтожеством, потому что не может найти в себе силы принести в это проклятое место свое тело и побыть там хотя бы пять долбанных минут. Это ведь ради Белль. Ради Стива. Белль так старалась, так волновалась и готовилась к этому дню. Баки только сейчас осознает, чего именно, по своей милости, лишил её. Она всем сердцем любит то, чем занимается, она любит играть, ей нравилась ее учёба в университете и спокойная жизнь. А он просто взял и разрушил все это. И даже несмотря на это, Белль сказала ему что хочет видеть его, Баки, там, на празднике. Она столь многим пожертвовала ради него, а он не может переступить через свои страхи и просто прийти в назначенное место, в назначенный час и постоять среди толпы незнакомых людей. Стив и Белль верят в него, но Баки не понимает почему. Чем он заслужил это доверие? Тем, что покалечил половину силового отряда ЩИТа или тем, что похитил оттуда Белль без ее согласия и удерживает до сих пор? И пусть сейчас она с ним по своей воле, самое страшное то, что даже будь это не так, Баки очень сомневается в том, что смог бы отпустить ее. А еще, он готов свернуть шею каждому, кто просто коснется ее, кому-то вроде Рамлоу. И Баки осознает — это ненормально. Он ненормальный. Так почему Стив и Белль так уверены, что придя на этот вечер, Зимний Солдат в нем не захочет поубивать всех неугодных? Баки слышит его в своей голове так часто, особенно в такие моменты: когда совсем один. Словно отрезанный от этого мира. Бесцветный голос Солдата зачитывает отчёты о бесконечных заданиях, повторяет одно и то же, как заведённый, и у Баки голова словно на двое раскалывается. Жёстко надавливая на виски, он крепко жмурится и сжимает зубы до неприятного скрипа. Его отвлекает трущаяся у ног Альпина. Ее звонкое «мяу» возвращает Барнса назад. Он длинно выдыхает, наконец открывая глаза и наблюдая за кошкой у ног. Она все еще пытается привлечь к себе внимание: усиленно трется о ткань его грязных от уличной пыли джинс, задирая голову и доверчиво заглядывая в лицо своими большими голубыми глазами. — Ты уже ела, — сухо бросает Барнс, но всё-таки поднимает кошку на руки, на что она отзывается громким урчанием. Баки не знает, что заставляет его подойти к елке, той самой, которую они с Белль так долго искали и наряжали. У Баки нет особо радостных воспоминаний о Рождестве, времена были нелегкие и со Стивом их семьям было не до празднеств. Роджерс же зимой практически не вылезал из постели, он болел бывало по несколько раз в месяц, а Баки упрямо торчал у него дома сутками напролет, чтобы вернуться к себе и получить нагоняй от матери за то, что заразился. По крайней мере это продолжалось пока они были детьми, а когда выросли, Баки начал пропадать на свиданиях с симпатичными девушками, пока Стив по традиции отлеживал зиму в кровати. Барнс усмехается этим далеким воспоминаниям, он с трудом верит, что когда-то мог быть таким. Таким легкомысленным и беззаботным. Альпина выбирается и спрыгивает на диван, чтобы устроиться в ворохе подушек. Вот кто действительно беззаботен. Солдат замечает то, чего раньше здесь точно не наблюдалось — под елкой что-то лежит. Он садится на пол и берет в руки белый сверток бумаги, похожий на конверт и обернутый красной ленточкой. Возможно, это принадлежит Белль, но что это? Баки вертит сверток в руках, и из-под ленты выпадает записка. Он воровато оглядывается, черт знает зачем, будто за ним мог кто-то следить, и разворачивает небольшой листок.На Рождество принято дарить подарки, ты же помнишь? Это подарок для тебя.
С Рождеством, Баки!
От Белль.
P.S. Ты знаешь куда их положить
Баки проходится пальцами по аккуратным строкам. Это почерк Белль, он видит его в первый раз и запоминает навсегда: каждую черточку, закорючку, манеру письма. Профессиональная привычка Зимнего Солдата. Под тонкой оберточной бумагой, Баки находит несколько фотографий и когда он видит, что именно на них изображено, не может сдержать улыбки. Звук, отдаленно напомнивший щелчок фотоаппарата, заставляет Баки отвлечься от Альпины, которая лежит на его груди уютно пригревшись и мурча от легких поглаживаний. Он поворачивает голову на звук и недоуменно наблюдает за Белль с телефоном в руках. Она заговорщицки улыбается, подходя ближе. — Что это было? — Я тебя сфотографировала, прости. Вы с Альпиной были такие милые. Помнишь, я обещала показать тебе, как фотографирует телефон? Баки заинтересованно поднимается, и кошка недовольно перебирается на его колени. — Помню. Белль забирается на диван, рядом с ним, и демонстрирует как работает камера на телефоне. — Смотри сюда, — она вытягивает руку с телефоном и вдруг придвигается совсем близко, их плечи соприкасаются, и Белль немного наклоняется в его сторону, широко улыбаясь. Баки пытается повернуть голову, он хочет увидеть Белль не через экран телефона, а своими глазами, но она мягким жестом отворачивает его лицо обратно. — Ну Баки, ты должен смотреть в камеру. Она фотографирует и тут же любуется получившимся изображением, а Баки не может отвести от нее взгляд. Она вдруг надувает свои щёки и немного хмурится. — Ты такой угрюмый вышел, давай еще раз. — Давай. Он честно старается выглядеть по-другому, но «угрюмый» — это его естественное выражение лица (с недавних пор) и сменить его на что-то иное, оказалось нелегкой задачей. — Улыбнись, — просит Белль. — Не могу. — Что значит «не могу»? Это ведь очень просто, — Белль демонстрирует улыбку, в подтверждение своих слов и Барнс зачарованно смотрит на нее, быстро облизывая вмиг пересохшие губы. — Я не могу улыбаться просто так. Это сложно. — Ну хотя бы попробуй, пожалуйста, — тянет она, молитвенно сложив ладошки и Барнс сдается. Белль снова поднимает камеру и Баки пытается натянуть уголки губ, слегка обнажая зубы. Даже он понимает, как убого и искусственно это смотрится. Абсолютно неестественная улыбка, больше походящая на оскал. Белль досадливо закусывает губу и крепко над чем-то задумывается. — Убедилась? — ворчит Барнс убирая со своего лица это недоразумение. — О, — взбудоражено подпрыгивает на месте Белль. — Я знаю, как заставить тебя улыбаться! Баки скептически выгибает бровь на ее неуемный энтузиазм. — Белль, не думаю, что… Он не успевает договорить потому как Белль начинает делать что-то очень странное. Она принимается несильно щипать его в районе живота, быстро бегая тоненькими пальцами то тут, то там. Баки следит за ней будучи абсолютно обескураженным. — Что ты делаешь? — наконец спрашивает он. — Ты что, не боишься щекотки? — возмущённо вздыхает Белль и почти обидчиво надувает губы. — Щекотки? — Да, у людей на теле есть чувствительные места, если до них дотронуться можно вызвать смех, — объясняет она. — Не может быть, чтобы у тебя их не было! Она проделывает тоже самое, но теперь уже на его шее и даже подмышкой, но Барнс не чувствует никакого дискомфорта и ему уж точно не хочется смеяться. Хотя упорство Белль в данном вопросе более чем забавляет Барнса, он согласен быть ее «игрушкой» хоть весь день, а вот Альпине совсем не нравится эта неспокойная атмосфера и она недовольно спрыгивает на пол удаляясь на кухню. — Все проверила? — усмехается он. — Похоже, да… — огорченно вздыхает Белль, но потом вдруг снова оживает, хитро улыбаясь. – Кое-что забыла, а ну-ка ложись! — Зачем? — Просто ложись, — настойчиво просит Белль, поднимаясь с дивана, чтобы Баки мог вытянуться. Он послушно принимает лежачее положение и ждёт того, что будет дальше. — Похоже, ты увлеклась, — фыркает он, закидывая руку за голову. Белль хитро улыбается и присаживается на самый край у ног Баки, а потом вдруг пробегается пальцами по его ступне, и Барнса прошибает такой внезапной и странной судорогой, что он резко одергивает ногу, шокировано уставившись на Белль. Ее лицо довольное и едва ли не счастливое. — Что… что ты… — Нашла! Баки, ты всё-таки не такой уж и неуязвимый, — восторженно хихикает Белль и пытается снова добраться до его ступни уже другой ноги, но Баки впервые рад, что гораздо быстрее нее. Он резво меняет положение их тел, опрокидывая Белль на диван, Баки забирается сверху, сразу же хватая в плен её ногу. — Эй! — возмущенно восклицает она, пытаясь выбраться, но они оба знают — это тщетно. — Ч-что… ты что задумал? Баки хитро щурится и специально не спеша стягивает ярко-жёлтый носок с ноги Белль, под ее медленно расширяющиеся от осознания предстоящего ужаса глаза. — Моя очередь, — безапелляционно заявляет Баки и начинает водить кончиками пальцев по ее пятке. Громкий смех, прерываемый судорожными вскриками, раздается на весь дом. Белль отчаянно пытается выдернуть ногу из крепкой хватки, она вся извивается, как уж на сковороде. — Б-Баки! Ха-ха-хах… С-Стой, про… ха-ха-ха! Умоляю! Он внемлет ее мольбам и, наконец, прекращает эту экзекуцию, выпуская ногу Белль, и тихо смеется, наблюдая за ее сбитым дыханием и откровенно злым взглядом. — Нечестно! — почти хнычет она, — Я только нашла твое слабое место… ты ужасен, — уязвленно бурчит она неуклюже пытаясь выбраться из-под Барнса. — Ужасен? В таком случае, мне стоит продолжить, — Баки угрожающе впивается кончиками пальцев в ее талию, не сделав более ни единого движения, но Белль уже заранее визжит, хватаясь за кисти его рук в попытке удержать. — Стой-стой! Прошу, только не это, я правда, очень боюсь щекоток, — умоляет она. — Думаю, ужасный человек точно не стал бы тебя слушать, — нарочито серьезным тоном заявляет Баки, откровенно веселясь. — Ладно, это была шутка, ты не ужасен, — Белль игриво закусывает губу и Баки в шаге от того, чтобы попросить ее перестать быть такой соблазнительной. — Не расслышал. Белль закатывает глаза, но все же сдается. — Баки, ты прекрасный! Самый лучший, ты очень-очень добрый, поэтому не будешь меня больше щекотать. Баки довольно улыбается, выпуская Белль. — А ты в этом хороша, — мурлычет он, довольно улыбаясь. — Ага, а еще я всё-таки заставила тебя улыбнуться. Всего три фотографии, но каждая из них уже бесценна для него. Баки просматривает их одна за другой по несколько раз, прежде чем находит альбом Белль на полке. Он сомневается, стоит ли действительно вставлять эти фотографии туда, ведь это история Белль. Какое он имеет право вторгаться в ее мир со своей ужасно долгой жизнью и ворохом проблем. Только вот, он уже это сделал и поворачивать назад слишком поздно, да он и не хочет. В музее Капитана Америки — Баки там не был, Белль показывала ему все в интернете и обещала сводить, когда это представится возможным — есть его фотографии, архивные записи и даже целый монумент. Только вот Баки совсем не прельщает быть частью этой истории — истории проклятой войны. Теперь уже он не видит в этом никакого смысла, романтики и прочей лабуды в которую верил, будучи зеленым салагой. Тогда они часто мечтали о том, как война закончится, и они станут героями. Им необходима была любая надежда, с которой не страшно было идти в бой. Но с тех пор утекло много воды, и пусть эти лавры бравого солдата Ревущей команды достанутся Баки Барнсу из сороковых, а чего смеет хотеть сегодняшний Баки — этот старый и уставший солдат — так это быть частью истории Белль, ее жизни: тихой, теплой и спокойной. Барнс закладывает фотографии в самый конец альбома и решает, что ему нужно приложить гораздо больше усилий. И начать можно с вечера в башне этого вездесущего Старка.***
— Как ты себя чувствуешь? — Хорошо… — рассеяно говорит Белль, пытаясь проморгать пелену с глаз. — Прости, не думала, что усну. Баки бережно укладывает Белль на кровать, но она довольно быстро и даже нервозно принимает сидячее положение, дёргано поправляя лишь немного задравшуюся юбку платья. Баки замечает ее волнение, но ничего не спрашивает — молчит, и это напрягает Белль еще больше. Они будут обсуждать все то, что она наговорила? Ради этого они по сути и вернулись. Так страшно. В комнате царит полутьма, лишь ночник в углу тоскливо освещает часть помещения. За окном холодная ночь, едва заметны редкие кружащие на ветру снежинки. Барнс опускается перед Белль на колено и прежде чем она успевает обдумать, что именно происходит, он обхватывает ее лодыжку, чтобы приподнять ногу — все еще обутую в изящные туфли на небольшом каблуке — устроив ее на своем колене. Белль затаивает дыхание, завороженно следя за Баки. Все еще невыносимо нежно придерживая бионикой щиколотку, пальцами живой руки Баки начинает филигранно и сосредоточенно расстегивать тоненький, блестящий ремешок туфли. Белль рефлекторно дергает ногой, но металлической руке стоит лишь слегка сжаться сильнее, чтобы удержать ногу Белль на месте. — Не надо… я ведь сама могу… — лепечет она, неловко сминая в руках юбку платья. Баки не смотрит на нее, и даже не отвечает — продолжает упорно и почти методично избавлять Белль от обуви. Она сдается, и пока он занят, не может удержаться от того, чтобы начать жадно разглядывать Барнса. Его волосы уже немного растрепались, а некоторые пряди выскользнули из узла резинки, белая сорочка вся мятая, а рукава небрежно закатаны до локтей, оголяя массивные предплечья: одно — живое, усеянное темными жесткими волосками на бронзовой коже, другое — металлическое, гладкое, но так четко имитирующее рельефы мышц, поблёскивающее в тусклом освещении. Белль сглатывает ком в горле и думает о том, что сейчас Баки выглядит особенно горячо и почти невыносимо желанно. Он откладывает снятую туфлю в сторону и принимается за следующую. Затянувшееся молчание скоро сведет Белль с ума, поэтому она не выдерживает первая. — Не знаю, что дала мне Наташа, но я больше не притронусь к этой выпивке… — сокрушается она, силясь разрядить обстановку. — Жутко тянет в сон. Со второй туфлей покончено, но Баки не выпускает ногу Белль, вместо этого он, наконец, поднимает на нее свой взгляд, от которого у Белль табуном проносятся мурашки по всему телу. — Я не могу позволить тебе уснуть. Не сегодня. Нет никакого игривого тона, похотливого звучания в этих словах. Он говорит, словно зачитывает рапорт — твердым, бесцветным голосом. Но у Белль черт знает почему сердце после этих слов едва ли не выпрыгивает из груди, лицо печет, а дыхание учащается. — А теперь скажи, — севшим и немного охрипшим голосом просит он. Белль недоуменно сводит брови, немного вытягивая губы. — Что…? — она решает играть дурочку до последнего, а может ей совсем не приходиться ее играть. — Все то, что ты сказала там. Она не понимает, чего боится на самом деле, ведь ее чувства к Баки очевидны, так почему она постоянно ищет какие-то оправдания, пути отхода? Какой оказывается трусливой она может быть. Она любит Баки — остальное не важно. — Белль, — подрагивающим от нетерпения голосом зовет Барнс. — Я очень хотела быть в этот день с тобой, ведь он особенный… Белль обрывается на полуслове, потому как Баки прижимается губами прямо к подъему ее стопы. Судорожный вздох вырывается из распахнутого в удивлении рта, но Баки предусмотрительно крепко и в то же время нежно, удерживает ее ногу в своих руках. Его теплые, сухие пальцы живой ладони мягко поглаживают тонкую лодыжку, ласково поднимаясь выше к голени, заставляя Белль беспокойно ерзать и до боли кусать нижнюю губу. — Б-Баки… — Продолжай, — мягко приказывает Барнс, поднимая на Белль помутневший взгляд из-под ресниц. Белль едва вспоминает, о чем вообще говорила до этого. — Мне… мне было важно быть красивой только в твоих глазах… — она длинно вздыхает на последнем слове, потому как Баки оставляет ряд нежных поцелуев на каждом ее пальце ноги, и начинает подниматься выше. Барнс задирает подол платья, чтобы не мешался, а Белль даже не пытается его остановить. — Если бы ты только… — горячо шепчет он между мокрыми поцелуями, — Могла видеть себя моими глазами, — снова очередь коротких, но чувственных поцелуев у самого колена. Его ладони все еще ласково поглаживают голень, слегка сжимая. — Белль… ты чудесная… Она часто дышит, сжимая в руках мятое покрывало. Такой сокрушительной нежности она не наблюдала у Баки никогда. Обычно он жадный, страстный и порывистый, но только не сейчас. Не в эти сладкие секунды. — Самая лучшая… — целует немного выше колена, — Добрая, — с нажимом лижет бедро, и Белль может наконец запустить пальцы в его волосы, лохматя их сильнее. — Волшебная. Он перестает покрывать поцелуями ее кожу бедра, чтобы заглянуть в лицо. Обменяться этими лихорадочными взглядами. — Белль, — неожиданно твердым голосом зовет Барнс, — Расскажи мне, чего ты боишься? Белль опускает взгляд на ладони Баки, легко поглаживающие ее бедра. Похоже ее загнали в тупик, больше увиливать не получится. И достаточно на этом. — Баки, я люблю тебя, — на одном выдохе произносит Белль, насильно заставляя себя смотреть ему в глаза. Сердце так колотится, в комнате тишина, прерываемая лишь легким дребезжанием оконных рам от порывистого зимнего ветра. Похоже, начинается метель. Баки замирает на пару долгих мгновений, он выглядит удивленным и будто растерянным. — Любишь… меня, — хрипло отзывается он и Белль не разбирает вопрос ли это. — Да. Я боюсь, что, когда тебе станет лучше, когда ты все вспомнишь, просто посмеёшься надо мной, как над несмышлёным ребенком. Я постоянно думаю, что, то, что ты чувствуешь и ощущаешь по отношению ко мне — лишь череда случайностей, определенных обстоятельств, — она делает паузу, чтобы облизать пересохшие от волнения губы. — Даже сейчас, я не знаю правильно ли то, что я говорю тебе все это. Баки не может поверить в услышанное. Белль говорит, что любит его. Любит. Его. Баки. Такая, как она — совершенно невероятная, невинная, милая, добрая любит такого человека, как он. Он бы посмеялся, не будь это так грустно. За что? За что можно полюбить его, Баки? Такого, какой он сейчас: старый, замкнутый, жестокий, нестабильный и агрессивный, не имеющий за плечами ничего, кроме ужасающей истории. Нет, он конечно питал надежды на то, что у Белль есть к нему чувства, иначе она бы не поощряла все то, что он позволял себе. Но надеяться на чувства и получить самое настоящее признание — совершенно разные вещи. — Белль, — Баки протягивает руку к её лицу, заправляя выбившуюся из тонкой косы прядь волос. — Мои чувства к тебе — единственное настоящее, то в чем я уверен, напоминание, что я все еще человек. Как… как я могу посмеяться над тобой? Она смущенно прячет взгляд, потому что Баки смотрит на нее с таким неприкрытым обожанием и вожделением, что выдерживать это становится близко к невозможному. — Это… правда? Белль поднимает на него недоуменный взгляд. — Правда любишь меня? — несмело повторяет Барнс, бегая лихорадочным взглядом по ее лицу. Белль находит ироничным то, что они оба испытывают нечто похожее — оба не могут поверить в то, что чувствует другой, просто по разным причинам. — Я люблю тебя, — повторяет Белль, находя в себе силы снова заглянуть в глаза Баки. Она мягко поглаживает ладонью его щеку, нежно, почти невесомо порхает кончиками пальцев по его лицу, будто впервые изучает. Проводит линию вдоль прямого носа, очерчивает края слегка приоткрытых губ. Баки позволяет ей это небольшое путешествие по своему лицу, более того он наслаждается каждой секундой, и когда ей снова, вдруг, становится неловко, и она хочет отнять руку, Баки ловит ее раньше. Сжимает маленькую ладонь — ту самую, что так часто вытягивала его из кошмаров прошлого, была такой нежной и любящей — и прижимается к ней губами. Белль задерживает дыхание наблюдая за тем, как ласково и чувственно Баки целует каждый палец, каждую фалангу, а когда заканчивает, снова обескураживает Белль, мокро проводя языком вдоль всей ладони. — Б-баки… — нетвердо зовет она, сама не знает зачем, потому что останавливать его она точно не хочет, но и спокойно наблюдать за этим абсолютно невозможно. Барнс лишь поднимает на нее шалый, темный от возбуждения взгляд и снова проводит языком между средним и указательным пальцами, подушечку безымянного он погружает в рот на одну фалангу и несильно прикусывает. Белль чувствует неуемный жар внизу живота наблюдая за всем этим, и с чего Баки вообще взял, что их разговор может быть хоть толику продуктивным в подобных условиях. Как можно соображать трезво, когда бывший Зимний Солдат смотрит таким кротким, преданным и одновременно вожделенным взглядом. — У тебя есть десять, чертовых, секунд, чтобы остановить меня. Белль слышит его слова, будто из-под толщи воды, поэтому остается абсолютно безучастной к ним. А Баки изо всех сил наматывает на руку цепи, сдерживающие гнусное чудище внутри, то самое, которое отзывается на каждое ласковое касание, или мимолётный взгляд Белль. Сейчас она смотрит на Баки так, словно кроме него в этой комнате, да что там, мире — ничего нет. Ее влажные глаза, с приспущенными будто от дурмана веками, в обрамлении длинных ресниц — тени от которых причудливо легли у самих скул — янтарные радужки, отражающие в себе свет тусклого бра у дальней стены — ни одна мелочь не ускользает ни от Баки, ни от Солдата. И абсолютно каждая — сводит с ума. — Ты меня услышала? — несдержанно шипит Барнс, подтягиваясь выше, к ее лицу, сжимая хрупкую, теплую ладошку сильнее нужного, обдувая своим горячим дыханием приоткрытые в удивлении, ее манящие в своей алой припухлости, губы. Черт. Она вся будто специально создана для того, чтобы выводить из строя все и без того хлипкие механизмы его рационального мышления: один за другим. Без шанса устоять. — Д-да, — рассеяно кивает, быстро облизнув пересохшие губы. — Я достаточно жесток, чтобы сказать, что не отпущу тебя, что хочу тебя себе, — почти рычит Барнс. Белль выглядит такой уязвимой, открытой, и смотрит на Баки с таким говорящим желанием, что это становится точкой невозврата. На самом деле, Барнс не знает дождался ли он десяти секунд и смог бы в действительности отпустить ее сейчас. Он одним резким движением поднимается на ноги, чтобы опрокинуть Белль на кровать, забраться сверху и жадно смотреть. Наблюдать за ее рассеянным, пугливым взглядом, алыми щеками, разметавшимися по подушке локонами и часто вздымающейся грудью, так бесподобно и соблазнительно смотревшейся в обрамлении изящного декольте. Лямки платья будто специально приспустились, делая образ Белль совершенно порочным, притягательным, горячим. Смотря на такую Белль, Баки чувствует почти невыносимые волны жара, распространяющиеся по всему телу. По венам будто течет раскалённая лава и каждая мышца наливается свинцом, а дыхание такое сбитое, словно он гнался за антилопой по всей саванне, под палящим солнцем и вот наконец поймал. Бери. Забирай все что только захочешь. Хочет сказать Белль, но единственное на что она сейчас способна это выдавить нестройное: — Баки… — ее голос звучит изнывающе и просяще, но о чем Белль его просит, она и сама не знает. — Да… Баки, да. Взгляд Баки тяжелеет, вены на его висках вздулись, и он шумно выдыхает, широко раздувая ноздри. Белль впервые, отбрасывая прочь все свои глупые сомнения, тянется к Баки первая. Она обхватывает его лицо ладонями, чтобы прижаться к его губам в трепетном, нежном поцелуе. Она хочет вернуть ему всю ту нежность и ласку, что успел подарить ей Барнс каких-то пару мгновений назад, но он не дает ей такого шанса. Стоит Белль робко провести языком по его губам, как Баки отзывается с таким пылом и напором, с новой силой вдавливая Белль в матрас, но все еще стратегически хватаясь бионикой за изголовье кровати, чтобы бы просто не раздавить Белль. Он широко, в своей дикой манере мажет языком вдоль всего ее лица, от кромки челюсти, по щекам, до самой верхушки лба, чтобы спуститься назад к губам обрывочными мокрыми поцелуями. Баки будто задался миссией не пропустить ни один миллиметр, он хочет дорваться до всего, попробовать ее на вкус — всю целиком. Белль не может так как он, она просто не поспевает за его порывистыми, голодными движениями, она лишь мажет губами там, где успевает, куда может дотянуться. В ушах шорох простыней и неуместного платья, Белль ловит себя на мысли, что хочет избавиться от него поскорее, чтобы лучше чувствовать Баки, его горячую, немного влажную от пота кожу. Но это лишь мимолётная мысль, которую вытесняет страх. Страх того, что она окажется абсолютно обнаженной перед Баки, как душой, так и телом, но только с ним она и хочет этого. Хочет так отчаянно, точно так же, как и боится. Насколько Баки может быть нежным, ровно настолько он несдержан и груб, когда эмоции затмевают его разум. Белль пропускает момент, когда он забирается рукой под подол ее платья, откидывая мешающую ткань, чтобы ощутимо провести горячей ладонью от колена и выше, вдоль бедра, впиваясь пальцами в нежную кожу. Белль не сдерживает тихого полустона, когда чувствует грубую кожу его ладони на своей ягодице. Барнс тихо рычит ей в ухо, прикусывает мочку и спускается влажными поцелуями к голым плечам Белль, переходя на открытую часть груди водя носом вдоль бархатной кожи, утыкаясь в самую ложбинку. Белль пахнет просто потрясающе, ему сносит крышу уже лишь от этого. А это платье Баки ненавидит всем сердцем, несмотря на то, что пару часов назад воздыхал на прекрасную в нем Белль. Но сейчас оно было совершенно некстати — слишком много закрывает от него. Немного приподнимаясь на коленях, он обхватывает талию Белль бионикой, чтобы бережно приподнять, прислонив корпусом к своей груди. Второй рукой Баки осторожно, собрав в кулак все свое терпение, находит на спине почти незаметную молнию платья, тянет вниз, не забывая покрывать поцелуями покрасневшее от его настойчивых поцелуев плечо. Белль обнимает Барнса за шею, мягко поглаживает и зарывается пальцами в волосы, стягивая с них резинку. Темные пряди неаккуратно рассыпаются по плечам, позволяя Белль снова зарыться в них уже обеими ладонями. Баки это нравится, она может понять это по его шумному и сбитому дыханию. Он стягивает с нее корсет платья, а Белль даже не думает прекратить все это. Только не сейчас. Они так долго хотели этого — оба. Белль как может помогает Баки стянуть платье со своих бедер, ноги путаются в фатине, и Белль слышит треск ткани. Похоже, Солдат не выдержал и просто разворовал дорогущий подарок Старка, и Белль обязательно бы пожалела об этом, если бы не разгоряченный и желанный Баки вдавливающий ее в кровать. Платье наконец летит на пол, и Баки вдруг замирает, лишь слегка приподнимаясь, и смотрит на Белль так, будто видит в первый раз. Она крепко прижимает руки к оголенной груди, прикрываясь, смущённо уводит взгляд в сторону и очень жалеет, что под это платье не предусматривался бюстгальтер. Быстро, все происходит слишком быстро, Белль не успевает подготовиться, а еще она не готова увидеть взгляд Баки, не то чтобы она боится ему не понравиться, Белль просто стесняется и не может справиться со смущением. Баки жадно рассматривает все, что попадает под его взор: хрупкие плечи, узкую талию, подрагивающий от волнения плоский живот, — к которому нестерпимо хочется прикоснуться губами — округлые бедра, в окантовке белого кружева нижнего белья. Белль крепко сжимает ноги вместе, неуютно ерзая, потому как не может сжать их до конца — колено Баки стоит прямо между ними и это заставляет волнующе дрожать все тело. И наблюдать за всем этим долго просто невозможно и Баки даже не собирается пытаться, единственное что ему сейчас необходимо, как воздух — это коснуться ее. Почувствовать кожа к коже. Он сдирает с себя чертову неудобную сорочку и плевать на треск ткани, и звук брякнувших на пол оторванных пуговиц, даже если эта была любимая рубашка Стива. Белль затаивает дыхание, воровато оглядывая оголенный торс, в тусклом, желтом освещении ночника, кожа Барнса казалось будто более загорелой, а контрастные тени легли так удачно, что подчеркивали рельеф каждой мышцы. Металл руки едва поблескивает и напоминает о себе тихим жужжанием пластин, и этот звук уже давно отпечатался у Белль в сознании, как неотъемлемая часть Баки. Она шумно сглатывает, наблюдая за ним, он навис над ней — тяжелый, большой, пугающий и притягивающий одновременно; от его тела исходит самый настоящий жар. Но внимание Белль привлекает свисающая с шеи Баки длинная цепочка, она едва слышно бряцает в такт его движениям. Раньше Белль ее точно не видела. Она осторожно поддевает ее пальцами, чтобы разглядеть получше и узнает военный жетон. — Баки, откуда это… Но Солдат не дает ей договорить, нетерпеливо припадает к ее губам, любовно целуя. А потом, все ее мысли — как бусины, рассыпанные на пол — стремительно разбредаются в хаотичном танце, стоит Баки провести ладонями по ее бедрам и немного ниже, чтобы ухватить чувствительное место под коленкой и развести ноги Белль в стороны. Она неосознанно напрягается, пытается свести их обратно, но Барнс не дает ей такой возможности, потому как устраивается между ними, опускаясь на Белль почти всем телом, крепко вжимаясь в нее бедрами и это первый раз, когда она слышит его тихий полустон. — Белль… — задушено выдыхает он, притираясь ощутимее, плотнее, Белль такая теплая там. А еще — спасибо усиленному обонянию суперсолдата — он слишком отчетливо чувствует запах ее желания, от которого у него глаза закатываются в удовольствии, а тяжесть и напряжение в паху растет все больше, будто нет этому конца. Он резко выбрасывает бедра вперед, вжимаясь болезненно твердым членом, и снова не сдерживает низкого стона. Даже через ткань проклятых брюк — это слишком хорошо. Баки думает, что запросто может кончить лишь от этого, от ощущений ее мягкого, теплого и податливого тела под собой. Белль такая настоящая, живая, совсем не такая, как в его фантазиях или снах. Ее губы широко распахнуты, и она отзывается обрывочными вздохами на каждое его поступательное движение, и Барнс несдержанно впивается в ее губы, не жалея, забирая все, что она позволяет ему брать и даже больше. Белль длинно стонет в поцелуй и у Баки срывает крышу. Он обхватывает ее талию живой рукой, впиваясь пальцами в мягкую кожу, надавливает на поясницу вжимая Белль теснее в себя. Баки кусает ее неприлично пухлые от поцелуев губы, проталкивает язык глубоко в ее рот, игнорируя протестующие мычания. Белль, одной рукой все еще закрывая свою грудь, второй упирается в плечо Баки в попытке оттолкнуть. Его дикий напор пугает ее, и она даже не сразу осознает, что пытается остановить его. Барнс нехотя отрывается от ее губ, но лишь для того чтобы спуститься широкими поцелуями к линии челюсти и ниже к самой шее. Белль жадно хватает ртом воздух, пока есть такая возможность. Ее всю трясет от разрывающих чувств и ощущений: возбуждение, любовь, сомнения, удовольствие и неизменный страх. — Подожди… — сбито просит она, едва слыша собственный голос. — Умоляю… Баки… Баки прикусывает кожу на ее плече, вызывая негромкий вскрик и снова мягко прижимается к нему губами, мягко целуя. Возьми себя в руки. Возьми себя в руки, черт побери. Настойчиво шепчет его последняя кроха здравого рассудка, та, что слышит протесты Белль и видит, как сильно она напугана. Он умудрился испугать Белль просто своей любовью, попыткой вытащить из себя все то, что он чувствует к ней. Идиот. Гребанное животное. Знакомая, уже почти родная, злость — на себя — затопляет его с новой силой, и Баки заставляет себя отстраниться от Белль. Это было сравнимо с тем, как если бы жаждущий приник губами к воде, чтобы так и не испить. Барнс в негодовании на самого себя цепляется бионикой за изголовье кровати, немного приподнимаясь над Белль, чтобы не давить слишком сильно. Он не замечает, как сминает под бионическими пальцами алюминиевые прутья изголовья. Потому что, смотреть на раскинувшуюся под ним Белль и оставаться спокойным — абсолютно невыполнимая для него задача. Ее глаза влажно поблескивают, а ярко-красные, горящие щеки он мог разглядеть даже в полутьме, брови заломлены ближе к переносице, и она так крепко прижимает руки к груди, что ее плечи трясутся будто от холода. Только вот, это совсем не холод. Баки напугал девушку, которую хотел и любил больше всего на свете до такой степени, что она буквально дрожит. Наивно полагал, что может себя контролировать. Неуправляемый ублюдок. Такому как он, необходимо держаться подальше от Белль, подальше от всех людей. Его место в той самой клетке на базе ЩИТа, под прицелом дюжины автоматов. Закованный и с намордником — подходит ему гораздо лучше. — Прости, — сдавленно хрипит он. Белль слышит скрежет ломающихся в тисках бионики прутьев и накрывает ладонью металлическое предплечье, поглаживает круговыми движениями, словно Баки мог это почувствовать. Она пытается успокоить его даже в этой ситуации и Барнсу становится нестерпимо противно от самого себя. — Прости меня, — сбивчиво повторяет Баки, — Мне… лучше будет уйти, — он сказал это, но как это сделать? Как сдвинуть с места свое налитое возбуждением тело? Баки сейчас — оголенный провод под высоким напряжением. Он незнамо какими усилиями наконец отцепляется от изуродованного изголовья кровати и уже хочет слезть с Белль, как она обхватывает его свободной рукой за шею, пытается притянуть назад и Баки легко поддается. — Постой, я… я не прогоняю тебя… — Я все испортил. — Нет… нет же, не испортил, конечно, — Белль быстро мотает головой из стороны в сторону, ее причёска совсем растрепалась, но так, в обрамлении небрежных локонов ее лицо выглядит еще более притягательнее. — Не уходи, пожалуйста. Я просто… просто… — Я тебя пугаю. Я знаю, ты можешь не пытаться меня успокоить, — огрызается Баки, внимательно разглядывая мягкие черты ее лица, которыми он может любоваться хоть вечность. — Прости меня, просто… со мной такое… — Белль досадливо щурится, прогоняя неуместные слезы, — Я люблю тебя, но… Он видит, она хочет сказать ему о чем-то важном, но так сильно волнуется. Барнс накрывает ее нежную щеку своей ладонью. — В чем дело? Скажи мне, — ласково, даже осторожно, спрашивает он. — У меня это впервые, — несмело шепчет она, но Баки слышит каждую букву. — Баки, до этого момента я… Белль вдруг замолкает, но Баки и так понимает, что она пытается сказать. Какой же он идиот. Даже не задумывался об этом, Солдат был всецело уверен в том, что Белль априори принадлежала ему и теперь, мысль о том, что до их встречи она могла быть с кем-то еще, с другим мужчиной, заставляет виски пульсировать от напряжения и тихой ярости, разливающейся внутри. Но оказывается, она действительно не была ни с кем. Никто не касался и больше не коснётся Белль так, как он. Словно бы она рождена лишь для него. Целиком и полностью. Только его. Отвратительные, мерзкие в своем самодовольстве и эгоистичности мысли, разливаются топким киселем, посылая волны липкого клокочущего чувства по всему телу. Барнс одёргивает себя. Белль сказала это не за тем, чтобы потешить его собственническую и властную натуру. Она боится и ждет от Баки понимания и поддержки. Он наклоняется ниже и прижимается губами к румяной щеке. Короткий поцелуй и Баки ласково водит носом от скулы к покрасневшему уху, вдыхает аромат ее волос. — Все будет хорошо, — он накрывает ее губы своими, в теплом, мокром и нежном поцелуе. — Верь мне. Белль часто кивает, гладит его по лицу. — Моя Белль… — хрипло рычит он и бережно обхватает Белль за тонкое запястье. — Покажи… прошу, не закрывайся от меня, — ласково просит он, не настойчиво, но отнимая ее руку прикрывающую грудь. Белль закусывает саднящую губу, смущенно зажмуриваясь и поддаваясь. Позволяет Баки убрать ее руку, вдавив ее в матрас. Барнс не сдерживает восхищенного вздоха. Полная грудь, маняще и часто вздымающаяся из-за быстрого загнанного дыхания, нежно-розовые ореолы маленьких, затвердевших от прохлады, царящей в комнате, сосков. У Баки во рту набирается слюна от неуемного желания вобрать их в рот, покрыть поцелуями каждый холмик, но он не может совладать с собой и оторваться от этого зрелища. — Ты… так прекрасна… — Баки осторожно, внимательно следя за реакцией Белль, накрывает ее правую грудь своей ладонью — живой. С губ Белль срывается громкий вздох, а за ним полустон и это лучше любой музыки для Барнса. Он хочет послушать еще, поэтому осторожно зажимает твердый сосок между указательным и средним пальцами, совсем легко. Но этого достаточно, чтобы Белль протяжно застонала, в ту же секунду стыдливо закусывая губу, она удивлена своей собственной реакцией. От ее чувственности и отзывчивости тела, Баки получает какое-то особенное, извращённое удовольствие. — Нет, Белль, все хорошо, — успокаивает он, говоря ей прямо в распахнутые губы, — Я хочу тебя слышать, только не сдерживайся. Белль кивает мало что соображая. Эти контрасты в Баки — когда он резко меняет страсть и грубость на ласку и нежность — сбивают с толку и обезоруживают. Ощущать его сухие, горячие пальцы на возбуждённом соске — так сладостно и парадоксально невыносимо. А когда он сжимает пальцы еще сильнее, легко покручивая и массируя, у Белль в глазах взрываются искры, пальцы ног поджимаются, и она не сдерживает новых стонов: едва узнает свой голос. Почему она так остро реагирует на каждое его движение? Потому что это Баки. Эхом раздается у нее в голове. Белль цепляется руками за простыни и выгибается от прикосновения прохладного металла к коже: Баки поддерживает под спину, чтобы легко приподнимать ее корпус себе навстречу. Она не верит, что позволяет всему этому происходить, позволяет Баки так неприкрыто рассматривать себя, следить за каждым вздохом в ответ на свои действия. Баки хочет большего, поэтому не раздумывая берет в рот сосок ее левой груди и слышит собственное имя, судорожно сорвавшееся с губ Белль, вместе с удивленным вздохом. Ощущение теплой влажности его рта на своей груди было головокружительным и каким-то неземным. Белль почти ничего не соображает, полностью отдавшись захватившим ее чувствам. Она цепляется руками за голову Барнса, сжимает волосы у самых корней и прижимает ближе, еще ближе и плотнее к своей груди. Слышит довольное урчание Солдата. Он плавно водит языком вокруг ореола, мягко посасывает, и нежно сжимает между губами. Стоны Белль один за другим бесстыдно срываются с губ, терпеть более невозможно, а Баки ловко перебирается ко второй груди, не оставляя и ее без внимания. Баки обещает себе, что в один из следующих раз, готов мучать ее груди и смотреть на захлебывающуюся в удовольствии Белль хоть всю ночь напролет, но сейчас он едва сможет вытерпеть так долго. Больше. Ему нужно намного больше. Напоследок, Баки мокро целует каждую и одним слитным движением возвращается на уровень лица Белль. Заглядывая в ее затуманенные поволокой желания глаза, он готов громко завыть от этого зрелища, словно волк наконец увидевший полную луну. Белль завороженно теребит кончики его спутавшихся волос и у нее есть пару секунд, чтобы перевести дух. Мгновения, прежде чем широкая, горячая ладонь Барнса ложиться ей на живот, слегка надавливая и медленно, будто не совсем уверенно, спускается ниже. Баки останавливает движение, когда доходит до кромки белья и накрывает лобок. Белль инстинктивно дергается, но бионическая рука Солдата крепко удерживает ее за талию, она чувствует себя будто в ловушке и единственное что успевает сделать это ухватить Барнса за предплечье обеими руками. Ему понятно и без слов, на лице Белль все написано. — Нет, не бойся, — ласково шепчет Баки ей прямо в губы. — Не бойся, — еще тише повторяет он и легко надавливает двумя пальцами, сквозь тонкую ткань белья, влага которого кружит ему голову и дразнит рецепторы. Баки чувствует ее сладкий, манящий запах, заставляющий кровь в венах закипать и устремляться прямиком в пах. То, как Белль выгибается под ним, стонет его имя, закатывает в опьяняющем удовольствии глаза, и как покорно подставляется под поцелуи — ничего лучше и желаннее этого, Солдат никогда не видел. Его член болезненно изнывает, а Баки еще даже не избавился от чертовых брюк, но наблюдая за Белль, получающей удовольствие лишь от его руки, и весьма неумелых действий (Баки едва помнит верно ли он все делает), он забывает о своём дискомфорте. Солдат счастлив от одной мысли, что Белль может испытывать удовольствие с таким, как он, и Баки хочет доказывать это снова и снова. Он мягко массирует половые губы, сдвигается на пару миллиметров выше, и Белль роняет особенно громкий стон, после которого щеки стыдливо печет, но она не в силах перестать поддаваться бедрами навстречу движениям его руки. — Тебе хорошо? — между короткими поцелуями спрашивает Баки, внимательно следя за каждой подрагивающей мышцей на лице Белль. — Да… — длинно выдыхает она, — Баки… ах-х… д-да, так хорошо… Ее сбитый, дрожащий в возбуждении голос так особенно прекрасен. Баки сдвигает почти насквозь мокрый лоскут ткани и проводит пальцем вдоль влажной, теплой промежности. Ему приходится считать про себя, чтобы не сорваться прямо сейчас, глядя на то, как Белль захлебывается стонами от каждого движения. Ее отзывчивость, чувствительность и податливость сводят с ума. Она откликается на все прикосновения Баки, неважно где они: на шее, бедре или между ног — Белль улавливала каждое. У Барнса набрался полный рот слюны от этого зрелища, еще немного и она потечет по подбородку, как у изголодавшейся псины. Белль вдруг выгибается особенно сильно, плотно вжимаясь обнаженной грудью в грудь Баки, цепляется руками за его плечи — бионическое оказалось непривычно теплым, а живое — горячим и мокрым от пота. Белль чувствует, как ее прошибает будто током, волна удовольствия расходится по всему телу, вызывая неконтролируемую дрожь, перед глазами темнеет на пару сладостных мгновений. Баки с восхищением наблюдает за тем, как Белль содрогается от накатившего оргазма, как беззвучно шепчет его имя, которое Барнс неустанно сцеловывает с ее измученных, алых губ. После пика наслаждения Белль все еще мелко потряхивает и Баки обеспокоенно ищет ее взгляд, успокаивающе поглаживая по всему телу. Взгляд Белль наконец проясняется и дыхание становится тише. Она смотрит на Баки и чувствует, как любовь и нежность затапливают гулко бьющееся сердце. Он так старается сделать ей хорошо, не причинить боли, она видит, как Баки сдерживается ради нее и как нелегко ему это дается. Но Белль хочет доставить Баки удовольствие не меньше, всем сердцем желает увидеть это на его лице, чтобы он наконец отпустил себя и пусть ей все еще страшно, она готова запереть в себе это чувство пока Баки не станет хорошо. Белль тянет руку вниз, она плохо понимает, что именно хочет сделать, но стоит пальцами едва коснуться пряжки ремня, как Барнс резко перехватывает ее ладонь, подтягивая к своему лицу и оставляя поцелуй на тыльной стороне. Его дыхание размеренное, но тяжелое, плечи ходят ходуном, и Белль видит, как вены на шее и руках вздулись от напряжения, а бронзовая кожа поблескивает от пота, и Белль почти нестерпимо хочется прижаться к ней губами, а еще покрыть поцелуями этот страшный шрам на стыке живой плоти с металлом. Но Баки крепко удерживает обе ее руки, не дает даже коснуться себя, и Белль поднимает на него уязвленный, почти обиженный взгляд. — Позволь мне… — Нет, — прерывает ее Баки, встряхивает головой пытаясь избавиться от мыслей о том, как сильно он бы хотел почувствовать ее руки на своем члене, перестать представлять каково бы это было. Если позволит Белль так много, растеряет остатки и так призрачного контроля, а это не закончится ничем хорошим для нее. Баки не помнит всегда ли он был таким ненасытным или это страшное животное поселилось в нем вместе с Солдатом? Он быстро облизывает губы замечая недовольный взгляд Белль, который заводит не меньше ее отчаянных стонов. — Пожалуйста, — просит она, закусывая припухшую нижнюю губу. Баки приходится сжать, словно, каменный член через брюки, давя в себе отчаянный скулеж. Белль лежит под ним, влажная, теплая и пока еще расслабленная после оргазма и Баки до трясучки хочет взять ее именно сейчас, именно такой. Звук расстегиваемой пряжки ремня заставляет Белль нервно заелозить, а сердце забиться чаще. Всего лишь звук, она еще даже ничего не увидела, а ее кроличья натура трусливо сжалась в комок. Баки немного привстает, чтобы было удобнее избавляться от брюк, а Белль упрямо смотрит в потолок раздираемая любопытством. Она хочет опустить взгляд, посмотреть на Баки там, где никогда себе не позволяла, но глупое смущение и страх мешают это сделать. Она слышит шуршание ткани: как брюки отлетают куда-то на пол, слышит тяжёлое, шумное дыхание Баки, чувствует на себе его взгляд. Белль так и не понимает в какой момент отбрасывает глупые страхи и украдкой оглядывает уже обнажённого и вновь нависшего над ней Барнса. И она жалеет, что сделала это, потому как не сдерживает удивленного вздоха. Баки большой. Везде. Настолько, что Белль от страха и неожиданности нелепо отворачивает голову. Всего доля секунды, но Белль каким-то образом замечает слишком много и теперь выбросить это из головы просто невозможно: дорожка темных жестких волосков от пупка, до густо поросшей мошонки, прямой, налитый и высоко стоящий член, с покрасневшей крупной головкой и отчётливо выступающими взбухшими венами — напряжённый, толстый, горячий, влажный. Белль крепко жмурится, в жалкой попытке отвлечься и чувствует, как Баки поддевает тоненькую резинку её белья и медленно, но настойчиво тянет вниз. Ему снова приходится немного приподняться, чтобы наконец снять последний клочок ткани разделяющий их и отбросить в сторону. Из-за Баки между её ногами, они разведены слишком широко, бесстыдно широко и Белль вновь инстинктивно пытается их свести, но получается лишь сжать бёдра Баки, что он воспринимает совсем иначе — утробно рычит и наваливается почти всём весом, широким жестом оглаживает стройные ноги, закидывает выше себе на талию. Белль млеет и тает под его натиском и издаёт протяжный стон, когда твёрдая, сочащаяся смазкой, горячая головка члена вжимается в её промежность. А ещё Белль снова напрягается и сжимается от страха, который она очень старательно пыталась игнорировать. Между ногами будто пожар, а Баки начинает интенсивно тереться членом, крепко вжимаясь, совершает поступательные скользящие движения. Он шумно дышит и глухо будто скулит куда-то ей в шею. Белль только сейчас понимает, что неосознанно пытается уползти от его движений именно поэтому ему приходится крепко удерживать её за бёдра. Это же Баки. Чего она так испугалась? Баки она позволит всё. Будто услышав её мысли, Барнс вдруг останавливается и заглядывает Белль в лицо ищущим взглядом. Что он пытается там найти Белль так и не понимает, потому как чувствует резкий дискомфорт. Баки ввёл в неё палец и от осознания этого Белль ощущает жар на лице и неуместный стыд, а ещё ей неприятно, но она терпеливо закусывает губу, хаотично поглаживая Барнса по шее и плечам. На его висках и лбу отчётливо проглядываются вздутые от напряжения венки. — Баки… — обеспокоенно зовёт Белль, она просто хочет услышать его голос, понять, что это всё ещё он. — Да… — отзывается Баки и дарит Белль короткий, но нежный поцелуй в губы. — Всё хорошо? — Д-да… Баки… Он добавляет второй палец и ловит удивлённый вздох Белль своими губами — на этот раз целует долго и тягуче. Белль стонет в поцелуй, старается сосредоточиться только на нём, а не на ощущениях внизу живота. Ей нравится, как целуется Баки — долго, глубоко, жадно и всегда немного дико, и пусть от таких поцелуев ноют губы, Белль уже не сможет жить без этого ощущения. За которым она не сразу замечает, что пальцев в ней уже нет. Баки мягко приподнимает её под ягодицы, ведёт ладонями вдоль бёдер, щекотно поглаживает подколенные ямки, задирая её ноги выше. Белль взволнованно наблюдает за каждым его движением: Баки не спешит, он старательно подбирает наиболее удобное положение, не забывает заглядывать Белль в глаза, проверяя всё ли хорошо. И она понимает, насколько глупой была, думая, что Баки может сорваться, взять её грубо, сделать больно. Пусть его темперамент пугает, но даже на пике своей выдержки он заботиться о Белль. Всё чего она боится сейчас — это неизведанных ощущений, но точно не самого Баки. Он поддерживает её живой рукой под поясницей, крепко удерживая бёдра, бионическая рука упирается локтем в матрас рядом с головой Белль. Член мягко елозит вдоль ее промежности, и Белль понимает, что ещё пара секунд и всё — произойдёт то, чего она так необоснованно страшится. Она крепко зажмуривается и цепляется руками за простыни, но ничего так и не происходит. — Белль, — севшим голосом зовёт Баки. — Посмотри на меня. Белль несмело поднимает веки, послушно смотрит на Барнса. Преломленный свет ночника залёг тенями на его лице, чётче выделяя каждую морщинку: на лбу, в уголках глаз и носогубных складках, но всё это не портило его, наоборот — Белль восхищённо рассматривает каждый изъян и неровность кожи. Баки для неё был идеален от пальцев ног до кончиков волос, и она давно себе в этом призналась. Он мягко целует её в подбородок. — Расслабься, — хрипло шепчет, — Обними меня. Он раздаёт очень ласковые указания, и Белль не смеет перечить. Она обнимает его за плечи, крепко цепляется, как за спасательный круг. — Не бойся, расслабься, — снова просит он. Белль кивает и пытается максимально, насколько это возможно в данной ситуации, расслабить своё тело. Баки помогает, ласково поглаживает бедро и осыпает поцелуями её шею. Один аккуратный, но в то же время резкий толчок и Белль чувствует неестественное, болезненное растяжение. Баки начинает входить. Пока это ещё возможно, Белль давит в себе болезненные стоны, крепко держится за скользкие от пота плечи и спину Баки. Больно. Он едва вошел, а ей уже больно и это уж точно не способствует расслаблению и спокойствию Белль, но она готова терпеть до последнего. Ни за что не остановит его. У Баки шумит в ушах от звенящего возбуждения. Член пульсирует от напряжения стоит только почувствовать то, какая узкая, влажная и тёплая Белль там, одной лишь головкой. Баки не понимает откуда черпает те крохи выдержки, которые не дают ему войти в Белль сразу, одним слитным движением и брать, брать, брать. Двигаться в ней глубоко, сильно, резко и безжалостно. Нет. Он отгоняет эти мысли прочь. Никогда. Только не с ней. Больше всего на свете он не хочет видеть на её лице боль и страх перед собой. Именно поэтому он толкается мучительно медленно в это узкое обволакивающее тепло, от которого глаза закатываются в удовольствии и поджимаются пальцы ног. Но Белль больно, он это видит и будет ещё больнее прямо сейчас, поэтому он усилием воли останавливается. Им обоим нужно отдышаться. — Белль, — он почти целомудренно целует её в лоб. — Ты со мной? — Д-да… да, я готова, — эти слова звучат жалко, в купе с дрожащим голосом, но Белль ничего не может поделать. — Моя малышка, — утробно шепчет Баки и у Белль от первого ласкового обращения к ней, в исполнении Баки, на время затуманивается разум. Один сильный толчок и Баки наконец входит на целую половину, разрывая преграду. Белль не сдерживает болезненного крика, впивается ногтями в кожу на спине замершего Барнса. — Стой… п-подожди, — всхлипывает она, часто дыша. Всего пара минут. Ей нужна хотя бы пара минут, чтобы привыкнуть к этому, разрывающему изнутри, ощущению неестественной заполненности. Ей кажется, что она вот-вот разорвётся напополам, но Баки послушно ждёт и она безумно благодарна ему за это. — Прости… прости… — лихорадочно шепчет он, осыпая её лицо поцелуями, слизывая мокрые дорожки слез и целуя в закрытые веки. — Прости меня, Белль… — он звучит сокрушенно и виновато, и Белль спешит его успокоить. Или себя. — Я в порядке… — пауза для глубокого вдоха, — Всё хорошо… хорошо, — скорее убеждает сама себя. Баки утыкается лицом в подушку рядом с головой Белль, кусает наволочку до скрипа, а в бионическом кулаке рвётся ткань простыни. Приходится вновь ухватиться за покорёженное изголовье, чтобы изуродовать его ещё хуже. Белль плачет, ей больно, а это едва ли может его сдерживать. Баки выжидает ещё черт знает сколько времени прежде чем снова толкается, под аккомпанемент нового болезненного стона Белль. Так хочется, чтобы член наконец оказался в ней полностью, до зубного скрежета хочется. Но Белль такая узкая и головокружительная, и жаркая, он так сильно хочет ее, что это кажется просто помешательством. Баки всё толкается и толкается вперёд, Белль начинает казаться, что они могут быть несовместимы физически — такое может быть? Она чувствует почти нестерпимое растяжение, слезы невозможно остановить они просто градинами стекают по щекам. Но Белль ловит себя на мысли, что ни за что бы не прекратила всё это. Она так искренне желает, чтобы Баки испытал удовольствие которого был лишён так долго. Она хочет дать ему всё, так много, как только сможет, она будет терпеть сколько потребуется только бы Баки было хорошо. — Белль, — сдавленно стонет он, наконец полностью заполняя ее и останавливаясь на пару мгновений, чтобы насладиться этим ощущением. — Так хорошо… — скулит куда-то ей в шею. Белль смазано целует его в висок, она счастлива слышать эти слова. — Моя Белль, — почти урчит он, ласково поглаживая Белль по голове, расцеловывая мокрые от слез щеки. — Тебе больно… что мне сделать? Белль вымученно улыбается, проводя ладонью по металлическому плечу. — Я хочу… хочу, чтобы тебе было хорошо, просто сделай это, — горячечно шепчет Белль. — Я в порядке, ты можешь. Баки низко рычит прежде чем слегка подается назад, выходя наполовину, чтобы снова толкнуться вперед до упора. Белль громко вздыхает, отворачивая голову, в попытке спрятать искривлённое от боли лицо. — Нет, — низко рычит Барнс, делая еще один короткий толчок. — Смотри на меня. Белль не слышит его за вспышками болезненных ощущений, она просто продолжает крепко держаться за его плечи, впиваясь ногтями в кожу и металл. Она хочет, чтобы все это скорее прекратилось и одновременно не заканчивалось никогда. Нормально ли, что она готова позволить Баки слишком многое? Всё. — Белль, — настойчиво зовёт он и сам разворачивает ее лицо к себе, поглаживает большим пальцем мокрую щеку. Она поднимает на него такой взгляд — влажный, с поволокой вожделения, боли и нежности — что Солдат просто срывается, отпуская рычаг давления. Он начинает двигаться, по началу почти механическими движениями, постепенно наращивая темп, и глубину. Баки не сводит взгляда с Белль, все еще не веря до конца в то, что это именно она. Это Белль лежит под ним такая податливая и беззащитная. Это ей он овладевает, как изголодавшийся зверь. Наконец. Она его. Белль его. В тон последней собственнической мысли Баки толкается особенно глубоко, крепко прикусывает тонкую, нежную кожу на её шее, а её стоны и сбитые вздохи больше не могут его остановить — совсем наоборот. Снова размашистый толчок, ещё и еще, снова. Он чувствует — близко. Эта разрядка, освобождение, которого он так жаждал вот-вот накроет. У Белль перед глазами мутные всполохи, в голове нет ни единой мысли, Баки выбивает их оттуда каждым своим резким движением. Металлический жетон низко свисает и болтается из стороны в сторону, достаёт до щеки Белль. В ушах стоит ритмичный стук изголовья кровати о стену и редкий, едва слышный, то ли скулеж, то ли рычание Солдата. Ему так хорошо, так хорошо, как не было очень давно, а возможно никогда. Момент, когда даже размеры целой вселенной сжимаются и кажутся крошечными по сравнению с тем желанием, которое вот-вот перельет через край. Последний толчок и Баки кончает, едва удерживая себя на весу, потому как ударная волна удовольствия проникает в каждую мышцу, вызывая сокращение и дрожь. Он слышит свой громкий, протяжный стон на задворках ошеломленного сознания. Образ Белль плывёт перед глазами, Баки затапливает страшное наслаждение, и несколько долгих сладостных мгновений он не может пошевелить и пальцем. Белль замирает вместе с ним, она жадно, со слабой улыбкой наблюдает за удовольствием на лице Баки, который все еще находился в ней, и она странным образом уже привыкла к этому чувству предельной заполненности. Когда Баки наконец немного приходит в себя, он обхватывает Белль обеими руками и осторожно заваливается на бок. Она кривится от легкого дискомфорта и льнет к Барнсу плотнее, вжимая теплые ладони в его часто вздымающуюся грудь. — Белль, — глухо зовет Баки, целуя ее куда-то в макушку. Сейчас, когда сокрушительный оргазм отступил, пьяное удовольствие сменяется на щемящее чувство благодарности. Баки чувствует почти необходимое желание заласкать Белль, нежничать с ней очень долго и говорить, как сильно он ей благодарен. — Я люблю тебя. Она задерживает дыхание и поднимает на Баки удивленный взгляд. Когда он сказал это вслух, сердце затрепетало совсем по-другому. Баки улавливает ее растерянность и тепло улыбается, склоняясь ближе к ее лицу. — И не смей говорить, что я не понимаю значения этих слов. Белль стыдливо улыбается, опуская взгляд. — Не буду. — Я сделал тебе очень больно? — Нет, конечно нет. Ну, может совсем чуть-чуть. — Я знаю, когда ты врешь, — щурится Барнс игриво кусая Белль за кончик носа, под ее слабый смешок. — Прости меня. Я буду стараться быть осторожнее. — Не извиняйся, — смущенно бурчит Белль, утыкаясь лбом в его грудь. Очень сложно говорить с Баки, отчетливо ощущая его в себе, особенно, когда он говорит о том, что это их не последний раз. Теперь, когда она приходит в себя и смущение возвращается на свое законное место, она вдруг осознает, что они лежат абсолютно голые. Белль беспокойно вертит головой в поисках одеяла, или хоть чего-нибудь чем можно было прикрыться. Баки улыбается, то что Белль стесняется его даже после всего что между ними было — кажется странно очаровательным. — Погоди, — ему так хорошо в ней, он бы хотел остаться в таком положении до самого утра, но это мягкое, влажное тепло заставляет член снова наливаться и твердеть так, будто и не было никакой разрядки пару минут назад. Но он не может позволить себе наброситься на нее снова, Белль устала и ей все еще больно, нужен отдых, поэтому он мягко придерживает ее за бедро и нехотя, аккуратно выходит под ее болезненный вздох. — Вот так… — шепчет он, обдувая тёплым дыханием ее висок. Теперь он может вытащить из-под них смятое покрывало, чтобы тщательно укрыть Белль, до самых плеч и забраться следом. — Теперь хорошо? Белль расплывается в какой-то медовой, полусонной улыбке. Замечательно, что Баки порой понимает ее без слов. — Мгм… — сонно отзывается она, прикрывая глаза. — Не хочу отпускать тебя, — вдруг говорит он, сгребая ее в объятия, мягко поглаживая по спутавшимся локонам. — Я же с тобой. — Но ты заснешь. — И все ещё буду с тобой, глупый Баки. — Белль… я боюсь засыпать. — Сегодня тебе не приснятся кошмары, — Белль лежит с закрытыми глазами, и не видит каким взглядом смотрит на нее Баки — зависимым. — Вдруг, когда я проснусь, тебя не будет и это все окажется сном, — страшная, пугающая мысль, которая не покинет его голову, наверное, уже никогда. Его личная фобия. — Это не сон, — неожиданно твёрдым голосом говорит Белль. — Ты знаешь, не сомневайся в этом. Засыпай, Баки. — Я очень сильно тебя люблю, Белль. Она открывает глаза, поднимая на него взгляд. Баки выглядит уязвимым и смотрит на нее так преданно, что сердце щемит. — Ты и не представляешь, как сильно тебя люблю я, — улыбается Белль, поглаживая гладковыбритую щеку. У Баки от признаний Белль, каждый раз что-то переворачивается внутри, ёкает и содрогается. Не может быть настолько хорошо, Солдат просто не умеет испытывать такое счастье. — Скажи это еще, — просит Барнс или умоляет. — Я люблю тебя. — И еще. Белль слабо хихикает, вновь закрывая глаза и устраиваясь на подушке удобнее. — Я люблю Джеймса Баки Барнса, но, если он сейчас же не даст мне уснуть я его поколочу. Завтра я скажу это тебе сколько захочешь, договорились? — Да, — серьезно соглашается Баки, нежно целуя Белль в лоб. — Спи сладко. — Мм-м… — неразборчиво мычит Белль, будучи уже задремавшей. Баки не сомкнул глаз большую часть ночи, он неотрывно смотрел на Белль — любовался ее чертами лица, заново запоминал каждую деталь. Трогал ее волосы, легко поглаживал хрупкие плечи, вдыхал запах ее кожи. В который раз размышлял о том, чем он заслужил Белль, но вразумительного ответа не находил, да и вряд ли он существовал. Пусть так. В огонь это все. Баки просто хочет быть с ней, ему больше ничего не надо. Лишь бы только с ней.