Honey, I hate you

      Конечно, без ворчания со стороны папы после пропуска семейного ужина не обошлось. Если господин Ян просто не навязывает Хёнджину своё общение, то вот родной отец почти неделю ещё давил на мозги, пока возил парней в школу. И если Хван-младший просто отмалчивался и делал вид, что не слушает, то Чонин на это всё время извинялся и говорил, что они обязательно сходят все вместе на семейный ужин в следующий раз. В этот момент старшему очень хотелось ударить своего сводного брата, ибо пусть говорит за себя, ведь лично Хёнджин не собирается никуда ходить с этой недосемьёй.       Чтобы не попадать под очередной поток ворчания ещё и после школы, старший сын продолжает сбегать сначала на репетицию к своим друзьям, где его теперь ещё и про Чонина спрашивают, а потом снова на заброшку. Единственный минус — погода начала портиться, так что теперь иногда приходится уходить пораньше, что не очень нравится парню.       Сегодня он в очередной раз поднимается по ступенькам, напевая одну из любимых песен, в надежде, что получится остаться на крыше подольше. Однако есть в этом вечере кое-что необычное, что удивляет Хёнджина, когда он выходит на открытую площадку наверху. Чонин уже сидит на краю, прижав ноги к себе. Ощущение, будто он превратился в маленький комочек, который может сдуть при первом же дуновении ветра.       Хван снимает наушники и подходит ближе, стараясь передвигаться осторожно, чтобы ненароком не напугать парня, иначе он может просто свалиться и разбиться. Не то чтобы старший сильно переживал из-за этого, просто не хотелось бы ещё больше проблем с отцом. Он усаживается в полуметре от Яна, перебрасывая ноги, уверенный, что его присутствие уже обнаружено, просто виду не подают. — Решил поступить на опережение и не выслеживать меня? — забавляясь, спрашивает Хёнджин, распуская волосы, а то из-за резинки уже голова болеть начала. — Привет, хён, — бурчит Чонин, покрепче обхватывая колени руками и пряча лицо. — Ты чего такой кислый? Двойку получил или парень бросил? — Какая разница? Тебя это не должно волновать. Не переживай, я буду сидеть и молчать, не буду отвлекать тебя.       У Хвана бровь от изумления взмывает вверх, потому что давно он не слышал, чтобы младший с ним так разговаривал. Но потом он просто хмыкает, решая воспользоваться ситуацией, поэтому достаёт учебник с карандашом и принимается изучать страницу с домашней работой, делая пометки в важных для запоминания местах. Правда через полчаса ему начинает казаться, что младший плачет, потому что ссутулившаяся спина подёргивается, а плечи как будто вжимаются сильнее. Как и сказал Чонин, Хёнджина это заботить не должно, но тут уже просто на мозг капают остатки совести. — Эй, мелкий, что случилось? Ты чего ревёшь? — Прости. Я постараюсь быть потише. — Ты тупой или глухой? Я спросил, что случилось и почему ты ревёшь, а не просил заткнуться, — вскипает Хван и сам себя пытается утихомирить, ведь если у младшего действительно что-то произошло, то не стоит ухудшать положение. — Не важно, хён. Тебе ведь всё равно не интересно, — Чонин приподнимает голову и вытирает глаза рукавом. — Так. Я хочу знать, ибо если у меня из-за твоей кислой мины испортится настроение, то тебе же хуже. — Я не боюсь тебя. — Говори уже, блин.       Ян переводит взгляд на старшего и впервые за этот вечер смотрит в его глаза, не замечая в них той агрессии, с которой якобы были произнесены все предыдущие фразы. Определить, какие именно эмоции там присутствуют, очень сложно, но всё же парень решает довериться, надеясь, что его хотя бы просто выслушают. — Отец узнал, что я соврал тогда, чтобы не идти на семейный ужин, — глухо говорит он. — Как он узнал? — Встретил моего преподавателя по вокалу. — И что теперь? Отругал тебя или ударил? — Не ударил. Просто наорал. Сказал, что я должен был пойти с ними и показать тебе тем самым пример, а не становиться как ты. — Теперь ударить я его хочу, — ворчит Хёнджин, хотя ничего лестного в свою сторону и не ожидал. — И? Он запретил тебе ходить на вокал? — Он хотел, — вздыхает Чонин, снова вытирая лицо рукавами. — Я сказал, что пусть делает всё, что угодно, но на вокал я ходить буду. — Бунт? Горжусь, — ядовито смеётся Хван, только не похоже, чтобы младшему от этого стало веселее. — Что тогда не так? На вокал ты будешь ходить, я думал, это для тебя главное в жизни, не считая ещё и того, чтобы подоставать меня. — Он забрал у меня все карманные деньги и сказал, что не будет мне их давать месяц. То есть, я не смогу поесть в школе, нет денег на проезд, — хмыкает совсем не весело Ян. — Вот так он решил мне снова запретить поездки на вокал. — Больной ублюдок, — сплёвывает Хёнджин и чувствует на себе осуждающий взгляд за столь красноречивое высказывание в сторону отца Чонина. — Не смотри так на меня. Это не я тебя на вынужденную диету сажаю.       Парнишка качает головой, понимая, что старший отчасти прав, но с другой стороны, он слишком любит своего папу, чтобы позволять кому-то так оскорблять его.       Хван же ждёт что-нибудь в ответ, кроме какого-то неопределённого жеста, но младший всё равно молчит, утыкаясь обратно в колени, на этот раз не пряча полностью лицо, а направляя взгляд на обретающие краски небо, которое пытается пробиться из-под облаков. Немного подумав, он лезет в свой портфель, роется там пару минут, усердно что-то ища во внутренних карманах, а когда находит, то сжимает вещь в кулаке, сглатывает, потому что делать подобное в сторону сводного брата сродни унижению, хотя… помощь — это ведь не унижение? Тем более, что он ему уже помогал, так что какая теперь уж разница. Он толкает несильно Чонина в плечо, затем протягивает ему сжатый кулак, дожидаясь, пока тот вытянет открытую ладонь, но получает только недоумённый взгляд. — Долго мне ещё ждать? У меня сейчас рука отвалится, — фырчит Хван. — Что это? — Да бля, — свободной рукой старший хватает ладонь младшего и впихивает в неё то, что хотел отдать. — Будешь так тормозить, я реально сброшу тебя отсюда, чтобы не мучился.       Чонин подносит ладонь ближе к лицу и видит на ней несколько свёрнутых купюр, снова непонимающе смотрит на Хёнджина, боясь задать очередной вопрос, потому что есть большая вероятность, что его действительно скинут с крыши после этого. — Хён..? — Это твои деньги, — вздыхает тот, понимая, что без объяснений тут не обойдётся. — Ты давал мне их в клубе. Я их не тратил, они твои. — Но я же… я думал, ты поешь, я думал… — Плохо думал. Я не ем за чужой счёт, если у меня есть свои деньги. — Тебе папа даёт карманные деньги?       Хёнджин смеётся, мотая головой. — Неа. Мать присылает мне раз в месяц. Вероятно это что-то вроде откупа, чтобы я не лез в её жизнь. Вот такая у меня «любящая» семейка. — Но ведь папа тебя любит. — Если бы любил, то учёл бы моё мнение и не заставлял бы жить в семье геев, — Хвана аж мурашки пробирают от этого. — Он хотел, чтобы у тебя была семья… просто… — Слушай, — весёлость пропадает из его голоса. — Для меня уж лучше никакой семьи, чем такая. А теперь помолчи, — он снова лезет в портфель и протягивает в этот раз шоколадку. — С обеда осталось, так что можешь съесть. И пойдём уже, а то скоро дождь начнётся.       Чонин забирает шоколадку с благодарностью в глазах, открывает и разламывает на кусочки, тянет старшему, чтобы тот тоже взял, но его просто игнорируют, поэтому он кладёт свой перекус между ними, чтобы Хёнджин взял, если захочет. Слова по поводу семьи почему-то вертятся в голове, хочется стукнуть брата за это и сказать, что он готов сделать всё, чтобы тот передумал, и серьёзно настроен найти способ для этого.       Обычно парни не дожидаются возвращения отцов с работы, но в этот раз Хван решил, что ему нужно что-то сказать своему папе, правда что именно — он ещё не придумал, но всё равно тянет время вчитываясь в очередной учебник, делая пометочки, слышит глухое «спокойной ночи, хён» от Чонина, игнорирует его, решая что сегодня можно не произносить как обычно «не умри во сне». А примерно через час после этого слышится хлопок двери, оповещающий о приходе родителей. Он выжидает ещё пятнадцать минут, затем выходит из комнаты и проходит на кухню, где горит свет, показывающий, что взрослые находятся именно там. — Хёнджин, ты чего ещё не спишь? — спрашивает господин Ян, но его демонстративно игнорируют.       Хван-младший поворачивается ровно к своему отцу, оказываясь практически спиной к чонинову. — Пап, хотел сказать по поводу прошлых выходных. — Хочешь извиниться за пропущенный семейный ужин? — он улыбается мягко, глядя на сына. — Нет. Это касается мелкого, — Хёнджин вздыхает, подбирая слова и не веря, что он это снова делает. — Чонин был со мной на репетиции. — Он ходил с тобой? — слышится голос господина Яна из-за спины, который и в этот раз пропускается мимо ушей. — Зачем тогда нужно было врать про вокал? — Почему вы сразу не сказали, что пойдёте вместе? — удивлённо спрашивает папа Хвана. — Мы бы перенесли на другой день и проблем бы не было. — Так получилось. Спокойной ночи, — решив, что больше объяснять ничего не надо, парень возвращается к себе в комнату, выгоняя из головы жужжащие мысли и укладываясь сразу в кровать, выключая свет и пытаясь уснуть, чтобы больше точно ни о чём и ни о ком не думать.