Honey, I hate you

      Когда Хёнджин забирает наушники и покидает комнату, Чонин ещё некоторое время стоит на месте, разглядывая рабочий стол старшего, замечая его ровный и аккуратный почерк в открытой тетради, а в ушах всё ещё звенит «ты, мелкий геюга, который постоянно рушит мою жизнь, лезет туда, куда его не просят, существует и уже этим портит мне настроение». И с каждым разом эти слова звучат всё громче и громче, в какой-то момент даже оглушая, что хочется зажать уши ладонями, лишь бы больше этого не слышать. — Так вот, какого ты обо мне мнения, — бормочет он, а в следующий момент слышит, как захлопывается входная дверь.       Чонин долго не раздумывает о том, что ему делать. Он торопливо переодевается, дрожащими руками натягивая на себя одежду, и спешит на улицу, быстро переставляя заплетающиеся ноги и прикладывая максимальные усилия, чтобы не упасть. Почему-то он уверен, что Хван пошёл прямиком на заброшку, поэтому бежит туда, попутно оглядываясь на случай, если тот куда-нибудь свернёт по пути.       Дождь бьёт по лицу и становится незаметно то, как по щекам стекают слёзы. За это Ян и любит дождливую погоду. В это время можно спокойно плакать на улице, этого никто и не заметит. Он промокает практически полностью, волосы стали похожи на прически нарисованных мальчиков из мультиков, а глаза начинает уже жечь к тому моменту, как он добегает до заброшки. Капли падают реже, а небо чуть светлеет, поэтому парнишка поднимает голову вверх, но всё равно не может ничего разглядеть, даже если на краю крыши кто-то бы сидел.       Он привычно поднимается по ступенькам, прислушиваясь ко всему вокруг, выходит на открытую площадку на крыше и с удивлением обнаруживает, что там никого нет. Неужели Ян поспешил, и они разминулись по пути? Что ж, тогда есть больше времени собраться с мыслями. Он подходит к краю крыши, но не усаживается как обычно, а наоборот становится ногами на перегородку.       Перед глазами тут же всплывают моменты, когда он уже стоял здесь, вот так же покачиваясь на самом краешке, мысленно взывая к отцу и ушедшей матери, прося у них прощения. А сегодня что? Сегодня он бы хотел попросить прощения только у Хёнджина. Вероятно то, что он чувствует к сводному брату, приносит тому боль и неудобства, но сам Чонин не этого хотел. Он надеялся, что если будет потихоньку открывать своё сердце, то и Хван со временем откроется, но всё пошло по одному месту, и непонятно, кто из них двоих первый всё испортил. Независимо от этого, парнишка хочет извиниться, особенно сейчас, когда он стоит на краю, а закат так и манит, чтобы в его объятия упали. Возможно в этот раз всё получится. Возможно в этот раз удастся перебороть собственные страхи. Если думать о том, что Хёнджину это пойдёт на пользу, то смелость только прибавляется, так что наверное сегодня будет проще всё сделать. Тем более, что он здесь один, никто его не остановит, даже разговаривать с Хваном не нужно.       Закат сегодня действительно красивый. Напоминает тот, когда Чонин впервые привёл сводного брата на эту крышу, и старший тогда признал, что ему здесь нравится. Они ведь никогда не ругались, глядя на закат, так что и сегодня не будут. — Чонин.       Это звучит как будто не в реальности, а только в голове, потому что его имя хёнджиновым голосом звучит слишком приятно. — Чонин, ты ведь этого не сделаешь.       Чтобы убедиться, что это происходит не только в его голове, Ян оборачивается, стараясь во время этого не свалиться, и замечает не на шутку взволнованного старшего, который медленными шагами идёт к нему, как будто на самом деле боится спугнуть его. — Почему ты так уверен? — Один раз ты уже пытался и не сделал этого. Ты же помнишь, да? Спрыгнув с такой высоты ты не факт, что разобьёшься насмерть. — Предложишь мне другую крышу? — он хочет пошутить таким образом, но почему-то это совсем не звучит как шутка. — Предлагаю тебе просто спуститься, Чонин.       Ян не понимает, почему такое волнение о нём может быть вызвано только попыткой к суициду, поэтому в этот раз всё же пытается улыбнуться, чем и пугает старшего. — Так вот, что нужно сделать, чтобы ты назвал меня по имени. Вот, что нужно сделать, чтобы ты поговорил со мной. — Давай поговорим. — Уже не нужно. Ты всё сказал, — становится самому грустно от этих слов, потому что по ушам снова начинают бить недавние фразы про то, что он мелкий геюга и тому подобное. — Не делай этого! — это кажется каким-то отчаянным вскриком. — Не переживай, хён. Теперь это небо станет моей могилой, — он разворачивается немного резче, чем собирался.       И равновесие нарушается, Чонин чувствует себя какими-то весами, когда голова резко тяжелеет и его постепенно тянет вперёд, вниз, навстречу объятиям заката, как он и хотел, но всё же пугается и закрывает глаза, потому что смотреть не хочется на то, как небо заберёт его.       Вот только его выбрасывает совершенно в другую сторону, переворачивая лицом к поверхности крыши. Он ударяется и довольно сильно, чувствует разбитые коленки и локти вместе с порезанными мелкими камушками ладонями. Следующее, что он ощущает и видит это то, как лицо Хёнджина резко появляется над ним, а сам старший переворачивает его, бьёт по лицу, но не так больно, как это было дома, а просто как бы отрезвляюще, трясёт за плечи, коленом давит на живот, не даёт подняться, будто бы боится, что Ян может повторить свою попытку. — Чонин, у тебя совсем крыша поехала?! — практически кричит Хван. — Да меня до конца жизни отцы проклинать будут, если ты это сделаешь. — Так тебя только это заботит, да? — всхлипывает парнишка, пытаясь оттолкнуть старшего. — Тебе же всё равно на меня, так пусти. Тебя неделю не было дома, никто и не начал волноваться, кроме меня. Отпусти, я сделаю это, а ты сбежишь, как делал это раньше, я… — Заткнись! Чонин, ты вообще слышишь, что ты говоришь? Будь мне всё равно, думаешь, я бы остановил тебя? — Ты сказал, это из-за отцов. — Блять, прекрати! Немедленно приди в себя, — Хван будто бы через какую-то пелену пытается докричаться до него. — Ты бы никогда этого не сделал, это ведь не ты. Я же знаю тебя, Чонин. — С чего вдруг… — Заткнись. Если это из-за меня, то я того не стою. Как ты ещё не понял, что мне не нужна твоя смерть? — Как я вообще должен был что-либо понять, если ты не говоришь со мной, а просто игнорируешь? Всё, что я понял, так это то, что ты ненавидишь меня, — Ян всё ещё пытается бороться, хотя чувствует, как эмоции внутри затухают постепенно. — Я… — Хёнджин хмурится, глядя младшему в глаза. — Я не ненавижу тебя. — Ты говорил несколько раз, что… — Я так говорил, чтобы ты отстал от меня, Чонин. Но я не ненавижу тебя.       Младший замирает, ощущая растекающееся по телу облегчение, но вслед за этим проявляется боль и тошнота. Он оглядывает себя, замечая скопившуюся кровь, которая готова стекать с кожи, и тут уж мозг прекращает свою работу, так как вся сегодняшняя еда поднимается по пищеводу вверх, и Ян возобновляет попытки оттолкнуть от себя старшего, но не для новой попытки суицида. — Хён, пусти, пожалуйста, — просит тихо Чонин, прикрывая рот непораненной стороной ладони.       До Хёнджина не сразу доходит что к чему, но потом он вспоминает про боязнь младшего крови и помогает ему приподняться, очень вовремя заходя к нему за спину, потому что парня рвёт, как будто бы полностью выворачивает наизнанку. Хван старается не смотреть, только осторожно поглаживает по крупно вздрагивающей спине, не зная, чем вообще может в этой ситуации помочь. Это всё длится довольно долго, и ему даже становится жалко сводного брата. Нужно бы найти где-нибудь воду, чтобы промыть все раны и немного смягчить после рвоты горло, но он не решится оставить Чонина одного на крыше. — Ты как? — тихо спрашивает Хёнджин, когда рвотные позывы вроде бы прекращаются. — Сможешь идти домой?       Ян качает головой, вытирая губы рукавом. — Я не смогу домой в таком виде пойти. — Но нам нужно вернуться, — настаивает старший. — Просто не смотри на… на себя. — Моя одежда, хён. Как я пойду в таком виде домой?       Хёнджин помогает Чонину подняться, игнорируя все его попытки к сопротивлению, и выводит на первый сверху лестничный пролёт. Он стягивает с себя худи, оставаясь в мятой домашней футболке, и протягивает одежду младшему. — Надевай. Так будет не слишком страшно выглядеть.       Чонин болезненно морщится, когда стягивает с себя порванную и испачканную джинсовку, а Хван забирает её, помогая одеться. Приобнимая за плечи, чтобы чувствовать, если вдруг снова парнишке станет плохо, Хёнджин выводит его наружу, направляясь прямиком домой. Он чувствует дрожь хрупкого тела, но не решается прижать его к себе сильнее. Подходя ближе к дому, Ян резко начинает плакать, поэтому старший ускоряется, заводя его в квартиру. Он помогает разуться и проводит в ванную, забрасывая джинсовку в стирку и включая тёплую воду в душе. — Искупайся, потом обработаем все твои раны, — мягко произносит Хван, оставляя парня одного, а сам идёт в комнату, переодевается и берёт домашние вещи младшего.       Он подходит к двери в ванную, дожидаясь, когда вода стихнет и можно будет отдать одежду. — Хён! — это звучит болезненно, поэтому Хёнджин аж подпрыгивает. — В чём дело? — спрашивает он для начала, не решаясь войти, но когда ответа не следует, он всё же открывает дверь, заглядывая внутрь.       Чонин сидит под струями воды, обхватив себя за живот. Его снова стошнило, хотя казалось бы, что уже больше нечем. Старший мысленно отвешивает себе оплеуху, потому что совсем забыл о ранах. Как он отправил его самостоятельно купаться, если нужно промыть как раз разбитые колени, локти и ладони?       Вздохнув и поняв, что выбора-то больше и нет, ведь родители как обычно не дома, Хёнджин кладёт вещи куда-то сбоку, стягивает с себя футболку, чтобы совсем не вымокнуть, и сильнее отодвигает шторку. — Закрой глаза, — говорит он, хотя самому хотелось бы сделать то же самое, и помогает подняться. — Не открывай их, пока я не скажу. — Ладно, — Чонин едва слышно откликается и послушно становится, выпрямляясь и держа глаза закрытыми, однако ему хочется посмотреть на то, как Хёнджин заботится о нём, но понимает, что в таком случае ему снова станет плохо.       Хван всеми силами старается не разглядывать обнажённое тело, спешно намыливая его и аккуратно обмывая, пытаясь не задевать кровоточащие ранки. Он расправляется со всем быстро, выключает воду и обтирает младшего полотенцем, затем одевает его, говоря, что нужно делать, даёт время умыться и почистить зубы, и даже это парень старается делать с закрытыми глазами, чтобы уж точно избежать взглядов на собственные травмы. — Открывай глаза и выходи. Только не смотри на себя.       Чонин слушается и идёт в комнату, усаживаясь на кровать, а через пару минут заходит и Хёнджин, держа в руках аптечку и бутылку воды, которую сразу же протягивает парню. Он начинает обработку с коленей, замечая, что как только касается их зелёнкой, сводный брат сразу же зажмуривает глаза и стискивает зубы. Чтобы даже обработанные раны не были на виду, Хван решает забинтовать их. Парнишка выдерживает всё, даже пытается наслаждаться лёгкими касаниями пальцев старшего к себе, отвлекаясь так от боли. — Ну всё, — через какое-то время говорит Хёнджин, отпуская чужую руку. — Есть хочешь? — Точно нет. — Ладно. Тогда попробуй поспать. Так организм быстрее справится со стрессом.       С этими словами он оставляет паренька одного, относит аптечку на место и возвращается на свою часть комнаты, задвигая ширму. Завалившись на кровать, он обхватывает голову руками, будто бы так мысли могут войти в нужное русло, а не будут панически направлены в сторону Чонина. Он чувствует вину за всё произошедшее, но кто же знал, что его слова могли так сильно задеть этого парня? До этого Хван ведь его и бил, и материл, но тот терпел, приходил снова и снова, а в этот раз всё будто бы вышло из-под контроля. Только сейчас он понимает, что не мог бы потом спокойно жить, если бы Яну действительно удалось спрыгнуть. — Хён, — Чонин тихо зовёт, а Хёнджин резко вздымает голову, замечая у шкафа сжавшегося младшего. — Ты чего? Тебе нужно поспать. — Можно я побуду с тобой? Я не хочу оставаться один. — Конечно, — немного подумав, Хван решает, что не нужно подвергать того ещё большему стрессу. — Полежишь со мной?       Эта просьба всё-таки ставит в тупик, но и тут старший не отказывает, укладываясь вплотную к стенке, а Чонин вытягивается рядом, сразу же протискивая руки, чтобы обнять старшего, игнорируя боль. Хёнджин боится даже пошевелиться, просто лежит в объятиях парня, а потом внезапно чувствует, как футболка постепенно намокает в месте, куда уткнулся младший. — Чего ты снова плачешь? — тихо спрашивает Хван. — Не хочу больше доставлять тебе проблем, хён.       Старший усмехается, всё-таки устраивая свои руки где-то на спине Яна, приобнимая его. — Разве не я должен плакать из-за этого? — младший только сильнее всхлипывает. — Ладно, извини. Всё нормально, просто больше не прыгай с крыши. — Хорошо. — Нет, не хорошо, Чонин, — голос Хвана серьёзнеет. — Вообще чтобы больше никаких попыток самоубийства. — Но… — Никаких «но». Ни из-за меня, ни из-за кого-то другого. Ты меня понял? — Да, хён. — Вот теперь хорошо, — он смягчается, всё также аккуратно обнимая младшего. — И прекращай плакать. Лучше постарайся уснуть. — Угу.       Он всё-таки ещё несколько раз шмыгает носом, а потом вроде как успокаивается, погружаясь в дрёму.       Хотел бы Хёнджин сказать, что ему некомфортно в этих объятиях, да только не может. Наоборот руки крепче сцепляет, но старается не смотреть на Чонина, чтобы ещё больше не думать. Он прикрывает глаза, не надеясь уснуть, однако начинает мысленно пропевать различные песни, чтобы отвлечься. Так он и лежит, ощущая каждое движение младшего в его руках, до тех пор, пока на телефон не приходит оповещение, от которого Хван вздрагивает. Он смотрит на время и понимает, что вообще-то нужно быть уже на репетиции, а он всё лежит. Если поторопится, то сможет успеть хотя бы к середине. Пытается встать так осторожно, чтобы не потревожить сон Яна, выбирается с кровати и проходит к шкафу, чтобы собрать вещи. — Хён, не уходи, — сонно зовёт Чонин, переворачиваясь. — Мне нужно на репетицию. — Пожалуйста, хён, не оставляй меня.       Хёнджин вздыхает, осознавая, что отказать не сможет, поэтому быстро набирает сообщение Чану о том, что у него критическая ситуация, поэтому он не придёт сегодня. Затем возвращается к постели, на этот раз ложась ближе к краю, хотя даже в этот раз он оказывается в обнимающих его руках. — Хён. — Что? — Я правда так сильно достаю тебя? — Я просто не понимаю, почему ты это делаешь. — Ты правда хочешь знать? — Я… думаю, да. — Хён, всё потому что ты мне нравишься, — Чонин жмётся чуть сильнее. — Потому что я люблю тебя. — Ты же знаешь, что я никогда не приму тебя, как брата. — Я и не о братских чувствах, хён, — Ян бы рассмеялся, если бы были силы. — Знаю, что тебе это не нравится, просто это мои чувства. Я не могу тебя оставить.       Хёнджин сглатывает нервно, потому что всё понимает, но не знает, что сказать на это, потому что всё ещё не осознаёт собственных чувств. — Я не требую ответа, хён. Мне просто важно, чтобы ты знал.       Быстро кивнув, Хван укладывает одну свою ладонь на затылок младшего и двигает к себе, заставляя лбом упереться в свою грудь, мягко поглаживая по волосам. В этот раз он не может заставить себя мысленно петь песни, потому что ни одна лирика не приходит на ум, зато слова Яна застревают и вживаются в мозг. Легче становится только тогда, когда оба засыпают, расслабляясь окончательно.