Honey, I hate you

      Можно подумать, что Хёнджин стал добреньким. Почему? Да просто потому что он позволял Чонину после той его неудачной попытки суицида оставаться рядом с собой столько, сколько тот пожелает. Возможно это действительно можно назвать добротой, потому что он даже не грубит, но на самом деле боится, что эта попытка повторится, а если в этот раз она будет удачной, то всё останется на его, Хёнджина, совести. И тогда ему будет всё равно на то, что оба отца проклинать его будут до самой смерти. Как бы Хван не убеждал себя в обратном, Ян перестал давно быть для него чужим человеком, а теперь он стал ещё ближе, хоть и не из-за самых лучших обстоятельств.       Чонин не хочет отдаляться от старшего. После признания в собственных чувствах стало немного полегче, а тот факт, что Хван его не отталкивает, только добавляет уверенности в себе. Хотя стресс проходит не сразу и с большим трудом, так что приходится проситься делать домашнюю работу на половине брата в его присутствии, а иногда и засыпать с ним, если внезапно начинают мучить кошмары. И вроде всё его устраивает, но всё же есть один нюанс. — Хён, я хочу поговорить, — в один из дней Ян намеревается прояснить этот нюанс. — О чём? — Хван сразу же отвлекается от своей учёбы, поднимая взгляд на закусывающего край ручки младшего. — Не нужно меня жалеть. — В каком смысле? — Я вижу, как ты смотришь на меня. Ты жалеешь меня, будто я на самом деле умалишённый. Хён, я в порядке.       Хёнджин молча смотрит на него с минуту примерно, затем поджимает губы прежде чем ответить: — Это выглядит как жалость? Ладно, если тебе это не нравится, то могу вернуть наше прежнее общение, так что будь готов свалить из моей комнаты при малейшем неправильном вздохе. — Ладно, — Чонин кивает, потому что такой вариант его явно устраивает больше, чем жалость. — Только больше не говори, что ненавидишь меня. — Ага, — он отворачивается обратно к своему учебнику. — На самом деле, я не жалею тебя… ты не сумасшедший, просто пережил много всего, а каждый по-разному справляется со стрессом, я знаю. — Ты волнуешься за меня? — Ты переходишь границу. Доделывай уроки и иди спать. — Да, хён, прости, — Чонин возвращается к недописанному упражнению. — Ты прав, — всё же произносит Хван через несколько минут тишины едва слышно. — Что? — То, о чём ты спрашивал. Это правда. И не заставляй меня этого говорить.       Осознав всё, Ян снова смотрит на старшего и на этот раз с благодарностью, потому что ему важно было узнать об этом. — Хорошо, но взамен могу я остаться сегодня с тобой? — Шантажист, — фыркает Хёнджин, уже и не радуясь, что признался ему.       Мысль о том, чтобы убрать разделяющий на половины комнату шкаф, посещает их головы в последнее время всё чаще и чаще, и если Чонин видит в этом только положительные стороны, ведь не придётся больше проситься посидеть с хёном, то вот Хван пока не готов распрощаться с личным пространством, где можно побыть действительно одному. Хотя понятие «личное пространство» теряет смысл после того, как младший проводит рядом так много времени. Но всё равно он пока не будет сдвигать шкаф обратно к стенке, иначе это будет значить, что его ограждение для Чонина полностью убрано, а так резко и полностью он сдаваться не хочет.       Перед сном, особенно когда Чонин засыпает первым, обнимая Хвана за талию и утыкаясь носом ему в грудь, Хёнджин часто думает. Слова паренька про его чувства, его признание в любви так необычно и для самого старшего было неожиданным, потому что он не совсем понимает, как его можно вообще любить, если он постоянно ругался на Яна, бил его, говорил, что ненавидит. Но даже после этого парнишка остаётся рядом, обнимает, терпит, разговаривает спокойно. Хвану это приятно, хоть и кажется противоестественным. Ему всё ещё не хочется смиряться с тем, что к нему что-то чувствует гей, так он ещё и добровольно позволяет тому спать с собой в одной кровати, обнимать себя. Раньше бы он этого точно не допустил, но сейчас… кажется, в нём многое меняется, хоть и помимо его воли.       Одно ему всё-таки непонятно. — Чонин. Чонин, а что с Феликсом?       Время уже перевалило за час ночи, а Хёнджин всё продолжает думать, как и последние несколько ночей, не имея возможности спокойно заснуть. Он трясёт за плечо крепко спящего младшего, который минуту совсем не реагирует, но Хван не прекращает попытки разбудить его, поэтому ещё через немного парень хмурится сонно, приоткрывает глаза поочерёдно, вглядываясь в лицо старшего через темноту и пытаясь понять, чего от него хотят. — Что? Ты почему не спишь, хён? — бормочет он, желая натянуть на плечо одеяло и снова вжаться в грудь сводного брата. — Что с Феликсом? — не унимается Хван. — С Феликсом? А что с ним? — Ты сказал, что я тебе нравлюсь. Тогда что насчёт него? Вы же встречались с Феликсом, целовались тогда в школе. — А, это… — Чонин зевает и улыбается сонно. — Он всё знает. — О чём? — Он знает, что я люблю тебя, знает, что у меня к нему не больше, чем простые дружеские чувства. — Ты же не начал встречаться с ним из-за меня?       Он улыбается ещё шире, жмёт плечиками и всё-таки тычется носом в ключицу хёна, заставляя того покрыться мурашками. — Ах ты мелкий… — Ты из-за этого не спал? Если у тебя остались вопросы, то давай поговорим об этом после школы, ладно? Спи, хён, а то опять не выспишься и будешь злюкой.       Хёнджин хотел было ещё повозмущаться, но застывает с открытым ртом, когда чувствует, как губы Яна касаются его открытой кожи под ключицей, затем опаляя тёплым дыханием. Кажется, сам он перестал дышать на какое-то время, забывая напрочь, что хотел сказать и что хотел сделать, потом моргает несколько раз подряд и выдыхает застывший в лёгких воздух. Ещё минут десять он думает об этом, прокручивает слова младшего в голове, затем этот поцелуй, и в итоге засыпает.       На следующий день Хван без предупреждения уходит на репетицию, а Чонин решает, что если ему приходится оставаться одному, то он будет проводить время в хёнджиновой части комнаты, дожидаясь его. Он читает книгу, лёжа на чужой кровати, а спустя некоторое время проваливается в крепкий сон в обнимку с книгой, даже не слыша, как через несколько часов возвращается сводный брат.       Хёнджин же замечает младшего и улыбается, потому что это было вполне ожидаемо. Просто он не может больше пропускать репетиции, потому что Чан уже грозится его исключить из проекта, а брать с собой снова Яна он не готов, так что приходится вот так сбегать. Он краем покрывала накрывает ноги паренька, а сам уходит в душ. По возвращении он берётся за выполнение домашней работы, понимает, что сегодня задали не так уж и много, поэтому можно быстро со всем расправиться и расслабиться, возможно даже прогуляться, если Чонин к этому времени не проснётся.       Однако он просыпается как раз тогда, когда Хван дописывает последнее упражнение, трёт глазки, привыкая к свету от настольной лампы, которую старший специально отвернул от кровати, чтобы на Яна не светило. Он смотрит на брата, замечая его небрежно лежащие влажные волосы после душа и сосредоточенное выражение лица, и почему-то он находит это привлекательно-милым. — Ты давно вернулся, хён? Почему не разбудил? — спрашивает Чонин, присаживаясь и откладывая книгу в сторону. — Зачем мне тебя будить? Пока спишь, ты не бесишь меня своей болтовнёй и не лезешь ко мне.       И Чонин мог бы обидеться, но вместо этого улыбается, потому что знает, что старший врёт, чтобы просто не показывать своих настоящих чувств, не признаваться, что он просто хотел позаботиться, позволив ему выспаться на своей кровати. — Тебе много ещё делать? — Одно предложение дописать осталось. — Хорошо.       Он выжидает, пока хён доделает всё, затем разложит по столу книги и тетради, пряча часть из них в портфель, наводя таким образом порядок. Хван чувствует на себе чонинов взгляд, поэтому поворачивается к нему всем телом, когда завершает свои дела. — Что? — Ничего, — легонько улыбается Ян. — Просто ночью ты хотел поговорить, поэтому я подумал, что не хочу, чтобы ты снова разбудил меня посреди ночи, так что можем сейчас поговорить. — Всё, что я хотел узнать, я уже спросил. — Правда? Это всё? — Да, — отвечает Хван, зная, что врёт сейчас и в первую очередь самому себе. — Ладно, тогда я пойду поем, — Чонин не верит ему, но всё равно решает не давить, поэтому спрыгивает с кровати и направляется в сторону кухни. — Подожди, — останавливает его старший, когда тот уже почти вышел. — М? Хочешь поужинать со мной? — Нет. У меня есть просьба. — Какая? — Ты можешь повторить то… что… ну… ты сделал в прошлый раз. — Сказать, что люблю тебя? — улыбается Чонин, замечая неловкость в брате. — Нет. До этого. — Спрыгнуть? — О, боже, нет! — Хёнджин глубоко втягивает воздух, набираясь смелости. — Ты тогда поцеловал меня. — А? — Чонину кажется, что он не совсем правильно понимает, о чём его сейчас просят, кажется, будто он ошибается. — Ну да… и что? Ты же не хочешь, чтобы я поцеловал тебя снова? — Хочу! В смысле, нет… — Хван понял, что взболтнул лишнее. — Так ты можешь сделать это снова? — Зачем? Я не хочу потом ещё раз услышать, что ты ненавидишь меня. — Я этого не скажу. Просто пытаюсь понять. — Что? — Становлюсь я мерзким или нет. — Хён… — Чонин задвигает обратно ширму, подходя ближе к старшему, который медленно поднимается, упираясь в стол и стараясь не смотреть в глаза Яна. — Не спрашивай. Просто ты можешь это сделать? — Могу. Сейчас? — Да. — Хорошо.       Сглотнув, младший делает ещё несколько маленьких шагов вперёд, сокращая расстояние между ними, на этот раз он не сжимает руки Хвана, а просто осторожно укладывает ладони на его плечи и медленно-медленно приближается, чувствует прерывистое холодное дыхание и накрывает чужие губы своими. Он не хочет насиловать чужой рот, как это было в прошлый раз, поэтому первые несколько секунд даже вообще не двигается, затем принимается аккуратно шевелить своими губами, когда не чувствует ответа, хочет уже отстраниться, но ощущает как чужие руки дрожа устраиваются на его талии, не давая отодвинуться, а сам Хёнджин начинает неуверенно отвечать на поцелуй, вспоминая, как это было в его снах. Длится всё это не слишком долго, и Хван сам прерывает движения, отворачивая лицо, закусывая губы и хмурясь, зато в этот раз Чонин успел хотя бы немного насладиться этим, не чувствуя угрызения совести, облизывает свои губы украдкой, будто собирает остаточный вкус поцелуя. — Хён, всё в порядке? — нерешительно спрашивает Ян, боясь даже шевельнуться, потому что чужие руки всё ещё лежат на его талии и совсем не хочется, чтобы их убирали. — Не знаю… вроде бы. — Что ты чувствуешь?       На этот вопрос Хёнджин просто жмёт плечами. — Хён, скажи… — Чонин хочет, чтобы на него посмотрели, но боится сейчас быть настойчивым. — Можно я буду делать так чаще сам? — Что делать? — Целовать тебя. Может быть так ты поймёшь, что это нормально, ничего такого в этом нет. — Чтобы я привык? — Хёнджин всё-таки смотрит на младшего, не переставая хмуриться. — Да. — Возможно это сработает. — Хорошо. Хочешь поужинать вместе? — не осмеливаясь поцеловать ещё раз, спрашивает Ян, хоть и понимает, что так придётся разорвать их близость. — Нет, я не голоден. — Ладно, — он немного разочарован, но всё равно убирает руки с плеч, ощущая, как чужие ладони соскальзывают с талии. — И ещё… — Да, хён? — Я хочу поспать сегодня один. — А… хорошо, хён. Тогда спокойной ночи. — Ага.       Когда Чонин уходит, Хёнджин ещё долго тупо смотрит в пол, после чего валится на кровать даже не переодеваясь, топится в мыслях и непонятных эмоциях, чувствует подступающую тошноту, но не слишком сильную, а когда с ней удаётся справиться, Хван засыпает, крепко сжав подушку.       Когда Ян собирается спать, он всё же заглядывает на половину старшего, замечая, что тот спит, поджав колени под себя. Он подходит ближе, рассматривает хмурое во сне лицо хёна, не удерживается и проводит рукой по его длинным спутанным волосам, затем пальцами разглаживает мимические складочки на лбу, ведёт пальцами по щеке в надежде, что этим он не разбудит его, и пугается, когда замечает, как Хёнджин расслабляется, а лицо становится спокойнее. Чонину стоит больших усилий, чтобы не лечь к нему в кровать и не обнять его, так что он просто выключает свет и уходит к себе, укладываясь в непривычную, холодную постель, ведь со старшим всегда тепло, а теперь ещё и одиноко.