dislocated

— юнги предал нас, тэхён! смирись уже! чимин более не способен смотреть на это, быть мягким, как те же чонгук или хосок, не упоминать "запрещённое" имя, думая, что тэхёну так станет лучше. ни для кого не секрет: юнги нравился тэхёну. юнги нравился всем, пока не стало известно, что он один из этих, из П.О.Р.О.К.а. гонится за лекарством, которого нет. чимина немножко херовит — подхватил чего от людей из вне ограждённого сеула. лихорадочно утирает свой лоб и старается не смотреть на изумлённого и максимально не подготовленного от него, от чимина, к такой резкости тэ. у тэ глаза большие, тёмно-карие, с глубокими омутами, в которых купаются проникающие в их убежище сквозь трещины в фундаменте лучи солнца. — хён, — чонгук тянет руку к его плечу, намеревается пригладить на успокаивающий манер, но чимин уворачивает и подходит к тэхёну ближе. к такому мечтательному, думающему, что всех можно спасти, что у всего есть выход. его юнги тоже так думал. ну, и где он теперь? сидит в своей лаборатории, мучает очередных детей лабиринтом. чимину охота тэхёна чем-то треснуть, чтобы отшибло. он знает, тот не спит по ночам, думает об узловатых пальцах, улыбке дёснами и кошачьем прищуре. и о поцелуях думает, которые делили, полагая, что в прошлом, до этой вынужденной очистки памяти, вполне себе могли быть любовниками. чимин знает, что к прошлому ревновать — совершенная тупость, особенно к тому которого никто не помнит, но что-то ядовитое разливалось по венам от одного лишь "могло бы". а в итоге юнги предал их, разворовал в тэхёне всё, что мог, и оставил их, вернувшись туда, где их мучили годами, где ломали их психику и держали за подопытных крыс. — что!? почему все так боятся сказать это? — он знает, что с ним что-то не так, что он сам не в порядке, и можно было бы всё спихнуть на всеобщее повисшее напряжение, но тут нечто большее, и чимин это чувствует. где-то в голове. — юнги нас бросил! и тэхёна он бросил! а чимин бы никогда. он бы держал его возле себя рядышком и бросал бы вызов всему, что могло испортить тэхёну настроение, не говоря уже о том, чтобы разбить ему сердце. чимин бы ни за что не позволил. — почему все об этом шёпотом говорят? просто признаем: он предал нас. но это не повод разводить сопли! мы все умрём, если так и подвиснем на анализе его действий, которым прощенья нет. потому что в жопу само предательство, в жопу это чувство, с которым чимин мог бы жить, притворившись, что юнги не существует. но он обидел тэхёна... он так сильно его обидел, и вот за это чимин не готов делать ему милость, обсуждая его в полголоса, пока тэхён притворяется, что не слышит. — он нас предал, и нужно двигаться дальше! чимину хочется на отрезвляющий лад запустить в тэхёна чем потяжелей, но вместо этого он круто разворачивается и вылезает на крышу, подставляясь ночному холодному воздуху, что здорово студит пыл. через минуту он уже жалеет о том, что вообще помышлял привести тэ в себя через боль, а ещё через минуту он слышит знакомые шаги за спиной. — я не помешаю? — тэхён переминается с ноги на ногу, кусает губы и прячет большие ладони от холода в кармашки. — ты здорово всех напугал, хён. — надеюсь, никто не злится, я не пытался никого обидеть, — чимин чешет местность у сгиба локтя, натягивает рукав на кончики пальцев и старается размеренно дышать. — и ты никогда не помешаешь, тэтэ. прости, что был груб. я знаю, сколько юнги значит для тебя. — я понимаю, почему ты сделал это, хён. я не злюсь. тэхён подходит ближе, улыбается ему квадратно, касается его плеча, повторяя неудавшийся чонгуков подвиг. — я знаю о твоих... чувствах ко мне. всё хорошо, хён. разве это хорошо? это вообще не похоже на "хорошо", когда тэхён так влюблён в кого-то ещё. — у нас... у нас всё будет хорошо, мы найдём выход из всего и со всем справимся. чимин дёргает рукой, натягивая ткань свитера так, что она скрывает пальцы. а кожа на запястье так и горит от чёрных вздувшихся вен. — да, тэтэ. у нас всё будет хорошо.