dislocated

шуга считает, что у хосока не все дома и что при рождении он где-то пропустил очередь, в которой раздавали инстинкт самозащиты. иначе этот отбитый бы не лез под дуло со снятым предохранителем со своими "люблю". — я тебе говорил миллиарды раз, шавка. сгинь, пока не пристрелил. шуга носит крутые шмотки от кутюр и с виду в своей леопардовой шубке напоминает какого-то пацанчика с панели, снятого не единожды. он совершенно не удался ростом, но гонора в нём хватит с лихвой, чтобы немертво держать под подошвой парочку райончиков их захудалого городка. только хосок выбивается из общей картины, тупица. тащит для шуги цветы, которыми торгует в первой половине дня в маленьком магазинчике. всякие гортензии-шмартензии, блять, от которых шуге охота блевать. ещё одна поганая лилия — и хосок обнаружит целый долбаный рассадник в своей неугомонной заднице, помяните шугино слово! — я спалю нахуй твой цветочный, а тебя — заживо похороню в пепле, шавка. ты понял? а цветочки свои как раз на похороны будут! да катись уже! — можешь сказать это снова, потому что я не прекращу. у шуги не поднимаются руки самолично разбить хосоку лицо. к своему ужасу, он даже смотреть на это не может, поэтому отдаёт приказ своим шестёркам и затыкает уши maneskin погромче. хосок припирается через неделю, когда снова может ходить. с цветами, с кучей ссадин и нулевым бесстрашием, пока шуга клянётся изрезать его и скинуть в канаву. хосок лишь улыбается, как совершенно двинутый на голову, поправляет невредимой рукой мягкие тёмные волосы и просит самому выбрать ножи. — ты конченый. — и я люблю тебя. — меня нельзя любить, слышишь? я авторитетный гангстер, которого могут прихлопнуть с минуты на минуту, так что я запрещаю себя любить. — поэтому отталкиваешь? — нет, потому, что ты страшненький. но хосок вовсе не страшненький. хосок гипнотически прекрасен даже в этих цветущих ирисами синяках. — но если перед смертью есть минутка, может, подаришь её мне? — я пристрелю тебя, клянусь! ты больной на голову болван. убегай от меня, пока можешь! хосок уверенно тянет на себя шугу за воротник пушистой шубки, касается ладонью светлых волос, приглаживает нежно-нежно — лишняя рука, блять? — пристрели. только дай себя поцеловать перед смертью, можно? шуга пялится в эти потусторонне-серые, завораживающие глаза. и понимает, что этим глазам можно всё и даже больше.