Watashi no amai Tanpopo

Разрывая землю, пальцы в кровь сотру Лесогробовую тишину прерву Ветер жутко воет, зов твой мне несет В этот раз я верю, точно повезет Не пугайся милый, суженый, родной Жизнь не разлучит нас, не беги, постой От меня не скрыться, как и от судьбы Бог услышал с преисподней мои мольбы ©Green Apelsin — Труп невесты

      В темноте его светлая макушка чудилась зыбким сизым облаком, покрывшим верхушку горного склона — угловатое тело, обличенное в зеленую пижаму из рубашки с закатанными рукавами и штанов, что висели на нём, как на вешалке.       Хиса пораженно открывала и закрывала рот, покамест апельсиновая газировка торопливо затекала ей за ворот, в ложбинку меж грудей.       Шлепки маленьких голых стоп по полу казались чрезвычайно громкими и самоуверенными по сравнению с тем, как сама хозяйка квартиры не могла сориентироваться: схватить что-то тяжелое или же поднять руки, мол, безоружна.       — Ты… Что, прости? — и тут же добавила чуть громче: — Дейдара, ты что ли?       Тсукури хмыкнул, усаживаясь на небольшой столик, заваленный пузатыми баночками из-под красок, и снисходительно повторил свой вопрос:       — Из какой деревни ты пришла? — затем набросал свои варианты: — Клыка? Дымки? Песка?       Девушка выдохнула носом.       Хиса совершенно не понимала, чему ей больше удивляться: появлению Дейдары, причем даже не на пороге, а на чертовом балконе, или тому, как прекрасно он изобразил требовательный мужской бас в свои без двух недель девять лет.       Макусуоки стянула со спинки кресла дырявую футболку и быстро вытерла ею лицо и шею под пристальным взглядом голубых глаз.       От отсутствия беззлобной улыбки на ее лице ему стало как-то спокойнее, — даже непривычно. Серебряный лунный свет как раз опускался на ее лик с грубоватыми чертами и будто бы смывал любой намек на то, что пришлянка сейчас начнет что-то из себя выдавливать.       — Я обыкновенный путешественник. Из страны Чая. С детства мечтала побывать в какой-нибудь Скрытой деревне, — произнесла Хиса ровно и четко. Как если бы приходилось повторять это не один раз.       Мальчик задумчиво склонил голову в бок: наверняка Цучикаге не раз вызывал ее к себе, или же другие шиноби покоя не давали. По крайней мере, детская мечтательность не позволяла ему замечать абсолютно каждую мелочь и выстраивать бесконечные логические цепочки.       — И из-за этого тебе выдали здесь квартиру? Серьёзно? — оттого, как он дернулся на месте, баночки стукнулись друг о друга и тонко зазвенели.       Макусуоки отчетливо видела в этих ярких реакциях его будущую версию — конечно, более нахальную и смертоносную, но такую же эмоциональную, голосистую и без тормозов.       Стоило его выгнать прямо в этот момент, сказать, чтобы не лез к ней, — даже если это она сделала первый шаг, — а после лечь спать. Но Хиса не нашла в себе желания этого делать.       Девушка прочистила горло, сложила руки на коленях и ответила достаточно тихо, что ему даже пришлось напрячь слух:       — Две недели назад мне пришло письмо о том, что мой родной посёлок сожгли. Я как раз решила вернуться. Дошла до этого места и напросилась. По итогу Цучикаге позволил мне остаться.       Как же быстро он утихомирился. Словно кучерявый костерок безжалостно окатили ковшом воды.       Объяснение этому лежало на поверхности: семьи у него не было, — может, убили, а может, она его бросила после рождения, как ненужный хлам, — и это должно было оставить на нем какой-то отпечаток в виде пульсирующей раны, которая затянется через пару-тройку лет, когда на пожевать сопли совершенно не останется времени.       — У тебя, — он отвел взгляд в пол, — там были родные?       Хиса в этот момент ничего не чувствовала. Ничего внутри не стонало, не рвалось наружу и не трещало по швам. Ее внутренний океан спокоен и холоден.       — Да. Были.       Лжешь и не краснеешь, мразота.       Повисла тишина, оседавшая на их плечи пепелищем терпкого напряжения. Нюх тронул запах чего-то жженого: пожилая соседка справа часто выходила на улицу под покровом ночи и сжигала семейные фотографии. Вот и сейчас до них долетали крупицы ее суматошных мольб.       Хиса знала свою правду, а его право лишь поверить ей на слово.       Даже если это неправильно. Даже если это эгоистично.       Макусуоки с привкусом интриги на языке стала ждать типичный поворот сюжета: Дейдара должен что-то сказать о себе, дабы самой Хисе «стало спокойнее», мол, общее горе объединяет.       Но Дейдара слишком себе на уме, — даже будучи сопляком. Потому он без спроса схватил рандомную баночку у бедер и ткнул в нее пальцем.       — Это краска? Я знаю ее запах, не отнекивайся!       — Да я и не собиралась…